Читать книгу: «Путешествие начинается»
Дом в наследство
– Да, Фил, я уже почти на месте. Что? Нет, это окраина Маунтевилля. Окраина, Фил, – Джесси прижимала телефон щекой к плечу, попутно пытаясь рулить одной рукой. Вторая была занята – шарила в бардачке в поисках влажных салфеток. – Окраина – это не значит конец цивилизации. Это хороший дом. Во сколько ты приедешь?
Мимо пролетел здоровенный внедорожник, яростно гудя клаксоном. Руль вильнул и едва не вылетел из пальцев Джесс.
– Черт, Фил, давай я позвоню позже. Иначе, боюсь, ты станешь вдовцом. Да, я не могу говорить по телефону и одновременно управлять машиной. Все, пока, умник, – она, наконец, нашарила салфетки, спихнула телефон на сиденье и глубоко выдохнула. Нужно срочно покупать беспроводную гарнитуру для мобильника. Если продолжать так рисковать, то в скором времени рядом с какой-нибудь дорогой появится мемориальная табличка с ее именем. Мимо промчался массивный грузовик с огромным прицепом и оставил за собой едкое облако черного дыма.
– Ох… Козел… – Джесс закашлялась и торопливо подняла ветровое стекло. Если бы эта темная туча вползла в салон, то она бы, наверное, потеряла сознание. Самое странное, что в детстве Джесс, наоборот, очень любила всякие автомобильные запахи, например, бензина, старой резины или машинного масла. Она специально ходила в гараж с дедушкой чтобы ощутить этот затхлый, пропитанный привкусом автомобильных покрышек воздух и посидеть внутри старого «Кадиллака Эльдорадо» – громоздкой машины, казавшейся маленькой Джесс настоящим чудовищем. Совсем скоро она снова увидит этот гараж – еще пару миль, и Джессика окажется возле дома родителей своей матери, небольшого коттеджа на западной окраине Маунтевилля. Теперь этот дом – ее наследство. Пару месяцев назад умерла его последняя собственница – сестра дедушки, и теперь Джесс являлась полноправной владелицей всего участка, который, надо сказать, был достаточно обширным.
В детских воспоминаниях Джесс этот дом выглядел как райский уголок. Все окружено яркой зеленью – подстриженные кусты, газон. В саду – тихо шепчущие кроны деревьев. Замечательный задний дворик, где дедушка специально для нее собрал качели. Наглухо закрытые сарай и подвал – туда ее никогда не пускали, пугая злобными гномами, похищающими детей. Но Джессика их никогда не боялась, ее саму не особо-то тянуло в темные недра подвала, где, скорее всего, живут пауки, а лестница – очень крутая и высокая, с которой можно неслабо шлепнуться вниз и переломать ноги. Как все это выглядит теперь? В доме она не была, наверное, лет десять. Бабушка с дедушкой умерли перед тем, как она поступила в университет. Сейчас же Джесс было двадцать восемь, она была замужем, и вопрос с жильем стоял остро как никогда.
Ее старый «Понтиак» жалобно звякнул подвеской о прореху в асфальте. Да, район явно нуждался в обновлении. Дороги, во всяком случае, здесь просто ужас. Так можно и вовсе остаться без машины. Джесс сбавила скорость и осторожно вползла в район дачных коттеджей. Еще немного и она будет на месте. Из глубин памяти медленно всплыли картинки из детства – как они с дедушкой едут с рынка на его чудном темно-зеленом «Кадиллаке», вокруг – солнечный пейзаж, отблескивающие в лучах окошки домов, сверкающий хром проезжающих мимо машин, улыбающиеся люди, поливающие газон и машущие им руками. Джесс покачала головой и почувствовала, что под ложечкой предательски засаднило, а глаза медленно наполнились слезами. Сейчас это место больше похоже на заброшенный город-призрак. Старые кривые деревья, серые дома с облупившейся краской. Никакого газона – только хаотично торчащие безобразные пучки травы. И почти ни одной живой души – лишь пару стариков, задумчиво сидящих на крыльце и покуривающих сигарету. За пятнадцать-двадцать лет это место превратилось в свалку. Интересно, дом ее дедушки тоже выглядит отвратительно? Скорее всего, да. Фил точно не захочет там жить, да и она вряд ли согласится переехать в такой ужасный район. Продать дом? Но кто его купит? Тем более за приличную цену. Ну, тогда хотя бы продать землю… Джессика растерянно заморгала. Наследство – это, конечно, хорошо, но зачастую, оно больше создает проблем, чем решает.
Когда Джесс въехала на самую крайнюю улицу, ее сердце сжалось и затрепетало. Спустя столько лет она снова оказалась здесь. До боли знакомый пейзаж, теперь уже не такой яркий и родной, но все еще прежний – те же дома, почти не изменившиеся заборчики вдоль участков, основательно поредевшая, однако вполне узнаваемая живая изгородь вдоль улицы. Все это напоминало старую выцветшую фотографию – вроде бы это когда-то было, но уже настолько давно, что в памяти остались лишь какие-то обрывки и кусочки образов. Джесс вздохнула и медленно подкатила к дому дедушки. Он был последним, стоял почти на самом краю улицы, дальше простиралась лесополоса, плавно переходившая в обширный так называемый Белый лес, по размерам напоминающий океан. Раньше, когда она была маленькой, ей чертовски нравились эти мощные деревья, безмолвные, величественные, похожие на неприступную стену. Сейчас же они ее пугали. Что ж, это не самая лучшая идея – переезжать в дом на краю леса. Фил ни за что не захочет здесь жить.
Почему-то она представляла себе все немного иначе. Может потому, что в ее памяти это место все еще оставалось сказочным уголком? И мысль о том, что в доме дедушки может быть плохо, казалась абсолютной глупостью? Джессика закрыла машину и достала из кармана ключи от дома. Их она тоже помнила с самого детства. Два больших и длинных от парадного входа, один короткий, с латунным блеском – от черного. И небольшой брелок в виде монеты с изображением единорога. Раньше дедушка цеплял к ним еще и ключи от автомобиля и гаража. Девушка глубоко вздохнула и приблизилась к калитке. Краска на ней была старой и облупленной. Похоже, сестра дедушки не занималась ни ремонтом, ни косметическим обновлением доставшегося ей жилья. Хотя, может, она была попросту не в состоянии этого делать. Джесс почти никогда с ней не общалась и даже не имела представления, как эта женщина жила. Ну что ж, теперь что есть, то есть.
Она аккуратно отворила калитку и зашагала к дому по мощеной дорожке, теперь уже почти стершейся. От газона и замечательной живой изгороди не осталось и следа – все это превратилось в бурьян и какие-то совершенно немыслимые заросли. «А чего ты хотела? Бабушки и дедушки уже давно нет в живых. Глупо ждать, что все здесь будет так же, как в детстве,» – одернула себя Джесс. Но все равно ей было ужасно грустно. Она словно находилась в каком-то законсервированном могильнике. И похороненной здесь была не только память о близких, но еще и ее детство – светлый мир, который уже давно канул в прошлое. Кажется, лишь теперь она окончательно осознала, насколько давно была маленькой. «Так оно, наверное, и происходит. Посещаешь родное место и понимаешь, сколько уже воды утекло. Зря я приехала сюда одна. С Филом было бы попроще,» – подумала Джессика, вытирая выступающие слезы.
Дом тоже был не в самом лучшем состоянии. Обивка была похожа на кожу рептилии, слезающую во время линьки – местами она буквально сползала лоскутами. Крыша, скорее всего, тоже нуждалась в починке – Джесс заприметила несколько отсутствующих черепиц. Окна, к счастью, на первый взгляд, были целыми.
Девушка всхлипнула и подошла к входной двери. Ей безумно не хотелось заходить внутрь. С превеликим удовольствием она бы сейчас развернулась, села в машину и уехала отсюда прочь. Но пути назад уже не было. Этот дом принадлежал ей, и отказываться от такого наследства она не имела права.
Внутри все было пыльным, старым и каким-то чужим. Настоящий хлев, как сказала бы бабушка. Пропали кресла из гостиной, диван с резными подлокотниками из холла, дедушкин шкаф в викторианском стиле. Вместо них была какая-то древняя дешевая мебель, похожая на хлам, приобретенный с какой-нибудь уличной распродажи. Исчезла даже большая книжная полка из кабинета дедушки – теперь там стояла кушетка, наподобие тех, что бывают в больницах. Джесс чувствовала, как по щекам текут целые ручьи слез – она все еще надеялась найти что-то из тех давних, добрых времен. Но теперь это было совсем другое место – чужое и незнакомое, даже какое-то враждебное. Она как зомби ходила из комнаты в комнату и пялилась на незнакомые предметы, словно не понимая, откуда они вообще могли здесь взяться.
Единственным местом, которое сохранило знакомый облик, была кухня. Массивные резные шкафы и огромная раковина, размером почти с целую ванну, остались на месте. Прежней была даже старая люстра – дедушка купил ее в каком-то антикварном магазине по скидке. Она напоминала здоровенный канделябр, подвешенный под потолок на крупную цепь. Джесс раньше думала, что из такой люстры смело можно делать ловушку – если такая громадина рухнет вниз, то непременно пробьет пол.
– Ну и пылища здесь… – девушка скорчила гримасу и провела пальцем по столу. – Да уж, придется, наверное, переквалифицироваться в уборщицу. Фил будет в восторге, когда это увидит.
Она еще раз внимательно оглядела кухню, прикидывая, стоит ли оставлять все в нетронутом виде, или нужно что-то обновлять. Мебель сохранилась хорошо и почти не испортилась. Нужны были только мелкие правки, вроде пары мазков лака или краски. А вот стены… Джесс с сомнением оглядела пузырящиеся старые обои. Со стенами однозначно нужно что-то делать. Еще немного, и обои слезу сами по себе, без чьего-либо вмешательства. Ее взгляд блуждал по стенам и неожиданно зацепился за что-то темное у одного из громоздких шкафов возле плиты.
– Эй… А это еще что такое? – она подошла ближе и с удивлением обнаружила, что под обрывками обоев зияет целая дыра, будто стена обвалилась внутрь. Тёмное отверстие было явно немаленьким и уходило в сторону, за массивную громаду шкафа. Ну вот, прекрасно. Похоже, дом еще и начинает обрушиваться.
– Фил будет просто в восторге, – очередной раз повторила она и попыталась отодвинуть шкаф. Это удалось ей не сразу – здоровяк весил добрых восемьдесят кило, и она вся пропотела, прежде чем ей удалось сдвинуть его в сторону. То, что скрывалось за ним, повергло ее в шок – дыра, размером с чердачное окно, в которую свободно мог бы пролезть человек.
– Откуда это? – прошептала Джесс, подойдя к чернеющему провалу и опустив в него ладонь. Дыра была глубокой и из нее веяло сквозняком. «За кухней находится подвал,» – вспомнила она. – «Дедушка хранил там овощи и постоянно пугал меня, что там живут гномы, которые сторожат припасы. А я ведь даже ни разу туда не заглянула.»
Джесс совершенно не прельщала перспектива спускаться одной в подвал. Она до сих пор боялась темноты и была совершенно уверена, что крысы оттуда никуда не делись. У нее с собой не было даже фонаря…
– Ладно. Ничего не поделать, – она со вздохом попыталась придвинуть шкаф на место, чтобы прикрыть отвратительную дыру. Да, целиком ее закрыть все равно не получится. Придется приглашать каменщика или кого-то еще, кто сможет закрыть этот зев и выровнять стену. Джесс выругалась и отправилась на поиски фонарика, но они не увенчались успехом. В этом доме почти не осталось ничего полезного. Очевидно, сестра дедушки жила в условиях минимального бытового комфорта.
Джессика вытерла пот со лба и устало прислонилась к косяку. Какой же она была наивной, когда полагала, что старый дом достанется ей без каких-либо изъянов и они смогут заехать в него в течение недели. Нужно целиком сменить мебель, отремонтировать фасад, заделать эту ужасную дыру в стене, облагородить участок…
– Надо продавать эту рухлядь. Никаких денег не хватит на то, чтобы привести ее в человеческий вид, – убитым голосом подытожила она и поплелась на задний двор – проверять подвал.
От качелей, сделанных дедушкой, ничего не осталось. Их попросту выкорчевали из земли, оставив уродливые лунки, похожие на кротовьи норы. Там, где был идеальный зеленый газон, теперь торчали бурые кочки, точно кто-то перекопал это место вдоль и поперек. Джесс снова захотелось плакать. Чем больше она здесь находилась, тем больше ее нутро съеживалось от боли. Наверное, она больше не сможет сюда зайти. Этот дом совершенно точно нужно продавать.
Подвал начинался в виде пристройки, идущей от стены кухни и постепенно уходящей в землю. Джесс подошла к его массивным деревянным дверям и толкнула створки. Они были наглухо заперты и даже не шелохнулись. Ключа от подвала у нее не было, и попасть внутрь теперь можно разве что с помощью телепорта. Прекрасно, еще одна задачка – каким-то образом открыть подвал. Эти толстенные двери придется таранить грузовиком, не меньше. Джесс пнула тяжелую створку и зашагала обратно. Ветер взлохматил ей волосы и зашуршал сухой травой, когда-то бывшей ровным стриженым газоном.
– Какой-то кошмар… – бормотала она, шагая на кухню через пыльный холл. – Кто купит этот хлам? Может, хотя бы землю удастся про…
Девушка осеклась, разглядывая отодвинутый шкаф и открывающуюся за ним дыру. Она ведь точно помнила, как придвинула его на место, прикидывая, удастся ли полностью закрыть пробоину в стене. Теперь шкаф был чуть в стороне, словно его кто-то оттащил. Джесс почувствовала, как холодеют ноги, точно кто-то плеснул на них ледяной водой. Этого просто не может быть. Она ведь здесь одна. Совсем одна. Никто ведь не мог проникнуть в дом и отодвинуть этот шкаф, верно?
– Эй, здесь кто-то есть? – крикнула она сдавленным голосом, и ей стало еще страшнее. С трудом понимая, что делает, она медленно подошла к зияющей черной выбоине в стене и заглянула в нее. Только темнота, сквозняк и больше ничего. Она изо всех сил напрягала слух, пытаясь различить хоть какой-то звук, но в проломе царила абсолютная тишина.
Джесс попятилась и дрожащими руками вцепилась в шкаф. Так, нужно придвинуть его на место, а потом подпереть еще чем-то тяжелым. Хотя, почему она решила, что кто-то отодвинул шкаф из дыры, а не снаружи? Может, здесь промышляют какие-то воришки, которые шарятся по старым домам и воруют вещи? И решили ее попросту напугать?
Она достала из кармана телефон и посветила внутрь черного пролома. Фонарика на ее смартфоне не было, а свет от экрана с трудом разгонял мрак, клубящийся в темной штольне и уходящий куда-то в глубины подвальной пристройки. Как давно здесь появилась эта дыра?
Джессика вновь отскочила от проема и торопливо навалилась на шкаф, пытаясь придвинуть его к проломленной стене. Обливаясь потом, она все же сумела вернуть его на прежнее место, и теперь был виден только краешек дыры, похожий на вертикальную темную пробоину. Ее взгляд лихорадочно метался по кухне, ища еще что-нибудь тяжелое, чем можно было подпереть шкаф. Из мебели в пределах видимости был только стол, и Джесс торопливо дополнила им баррикаду, добавив зачем-то две табуретки, годящиеся разве что для затопки печи. Ужас руководил ей, как кукловод марионеткой, и она была совершенно не в состоянии здраво рассуждать.
Нужно успокоиться. Может, она сама себя накрутила? Нет же, шкаф был пододвинут вплотную к стене, в этом девушка не сомневалась ни секунды. Что же тогда открыло дыру? Что-то высунулось и отодвинуло шкаф? Или, может, кто-то проник в дом и решил напугать ее?
Джесс вновь вытащила из кармана телефон и торопливо нашла в списке контактов номер Фила. Она не знала, зачем звонит ему. Фил был на работе и не смог бы сейчас приехать. Ей просто нужен был чей-то знакомый голос, чтобы вынырнуть из нахлынувшей волны страха. Пошли длинные гудки. «Возьми же трубку! Возьми ее поскорее, пожалуйста!» – мысленно вопила она.
– Алло.
– Филип? Милый, я в доме. Прошу, выслушай меня.
– Что-то случилось? – голос Фила был обеспокоенным. По ее интонации он сразу смекнул, что пахнет жареным.
– Да. Здесь творится что-то странное… Я зашла в дом, тут все заброшено… Из старой мебели почти ничего не осталось, наверное, это сестра дедушки все поменяла… Дом в ужасном состоянии, Филип…
– Я сразу сказал, что это плохая затея. Нужно его продать и забыть все это как страшный сон.
– Филип, в стене на кухне какая-то большая дыра… За шкафом. Она ведет в подвал, и я пошла посмотреть, что там. Подвал был закрыт, а когда я вернулась на кухню… Шкаф был отодвинут…
Повисла пауза. Джесс покосилась на шкаф, медленно отступая к выходу. Ее сердце бухало, гулко отдаваясь пульсацией в висках.
– Это что, прикол? Ты там пошутить решила?
– Ни черта я не шучу! Кто-то его сдвинул! Понимаешь? Я тут одна, абсолютно одна. Район заброшен, может это какие-то хулиганы проникли в дом… Мне так страшно… – Джессика, пятясь, вышла из кухни и медленно засеменила к входной двери. – Я еду домой. Филип, ты сможешь сегодня прийти с работы пораньше?
– Что? Слушай, Джесс… Может тебе показалось?
Девушка медленно отступала от кухни, и тут до ее ушей донесся отчетливый, и от этого еще более пугающий звук. Деревянное поскрипывание чего-то тяжелого о пол. Что-то двигало шкаф, и он мерзко скрежетал, отползая в сторону и опрокидывая хлипкие табуретки. С грохотом перевернулся стол, и о паркет раздался влажный шлепок, будто кто-то ступил на него мокрой босой ступней.
Джесс завизжала и бросилась к выходу. Фил что-то кричал в трубке, но она совсем забыла про телефон, буквально ощущая, как по пятам за ней мчится это страшное нечто, вылезшее из дыры. Джессика пинком распахнула дверь и тут же навалилась на нее всем весом, лихорадочно вытаскивая из кармана ключи. Закрыть, поскорее закрыть дверь, чтобы выиграть еще несколько секунд и добраться до машины. Иначе оно схватит ее прежде, чем она преодолеет расстояние до калитки. Джесс была уверена в этом на подсознательном уровне. Она тыкала ключом в замочную скважину, но от страха никак не могла в нее попасть. С обратной стороны двери прилетел тяжелый удар, и девушка, словно во сне, наблюдала за тем, как ключ вылетел из ее руки и исчез в высокой траве, разросшейся возле крыльца.
Вестник
Когда Изабель Родригес шла по коридору, в ее голове уже прокручивался сценарий предстоящих событий. Каждый раз все было неизменно – звонок от начальства, долгая дорога в соседнее крыло и неприятный разговор, после которого начинается самая тяжелая и в то же время привычная часть. Каблуки Изабель звонко цокали по полу, когда она шла мимо дверей кабинетов, превратившихся в бесконечную череду. Этот звук каждый раз действовал ей на нервы – здесь он был сильнее и резче, чем где-либо еще. Ее шаги были похожи на неуклонное и зловещее тиканье часов, отмеряющих нечто неизбежное и трагическое. В коридоре царил послеобеденный полумрак, снопы света из окон образовывали на полу огромные белесые пятна. Ей хотелось просто испариться, исчезнуть куда-нибудь, как можно дальше отсюда. Ее разум пустел, самоочищался, готовясь к тому, что ее ждет в конце этого пути, за резной дверью с надписью «Помощник комиссара Коттон».
Она на несколько секунд замерла у входа в кабинет, переступила с ноги на ногу, глубоко вздохнула и решилась. Постучала в дверь, толкнула створку и оказалась внутри.
Мистер Коттон был в своей неизменной шляпе. Как обычно, копошился в столе и не сразу посмотрел на нее, выдерживая солидную паузу. Родригес сложила руки за спиной, выпрямилась и чуть приподняла подбородок. В зеркале, висящем неподалеку от стола Коттона, она разглядела свое отражение – молодая женщина с чуть смугловатым лицом, карими, отдающими каким-то желтоватым оттенком глазами, прямым носом, аккуратным подбородком и короткими волосами, собранными в небольшой пучок. В своей небесно-голубой форменной блузе она смотрелась просто превосходно и явно обращала на себя внимание – вот и мистер Коттон, наконец, повернулся в сторону Изабель и прошелся по ней медленным заинтересованным взглядом. Родригес почувствовала себя неприятно, словно ее насквозь просветил рентген.
– Вызывали, сэр? – спросила она, бросив на него короткий усталый взгляд.
– Да, Белли, вызывал, – он глубоко вздохнул и вытащил из стола какую-то бумагу. Родригес прекрасно понимала, какую именно, но до последнего надеялась, что ошибается.
– Это свидетельство о смерти, – мистер Коттон многозначительно посмотрел на Изабель. – Патрульный Шон Хэйс. Погиб сегодня утром во время задержания подозреваемого. Четыре пули в голову.
Родригес вздрогнула.
– Он был хорошим полицейским. Ты знаешь, что нужно делать. Знаешь, что нужно сказать. Адрес указан здесь, – он протянул ей маленький стикер для бумаг. – После того, как все закончишь, можешь отправляться домой.
Спустя несколько секунд на столе появился сложенный американский флаг и коробочка с наградной медалью. Родригес стиснула зубы, осторожно забрала все это себе и, развернувшись, торопливо зашагала прочь. В гулком коридоре, все так же слушая монотонное эхо собственных шагов, Изабель подумала о том, что сейчас чувствует. Практически ничего. Неприязнь, смятение, которые почти растворились, но главное – пустоту. Словно в ее груди большая дыра, засасывающая в себя все, как огромное сливное отверстие.
Она была на этой «должности» уже несколько лет. Раньше этим занимался один из пожилых офицеров, но однажды получилось так, что он не смог – то ли был занят, то ли еще что, и его обязанность в экстренном порядке пришлось выполнять Родригес. Она как раз была новичком, и ей поручали самую грязную и неблагодарную работу. Тот раз она запомнит на всю жизнь – ей пришлось ехать куда-то за город, в глушь, и говорить пожилой паре, что их сын погиб при исполнении служебных обязанностей. У старушки случилась истерика, а ее муж стоял и рыдал, как ребенок. Изабель не знала, что ей делать, она сама была еще почти девочкой. Это настолько потрясло ее, что дома, оставшись в одиночестве, она долго плакала, съежившись под одеялом. А когда настала пора везти следующее свидетельство о смерти, помощник комиссара Коттон решил, что Родригес лучший кандидат для выполнения этой работы.
– Ты молодая, красивая, очень приятная. Производишь хорошее впечатление. Да и кроме того, ты женщина. Более чувствительная, а это имеет большое значение. Такие вещи должны сообщаться не старыми мужиками, похожими на развалюху, а симпатичными девочками, умеющими тактично разговаривать и проявлять эмпатию, – сказал он ей тогда. – Можешь считать этот компонент работы своей постоянной обязанностью. За это будет отдельное поощрение.
Так она стала «вестником». Именно таким словом неофициально называлась то, что она периодически делала. Делала с пугающей регулярностью, особенно в последнее время. За эти годы Изабель уже привыкла к этому, и во время каждой подобной поездки заставляла себя быть жестче. Не принимать все близко к сердцу и относиться к этому как к обыкновенной работе. Ведь кто-то работает в морге, в похоронном бюро, в хосписе. Для кого-то это обычная рутина, не вызывающая никакого отклика внутри.
Но до конца победить свою чувствительную натуру ей все же не удалось. Привычка привычкой, а каждый флаг, выдаваемый мистером Коттоном, действовал как удар под дых. Да, она, конечно, больше не была той перепуганной курсанткой, которая не знала, как поступить, но вытравить из себя всю жалость и сострадание не получалось. Изабель стала более жесткой, где-то даже грубоватой, но под этой маской пряталась накапливающаяся боль, не имевшая выхода.
Вот и сегодня ей опять предстояло сообщить о смерти молодого полицейского его ничего не подозревающим родственникам. Судя по документам, у парнишки была лишь одинокая мать, к слову, не такая пожилая – ей не было еще и шестидесяти. Изабель приходилось видеть всякое – и рыдающих матерей, и падающих в обморок жен, и безутешно плачущих отцов, и полные ужаса и отчаяния детские глаза, еще не до конца осознающие весь кошмар произошедшей ситуации. Так что Родригес была морально готова к тому, что придется испытать. Однако внутри все ныло, как после длительного утомительного физического труда. Иногда Изабель казалось, что организм противится тому, что ей приходится делать.
День, как часто бывает в таких ситуациях, был прекрасным. Солнечным, ярким, с высоким небом, легкими пушистыми облаками и золотистыми бликами, вспыхивающими как какая-то веселая праздничная иллюминация. Было даже слегка жарковато, и Изабель расстегнула верхнюю пуговицу на блузке. Затем вытащила из кармана солнечные очки, сигаретную пачку, зажигалку «Zippo» и отправилась на парковку.
Мрачный темно-синий служебный «Таурус» послушно пиликнул сигнализацией. Родригес положила флаг и коробочку с медалью на переднее пассажирское сиденье, плюхнулась за руль и, глубоко вздохнув, прикурила. В ее очках отражались яркие солнечные лучи, отсвечивающие в боковых зеркалах. Табак был горьким и слегка бил в голову – Изабель курила только во время своих вынужденных «поездок», поэтому покупала крепкие сигареты, от которых першило в горле и мутнело в глазах. Курево помогало ей настроиться на серьезный лад. Она ощущала себя солиднее, взрослее, хотя на пороге и так маячил конец третьего десятка.
Автомобиль неторопливо пополз вперед, к выезду с территории полицейского участка. Ей предстоял длинный путь, через весь город, в сторону частного сектора. Движение было плотным, поэтому ей не сразу удалось выехать на дорогу, и пришлось несколько мучительных минут ожидать просвета в почти непрерывном потоке движущихся машин.
Послеобеденные часы обычно были чудесным временем. И хотя все еще припекало, неотвратимо ощущалась надвигающаяся вечерняя прохлада. Дома сверкали в солнечном свете, окна ярко отблескивали, вспыхивали, словно маленькие прожекторы. Все казалось очень ярким, насыщенным и сочным, каждый цвет, каждый оттенок и тон. В такие приятные дни хочется радоваться жизни и верить в лучшее. Таким днем хочется наслаждаться. Особенно если ты не везешь матери свидетельство о смерти ее сына.
Изабель опустила боковое стекло, сделала глубокую затяжку и выпустила дым в окно. Солнце било в глаза, играло на глянцевом капоте, отражалось от стекол и хромированных радиаторов встречных автомобилей. Родригес откинула солнцезащитный козырек, взяла сигарету в зубы и пошарила рукой по выключателю радио. Ехать в тишине было невыносимо, нужно хоть что-то, любой отвлекающий голос или мелодия.
Изабель подумала о том, каким мог быть Шон Хэйс. Наверное, типичный курсант полицейской академии, пытающий выглядеть браво и добросовестно. Она обратила внимание на дату его рождения – получалось, что он был младше нее на несколько лет, ему совсем недавно исполнилось двадцать три. Всего лишь двадцать три года. Этот парень никогда не состарится, никогда не будет зрелым, у него не появятся морщины и волосы не смогут поседеть. Он не будет воспитывать своих детишек, забирать их из детского сада, провожать в школу, не будет отмечать со своей женой годовщину, у него не случится первой брачной ночи, не будет свадьбы, не будет вообще ничего…
Родригес сделала еще одну сильную затяжку и задержала дым в легких. Радио забормотало голосом новостного диктора, впереди загорелся красный, и автомобиль застыл в раскаленном воздухе, стелящемся по асфальту, в густом солнечном свете, превращающемся в один сплошной отблеск. По пешеходному переходу пробежала веселая детвора с рюкзаками, следом прошагала молодая парочка, держащаяся за руки. Детский смех перебивал негромкое бурчание радио, и Изабель сделала погромче.
Город вокруг кипел жизнью. Все куда-то двигалось, бурлило, словно вода в котле, подвешенном над костром. Так много машин, снующих туда-сюда. Столько людей, постоянно бегущих в никуда, проскальзывающих, словно короткие анимации. Иногда ей все казалось странным. Порой она чувствовала себя оторванной от окружающего мира. Он был каким-то неправильным. Он был устроен нелогично, разум разбивался об него, как кусок льда о твердую скалу. Этот мир всегда жил своей жизнью. Ему не было дела до маленьких историй, до крошечных деталек, из которых он сам состоял. Ему было все безразлично, и это пугало. Он медленно тек, как река, и всегда будет продолжать течь, независимо от того, что произошло и произойдет. Ты можешь либо войти в поток и позволить ему унести тебя дальше, либо сопротивляться и сидеть на берегу, глядя за его меланхоличным движением.
Изабель выбросила окурок в окно. Хотелось абстрагироваться и задуматься о чем-то нейтральном. Например о том, что она сможет пораньше попасть домой. Чем займется сегодня вечером? Наверное, ничем примечательным. Приготовит ужин, сходит в магазин. Может даже выпьет вина. Раньше у нее были проблемы со сном, но теперь все решалось радикально – с помощью снотворного. Всего одна таблетка, и ты спишь как младенец. Она вспомнила, как коротала ночи после своих первых выездов. Случалось даже такое, что уснуть не удавалось до самого утра.
Родригес поморщилась и достала еще одну сигарету. На следующем светофоре прикурила и закашлялась от ударившего в горло едкого дыма. Солнце опустилось чуть ниже, его лучи стали бронзоветь и окрашивать все вокруг в приятные мягкие тона. Город постепенно заканчивался, дома редели, а впереди начинала проступать автомагистраль, ведущая к частному сектору – длинная петляющая загогулина, похожая на гигантскую змею.
Здесь было гораздо приятней, чем среди городской суеты. Красивые зеленые поля, напоминающие дорогие шелковые ковры, раскинувшиеся куда-то далеко-далеко, голубое, похожее на бескрайний океан небо. Высокое и беззаботное, с маленькими барашками облаков, плывущими в неизвестность, такими далекими и недосягаемыми.
Родригес покрутила ручку приемника, пытаясь поймать какой-нибудь музыкальный канал. Через некоторое время ей это удалось, и она угодила на музыкальный хит-парад недели. Большинство песен ее не впечатлило, но одна из последних, исполняемая какой-то до боли знакомой поп-певицей, заинтересовала Изабель. Она даже сделала погромче, настраиваясь на пульсирующую мелодику и вслушиваясь в слова.
«В некотором смысле, все –
Вопрос времени,
Я не буду о тебе беспокоиться,
Ведь у тебя все будет прекрасно.
Возьми мои мысли с собой
И, когда ты обернешься,
То непременно увидишь знакомое лицо.»
Песня была убаюкивающей, какой-то умиротворяющей и погружающей в омут медленно растекающихся на солнце мыслей. Изабель следила за потоком машин, скользящим по шоссе, за лицами, проскакивающими мимо, такими отстраненными, застывшими, как маленькие безмолвные картинки. Ей тоже хотелось ехать в никуда, слушая музыку и не думая ни о чем. Мир вокруг жил своей жизнью. Она была словно зрителем, присутствующим со стороны и смотрящим на все это с грустью и отрешенностью. Обычный непримечательный день, который должен стать для кого-то особенным. Сколько их таких сейчас, в эту минуту? Людей, для которых эта солнечная яркая идиллия навсегда станет синонимом чего-то неприятного и болезненного?
