Читать книгу: «Сочинения. Том 10. Антидепрессант»

Шрифт:

ISBN 978-5-0055-3084-4 (т. 10)

ISBN 978-5-0053-2542-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ТОЛЬКО БЫ НЕ БЫЛО ВОЙНЫ…

Предыдущие десять дней, которые потрясли мир, были списаны американцем Джоном Ридом ещё с российских событий февральской революции семнадцатого года.

Следующие десять дней, потрясших наш городок, да и весь Советский Союз, произошли на сорок шесть лет позднее. И принесло их телевидение.

В Сокирянах стоял снежный морозный март шестьдесят третьего. Только ручей у небольшого старого деревянного моста, который встречался мне по дороге в школу, никогда не замерзал.

Даже в самые лютые морозы над ним постоянно клубился пар и витали разные специфические запахи. Туда впадали тёплые стоки от единственной бани, которая пользовалась у публики неизменным успехом. Наверное потому, что в нашем небольшом местечке, она была единственной.

Посещать я ее не любил. Большое скопище голых мужиков с болтавшимися причиндалами самых разных форм и размеров, в глазах маленького ребёнка смотрелось совсем негармонично.

А порой, просто ужасало. Небольшое разнообразие вносили посетители с многочисленными татуировками. Чего там только не было. От банальных « Не забуду мать родную» и « Прости Валя» до « Белка и Стрелка в космосе»

Запомнился мужик, у которого при движении ягодиц, кошка гонялась за мышкой. Мышка все норовила спрятаться в норку.

У следующего экзотического экземпляра, при ходьбе, позади, как-бы двигалась совковая лопата, которая забрасывала уголек туда же, прямо в топку.

Однако живописные тату, большинство из которых изображали Ленина и Сталина, не смогли сдобрить душную банную атмосферу. Особенно, когда меня, без всяческого предупреждения, попытались подольше задержать в горячем аду парилки.

С тех пор бани не люблю. Импринтинг.

В огромном, как мне тогда показалось, актовом зале школы, по вечерам, становилось совсем темно. Чтобы хоть как-то различать изображение, весь свет специально выключали. Только слева, у самой стены, светилось, пульсируя, небольшое пятно.

Вокруг первого в Сокирянах телевизора, тогда собрались несколько десятков посвященных. Женщин и девчонок там не было. Им, конечно же, было не понять того, что происходило на экране и у нас на душе. Ведь, вдруг, все наши хоккеисты стали легендарными. Почти как космонавты. Девять лет подряд, с той поры, они добились первенства на всей планете.

Стоял март. С седьмого по семнадцатое, почти каждый день, мы оставались по вечерам, чтобы смотреть первую в советской и нашей личной истории полную телетрансляцию хоккейных матчей чемпионата мира. Репортажи вели Ян Спарре и легендарный Николай Озеров.

Я не заглядывал в дома начальства и совсем не думал об этом. Конечно же, телевидение у них в домах и кабинетах появилось много раньше.

Однако для простых ребят, с их восхищенными папами, это был первый в жизни просмотр телевизора. Да ещё такого события как чемпионат мира из шведского Стокгольма!

Да! Если телик попал даже в, казалось, затерянный мир маленьких Сокирян, значит вся огромная страна тогда собралась и впервые вместе наблюдала великие спортивные сражения.

Старшинов, Рагулин, Альметов, братья Майоровы, Александров и Якушев немедленно стали кумирами.

– Как Кузькин показал им Кузькину мать?, – восхищались мы легендарным защитником.

За четыре года до этого, Никита Хрущев обещал показать « мать Кузьмы», как удивительно перевёл эту фразу дипломированный переводчик американскому президенту Никсону

– А как Рагулин остановил Тумбу Юхансона?

– А Старшинов как чеха Дзуриллу обвёл?

На улицах из первых попавшихся досок лихорадочно сколачивали жалкое подобие клюшек. Зачастую, это была доска из забора с поперечиной из старого ящика. Роль шайбы выполняла баночка из-под сапожного крема, заполненная глиной. Но от этого хоккейные баталии на всевозможных пятачках, дворах и площадках не становились менее ожесточенными.

Названия и конструкция коньков со Снегурок и Дутышей немедленно заменились на престижные Канадки. В парикмахерских полубоксы и боксы сплошь перешли на «Канадку». И все потому, что Озеров, каждый раз, повторял, что мы победили этих, самых главных, мировых зачинателей хоккея.

Все переменки в нашем втором «А» заканчивались тогда замечаниями нашей классной. Клавдия Андреевна никак не могла понять, что происходило с мальчишками в те памятные десять мартовских дней.

В далекой Москве писатель Юрий Трифонов резко взялся за сценарий к фильму «Хоккеисты». До знаменитого « Дома на Набережной» ему оставались ещё годы и годы.

Победы в хоккее, которые продолжались у нашей страны с завидным постоянством, каким-то образом совпали с периодом расцвета Оттепели, творческим и технологическим взрывом не только в науке, технологиях, экономике, но и в литературе, кинопроизводстве, да и во всей нашей с Вами жизни.

Были разом сданы миллионы хрущевок, произведены десятки миллионов телевизоров, стиралок и холодильников. Все гонялись как за отдельными печатными изданиями, так и за собраниями сочинений. Книга стала лучшим, престижным и желанным подарком. Читали в метро, автобусах, на пляжах и скамейках. Читали все. От мала до велика. Жизнь становилась все интереснее и динамичнее.

Затем начались проигрыши, аварии в море и на суше, Чернобыль, развал Союза. Затем, снова, но уже сравнительно жалкое подобие развития.

Так уж видно все устроено. Вечные качели.

Только бы войны не было…

КОГДА ДУША ПОЁТ…

Все мое прекрасное Детство, помнится, сопровождалось пением папы.

Как соловушка. Каждое утро, он вставал раненько. Помазок, взбитие мыльной пены, бритье и пение, пение, прекрасное пение.

А как следствие, счастливая встреча нового дня и отличное настроение

…Тот, кто рождён был у моря,

Тот полюбил навсегда,

Белые мачты на рейде,

В дымке морской города…

…Дывлюсь я на небо,

Тай думку гадаю….

…А на тому боци,

Там живе Маричка…

…Знов зозули голос чути в лиси,

Ластивки гниздечко звили в стриси…

Ло мир алы инейнем инейнем

Тринькин а глейзалы вайн…

(давайте все вместе-вместе выпьем

Стаканчик вина, идиш)

Купите-койфчит, койфчит папиросн,

Трикины, вус рэйгн нышт фаргосн…

(купите – купите папиросы, сухие, дождем не залитые, идиш)

Забыл, многое забыл спросить у него, пока папа был жив. Интересно, а когда он начал петь? Ещё в детстве? Или в юности? Сам он очень любил звуки природы, – пение птиц и особенно стрекотание цикад по летним вечерам

Я стал напевать его репертуар и некоторые мелодии из радиоточки ещё во времена своего детского садика. Мне нравилось все, что папа любил. Я бегал и подобно ему, постоянно что-то напевал

Кроме нас с отцом, больше в доме не пел никто. Ни баба с Розой, ни мама, ни Симон Марамович, который женился на Розе. Ее муж и двухлетняя Ревуся погибли в гетто, а жена Симона сгинула в далёкой и холодной Сибирской ссылке. Они сошлись с Розой, но он прожил совсем недолго. Через пять лет скончался от инфаркта.

Мы переехали из Сокирян в Тирасполь. Папа стал преподавать в школах химию и биологию. Но петь не переставал.

Каждый год организовывал большие вылазки своих классов в Кицканский лес, на другую сторону Днестра. Когда ещё не было пешеходного моста, переправлялись на пароме или лодках.

Вооруженные десятками, а порой сотнями скворечников и разнообразных кормушек, школьники мужественно устанавливали их на деревьях. Таким образом, в мире все время умножалось стрекотание, щёлканье и прекрасные природные трели. Лес был благодарен отцу и отвечал ему светлой и радостной симфонией прекрасных звуков, заряжал неиссякаемым оптимизмом и крепостью духа.

Скворечники устанавливались отцом и вокруг нашей дорогой Тираспольской пятиэтажки. Весной залетали скворушки. Они заводили семьи и постоянно носились в стремлении прокормить своё многочисленное и прекрасноголосое племя. Папа нас всегда убеждал, что в домики вернулись именно те скворцы: что вывелись в прошлом году. Ему казалось, что он их запомнил в точности.

Вечерами, как и все, в то особое прекрасное время, мы читали книги и смотрели телевизор. По четвергам, в передачах был перерыв. Зато в другие дни показывали фильмы.

В половине восьмого и половине десятого вечера транслировалась какая-то художественная лента. За стрелкой трансформатора, который достался отцу из кабинета физики старым и списанным, надо было постоянно следить и выправлять напряжение каждые пару минут.

Когда показатель напряжения отклонялся от 220 вольт, я срывался со стула, быстро подлетал к телевизору и подкручивал регулятор. Заодно и подлавливал нужное положение переключателя программ. Щёлкал им несколько раз в ту и другую сторону, чтобы качество изображения восстановилось.

Зачастую, уже другим регулятором, приходилось останавливать кадры, которые, ни с того ни с сего, вдруг, начинали усиленно мелькать. Приходилось постоянно подкручивать яркость и контрастность изображения. Но, все равно. Лучше нашего « Огонька» был только «Электрон», который наличествовал у очень редких соседей. Тех, кто был обеспеченнее или имел серьезные связи в центральном универмаге.

Но вот начиналось Чудо. На « Голубом огоньке», который транслировался из телецентра на Шаболовке, начинались песни. Там, накануне 7 ноября, Нового года и Первого Мая, собирались космонавты, юмористы и самые знаменитые певцы

…Ты, моя мелодия,

Я твой преданный Орфей, – потрясал Магомаев

…Потолок ледяной, дверь скрипучая, – веселил Эдуард Хиль

…Эти глаза напротив, – удивительные эмоции Ободзинского подхватывали наше настроение и заставляли вибрировать все струны Души

Задорный Утёсов, Майя Кристалинская, молодой Кобзон, – мы зачарованно, не отрываясь внимали этим передачам и, впадая в подобие транса и, казалось, пребывали в каком-то лучшем из миров.

Зачастую, особенно в последнее время, вспоминаю своих близких. Мама, когда была уже в почтенном возрасте, тоже отмечала это явление.

Процесс, когда общение в реальном мире, постепенно заменяется на воспоминания и виртуальные диалоги с теми, кого уже нет. Видимо, таким образом, мы готовимся отлететь в другое измерение, где, нам всем или не всем, может быть, ещё предстоит пообщаться вновь.

Сегодня связь переживает фантастические революционные сдвиги. 4 и 5G заставляют всерьез задуматься о возможных перспективах общения с потусторонним миром.

От примитивных спиритических сеансов, которые процветали чуть больше столетия назад, до полноценного разговора по Душам, ещё не так близко. Однако некоторые ментальные настройки, думаю, особенно в первое время, безусловно понадобятся.

Это как в навигации. Сначала определяешь укрупнённый район поиска. Затем все уточняешь и уточняешь.

Недавно смотрел передачу о старых песнях. Услышав первые звуки, мгновенно оказался в нашей Тираспольской квартирке, перед телевизором. Папа в кресле-качалке, мама на диване, а я на обычном старом скрипучем стуле, который привезли ещё из Сокирян. Внимаем. Мы все на одной волне. Поэтому так легко проникнуть в то общее наше Поле.

Песню исполняют молодой Лев Лещенко и Анна Герман, —

…Тебя я услышу за тысячу вёрст.

Мы эхо, мы эхо,

Мы долгое эхо друг друга…

…И мне до тебя, где бы я ни была,

Дотронуться сердцем не трудно.

Опять нас любовь за собой позвала.

Мы нежность, мы нежность…

…И даже в краю наползающей тьмы

За гранью смертельного круга,

Я знаю, с тобой не расстанемся мы.

Мы память, мы память,

Мы звёздная память друг друга….

Тысяча вёрст, Эхо, Дотронуться сердцем не трудно, Любовь, За гранью смертельного круга, С Тобой не расстанемся мы, Мы Память… это ли не прямые намеки? Вот они, ключи, ключевые подсказки…

Недаром Мудрецы, во все времена, считали песни молитвами. Только они могут достучаться не только до Творца, но и до каждого из нас, в каком бы из Миров не пребывала наша бессмертная Душа.

Положение о возможности связи между Мирами, то есть между нашими Душами, начало осознаваться. И это наиболее вероятно делать в состоянии, когда Душа поёт…

НОСТАЛЬГИЯ…

На холестерин меня подсадил Хрущев. Уверен, что Никита Сергеевич – мастер репрессий, подарков целых географических регионов, гопака и выпивания спиртного на Сталинских застольях, став руководителем страны, и слухом не слыхивал не только обо мне или Сокирянах, но и обо всей нашей, правителями и Б-гом забытой, Черновицкой области.

Помню, как по радиоточке передавали празднование его дня рождения. Поражали даже не сами подарки, а то, как их торжественно объявляли. Озвучивали, сразу же, после громкого объявления фамилии очередного приглашенного на торжество.

– В зал входит Член Президиума ЦК, Министр иностранных дел Анастас Микоян. Он обнимает дорогого именинника и дарит ему…

Каждый, из огромного множества холодильников Саратов, Днепр, ЗИЛ, автомобилей – Запорожец, Газ, Москвич, дач и домов на берегах Черного, Балтийского, Каспийского и даже Японского морей, ознаменовывался бурными аплодисментами присутствовавших и звуками смачных мужских поцелуев.

Поздравляли Никиту, как помнится, не только Микоян, Брежнев и другие члены Президиума ЦК КПСС, но и руководители союзных республик, отдельных передовых областей, предприятий и колхозов. Не обошлось, конечно, и без знатных ткачих с машинистами автоматизированного доения.

Несмотря на то, что Верховный Правитель очень мало, что слышал о Сокирянах, строгие указы Никиты исправно достигали нашего небольшого, но очень дорогого уголка Вселенной. Он был зажат в треугольнике, между густым лесом, Молдавской Окницей и Шипотом – чудесным местом, с бившими из скал холодными хрустальными родниками, шумом ручьев и бездной свежего воздуха, насыщенного ароматом разнотравья, блеяньем овечьих отар и особой космической энергией жизни, пронизавшей здесь каждую молекулу, все атомы и элементарные частицы.

Дабы сподвигнуть к выполнению грандиозных планов по сельскому хозяйству мою бабушку Риву – контролера кинотеатра, папу – учителя русской школы, маму – бухгалтера на пивзаводе и, наконец, Розу, шившую порой фасонистые платья для Сокирянских модниц, Хрущ постановил, – начисто отобрать весь крупный рогатый скот.

Одним ненастным утром, к нам пришёл незнакомый милиционер с наганом в кобуре и увёл единственную корову с телёнком. Корова давала много молока, а телёнок был моим другом. Хорошо, что не знал я тогда, куда их повели. Ведь наш Сокирянский район, как и многие другие, не выполнил грандиозных планов по сдаче мяса государству и был обязан возместить нехватку за счёт личных подворий.

Плача, я бежал и бежал за дорогими моему сердцу животинами. Бежал аж до самой церкви. Там у милиционера не выдержали нервы и он, потрясая наганом, громко произнес в нашу сторону много неприличных и обидных слов. Мы, с запыхавшейся и испуганной бабушкой, сразу отстали.

Затем папе пришлось спилить во дворе почти все наши плодовые деревья. Район не выполнил план по сдаче фруктов. Хрущ посчитал, что колхозники слишком много тратили времени на работах в своих собственных огородах. За количество свыше двух единиц плодовых деревьев на приусадебном участке, следовало заплатить налог, равнявшийся годовой зарплате учителя.

Из дома, в одночасье, исчезли молоко, масло, сметана и фрукты. Как ни странно, не успела созреть и кукуруза, на которую так рассчитывал Хрущ, подглядевший секрет зернового изобилия у американцев. В Сокирянах пропал белый хлеб. Правда, в этом обвиняли жадных спекулянтов.

В киножурналах, которые запускали у нас, в то время, перед каждым фильмом, показывали как некоторые нехорошие и несознательные граждане бросают огромным свиньям десятки буханок хлеба. Свинюшки тоже сознательностью не отличались. Радостно подхрюкивая, они пожирали наш хлеб и вызывали у всех справедливый гнев и жажду мести. Строгие милиционеры арестовывали несознательных граждан, кормивших хлебом несознательных хрюшек, и грузили их в воронок. Так им и надо.

Нам оставалось есть только яйца. Как можно больше яиц. Раз в неделю, по четвергам, на пятницу и субботу готовилась курица. В остальные дни, пожалуйте, яйца и картошечка.

– Не так уж все плохо. – Говорили мои близкие, с трудом пережившие гетто в войну и страшный голод сорок шестого и сорок седьмого годов.

По утрам, я заглядывал к Ткачукам, молодым врачам, жившим на квартире у Зайцева. Мама Вовы часто угощала меня самодельным мороженым собственного приготовления. Ну и вкуснятина, скажу я Вам. Больше нигде такой не пробовал.

Затем, я заскакивал к Шуре Стоборовой. Заглядывал по ее специальной, персональной просьбе. Ее внучка Валя была довольно анемичной и никак не хотела выпивать с утра по одному сырому яйцу. Требовалось, даже, выпить не все, а только желток. Ей это настоятельно рекомендовали врачи.

– Смотри Валя! Видишь, как Милик выпивает сырые яйца!, – Чтоб было вкуснее, Шура подсыпала мне немного соли и ласково гладила по голове

Конечно, чувствовал я себя, при этом, настоящим мужчиной, героем. Правда, порой, приходилось выпивать и по два-три яйца кряду, пока Валя, морщась от тошноты, с трудом одолевала только одно. А Шура, в награду, наливала мне с собой в банку ещё и несколько белков.

– Это тебе на оладушки, – добавляла она, улыбаясь. Однако Мама моя совсем от этого не радовалась

– Что у нас белков от собственных яиц не хватает? Даёт тебе как нищему. Баба Рива тоже, почему-то, ворчала

Яиц у нас, действительно, было в достатке. После визита к Ткачукам и Шуре, я ещё приносил для поджаривания несколько штук из курятника. Потом, меня отправляли в детский садик, где на завтрак, помимо манной каши, давали что? Да-да, конечно! Все те же произведения плодовитых Сокирянских несушек.

Периодически, у меня и ещё многих детсадовских возникал диатез. Медсестра в саду важно советовала есть белки без желтков и смазывала сыпь зеленкой. Когда начал ходить в школу, из дому часто давали с собой бутерброд «мыт шмолц» (куриный жир, идиш). А уж он-то, как и яйца, был полон вездесущим холестерином.

Причина раннего атеросклероза, повышенного давления и прочих особенностей, связанных с деревенским бытом того славного времени, очевидна. Ничего не скажешь – Особенности питания.

В Детство вернуться и все поменять, мы не в состоянии. Понятно, теперь, почему показатели Японии и Франции по числу диагнозов повышенного атеросклероза в четыре с лишним раза меньше, чем на территории бывшего Союза.

После коронарного шунтирования, проведённого в Торонто, мне настоятельно советовали больше не употреблять в пищу желтки. В Канаде выполнять это было очень просто. Там, в магазинах, полным полно чистого яичного белка, разлитого по картонным емкостям, в каких по России продают, в основном, кефир и разные там ряженки.

В Москве, тоже стали появляться такие, но редко. Поэтому часто грешу и поджариваю обычную глазунью. Компенсирую холестериновый вброс обычной таблеткой, которая уменьшает производство холестерина печенью, чревата осложнениями и стоит дороже яичницы.

Что тут скажешь? Вредно. Однако Ностальгия сильнее…

АССОЦИАЦИИ…

Своим Бухарестским офисом я был доволен. Небольшое одноэтажное строение в тихом зеленом центре, да ещё с персональным поваром, горничной, двумя референтами, газовой колонкой в подвале и несколькими деревьями во дворе, скорее напоминало загородную виллу.

Рядом находилась такая же миниатюрная и уютная церквушка, где я, заглянув из любопытства, был очарован обрядом венчания скромной молодой парочки. Церемонию сопровождала малочисленной группа университетских товарищей.

– Ын нумеле Тателуй, Фиулуй ши Свынтул Спирит (Во имя Отца, Сына и Святого Духа, – Рум), – глубоким красивым голосом, громко и торжественно вещал священнослужитель. У нас с женой, при таком же малочисленном сопровождении, все было и проще, и сложнее, одновременно

– Вы объявляетесь Мужем и Женой. Я оглядел роскошный московский Дворец Бракосочетаний номер два, что располагался на Ленинградском проспекте. Чтобы попасть туда даже в обычный четверг, мы ждали очереди добрых целых три месяца.

Но это того стоило. Роскошное убранство красивого зала, увенчанного гигантской люстрой, пышные ковры на широких высоко взметнувшихся ступенях не шли ни в какое сравнение с убогой теснотой и серой канцелярской обстановкой обычного ЗАГСА одного из московских районов, где нас расписали бы всего за месяц.

Таким образом, подали мы заявление не в один, а в два загса, получив вдобавок ещё одну пухлую книжечку с большущими правами. На драгоценные талоны, в любом из салонов для новобрачных, можно было приобрести одежду, обувь, а в сороковом магазине, что на Лубянке, ещё и целую банку чёрной икры, да всего за семь рублей.

Чтобы подать заявления, во Дворец Бракосочетаний, мы с будущей невестой, добрались не без приключений. Решив проехать одну, очень короткую остановку в переполненном 23 трамвае, мы были оштрафованы строгой, голосистой и очень обширной контролершей, занявшей все пространство выхода.

Пока она неподкупно выписывала квитанцию и читала нотацию о том, как нехорошо быть безбилетником,, трамвай бодренько, да с веселым звоночком, проехал и нужную нам остановку, и вдобавок следующую, заставив нас нестись уже в обратном направлении. Обидно. Отдали за один пролёт целых три рубля штрафа, да ещё назад топали целых две остановки. Хорошо, что у трамваев интервалы между ними были довольно короткими.

– Ну что у Вас за почерк, молодой человек?, – услышал я привычные возмущения, – вы что? На медицинском учитесь? – служащая Дворца изумительно сверкала последними достижениями ГлавЮвелирТорга. Пальцы, декольте, сережки пылали рубиновым цветом, расплавленным в золоте.

– Понятно! – Узнав, что я простой аспирант, она сочувственно покачала головой, – Вот-вот! Ходят тут всякие. Все во Дворце хотят расписаться. Так знайте, очередь на субботы и воскресенья полностью занята на ближайшие два года

– А как быть на третий год?, – решив пошутить, я нарвался на супер яростный взгляд Хранителя ещё одного из процветавших тогда Дефицитов

– На третий и последующие годы запись закрыта, – хорошо поставленным голосом заявила она. Записываем только на два года вперед! Так, третье января, четверг, всего через три месяца. Брать будете?! А то и этот день может ускользнуть

Радости не было предела. Нас записали. Это важное дело надо было срочно отметить. Что мы и сделали, выпив по стакану горячего ароматного какао с сочником. Произошло это в буфете кинотеатра Байкал. Потом все это засмотрелись каким-то прекрасным фильмом, название которого не отметилось. Однако точно помню, что фильм был чудесным, как впрочем и все то, что окружало нас в ту волшебную Пору…

Бесплатный фрагмент закончился.