Читать книгу: «Однажды в Берлине»
© Елена Велес, 2022
ISBN 978-5-0056-3716-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
Берлин. 1945 год.
Лейтенант Десятого пехотного корпуса армии Великобритании Уэйн Трумэн опустился на стул в небольшой комнатушке давно разграбленной квартиры на окраине Берлина. На душе было паршиво. Он только что был вынужден расстрелять одного из своих солдат за изнасилование молодой немки. Отчаянные времена требуют отчаянных мер.
Мужчина устал от войны и пусть победа была уже объявлена, но домой, в родную Шотландию он вернётся ещё не скоро.
Послышался шорох, и Уэйн повернул голову по направлению к нему. В комнату вошёл рядовой Янг. В руках у него была тетрадь.
– Что это? – лейтенант кивком головы указал на неё.
– Походу, это дневник, сэр. Дневник еврейской девушки. Вот ведь блять… О, простите, лейтенант, – пробормотал рядовой, испугавшись, что его накажут за неуставное поведение. Но строки, которые он только что прочитал, вызвали у него гнев. Да, он знал, что британцы тоже творили зверства. Одного такого вот ублюдка Трумэн только что в назидание расстрелял перед всем строем. Но всё же, читать было невозможно.
Трумэн протянул руку и Билли отдал ему дневник.
«20 февраля, 1934 год.
Я, кажется, жду ребёнка. Тот случай всё-таки имел последствия. Я не знаю, кто отец… Я всё ещё просыпаюсь ночами. Мне всегда снится, что они меня насилуют снова и снова. Что мне теперь делать? Я одна. И мне только пятнадцать.»
Строчки были сухи, но в них чувствовалась боль. Уэйн захлопнул тетрадь и положил её на стол. Девушке было всего пятнадцать лет. Что стало с ней? Что стало с ребёнком? Живы ли они, смогли ли покинуть город, не угодив в концлагерь? Этого Трумэн не знал. Но, к сожалению, реальность была таковой, что девушки и её ребёнка, скорее всего уже не было в живых. Евреи, по мнению немцев, не имели право на существование. Только германцы, только арии, только чистокровная белая нация. К счастью, всё уже было кончено. Война фашистами проиграна. Германия капитулировала. Мирный договор подписан.
Он встал со стула.
– Пошли отсюда, – сказал он рядовому. Но уже на пороге комнаты зачем-то развернулся и, подойдя к столу, взял дневник с собой.
Трумэн с детства мечтал стать писателем. Ещё в школе серьёзно изучал литературу. Но его мать очень хотела увидеть его в военной форме и после школы юноша успешно поступил в военное королевское училище, которое окончил с отличием.
Уэйн вдруг подумал: а почему бы не попробовать написать историю этой неизвестной еврейской девушки? Таким образом он хоть как-то сможет увековечить имя девушки и рассказать будущим поколениям о войне, которая не должна повториться.
Ангелина Шмид, а точнее Напах, так как её отец был евреем, родилась в Германии. В Потсдаме. Когда девочке исполнилось пять лет, семья переехала в Берлин. Отец работал помощником управляющего в банке. Мать – Ядвига Шмид, а в девичестве Новак, была родом из Польши, но её семья ещё до её рождения переехала в Германию, так как мать была чистокровной немкой. Она вышла замуж за отца Ядвиги только потому, что тот был богат и имел какое-то положение в обществе. Любви там не было. Но со временем семья обеднела, отец Ядвиги запил и пропил практически всё имущество. И юной Ядвиге пришлось тоже переступить через себя и согласиться на замужество с евреем, так как тот был из очень богатой семьи.
Ещё до свадьбы Роберт Напах смог поменять фамилию, так как с немецкой было больше шансов на продвижение по карьерной лестнице, чем с еврейской. Так и произошло. Из простого клерка он быстро вырос до помощника управляющего. Потом он женился на Ядвиге, и спустя год в семье появилась девочка, которую назвали Ангелой.
Катрин Шван на начало войны в 1939 году исполнился двадцать один год. И она была совершенно одна. Её отец – шарфюрер СС пострадал во время путча в 1934. Иными словами – его расстреляли. Мать отправили в концлагерь, и что с ней стало, Катрин так и не узнала. Скорее всего, ту тоже расстреляли или убили в газовой камере. В любом случае, девочка осталась сиротой. Катрин сумела покинуть отчий дом и в шестнадцать лет она уже была представлена самой себе. От природы высокая, она накинула себе несколько лет и устроилась работать на ферму в предместье Берлина. Физической работы она не боялась. Проработав в хлеву несколько лет, она вернулась обратно в столицу, где уже смогла официально устроиться на работу телефонисткой.
Сейчас она снимала небольшую комнату совершенно за символическую плату у пожилой фрау, чей сын недавно отбыл на фронт.
Кларе фон Гинсбург сразу приглянулась эта белокурая девушка с огромными серо-зелёными глазами, державшаяся очень скромно. Катрин был двадцать один год, её Келлеру – тридцать. Она давно подыскивала своему мальчику хорошую невесту и фрёйлин Шван ей нравилась. Во-первых, в ней сразу угадывалась чистокровная арийка. Во-вторых, девушка вела себя всегда так, как положено добропорядочной девушке. Единственное, что немного смущало женщину, так это запах сигарет, иногда исходивший от блондинки. Но это простительно, когда по молодости хочется попробовать запретный плод. И когда однажды Катрин мимоходом вдруг сказала, посмотрев на чёрно-белую фотографию гауптштурмфюрера Келлера в форме офицера СС, что сын фрау фон Гинсбург мил и наверняка он очень любящий сын, пожилая женщина растаяла. Она убедила себя, что Катрин её мальчик приглянулся и она во сне уже видела, как нянчит своих внуков.
Девушка же сказала это просто из банальной вежливости. Да, Келлер фон Гинсбург был мил: волосы, скорее всего, тёмно-русого цвета, аккуратно уложены под фуражкой, светлые глаза, мягкая, чуть саркастичная улыбка. Девушки, наверное, штабелями падали у его ног.
Но вот Катрин Шван была не из таких. Девушка была вообще другой. И это было очень сложно скрывать. Так уж случилось, что Катрин нравились девушки. И она ничего не могла с этим поделать. И, наверное, это было первой причиной, почему она сбежала с фермы, даже не получив последнего жалования. Однажды она вдруг посмотрела на дочку своих хозяев совсем по-другому. Той исполнилось пятнадцать, и Герда вдруг из угловатого подростка преобразилась в очень красивую девушку. Её родители были весьма строгих нравов, а Герда хотела независимости. А ещё она видела, каким взглядом на неё иногда смотрит Катрин.
И в одну из летних ночей, которые иногда Шван предпочитала проводить на сеновале, Герда вдруг появилась проёме входа. Где-то пели птицы, стрекотали сверчки, внизу ржали лошади… А Катрин, опьянённая запахом разгорячённого страстью тела Герды, упивалась ею. Она просто сошла с ума! Она любила девушку всю ночь, до первых лучей солнца. И да, она забрала её невинность. Но Герда сама хотела этого.
Конечно, Герда не была её первой девушкой. Были и другие. Хотя с Гердой было как-то иначе, и Катрин это чувствовала. Но в какой-то момент Шван вдруг поняла, что несмотря на всю страсть, несмотря на все заверения Герды, что она готова последовать за Катрин хоть на край света – это был блеф. Или она просто была не готова. Да, с Гердой ей было хорошо. Просто восхитительно! Но Герда, Катрин была уверена тогда, хваталась в тот момент за неё как за соломинку, чтобы уйти от деспотичного влияния родителей. А Катрин Шван не собиралась тогда становиться чьим-то спасителем. У неё и в мыслях такого не было. Да и Герде было всего пятнадцать. И поэтому, как только первые лучи солнца позолотили горизонт, она осторожно выскользнула из опьяняющих объятий Герды, собрала свои немногочисленные вещи и была такова.
Да, ей было неприятно и немного больно за то, что она бросила Герду. Но на тот момент она не могла поступить иначе.
Глава 2
Каждое утро Катрин пересекала перекрёсток, чтобы попасть на работу. На другой стороне улицы неизменно был мальчишка-еврей лет четырнадцати-пятнадцати: продавец газет. На нём всегда был картуз, из-под которого выбивались курчавые чёрные пряди. Одет он был в брюки из серого грубого сукна на подтяжках, рубашку – они явно были с чужого плеча и стоптанные туфли. Он был невысок для своего возраста, и голос был чуть выше, чем обычно бывает у мальчишек его возраста.
– Берём свежий номер! Не проходим мимо! – вещал мальчишка. – Варшава сдалась на милость Германии! Вести с фронта на первой полосе!
Блондинке вдруг захотелось купить газету из рук подростка и она, подождав, пока проедут автомобили, решительным шагом пересекла проезжую часть. Продавец газет заметил приближающуюся к нему девушку.
– Фрёйлин? Газету?
Катрин посмотрела в глубокие красивые глаза тёмно-карего цвета, её взгляд скользнул по лицу, едва остановившись на пухлых соблазнительных губах. Над верхней был небольшой шрам. Слишком красивым для парня было его лицо. Слишком не мужским. Даже никакого подросткового пушка, предвестника усов и бороды.
– Фрёйлин?
– Ах да… – пробормотала Катрин и порывшись в кармане своего пиджака, достала монету и протянула продавцу, взяв у того свежий номер.
– Спасибо.
Её взгляд скользнул по фигуре, и девушке показалось, что под мешковатой одеждой находится вовсе не мужское тело. Парень явно сильно смутился от внимания юной арийки, прочистил горло и отвернулся. Шван посмотрела на прямую горделивую, удаляющуюся спину и вздохнула. Что это вдруг с ней такое? Ей нужно спешить на работу, а она тут разглядывает продавцов газет.
Ангела позволила себе обернуться спустя минуты три и увидела удаляющуюся девушку. Чёрт возьми! Чего эта немка себе позволяет? В наглую пялилась и разглядывала её! У такой красотки явно должен быть муж. Жених, в конце концов. Такие девушки не бывают одинокими. Не сегодня-завтра она выйдет замуж, забудет про работу и будет нянчить истинных детей фюрера. А ей, Ангеле Шмид нужно работать. Работать и пытаться скрыть то, что она женщина.
Женщине-еврейке всё сложнее и сложнее было найти работу, и тогда она приняла решение: переодеться подростком. Ей нужно было растить сына, который в это время сидел с соседкой. Та была немкой, но так получилось, когда-то, лет сорок назад, Марта была влюблена в еврея. Чувства были взаимными, но её родители не позволили молодым пожениться. И теперь женщина как могла, помогала Ангеле. Будь жив её муж, она бы не смогла это делать. Но тот погиб на Первой мировой, и пожилая вдова с радостью нянчилась с пятилетним малышом. Она, конечно, осознавала, что девушка нарушает все моральные нормы, переодеваясь парнем. Но также и понимала, что молодого человека скорее возьмут на работу, нежели девушку.
И вот Ангела с утра продавала газеты, днём после полудня на полставки убиралась в кафе: мыла посуду, полы, туалет. Три-четыре раза в неделю она ещё работала в пекарне. До газет. Если в месяц у неё вдруг выпадала пара выходных – это было огромное счастье! Вот тогда она могла себе немного расслабиться и провести целый день с Робертом.
В обед Катрин решила сходить в кафе, находившееся неподалёку от её работы. Она на днях получила небольшую премию и решила, что это нужно отметить ванильным пудингом. В этот час в кафе было не так много народа, таких же госслужащих, как и она.
Шван уже закончила с обедом и, встав из-за стола, направилась к выходу, когда вдруг послышалась брань и из каморки, что была, похоже, подсобным помещением. В начале оттуда вылетел какой-то щуплый парнишка, а следом вышел грузный мужчина средних лет с куцыми усиками.
– Паршивый еврейский ублюдок! Чтоб ноги твоей больше не было в моём приличном заведении!
Владелец кафе уже было поднял ногу, чтобы со всей дури пнуть своего бывшего работника, когда вдруг встретился глазами с удивлённым взглядом серо-зелёных глаз.
– О, фрёйлин, – мужчина расплылся в улыбке, – я прошу прощения, что вам пришлось всё это увидеть.
Блондинка опустила глаза и вдруг увидела лицо продавца газет. Она снова посмотрела на хозяина с вопросом.
– Этот гадёныш стащил пару плюшек. Я бы с радостью сдал его полиции, но они не станут мараться из-за этого!
– Я заплачу за плюшки, – вдруг сказала Катрин. – Сколько он вам должен?
– Я благодарю вас, фрёйлин… – пробормотала Ангела, надвигая картуз на глаза, когда они вышли из кафе.
– Ты можешь расслабиться, – прошептала девушка.
Брюнетка ещё глубже надвинула картуз на лоб, что заставило Шван улыбнуться. Она – права.
– Держи, – Шван протянула девушке пакет с плюшками. У Катрин осталось ещё время от обеда, и она вдруг предложила. – Мы можем поговорить?
Ангела нахмурилась, что заставило Катрин рассмеяться. Шмид с удивлением уставилась на девушку.
– Да не съем я тебя. Если не хочешь, я тебя не заставляю. Но сейчас я пойду в парк. Там есть лавочка в кустах, где нам никто не помешает. Так что, иди за мной или … – Катрин пожала плечами.
И девушка направилась в парк. Она чувствовала спиной, что незнакомка всё же пошла за ней. Ангелу же съедало любопытство. Что от неё хотят? Она понимала, что блондинка ничего плохого ей не сделает. Иначе смысл был ей выкупать плюшки, которые Шмид по глупости решила украсть для Роберта.
Эту лавочку не так давно обнаружила Катрин, гуляя по парку. И она ей полюбилась. Можно было уединиться, почитать и покурить, не ловя на себе осуждающих взглядов.
Зачем вдруг она захотела поговорить с брюнеткой? Но девушка её зацепила и Шван решила узнать её получше. Надеяться на что-то чем просто знакомство Катрин не смела. Хотя, кто знает? Девушка хотела попробовать эти вишнёвые пухлые губы на вкус. Безумие, конечно!
Кусты раздвинулись, и Шван увидела «мальчишку». Она похлопала лавочку, приглашая девушку присесть.
– Ну, привет, давай познакомимся, – блондинка протянула руку. – Катрин Шван.
Ангела приподняла бровь и уставилась на протянутую ладонь.
– Ну?
Шмид недоверчиво пожала руку и приготовилась назвать своё вымышленное имя, когда блондинка вдруг обнажила свои зубы и, усмехнувшись, сказала:
– Только настоящее имя. Хорошо?
– Почему вы думаете, что я совру? – пробормотала девушка.
– Потому что ты не парень, – с уверенностью сказала Шван.
Катрин увидела небольшой страх в тёмно-карих глазах. Она почувствовала, что брюнетка хочет вырвать руку, но она ей не дала. Свободной рукой она скинула с головы девушки картуз и развязала ленточку на волосах. Хвостик распустился, и кудряшки обрамили симпатичное личико.
– Так как тебя зовут, незнакомка? – улыбнулась Шван.
– Ангела, – вдруг почему-то с вызовом сказала брюнетка. – Ангела Шмид… нет, я – Ангела Напах!
– И почему ты, Ангела Напах, прячешься под маской парня? – полюбопытствовала блондинка даже, не поведя бровью, услышав настоящую фамилию девушки.
– Потому что парню проще найти работу.
– Неужели? – искренне удивилась Катрин. – Я вот работаю телефонисткой.
– Девушке-еврейке сложнее найти работу! – Ангела сделала акцент на национальности.
– Зачем всем знать, что ты – еврейка? Шмид же вполне себе немецкая фамилия, – поинтересовалась Шван.
– Вы посмотрите на меня, – усмехнулась Ангела, – разве я похожа на немку? Я блондинка со светлыми глазами? И мой паспорт… – тут Шмид вдруг поняла, что Катрин всё ещё держит её за руку, а большим пальцем зачем-то водит по её запястью. – Эм… Фрёйлин, можно мне обратно мою руку?
– Ой… – тут блондинка явно смутилась и, выпустив руку Ангелы, пробормотала, – прости…
– Так что вы хотели, фрёйлин Шван?
– Ты спешишь?
– Мне нужно искать новую работу, – недовольно пробормотала Шмид.
– Зачем ты стянула плюшки? – спросила Катрин.
Ангела откашлялась. Соврать, что ей захотелось сладкого? Неправдоподобно. И она решила вдруг сказать правду этой девушке.
– У моего сына сегодня день рождения.
– У тебя есть ребёнок? – удивилась Катрин.
– Я же женщина! – усмехнулась Ангела.
Катрин почесала лоб. Ну да, что это она? Ангела Шмид могла быть замужем.
– И сколько ему исполнилось? – поинтересовалась девушка.
– Пять, – лицо Ангелы смягчилось при упоминании сына. Катрин же нахмурилась. Сколько лет Ангеле? Вряд ли ей больше двадцати. И почему ей приходится работать, переодевшись парнем? Где отец мальчика?
– Твой муж на фронте? – сделала предположение Шван. И тут лицо Шмид окаменело.
– У моего сына нет отца! – сказала она, отвернувшись.
– О, прости… – пробормотала Катрин, поняв, что затронула запретную тему, увидев боль в карих глазах, и то, как побледнела брюнетка. – Слушай… У нас увольняется девушка, которая работает со мной в смене. Если ты не против работы телефонистки, то я могу поговорить с начальством. Платят не так много, всего сотню рейхсмарок. Но я думаю, что это больше, чем то, что ты имеешь сейчас.
Ангела не знала, что ответить. С одной стороны, врождённая гордость не позволяла ей согласиться на предложение этой девушки. Но другой стороны был Роберт. Если её вдруг возьмут телефонисткой, она сможет больше времени проводить со своим мальчиком. И сможет позволить что-то большее для него.
– Ангела?.. – Катрин прикусила нижнюю губу.
– Что?
Катрин не знала, как сказать. Девушка ей очень нравилась, но она могла напугать её своим признанием. Она взяла её за руку и посмотрела в глаза.
– У меня совсем нет друзей, – выпалила Шван. – Совершенно. Ты можешь посчитать меня сумасшедшей, но я хочу, чтобы мы стали подругами…
Ангела не знала, что ответить. Признание блондинки её шокировало.
– Пожалуйста? – на неё с мольбой смотрели серо-зелёные глаза.
Брюнетка пожала плечами. Эта Шван была какой-то странной. Но с другой стороны, Ангеле она не казалась опасной. И, вроде, искренне хотела помочь.
– Ангела?
Шмид снова пожала плечами. Её рука всё ещё была сжата ладонями Катрин.
– Хорошо, – наконец улыбнулась брюнетка.
– Ангела! – Катрин тоже расплылась в улыбке. – Слушай, у меня завтра выходной. Я могла бы навестить тебя и твоего сына? И поздравить его с днём рождения. Можно? Как его зовут?
– Роберт.
– Роберт! Говори адрес, и я приду к вам. Скажем… к двум.
Шмид пробормотала свой адрес.
Катрин вдруг наклонилась и чмокнула её в щёку.
– Извини, мне пора на работу.
Ангела смотрела на кусты, в которых скрылась Катрин и ощущала необъяснимое волнение в груди, объяснение которому не могла дать. Она приложила руку к щеке, где был поцелуй и слегка нахмурилась.
Глава 3
«29 сентября, 1939 год.
Сегодня придёт Катрин. Как мне себя с ней вести? Эта девушка вызывает во мне двойственные чувства. Почему она хочет мне помочь? Но если меня и правда возьмут работать на телефонную станцию, то я, наконец, смогу проводить больше времени с Робертом. Мой мальчик, я так тебя люблю.»
Уэйн допил пиво и закрыл дневник. Нужно было ложиться спать, хотя история Ангелы Шмид его увлекла. Трумэн чувствовал, что может написать интересную книгу про непростую жизнь этой девушки. Она не ожесточилась на ребёнка, несмотря на обстоятельства, при которых он появился на свет. Уже поэтому девушка стоила уважения. Она полюбила своё дитя. А теперь ещё эта встреча с немкой, которая решила помочь еврейской девушке. Жизнь удивительна!
– Ма! – к Ангеле подбежал сын и дёрнул её за рукав платья.
– Что, мой хороший?
– В дверь стучат.
Тут Ангела услышала стук в дверь. Как она не услышала его раньше? Девушка закрыла свой дневник и положила на полку. Проходя в мимо зеркала, она посмотрела на своё отражение: поправила вначале свои короткие волосы, а потом расправила складки на платье. И тут же нахмурилась. Чего это она так волнуется? Это всего лишь встреча с девушкой, которая решила ей помочь.
В дверь снова постучали.
– Иду! – крикнула Шмид и через пару секунд открыла дверь.
– А я уж думала, что ты решила меня не впускать, – на пороге стояла Шван и улыбалась. На ней была чёрная расклешенная юбка до середины икры, белая блузка с рукавом в три четверти, на шее тонкий бантик, а в руках плюшевый медведь. Ангеле вдруг захотелось спрятаться. Ей стало немного стыдно за своё скромное серое платье, но девушка быстро взяла себя в руки и, кивнув, пропустила гостью в свою скромную квартирку.
– Ты кто? – послышался голосок, и тут Катрин увидела мальчика. Тот с любопытством выглядывал из-за матери.
– Я так понимаю – это именинник? – улыбнулась гостья.
– Роби, что я тебе говорила? – с лёгкой укоризной спросила Ангела. Но она не хотела сильно ругать сына. – Как ты себя ведёшь?
– Прости, мамочка, – мальчик перевёл взгляд с матери на Катрин. – Здравствуйте, фрёйлин.
– Привет, пацан. Ты ещё играешь в игрушки?
– Это мне? – искренне удивился мальчик.
Малыш протянул свои ручки и принял подарок.
– Спасибо, фрёйлин, – поблагодарил он.
– Фрёйлин Шван, – поправила Ангела.
– Шван? – нахмурился малыш. – Как птица?
(Прим. Schwan – лебедь с немецкого)
– Ага! – рассмеялась Катрин.
– Роберт! – в то же время воскликнула Шмид. Ей становилось стыдно за поведение сына, и она боялась, как может на это отреагировать гостья. Но ту, похоже эта ситуация забавляла.
– Всё нормально, Ангела, это же ребёнок, – Шван открыла сумку и достала оттуда бутылку белого сухого рислинга. – Ребёнку – игрушку, маме – вино, – зачем-то игриво подмигнула блондинка то ли матери, то ли мальчику.
– Думаю, не стоило этого делать, – смущаясь пробормотала Ангела.
Шван осмотрелась. Квартирка Ангелы была крошечной, в отличии от той, где снимала комнату Катрин. Квартира фрау фон Гинсбург была большой и светлой, с просторными комнатами, большой кухней и высокими потолками. У Шмид же в одной комнатушке находилась и гостиная, и спальня, и кухня. В центре комнаты стоял круглый небольшой обеденный стол, накрытый скатертью в красно-белый квадрат. Наверняка Шмид достала скатерть из закромов. У одной стены стоял небольшой гардеробный шкаф с зеркалом на дверце. Узкая металлическая койка стояла в углу возле окна. Над кроватью висела полка с книгами. У другой стены стояла плита и кухонный шкаф. Дверь возле шкафа, скорее всего, вела в уборную.
Роберт быстро умял свою порцию картошки и сосисок и забравшись на кровать, стал играть со своим подарком. Катрин разлила остатки вина по бокалам и достала из сумки сигареты.
– Ты не против, если я покурю? – спросила она.
Через несколько секунд перед блондинкой стоял стакан, так как Шмид не курила и пепельниц в доме не было.
– Расскажи о себе, – Шван выдохнула дым и посмотрела на брюнетку.
– Что вы хотите знать, фрёйлин Шван?
Катрин поморщилась.
– И перестань звать меня фрёйлин. У меня в конце концов имя есть! Мы же с тобой наверняка ровесницы. Сколько тебе?
– Двадцать.
– Мне двадцать один. Так что всё. Зови меня Катрин и на «ты». Договорились?
Ангела кивнула. Она ждала, что блондинка расскажет про свой разговор с начальством, но та тянула. Неужели она не переговорила по поводу неё? Работу сейчас было сложно найти. Особенно молодой девушке. Особенно еврейке.
– Ну, так ты мне расскажешь про себя?
– Моя мама самая лучшая, – вмешался Роберт, не отрываясь от игрушки.
– Я думаю, что ты прав пацан, – улыбнулась Шван. – Только у самой лучшей мамы на свете может быть такой сын.
– А ещё, – малыш поднял голову и, посмотрев на мать, улыбнулся. Переведя взгляд на блондинку, добавил, – она самая красивая.
– Ещё какая, – пробормотала Шван, делая глоток и чуть громче добавила, – Вот видишь, твой ребёнок знает о тебе больше, чем ты сама. У тебя с паспортом всё нормально? – перешла к делу Катрин.
– Да, – усмехнулась Шмид. – Единственная проблема, что он жёлтый.
(Прим. У немцев паспорт был серого цвета, у евреев – жёлтый).
– Гер Рюдгер Лохмер сказал, что ничего не имеет против. Ему главное, чтобы ты выполняла свою работу. Правда… – Катрин чуть запнулась и добавила. – Он сказал, что не сможет тебе платить столько же, сколько, если бы была немкой. Но добавил, что готов обсудить это лично с тобой. Не знаю, что он имел ввиду, – Шван чуть пожала плечами.
Гер Лохмер почти не задумываясь согласился побеседовать с Ангелой, сказав, что Катрин пришла к нему как нельзя вовремя: не придётся лишний раз беспокоиться, чтобы подавать объявление в газету.
– К сожалению, фрёйлин Шван, я не смогу платить вашей знакомой сто рейхсмарок, вы же меня понимаете? – сказал он тогда в кабинете. – Но может быть я смогу что-нибудь придумать.
– В любом случае этих денег будет больше, чем, если бы я продавала газеты, переодевшись мальчишкой и выполняла грязную работу на вроде той, в кафе, – усмехнулась брюнетка.
Про работу в пекарне Шмид не стала упоминать, чтобы не шокировать новую подругу. Зачем Катрин знать такие подробности, что ей приходиться подрабатывать иногда и ночами?
Катрин посмотрела на Роберта и с удивлением обнаружила, что мальчик спит. Ангела проследила за её взглядом и улыбнулась.
– Он всегда засыпает в это время, – девушка встала из-за стола и, достав из шкафа плед, укутала сынишку.
– Ты бы предупредила. Я могла бы прийти ближе к вечеру, – блондинке стало немного неудобно.
– Всё нормально, Катрин, – с улыбкой обернулась Шмид. – У Роби крепкий сон.
Ангела подошла к окну, которое выходило на маленький серый дворик. Она услышала, как Катрин встала из-за стола и подошла сзади. Шван хотелось обнять девушку за талию и положить той голову на плечо. Но она понимала, что этими действиями только напугает Ангелу. Брюнетка не такая, как все другие, с кем когда-то спала Шван. Девушка не поймёт её. Закроется. Выставит за дверь и откажется от предложенной работы. А что ещё хуже, Катрин осознавала это, она потеряет ещё и друга. Всё, что она смогла себе позволить, так это положить свою ладонь на спину брюнетки и тихо сказать:
– Всё будет хорошо, Ангела. У тебя и Роберта всё будет хорошо.
Шмид обернулась, подняв карие глаза на гостью и грустно усмехнулась:
– Я не знаю, Катрин. Мне страшно. Тебе этого не понять.
– Объясни, – попросила блондинка.
– Я, наверное, никогда не забуду тот день, – прошептала Ангела, посмотрев на спящего сына. – Мы с родителями возвращались из ресторана, – Шмид прикрыла глаза. – Была зима. Январь. Зимой темнеет рано. Мы поздно заметили, что за нами следуют молодые подвыпившие люди в форме Гитлерюгенда. (Прим. Молодёжная нацистская организация)
Катрин почувствовала, как напряглась Ангела и всё же осмелилась обнять её за плечи. Её не оттолкнули.
А Ангела не знала, зачем решила доверить новой знакомой свою историю? Может, виноват был алкоголь? А может она устала держать это в себе и нужно было кому-то всё рассказать и облегчить свою душу?
– Отец работал помощником управляющего банка. Мы жили… Теперь это уже не важно где мы жили, – покачала головой девушка. – Мы занимали половину первого этажа… – она грустно усмехнулась, – гостиная, кухня, столовая, спальня родителей, у меня была своя комната, а у отца даже свой кабинет, – на какое-то время она замолкла, а потом едва ли не выкрикнула, от чего Шван вздрогнула и по её телу прошлась неприятная дрожь. – «Сдохни, жид!», – сколько боли было в её словах! Катрин отчасти её понимала. Она тоже лишилась родителей примерно в том же возрасте. Но она чувствовала, что Ангела хочет доверить ей нечто большее. – Папу застрелили. Соседи не услышали выстрел из-за глушителя. Маму просто пырнули кортиком. Никто из нас ничего не успел сказать, – девушка дрожащими пальцами прикоснулась к шраму над губой и закрыла глаза. Катрин её не перебивала. Прошло много времени, наверное, минута, когда брюнетка произнесла. – Их было четверо. Мне заткнули рот. – Ангела схватилась за подоконник так, что костяшки на её пальцах побелели. – Все подтянутые, красивые белокурые немцы. Чистая, блять, арийская кровь, – сквозь зубы выплюнула Шмид. Если бы она обладала ядом, то тот, наверное, смог бы убить. Так, по крайней мере, в тот момент показалось Шван.
– Тс… Ангела… Ты можешь не продолжать, – прошептала Катрин и уже по-настоящему обняла её, развернув к себе лицом. Но девушка начала отчаянно бить её в грудь. Шван не отпустила её, наоборот ещё крепче обняв. Ангела всхлипнула. Она опустила свою голову на грудь Катрин и позволила слезам пролиться. Спустя минуту она громко всхлипнула и подняла свои заплаканные глаза на блондинку.
– Прости, – пробормотала она
– Всё хорошо… – обнимая одной рукой девушку за талию, другой она смахнула слёзы с щёк Шмид, борясь с искушением её поцеловать.
Брюнетка смущённо высвободилась из объятий.
– В полиции мне сказали выметаться. Члены Гитлерюгенда не могут такого сделать! И если я сейчас же не уберусь, то меня арестуют за клевету. Мне, наверное, повезло. Отец был членом «Центральферайн». (Прим. Еврейская политическая организация Германии, которая пыталась сотрудничать с нацистами) Мне помогли продать квартиру и переехать сюда. А потом родился Роби… – вздохнула Шмид. Брюнетка услышала, как чиркнула спичка. Шван снова закурила.
– Прости, что тебе пришлось это услышать, – прошептала Ангела, когда стакан, приспособленный под пепельницу, опустился на подоконник. Катрин выдохнула дым и посмотрела на брюнетку.
– Твой сын очень похож на тебя, – она бросила взгляд на спящего мальчика.
Шмид кивнула. В словах блондинки была искренность. Да она и сама видела, что мальчик очень похож на неё. В нём вряд ли что-то было от того, кто был его отцом… Нет! Отца у её Роби не было! Она его мать и единственный родитель.
Ангела посмотрела на Катрин. Её взгляд был направлен в пустоту, губы плотно сжаты. Тонкие пальцы, сжимающие сигарету, нервно подрагивали. Шмид опустила взгляд и заметила, что они держаться за руки. И ей не захотелось вырывать своей руки.
Какое-то время, пока Катрин курила, они просто стояли в тишине, переплетя свои пальцы.
Позже гостья помогла Ангеле убрать со стола, а после того, как брюнетка помыла посуду, Шван спросила, есть ли у той фотоальбом. Он был. И блондинка смогла посмотреть на родителей Ангелы: пожилой лысоватый мужчина с мягкими чертами лица и строгая женщина с чуть надменным взглядом. Ангела взяла черты обоих.
– Я назвала сына в честь папы… – Шмид провела пальцами по фотографии отца. – Он меня очень сильно любил.
Шван оперлась рукой о спинку кровати, положив подбородок на кисть и смотрела на мужчину, который глядел в камеру добрым и проникновенным взглядом.
– Моего отца расстреляли, – услышала Ангела и посмотрела на девушку, но взгляд той был всё ещё прикован к фотографии. – Он участвовал в путче. Мать арестовали и отправили в концлагерь. Я каким-то чудом смогла сбежать. Знаешь, я как-то не хотела, чтобы меня отдали в какую-нибудь новую семью, – горькая усмешка сорвалась с губ девушки, – и заставили вступить в Союз. (Прим. «Союз немецких девушек», молодёжное и детское женское движение в составе «Гитлерюгенда») Ладно, – отмахнулась Катрин. – Не будем о грустном. – Она взяла альбом в свои руки и, перевернув страницу улыбнулась: на неё смотрел ребёнок примерно в возрасте одного года с пухлыми щёчками и забавными кудряшками. – Бог мой, какой милый ребёнок! – не сдержалась Катрин, чем смутила Ангелу, и та захотела забрать у девушки фотоальбом.
