Читать книгу: «Вторичка»

Глава I. Крыша

Двери вагона столичного метро стиснули клетчатый баул. Второй засосало желе из пассажиров, потянув меня следом. Состав тронулся и принялся набирать скорость. Не найдя точки опоры, описала вальсовый квадрат, но от падения меня спасли ручки застрявшей сумки, на которых я повисла, как парашютист на стропах. Пассажиры остались равнодушными к танцу с баулами, кроме двух студентов, нарекших меня навьюченным осликом, вероятно, из-за низкого роста.

Я отпустила красно-синие ручки, подтащила к ногам второй мешок и взялась за поручень. Между створками дверей с надписями «Не прислоняться» образовалась щель, откуда долетал сквознячок с запахом жженой резины. В черных стеклах отражалось мое лицо: припухшие серо-карие глаза, легкий макияж, родинка под правым уголком губ. Из-под мешковатого пуховика торчали ноги-спички, обутые в громоздкие ботинки на шнуровке. Я потерла пальцем пятно на черном пуховике и скуксилась: дырка.

От нечего делать пересчитала свои станции на карте, похожей на цветную каракатицу. Ежедневный ритуал, после которого я моментально забывала количество. От недосыпа мысль растворялась быстрее акварельной капли в воде. Из-за нарушенного сна мое утро начиналось задолго до рассвета. Я приводила светло-русый хаос в подобие прически – волосы до середины лопаток носила распущенными, – подкрашивала ресницы, оставляя отпечатки туши на припухлых нижних веках, и, морщась от алкогольного зловония из маминой комнаты, выбегала на улицу. Шагала пять минут до автобусной остановки, чтобы, ища воздуха в плотной толпе, пересечь МКАД и спуститься в метро на окраине Москвы.

Будильник хоть и разбивал остатки сонливости, но она снова настигала меня в транспорте. Не беда – научилась спать стоя. Стук колес умиротворял. Пригревшись в углу дверей, зажевавших сине-красный баул, я прикрыла глаза и покрепче ухватилась за его ручки.

Мне снилось, будто мои попутчики перечитывают одни и те же строчки в газетах и книгах, потому что смысл ускользал. Снилось, как они набирают текстовые сообщения в «раскладушках» и в попытке отправить СМС поднимают сотовые к потолку. Я знаю, что мобильные операторы не покрывают подземку, и мне смешно наблюдать за их карго-культом.

Под развеселый рингтон пассажир, лица которого не разглядеть, дарит мне связку ключей от семиэтажного дома. В кабине лифта выжжены все кнопки, но я жму наугад – «панелька» заброшена, и войти можно в любую квартиру. Дом принадлежит нам двоим. Мне и тому, кто разделит со мной многоэтажный быт. Он ждет меня наверху. Вдруг мне становится страшно – что, если он исчез вместе с остальными жильцами? Тогда лифт, который двигается по тросу, что объединяет нас, рухнет в шахту.

Я отчаянно жму кнопку вызова, но диспетчерская не отвечает. Кабина ускоряется: подъем перерастает в падение. Вниз, а не вверх.

Пробуждение вышло резким – едва не свалилась на пол, но вовремя удержалась. Поезд замычал и ускорился. Я передернула плечами и заправила за ухо выпавшую прядь волос. Баул по-прежнему висел в дверях. Разве этот тоннельный перегон всегда был настолько протяженным?

Сверившись с наручными часами, стрелки которых, казалось, приклеились к циферблату, вздернула бровь: и минуты не прошло с тех пор, как меня сморил сон, а мы еще не проехали ни одной станции – состав мчался вприпрыжку, стуча колесами.

«Сбой в тормозной системе? Мне что, это мерещится?»

Люди не реагировали на аварийную ситуацию. Я вцепилась в поручень и прижалась к нему. Мое миниатюрное тельце вжало в дверцу, как на центрифуге. Баул, стоявший в ногах, упал, покатился по дорожке из слякоти и остановился в туфлях женщины. Она подтолкнула сумку шпилькой, поджав красные губы.

Меня уже не волновали вещи.

Мы ехали в никуда.

Скорость поезда выходила за пределы технических возможностей. Вагоны скрипели, раскачивались, повизгивали, источали нестерпимую вонь горелой резины. Мигали лампочки. Люди цеплялись за поручни, ворча и бранясь, но не паниковали, словно их не касались законы физики.

Я крепко зажмурилась. Ладони вспотели и соскальзывали с поручня. Сердце ощутимо колотилось. «Восемнадцатилетняя Вера Беляева погибла в тоннеле метро при скорости двести километров в час» – нетривиальная эпитафия для могильного памятника.

Состав начал отрезками сбрасывать скорость, и меньше, чем через минуту, вагон застыл около платформы. Двери разъехались, и мой баул утонул в стоногой толпе. Я с досадой схватила вторую сумку и случайно задела пассажирку на шпильках. Женщина смотрела прямо перед собой. Прижав к груди баул и, расталкивая людей плечиками, я вывалилась на платформу.

«Осторожно, двери закрываются…»

С колес поднялись тормозные колодки, вышел с характерным звуком воздух, состав громыхнул и отправился. Его проглотила чернота тоннеля. Обнимая сумку, я смотрела вслед уходящему поезду, пока меня не задел плечом мужчина. Бросив вдогонку пару бранных слов, он слился с толпой. Ноги сами понесли меня вслед за ворчуном, а поджилки все еще тряслись, и все еще зрел ком в горле. Приходило нездоровое понимание, что инцидент произошел не со мной, а с другим навьюченным осликом.

Когда последний вагон исчез в тоннеле, я посмотрела на наручные часы и поджала губы. Хозяин торговой точки, мой начальник, должен был вот-вот нагрянуть: мало опоздания, так еще и умудрилась потерять половину поставки.

Автопилот вывел меня на эскалатор, по которому я побежала на своих двоих. Лавируя между неторопливыми гражданами, нырнула под арку. Навалившись на стеклянные двери выхода всей тщедушной массой, очутилась в подземном переходе. Январское утро окрасило его в персиковый цвет: освещение еще не погасили с ночи. Синяя густота затекала с улицы вместе с нежным московским морозцем и растворялась в ржавчине.

Дыхание стеснилось, вынуждая сделать паузу, облокотиться о стену и стянуть куртку на груди. Сердце колотилось в бешеном ритме, которому подыгрывала кровь, барабанившая в виски. Я была здорово напугана, но паника оставила меня, так и не атаковав. Спокойно. Важно делать вид, что все под контролем, даже если находишься на подступах к безумию.

Дав себе пару минут на внутренний диалог, добралась до рабочего места – торговала по соседству с уличным музыкантом напротив попрошайки, симулирующей беременность. Девушку, стриженную под каре, что якобы находилась на сносях, звали Эвелиной. Она просила называть ее просто Веля. Эвелина поприветствовала меня, и я заметила, что протянутая для подаяния ладонь уже была профессионально сложена лодочкой.

– Удивительный ты экземпляр, Веля, – сказала я, расстилая брезент и устанавливая складной табурет, – уже два года на восьмом месяце. Скоро в детский сад пойдете, да?

Я кратко улыбнулась своей традиции подтрунивать над обманщицей, но гибельная поездка на метро отбила желание шутить. У меня, конечно, было предположение, что я поеду головой от «хорошей» жизни, но не так скоро. Разве может галлюцинация быть настолько реалистичной? Я не спала. Точно не спала, ведь ощущала феноменальную скорость, вибрацию раскаленных шпал, вонь гари. Аномалия без логического объяснения…

– А уморительная ты девка, Верка… – Эвелина перестала смеяться, заострив взгляд на моем лице. – Эй, ты в порядке?

Сделав глубокий вдох, я присела на складную табуретку. Раскидала по настилу джемперы, футболки, носки, блузки, брюки и кратко кивнула.

– Вот ты смеешься надо мной, а я уже почти накопила на учебу, – подбоченилась попрошайка. – Летом пойду подавать документы на платное отделение. Есть шанс перевестись на бюджет, если место будет. За заслуги. Получу вышку, а после, Вер, после я, наверное, открою кафе-кондитерскую.

– Вот как. Достойная мечта, – я подперла щеку кулаком. Честно говоря, не особенно верилось в слова такой же неудачницы, как я.

Но ответ Эвелины заставил меня оторопеть и покрыться мурашками:

– Никогда не спрашивай нас о таких вещах, Вера Беляева, – произнесла она, безумно вращая глазами, и накрыла губы пальцем. – Тс-с. Кругом – лож-ж-ж-жь.

Тон ее голоса превратился в телефонный гудок, перебиваемый помехами. Лицо нечеловечески исказилось, словно перед сердечным приступом, а глазные яблоки выкатились из орбит. Сглотнув, я приготовилась окликнуть ее по имени. Но кто-то опередил меня: Веля мгновенно пришла в себя, метнула взгляд в сторону и одними губами артикулировала: О-л-е-г.

Какая-то напасть, и все ведут себя, как герои триллера. Кто в итоге сумасшедший: Вера Беляева или планета Земля?

«Еще и Олег приперся, сегодня Вальпургиева ночь, что ли? Сплошная нечисть повылезала…»

Со вздохом закатив глаза, обхватила себя за локти.

– Салют, торговки, – Олег – лысеющий мужчина в черном полупальто – потряс парой перчаток из искусственной кожи, – как бизнес?

Я покосилась на Велю, все еще держа в памяти ее жуткое лицо. Она не заметила своего временного помешательства. Да что со мной сегодня такое?

– Утро доброе, Олежа, – неприветливо отозвалась я.

– Беляева, это что за панибратство? Я тебе дружок с улицы? – раскраснелся мой начальник. – В школе не учили уважать возраст?

– Из курса литературы вызубрила никогда не заводить разговоров с незнакомцами, – пожала плечами я. – Не со зла же, просто переняла мамину привычку. Хочу наладить дружбу с потенциальным папашей.

– Ты из меня лоха не строй, шавка ревнивая! – Олег смерил меня пристальным взглядом; я рефлекторно переступила с ноги на ногу. – Очевидно, что ты сбываешь часть шмотья. Где вторая сумка? Левачишь?

– И что мне делать с ворованными вещами, если их не берут даже с твоей точки? – развела руками я. – Кому нужна эта отрыжка подвальной моды?

– Поглядите на нее, Коко Шанель выискалась! Ты у меня уже вот где сидишь, – он постучал ребром ладони по кадыку и ткнул пальцем в лицо. – Не кусай руку, которая тебя кормит, госпожа Беляева, иначе живенько окажешься на улице.

Чувствовалось, что он не шутил. Я запротестовала, театрально сложив ладони в молитвенной позе:

– Олежа Палыч, каюсь, осознала грех. Торговать в подземке – предел моих мечтаний. Не лишай меня единственной радости в жизни.

– Прибереги рамсы, малолетка. Ты у меня допрыгаешься! Если за два дня не сбудешь месячный шмот, вылетишь с точки как пробка из бутылки шампанского. Просекла?

– В сказках на невыполнимые задания дается три дня.

Олег, успевший отойти, обернулся и по-волчьи оскалился, обнажив золотую коронку на переднем зубе:

– А мы не в сказке живем, не врубилась еще?

Когда начальник оставил переход, я продолжила выкладку товаров, погрузившись в мысли. У меня не атрофировалось понятие признательности. Олежа дал мне способ заработать на хлеб, но только потому, что увязался за юбкой моей горе-мамаши. Благодетель сомнительный, но не будь у меня работы с девятью-то классами образования, мы бы жили с мамой в коробке из-под холодильника на Площади трех вокзалов.

А Олежа… Олежу турецкие джинсы волновали больше, чем моя безопасность. Что, собственно, справедливо, потому что я стоила не дороже, чем пара из потертой синтетической ткани. В глубине души теплилась надежда, что он пудрит мне мозги в воспитательных целях – работаю на Олега Лысого не первый год: в последние пару недель что-то резко изменилось, и он на меня взъелся. С мамой, что ли, рассорился?

Пусть по мне нельзя было такого сказать, но я патологически искала в людях светлые стороны. Они мне нравились, за исключением живодеров и эстрадных певцов, поющих под фонограмму.

В облаке мыслей встала на носки и попыталась попасть крючком вешалки в звено одной из цепей, что свисали со стенда-витрины. Несколько курток развесила на среднем уровне, но с мужским пальто, что следовало разместить выше остальной верхней одежды, из-за низкого роста не справилась. Кряхтела-кряхтела – безрезультатно.

– Помочь?

Я обернулась через плечо. Передо мной стоял уличный музыкант Андрей.

– Не пугай так! Показалось, что ты тот самый пес, – ответила я, передав пальто парню.

– Что за пес, Вер?

– Тот, что скулит в другом конце подземки, – указала на рабочее место с гитарой и усилителем. – Страдальца либо в клинику сдать, либо усыпить.

Привыкший к грубым подколам, гитарист рассмеялся и без усилий справился с пальто. Я ответила кислой улыбкой. Кудрявый, очки в модной оправе, мягкий душой и телом. У Андрея имелась страсть к научно-популярным журнальчикам и телепередачам. Музыкант ничего не смыслил в науке, зато болтал о ней без умолку. Зева, как его прозвали за фамилию Зеваков, харизматично пересказывал сюжеты документалок, за счет чего и заработал репутацию увлекательного собеседника.

Порой, когда его пальцы уставали зажимать струны, он подходил ко мне и заводил разговор про квантовое бессмертие или кота Шредингера. На что откладывал вырученные средства – не рассказывал. Бренчал ради горстки мелочи явно не от хорошей жизни. Выражусь в манере Андрея: наша подземка – квантовый переход для отбросов.

В общем, не коллеги, а «соль земли».

Днями напролет не утихала болтовня: шли разговоры и о том, что поведение фотонов зависит от присутствия наблюдателя, и о том, на каком рынке подкручивают весы ради обмана.

Зева заметил, как я методично складываю блузки, и щелкнул пальцами:

– Ты выбрала голубую блузку, а не зеленый джемпер. Казалось бы, какая мелочь? А ты в курсе, что всякий выбор порождает две и более вселенных, где случился и не случился результат?

– …а эти же вселенные, – произнесла я параллельно с Андреем, – как снежинки, порождают свои развилки, исходя из решений наблюдателя.

– Ого, Верун, ты тоже смотришь «Квантовый замес» по четвергам? – удивился он.

– Верун? Не люблю клички, мы же не в тюрьме. Зови по имени.

У гитариста покраснели кончики ушей. Андрей прочистил горло и переключился на Эвелину:

– Эй, Велька, как твое «ничего»? Какую ленту покупать-то к рождению малыша? Розовую, голубую?

Попрошайка подбоченилась:

– Шел бы ты отсюда, Джон Леннон недоделанный, ты мне всех благотворителей распугаешь!

Эвелина появилась в переходе ближе к тридцати. Она была из тех, кому не удалось покорить столицу. Провалившая вступительные экзамены в трех вузах, Веля не унывала. В родной городок возвращаться напрочь отказывалась, чтобы не огорчать стариков-родителей. В переписке с ними лгала, что работает в престижной фирме. Эвелина была простой и глупой, но с добрым сердцем. Она делилась со мной обедом и читала вслух анекдоты из еженедельников. Памятуя об ультиматуме Олежи, я принялась за работу. Зазывала прохожих зарубежным пошивом и модным фасоном. К мужчинам обращалась с предложением порадовать жен, к противоположному полу – прикупить обновку. Продажи шли вяло. Люди мерзли и у прилавка не задерживались.

К вечеру, когда подземку осветили рыжие фонари, я пересчитала наличные. План по продажам был выполнен процентов на пятнадцать.

«Олежа вышвырнет меня на улицу – это лишь вопрос времени», – сокрушилась я.

– Пора и честь знать, – сообщила Веля, посмотрев на наручные часы.

– Сегодня уходишь пораньше? – спросила я.

– Ага. Миша обещал подбросить до дома.

– Миша? А Сережа вылетает из гонки бойфрендов?

Веля запустила руки под пуховичок, ловким движением отстегнула бутафорский живот и сложила в пакет. Куртка для беременных обвисла на стройной фигуре. Попрошайка ссыпала мелочь в истрепанную сумочку и повесила ее на плечо. Расправила челку, смотрясь в карманное зеркальце, и ответила:

– Сережа – все.

– Соболезную.

– Сплюнь! Жив-здоров. С другой. А у нас с Мишей все только начинается. – Эвелина взяла меня за запястья и, пританцовывая, засмеялась. Я сконфужено освободила руки. – До завтра, детка. Не перерабатывай допоздна, кого тут только по ночам не носит. Защиты от Олега особо не жди, – Веля понизила голос, – дыма без огня не бывает: говорят, Олежа – прохудившаяся «крыша». Девяностые прошли, кто первым это осознал и легализовал бизнес, того и тапки. Теперь все по-другому, понимаешь, Вер? Новый век!

Я проводила Эвелину и спустила рукава, чтобы отогреть пальцы. Изо рта вылетело облачко пара. Краем глаза заметила копошение: Зева убрал гитару в чехол и собрал выручку. Заметив меня, отдал честь от виска и побрел к лестнице. Я кивнула вслед. Зева с Велей ушли по противоположным выходам к автостраде. Соль земли, лучшие из людей… Смех, да и только.

Я любила уединение, но тем вечером не могла найти себе места. Из глубин гормонального моря поднималась тревога. Села на табуретку, обхватив колени красными от холода пальцами. Дыхание превратилось в судорожное пыхтение, замерзшее тело пробивала дрожь. В ожидании покупателей боролась c наивной верой в мецената, что выйдет из лимузина, спустится в подземку, как небожитель, и скупит барахло по тройной цене в последний рабочий час.

Увы, я была не склонна к магическому мышлению. Сарказм, меланхолия и скептицизм вернее маскировали слабости. Иные отзывались обо мне, как о черствой, зацикленной на себе девчонке, – не соглашалась, но и не спорила. Терпения у меня было чуть меньше, чем у ангела, но озлобленность не дотягивала до бесовской. Вычитала где-то, что человек – это то, чего еще нет, а также то, что силится быть. Так вот я – вытяжка из последнего дыхания папы и перегара мамы, которая стремится перейти в твердое состояние. Мамин дружок недавно сказал, что я Бедная Настя, только без княжеских кровей, смелости и хэппи-энда. Что же во мне от главной героини мыльной оперы кроме бедности? Возможно, то, чего еще нет. Это обнадеживало.

Прохожие пролетали бесформенными тенями, втягивая голову в воротники. Прибавилось немного денег после продажи зимних аксессуаров. Пересчитав купюры в поясной сумке, я засобиралась домой: сложила стопкой хрустящие пакеты с кофтами, освободила стенд от верхней одежды и уложила ее с остальными товарами в баул. Заметила пальто, подвешенное с утра рослым Андреем. Не подумала наперед, что не смогу снять его самостоятельно, а музыкант уже свалил. Ничего не поделать – пришлось взять съемник для одежды и подтянуться.

– Ну, давай же… – помолилась я, когда крючок в очередной раз лязгнул по цепи. Прыгающая с палкой девчонка, наверное, напоминала, какого-то шамана в ритуальной пляске.

– Э, телочка, продай нам свой лифчик! – раздалось за спиной.

Переход наполнился омерзительным хохотом. Я обернулась, прижав к груди съемник. У торговой точки стояло двое тощих парней в лыжных куртках, грязных кроссовках и шапках, стянутых к макушке. Тому, что пониже ростом, не доставало передних зубов, а верзиле – растительности на голове. Дылда покручивал бейсбольную биту, низкорослый надевал на пальцы кастет. Я сделала осторожный шаг назад. Еще один – и упрусь в стену.

– Вы что-то хотели? Закрываюсь же, – вкупе с вечно угрюмым выражением лица, которое я не могла контролировать, мои слова прозвучали дерзко.

Гопники натянули противные улыбочки. Низкий кивнул на поясную сумку и приказал:

– Отдавай бабки.

«Олег оставит меня без единственного способа платить за нашу с мамой квартиру, если не получит сегодняшней выручки. Подумает, что и деньги своровала».

– Че тормозишь, овца? – заметив, что жертва мешкает, «бейсболист» замахнулся битой. – Метнулась!

– Живо!

Моя голова качнулась влево-вправо. Будто я ей не хозяйка, она моталась, отказываясь от односторонней сделки с гопниками. Руки, словно оторванные от тела, сжали сумку с деньгами. Я не успела опомниться, как ноги сорвались с места и понесли туловище к ближайшей лестнице. Непечатно выругавшись, грабители пустились вдогонку.

Забег на короткую дистанцию окончился фиаско. Лысый верзила подставил подножку, и я угодила лицом в коричневую слякоть, не добравшись до лестницы. Он схватил за волосы и прижал к плитке коленом – я не могла пошевелиться и плевалась грязным снегом, занесенным подошвами с улицы.

– Ты совсем попутала?! – гаркнул мелкий с кастетом, опустившись передо мной на корточки.

– Не могу отдать выруч… – сдула испачканные волосы с губ, – выручку. Это не мое.

– Ну а чье? Лысого?

– Олега. Олега Лысого. Он меня крышует.

Гопник присвистнул и хихикнул:

– Борямба, ну ты прикидываешь к носу? Олег Лысый крышует барышню! Тогда пардоньте, е-мое, отставить грабеж!

Я почувствовала, как неуверенно зашевелился Борямба. Захват причинял мне боль, особенно в левой руке, которую согнули как в пособии по йоге. Украдкой вздохнув, я спросила:

– Вы серьезно?

– Нет конечно, идиотка! – засмеялся коротышка и дал знак напарнику. – Борямба, стащи с девки сумку.

Грабитель нащупал застежку, щелкнул ею, и ремешки ослабли. Борис перевернул меня на спину за плечо. Приняв сидячее положение, я смотрела все с тем же безразличным лицом, как гопники нетерпеливо рвут молнию и высыпают содержимое сумки прямо в руки. Мой паспорт красной птичкой спорхнул на землю и шлепнулся разворотом с пропиской в подтаявший снег. Пошел дождь из мелочи на проезд, но преступники мигом подобрали все монетки.

«Придется идти пешком», – подумала я, будто это было большей из проблем.

Низкорослый тряхнул сумку в последний раз, и в его ладони оказался бумажник с выручкой. Вместе с кошельком вылетело зеркальце и разбилось о плитку.

– О, нормас потусим, тут целая «котлета»! – присвистнул низкий, прочесывая пачку денег пальцем. Он даже не обратил внимания на разбитый аксессуар.

– Прикуплю штиблеты! – Борямба станцевал пародийную присядку.

Лестница окрасилась в красно-синий, и зазвучала сирена спецтранспорта. Испугавшись милиции, гопники дали деру. Я легла и распласталась в луже, создавая снежного ангела. Судя по звукам, мимо проехал фургон скорой помощи, так напугавший маргиналов.

– На гопоте и кепка горит, – сказала я и затряслась от смеха – бесшумного и неуместного.

Синие лямки съезжали с плеча. Я подбирала их, подхватывая баул под дно. Вовсю буйствовала пурга: с крыш многоэтажных домов сходили невесомая снежные простыни и накрывали меня с головой. Черная точка с пестрым балластом утопала в сугробах, но выныривала и, несмотря на упадок сил, продолжала путь домой. Снежинки, подгоняемые ветром, с треском врезались в капюшон. Плечо заныло от тяжести – я остановилась, чтобы перевесить баул. Заодно пошарила в кармане в поисках леденца, чтобы скоротать маршрут до круглосуточной забегаловки, и едва не напоролась на осколки разбитого зеркальца.

Достав вещицу, осмотрела ее со всех сторон, и шмыгнула носом от холода. Багаж утоп в снегу, пока я разглядывала лицо беззубой девчонки со светло-русым «фонтанчиком» на макушке, что пристроилась на сцепленных руках родителей. В углу фото, отпечатанном на сувенире, выделялась надпись: «Семья Беляевых в Анапе!».

Метель, видимо, не планировала оседать, пока не превратит меня в снеговика, поэтому я поспешила убрать зеркало в карман, выудила оттуда же карамельку, закинула в рот и, подобрав товар, решила срезать через дворы.

В ресторане быстрого питания я поняла, что голодна. Неудивительно – меня с порога окутал аромат жирных бургеров и жареной картошки. Но карманы опустели – со скрученным в узел желудком прошла мимо сытых посетителей «Бургер Квин» и потащилась с баулом в уборную. Кабинки пустовали.

Я оперлась о раковину и поглядела в зеркало. Люминесцентный свет очерчивал синеву кругов под глазами, крошки косметики на щеках и куски грязи в русых прядях. Покрутила вентили и подставила руки под едва теплую струю воды, морщась от боли: тело ныло после стычки в подземке. Ополоснув кончики волос, умылась и на этом закончила с водными процедурами.

Стоило направиться к выходу, свершилось из ряда вон выходящее событие. Мое помешательство, видно, стало прогрессировать, так как здоровый человек едва ли смог описать то, что увидела я. Сначала отперлась дверь крохотной подсобки. Из нее кубарем вылетел парень. Он едва не прополол носом туалетную плитку, но удержал равновесие и вырос в метре от меня. Пришелец обаятельно улыбнулся, изображая смущение, будто поскользнулся на банановой кожуре, а не нарушил законы материального мира.

Ввиду некоторых обстоятельств здравая человеческая реакция «бей или беги» сбоила, поэтому все, что я могла сделать – это запомнить внешность потенциального вредителя.

«Пригодится для составления разыскной ориентировки», – подумала я, не сводя глаз с ухмыляющегося лица.

Под метр девяносто… Около того, ведь мне приходилось запрокидывать голову. Косая сажень в плечах, незнакомец был ладно сложенным, будто вышел из непристойных фантазий моих бывших одноклассниц. Возрастом тянул лет на двадцать-двадцать с небольшим. В водянисто-голубых глазах плясало по чертенку, а пшеничные волосы волнами ложились назад. Отточен, как античная скульптура. И гардероб оттуда же – из одежды на блондине не было ничего, кроме белой ткани, замотанной на бедрах.

Исследования показывают, что у человека притупляется настороженность перед красивыми людьми – меня не тянуло стать частью статистики. Я спросила:

– Ты извращенец?

Отличительной чертой чудно́го парня, кроме гипотетической способности уменьшаться, являлись крайне выразительные темные брови, что придавали улыбчивому лицу больше живости. Собеседник приподнял их и засмеялся:

– Ну, конечно-конечно, сортирная принцесса. Ты сделала такой вывод, основываясь на моем появлении из укромного местечка в женской уборной?

– Основываясь на том, что ты в одной простыне.

Повисла тишина. До меня с опозданием дошло, что находиться тет-а-тет с подозрительным типом в туалете забегаловки – игра наперегонки с судьбой. Начало чего-то более опасного, чем стычка с жадной гопотой.

Собеседник полюбовался своими босыми ногами, словно видел их впервые.

– Простыня – постельное белье, а не нижнее, – зачем-то добавила я. Сбежала бы, но не могла, будто чувство страха еще не изобрели.

– Могу избавиться от одеяния, если оно оскорбляет вкус туалетных утят… – Провокатор демонстративно потянулся к ткани.

Я развела руками:

– Обойдусь без твоего щедрого акта эксгибиционизма. И прошу не давать мне прозвищ. Я не перевариваю уличных погонял. Тем более от незнакомцев.

– Значит, будем знакомы. Ян. – Он подал правую руку, и я заметила татуировки на фалангах указательного и среднего пальцев в виде римской семерки и ключа. – Рад встрече, Иголочка.

– Вера, – ответила я, игнорируя рукопожатие, – какая еще «Иголочка»?

– У тебя волосы слиплись в сосульки. Похожа на дикобраза.

Протянутую для знакомства руку Ян направил выше и, как ветерок, едва дотронулся до влажных прядей. Я впала в ступор.

– Мгм… – Бледная лазурь глаз разочарованно потухла. – Ничего особенного. Макет как макет.

«Что несет этот умалишенный? Какой еще макет? Умею же я нарываться на неадекватов…»

– Выскочить из ведра тоже много ума не надо. – Я смерила его саркастичным взглядом. – Ни-че-го о-со-бен-но-го.

Мы молчали целую вечность, буравя друг друга взглядом. В реальности прошли секунды. Парень-из-подсобки набрался сил, выпрямился и сотряс рукой воздух:

– Честь имею, Иголочка.

– Постой.

Ян не ожидал, что я остановлю его. Да и я, чего скрывать, не планировала. Вырвалось. Парень, может, и был психом, но состоял из крови и плоти, а значит, без одежды на морозе не протянул бы и пяти минут. В нерешительности я стиснула и разжала кулаки. Пересеклась с пришельцем взглядом: он склонил голову, как породистый щенок, брошенный на улице, и тем не оставил мне выбора. Я закатила глаза, рывком раскрыла молнию баула и развела края в стороны. Шагнула в сторону и ткнула пальцем в содержимое сумки:

– Не бог весть что, конечно, я работаю не в доме мод. Но тебе нужна теплая одежда, чтобы вернуться в палату или тюремную камеру… не знаю, откуда ты там. В общем, найди себе что-нибудь впору.

Ян не отрывал от меня взора. То была не игра в «гляделки», а попытка расколоть. Искал подвох? Я закатила глаза и прибавила:

– Это бесплатно.

Устроившись на раковине, припала спиной к зеркалу и, не сдержав зевоты, буркнула:

– Горит сарай – гори и хата.

«Олежа не обратит внимания на пропажу двух-трех шмоток в свете недавних событий, – решила я. – Веру Беляеву пора отпевать, зато свихнувшийся блондин выживет».

– Тронут твоей заботой, – улыбнулся Ян. Он с минуту рылся в вещах, вытягивая то штанину джинсов, то рукав из лайкры. Надо же, избирательный.

Иной на его месте надел бы то, что подошло, и был таков.

Я встрепенулась и открыла глаза.

Обнаружила себя на прежнем месте – задремала, пока Ян переодевался. Дамская комната пустовала, кроме одной запертой кабинки. Потерев слипшийся глаз, я спустила ноги на пол. Расстегнув сумку, попыталась угадать гардероб Яна. Не хватало мужской рубашки в стиле бохо – той, которую я прозвала покорителем шестидесятилетних сердец, – брюк с цепочкой и темно-серого осеннего пальто. Едва ли батистовую рубашку с вырезом до пупка можно было назвать зимним вариантом. Надеть ее было равноценно выходу в мороз голым.

Щелкнула заслонка закрытой кабинки. Я успела придумать шутку про то, что переодеваться, запираясь от спящей девушки, необязательно, если она – не мужчина из подсобки. Но под шум сливающейся воды оттуда вышла крупная женщина. Шутку я рассказывать не стала.

Перед уходом, закинув баул на плечо, я посмотрела на металлическую дверь комнаты с уборочным инвентарем, откуда кубарем вывалился некто по имени Ян. Сердце забилось ритмичнее, как удары колес неисправного поезда в утреннем метро. Не знаю, прозрением было мое состояние или галлюцинацией на фоне недосыпа, но абсурдное знакомство показалось мне связанным со сном про многоэтажку.

* * *

Я ехала на заднем сиденье «Мерседеса»; салон провонял сигаретным дымом так, что даже «елочка» на зеркале заднего вида не справлялась со смрадом. Водитель вез нас с Олегом и его напарником по шоссе. Пейзаж за тонированным стеклом напоминал раскраску, которой не коснулись фломастеры: бежевый снег, дома, одежда прохожих и голые деревья проносились перед глазами, как ворох бесцветных штрихов. Я отвернулась от окна и бросила взгляд в зеркало заднего вида: водитель смотрел на дорогу, а Олежа что-то набирал на сотовом.

Он молчал весь оставшийся путь после того, как забрал меня с парковки торгового центра. Мне удалось попросить у менеджера забегаловки мелочь на таксофон, и я связалась с Лысым, чтобы рассказать о ночном происшествии. Олег выслушал, спросил, где я нахожусь, и вот мы здесь. Оценив мой внешний вид, начальник назвал водителю мамин адрес. Я представила, как стащу промокшие ботинки, по дороге избавлюсь от прилипших лосин, водолазки, наберу ванну и растворюсь в горячей воде. Одно лишь воображение согревало и успокаивало.

Олег приподнялся и засунул телефон в карман пиджака, после сел, одернул полы пальто и пригладил цыплячий пушок на макушке. Не глядя на меня, он спросил:

– Ты сказала, что тебя ограбили. Не обидели хоть?

– Нет, паспорт я просушила, а личные вещи не тронули, – ответила я, вспомнив про «Беляевых в Анапе».