В стальных грозах

Эрнст Юнгер принадлежит к числу тех писателей, чья биография не менее интересна, чем его произведения - не зря его называют самым живучим писателем XX века. После чтения нескольких его философских работ, я хотел прочитать его художественные произведения, но чтобы по-настоящему их прочувствовать и понять, надо начать с того, что его сформировало - это опыт в Первой мировой войне. Как раз книга вышла на русском в этом году. Само произведение - это честное и глубокое свидетельство о внутреннем опыте человека, прошедшего сквозь крайние формы реальности. Много экшена и немного рефлексии - идеальный отдых от Пруста. Ранее я видел произведения о Западном фронте, но в основном со стороны англичан: 1917, They Shall Not Grow Old - а мемуаров со стороны немцев еще не встречал

Эрнста называют контрастным зеркальным отражением Эриха Марии Ремарка. Он прошел весь конфликт на том самом западном фронте, о котором писал Ремарк. Ремарк, имея несколько недель опыта шанцевых работ, видит в мировом конфликте крушение и травму души. Юнгер, от начала до конца конфликта, переживает стальные грозы иначе: он говорит о стойкости, долге и безмолвном мужестве, между которыми находят место запах кофе, чтение английской литературы и переговоры с англичанами на французском

Теперь о самом повествовании в книге. Сперва Эрнст окружен воодушевлением и патриотичным настроем, какой был во всех странах вовлеченных в конфликт:

Выросшие в эпоху надежного мира и спокойствия, все мы тосковали по необычному, по великой опасности, и война опьянила нас

Но в какой-то момент реальность начинает захлёстывать и начинаются каждодневные стальные грозы, где его каждый день преследует смерть, несущаяся на крыльях валькирий:

Лес по окружности рубежа атаки был вчистую уничтожен артиллерийским огнем … Здесь было царство великой боли, и я впервые заглянул через щелочку в глубины ее демонического ада … Участки фронта слева от нас были затянуты тучами белого и черного дыма… над ними вспыхивали сотни коротких молний шрапнели. Только разноцветные сигнальные ракеты, безмолвные призывы к артиллерии о помощи, говорили, что на позициях еще теплится жизнь. Впервые в жизни я видел огонь, по мощи сравнимый только с природной стихией …. мы выдержали атаку чистым хлором

Постепенно наступает усталость от войны и принятие её как повседневной рутины:

Притупленный слух уже почти не воспринимал безостановочный ружейный огонь, короткие сотрясения перекрытий от ударов артиллерийских снарядов, шипение осветительных ракет, гаснущих у входа в туннель … Ночью я несколько раз слышал глухой удар и тревожный крик Книгге, но так хотел спать, что лишь бурчал «Да пусть стреляют!» и переворачивался на другой бок, хотя комнату затянуло пылью, как известковую мельницу. На следующее утро меня разбудил малыш Шульц, племянник полковника фон Оппена: - Дружище, вы хоть знаете, что ваш дом раздолбало прямым попаданием?

Затем, накопленная усталость в итоге прорывается в остром всплеске чувств и внутреннего надрыва:

Высоко над головой снова засвистело. У всех сжалось сердце: этот летит сюда! А потом грянул чудовищный, оглушительный грохот - снаряд разорвался прямо среди нас…. Полуоглушенный, я приподнялся… Одновременно послышались жуткие крики боли и мольбы о помощи. Клокочущее движение темной массы в глубине дымного, раскаленного котла казалось кошмаром, на миг распахнувшим бездну ужаса…. Нет, ничего больше не видеть и не слышать, прочь отсюда, прочь, в спасительную темноту ночи! Но люди! Я должен о них позаботиться, мне их доверили. Я заставил себя вернуться к страшному месту…. Раненые все еще страшно кричали. Некоторые подползали и, узнав мой голос, жалобно причитали: «Господин лейтенант, господин лейтенант!»… Проклиная свое бессилие, я лишь беспомощно похлопал его по плечу. Такие минуты навсегда врезаются в память.

Мне пришлось оставить этих несчастных на попечение единственного выжившего санитара, чтобы вывести из опасного места кучку уцелевших, сгрудившихся вокруг меня. Всего полчаса назад я возглавлял боеспособную роту, а теперь вслепую блуждал по лабиринту траншей с группкой совершенно отчаявшихся людей. Один молоденький солдат, над которым еще несколько дней назад потешались товарищи, потому что он плакал, таская на ученьях тяжелые ящики с боеприпасами, теперь безропотно нес то же спасенное тяжеленное имущество. Это меня доконало. Я упал на землю и судорожно разрыдался. Солдаты угрюмо стояли вокруг.

Этот опыт можно назвать роковым в его жизни, так как в последующие годы он скучал и тосковал только по одному - по Европе до 1914 года, по вере в порядок, в честь, в великого человека, в целостность мира, в котором: человек ещё не знал масштаб разрушения, красота еще казалась безусловной, прогресс — непрерывным процессом, а Бог — возможным. Он не успел насладиться ею в должной мере: в мир взрослой жизни он вошёл под артиллерийским огнём и сквозь стальные грозы

Именно это рождает ту драму и холодную красоту позднего Юнгера, познать которую без стальных гроз невозможно. Рекомендую эту книгу тем, кто интересуются личностью Юнгера и тем, кто хочет увидеть, как человек живет и сохраняет себя, когда вокруг рушится мир. Вся его дальнейшая художественная литература сохраняет тот же путь - как не терять внутреннюю форму там, где исчезают внешние опоры и как оставаться человеком ради самой способности быть человеком