Читать книгу: «Последний стикер. Городская новелла»

Шрифт:

Шриле Нараяна Махараджу,
с любовью и преданностью

Фотограф Анна Косинова

ISBN 978-5-0053-6976-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чашка горячего шоколада. Озябшие руки впитывают ее тепло. Теория большого взрыва в действии. Происхождение вселенной. Моя вселенная рождается из чашки горячего шоколада. Она как центр мироздания. Надежная опора. Краеугольный камень. Главное не испугаться. Не закричать. Не сорваться в паническое бегство. Тогда шаг за шагом можно освоить новое пространство.

Почему ничего не помню… Кто я? Откуда пришла? Что делаю здесь? Знаю, что у меня была целая жизнь. Что добровольно отказалась от прошлого. Но зачем… что должна сделать… Вернее, что так неистово хотела сделать, что ушла из налаженной жизни. Только бы не закричать. Только бы все не испортить. Господи, как страшно… Может лучше вернуться назад… Может это дурной сон.

Бесконечные струи бегут по стеклу. Промокшие ноги. Зонтик, что уже не в состоянии защитить от дождя, приблудным псом свернулся у ног. Все не так уж плохо. Плохо, но не слишком. Чтобы не упасть в пропасть, надо смотреть вперед. Чтобы вспомнить, надо идти вперед. Чтобы дойти до цели, надо идти вперед. Вперед. Шаг за шагом. Что же будет первым шагом… крыша над головой… еда… работа.

Здесь внимательный хозяин. Может, его попросить о помощи. Все равно просить больше некого. Других посетителей нет. На улице дождь смыл всех прохожих. О том, чтобы сдвинуться с места, даже страшно подумать. Эти хлюпающие ботинки. Эта промозглая одежда. Эта заунывная мокреть на улице. Нет. Простое решение – лучшее решение.

Какой затейливый иероглиф на кружке. Похоже на «нога» и «домик». Может, это китайский ресторанчик? Вроде нет. Обычное кафе. Правда, очень уютный зал – деревянные столешницы отливают янтарем, на барной полке коллекция керамических кружек, аромат ванили и горького шоколада. Надо спросить хозяина. Хороший повод для начала разговора.

– Простите, как называется ваше заведение?

– «Путник», мисс

– А почему иероглифы? Это японские?

– Нет, мисс, китайские. Это иероглиф «путь».

– Красивый. И печальный. Похоже на дом, к которому никак не дойти.

– Печально, когда дорога привела к дому, в котором нас не ждут. А этот дом очень гостеприимный. Точнее, это наш родной дом. Надо только в него вернуться. К нему много путей. Достаточно выбрать один и пройти до конца. Только вот желающих мало. Кстати, мисс, почему это вас заинтересовало?

– Просто у вас повсюду этот рисунок – на коврике у двери, на потолочной балке и даже не колокольчике. Вот в глаза и бросилось.

– Редко кто поднимает взгляд выше кружки или лица собеседника.

– «Путь», «путник», «на распутье»… А что делать человеку на распутье? Может подскажете…

– Может и подскажу. А может это вы мне подскажете. Вы – первая, кто спросил о рисунках. А ведь кафе мое редко пустует. Обычно здесь весело и шумно. Людям нравится моя выпечка и шоколад. Они назначают здесь свидания. Деловые встречи. Приходят с семьями. Но даже дети ни разу не спросили про рисунки. Может потому, что шоколадные фигурки им нравятся больше.

– Скажите, а что это за надпись над аркой? И можно ли подняться по этой лестнице?

– О, мисс, вы действительно видите эту арку? Тогда вам точно можно подняться по лестнице. И как можно скорее. Не беспокойтесь о багаже, я все принесу в вашу комнату.

– В мою комнату? У меня есть комната?

– Теперь есть. Ведь вы ее увидели. А надпись очень простая: « даже путь в тысячу ли начинается с первого шага». Это сказано Мудрецом. Может, он откроет вам свое имя. Раз уж принял в ученики и приветствовал ваше появление.

Арку и лестницу могут увидеть только люди, ищущие свой путь. Некоторые видят бледный рисунок арки. Кто-то считает это подсобкой или входом в склад. Но сразу арку, лестницу и надпись видят очень немногие. Должно быть, ваше сердце очень искренно и решительно, раз Учитель подарил вам наставление.

– А как можно его увидеть? Ведь Учителю надо поклониться.

– Поклонитесь ему в сердце. Это будет лучшее приветствие. А увидеть его можно будет потом. Сейчас наши глаза сродни глазам новорожденных щенят. Закрыты невежеством.

Наверное все же я сплю. Но рука уже скользит по перилам. Глаза жадно ищут, что там, за поворотом. Сердце бьется глухо и редко. Каким-то низким тоном. Наконец вижу комнату. Вполне обычную. Деревянные половицы цвета янтаря. Книжные стеллажи вдоль стен. Тахта, застеленная пледом в крупную бордово-черную клетку. Слева, почти в углу большое окно. Из которого падает свет на письменный стол и школьную доску. Если сесть за стол, то окно и весь мир за ним остается по правую руку. А перед глазами оказывается целая куча разноцветных стикеров. Желтые, красные, зеленые, квадратные и фигурные. Надпись на каждом сделана одной рукой. Всего двадцать четыре штуки. Двадцать четыре вопроса. Сорванный стикер превратился в страничку дневника. Аккуратно разлинованную и девственно чистую. Впрочем, нет. С доски слетает еще один стикер. В пару к первому. И вот уже на обоих листочках начинают проступать заголовки: «Кто Я?» и «Где Я?».

* * *

Это сумасшествие никогда не закончится. Никто ни за что не отвечает. Всем наплевать, что артист тоже человек. Из плоти, крови и комка оголенных нервов. Когда штангист тягает свое железо, то к нему никто не пристает. Во-первых, и получить можно ненароком. А во-вторых, всем понятно – человек занят. Даже так – ЗАНЯТ. Категорически. И нечего его доставать глупым графиком.

Артиста доставать можно. И даже нужно. У него ведь нет в руках железа. Так что если что и «прилетит», то словесно. Хотя, скорее всего, не прилетит. Он же служитель культуры. Сеятель разумного, доброго, вечного. Воспитанный человек. Постесняется быть грубым. Даже невежливым быть постесняется. Будет демонстрировать понимание и терпение. Хотя никакое терпение не выдержит, когда неделя работы улетела псу под хвост. В никуда. Бах – и испарилась. Не нужна была ваша работа, уважаемый господин. Зря напрягались. Мы передумали убивать героя. Рейтинги высоки, шоу должно продолжаться. А посему даем вам сутки на изучение нового варианта сценария. И, будьте любезны, выстроить новую концепцию своего героя.

Чего ты разнылся. Ты же артист. Профи. Человек с тысячью масок. И не впервые попадаешь в такую ситуацию. Или дело в том, что слишком прирос к своему персонажу. Стал его сиамским близнецом. Несерьезно это, господин артист. Эдак ненароком скончаешься во цвете лет, изображая умирающего. Писатели иногда пишут «в стол». Артистам тоже порой приходится прятать свои маски в никуда. Хотя, как же в никуда. Ведь ты жил как этот персонаж. Дышал как он, ходил, думал, переживал, метался. Значит, маска останется в твоем сердце. Ты же сэкономил целую жизнь, жадина.

Хватит врать самому себе. Ах, мы напрасно трудились. Ах, этот господин Рейтинг, в угоду которому приносятся жертвы. Никаких особенных жертв. Одел маску – снял маску. Ничего выдающегося. Просто ты хотел показать Ей, насколько успешен и талантлив. Пусть помучается.

Пожалеет, что променяла твою любовь на успех и деньги этого писателя. Тогда ты был никем. Какие у студента деньги. Одна работа без продыха. Бесконечные кастинги, неудачные пробы, километры текста несыгранных ролей.

Как же ты его ненавидел. Этого писателишку. Властителя дум и повелителя сердец. В основном женских. Как же ты хотел думать, что Она искала удобной жизни, но любила только тебя. Эта мысль заставляла трудиться как одержимому.

Да ты и был одержим. Ты и сейчас одержим. Только уже не любовью, а жаждой реванша. А ведь должен быть им благодарен. Посмотри с другой стороны – если тебя тогда не предали, стал бы ты Актером? Вот уж вряд ли. Ты бы стал верным рыцарем. Исполнителем желаний. Машиной для обеспечения комфорта.

Ладно, была запланирована высокая трагедия. Почти Гамлет. Ключевое слово «почти». Что там с менеджером. Суетится, бедолага. Связывает несвязуемое. Налаживает разлаженное. Ничего, разберется. Кажется, уже разобрался. Интересно, что у нас будет по графику – комедия, мелодрама, детектив? О, фантастическое предложение. Писатель с Супругой ждут Актера на светском рауте. Кажется, в качестве гвоздя программы. Свадебного генерала. Трехъярусного торта. Будет им Актер. Будет вам и белка, будет и свисток.

Тоска. Какая же тоска – эти исполненные желания. Элегантная. Дорого одетая. Хорошо воспитанная тоска. Ни одного открытого лица. Только маски. Неужели все эти годы я любил маску? Пустую, холодную маску. Н-да… смешно… Как там гадалки приговаривают – чем дело кончилось, чем сердце успокоилось? А ничем оно не успокоилось. Бьется пока еще. Ищет. Уже нашло успех, славу, любовный мираж. Обеспечило телу комфорт и уют. Сколько еще открытий предстоит. Чудных и не очень.

Почта. Конверты, конвертики, конвертища. Приглашаем. Обожаем. Обратите внимание на наш сценарий. Зазывают, кто пестротой красок, кто золотым тиснением. В этой массе белый конверт выглядит странно. Записка из «Путника». Почему именно сегодня? А может, хорошо, что именно сегодня. Удобно поставить точки над i в один день. Ну и что, что дождь. Дождь – это то, что надо. Необходимо действовать, бежать, суетиться. Все, что угодно, лишь бы не эта тоска.

Сколько лет ты там не был? А ведь хозяин «Путника» относился к тебе как к сыну. Даже лучше, чем к сыну – никаких вопросов, наставлений, попреков. Хотя ведь было за что. Ангелом ты никогда не был. И великим аккуратистом тоже. Даже порядочным человеком себя не показал – не попрощался. Только записку оставил.

В ту ночь мой мир разлетелся на осколки и разверзлись хляби небесные. Она сказала, что выходит замуж. Замуж, какое смешное слово. Особенно, когда этот «замуж» не за тебя.

Таксист затормозил прямо у двери «Путника». Странный сегодня дождь. Просто июльский ливень сентябрьской ночью. Короткий марш-бросок сквозь водяную завесу и ты уже стряхиваешь капли на знакомый коврик у двери. Все те же кружки на полке, янтарные столешницы. И даже колокольчик с иероглифом «путь».

Что со мной не так? Словно не было прошедших лет. Вместо Артиста лохматый глупый щен тычется носом в плечо Хозяина. Стыдно. Да нет, ничего не стыдно. Разве стыдно быть самим собой. Интересно, моя комната все та же? С книгами по актерскому мастерству, клетчатым пледом и школьной доской. Сколько ролей было там сыграно. Сколько судеб пережито. Перила послушно скользят под ладонью. Аромат ванили и горького шоколада. Большой желтый конверт на письменном столе.

* * *

Шаги на лестнице выводят из задумчивости. Хозяин с утренней кружкой горячего шоколада деликатно стучит в открытую дверь. Почему-то дверь хочется всегда держать открытой. Может это страх потерять связь с внешним миром? Страховочный трос для путешествующих в неизвестность? Который день сижу над этими листочками дневника. Сижу в комнате, где ничего не происходит. Ровным счетом – ничего. Ничегошеньки. И все же что-то неуловимо меняется. Сегодня даже хозяин обеспокоился моим отсутствием. Вот, принес мой шоколад в комнату.

– Мисс будет завтракать?

– Спасибо, что-то не хочется.

– Сегодня шоколад особенно удался. Как никогда. Могу я чем-нибудь помочь, мисс?

– Хотелось бы. Только не знаю, чем. Может, вы знаете кто писал на этих стикерах?

– Знаю. Даже могу показать записку, оставленную этим человеком.

– Ох, вы – просто чудо!

– Но сначала – завтрак. Путешествовать надо сытым. Тем более, путешествовать в других измерениях.

– В других измерениях? О чем вы?

– Каждый из нас живет в своем мире. Время от времени миры встречаются. Пересекаются. Иногда получается так, что человек закрывается в своем мире. Тогда кто-то должен прийти ему на помощь. Покинуть свое измерение и открыть дверь в другое.

– Как интересно и непонятно. Есть вы, есть я, есть эта комната и это кафе. О каких измерениях может идти речь?

– Мисс до сих пор не помнит, кто она. Откуда пришла. Значит, мисс покинула свое измерение. Покинула, чтобы прийти кому-то на помощь. Кому-то очень нуждающемуся. И очень близкому.

* * *

«Хозяин, простите. Я снова убегаю в никуда. Наверное, свинство – мое нормальное поведение».

Пора. Записка с условно внятными объяснениями готова. Стикеры из конверта образовали причудливый узор. Доска с ними выглядит как произведение искусства. Или как карта. Карта страны сокровищ.

* * *

– Эту записку написал мой хороший друг. Надеюсь, она вам поможет, мисс.

– Вы будете меня ждать? Из этих.. самых… неведомых измерений…

– Непременно, мисс. Уверен, что у вас все получится.

– Хотелось бы мне тоже быть такой же уверенной…

* * *

«Дорогой Хозяин!

Если вы читаете эту записку, значит я все же решился на поиск своего Я. Жизнь уныла и бессмысленна, если ты не понимаешь своего предназначения. Спасибо за понимание и поддержку.

До встречи. Ваш глупый Ан»

* * *

«Глупый Ан», так называл себя мужчина моей жизни, когда оказывался на перепутье. Глупый Ан и мудрая Юна. Юна-а-а. Конечно же я – Юна! Юна – хранительница. И Юна – предательница. Нет, теперь я Юна – спасительница. Во что бы то ни стало. И пусть мой мир подождет.

Стикер первый

Стикер второй

Солнечные пятна резвятся на листах дневника. Им весело гоняться друг за другом. Интересно, сколько дней я бессмысленно таращусь на эти вопросы: «Кто Я?», «Где Я?». Можно придумать еще целый десяток подобных загадок: какой Я? зачем Я? и что такое это Я… Наверное, тысячи и тысячи мудрецов искали ответ на этот вопрос. Может, ученые мужи скоро откажутся его рассматривать, как перестали обсуждать проекты вечного двигателя. Зачем нам это Я? Живем же как-то…

Вот именно, как-то. От завтрака к ужину. От нового года – к новому году. От первой любви к… Куда же мы идем от первой любви? Ко второй? К третьей? И сколько их, этих любовей умещается в одну жизнь.

Моей первой любовью была нянюшка. Моя Алексеевна. Ласковая, заботливая хлопотунья. За ней можно было прятаться от всего мира. Такого страшного, громкого, давящего и ничего не понимающего мира. Мы были самые-самые близкие люди. Понимали друг друга с полуслова. Даже без слов понимали. Когда же это было… сто, тысячу, миллион лет назад. Или вчера. Не важно. Что делали, о чем говорили – не помню. Да нам и не было нужды говорить, когда мы были друг у друга. Вечером приходили мама и папа, и нянюшка уходила в свой дом. Но мы знали, что всегда рядом. Даже если не видим друг друга. Даже когда перестанем видеться. Совсем перестанем.

Кажется, мама ревновала. Всегда говорила подчеркнуто приветливым голосом. Заставляла называть нянюшку Марией Алексеевной. Моя красивая, всеми обожаемая мама ревновала к этому взгляду необыкновенной доброты. К нашему единству. И даже к седине. На всю жизнь седина волос стала для меня образцом красоты. Как шерсть белоснежного единорога.

До сих пор уверена, что моя Алексеевна никогда не уходила. Просто в тот дом возвращалась другая женщина. Которая помогала дочери, растила внука, делала домашние дела. У кого-то в детстве был воображаемый друг. Добрый или злой советчик. У меня была Алексеевна. Добрая, теплая и веселая, когда мы были вдвоем. Невидимая, когда появлялись рядом другие люди. Эту невидимую Алексеевну боялось все зло на земле.

Алексеевна была Любовь. Та самая, могучая невидимая Любовь. Просто иногда она одевала наряд нянюшки, чтобы ее могли видеть другие люди. Странные другие люди не видели Любви. Они замечали порванное платье, ссадину на коленке, подгоревший блинчик – замечали все, кроме главного. Почему в ее сердце я была главной? Не знаю. Ведь сейчас взрослым умом можно понять, что на первом месте была дочь. Или внук. И все же, ее сердце билось для меня.

Кажется, это было в три года. Я болела. Что-то мучительно-температурное. Настолько мучительное, что хотелось уйти. Наверное, даже попыталась уйти. Вернее, сбежать. Но пришлось вернуться. Очнулась ночью. Свет лампы. Суета взрослых. У меня в ладонях по золотому сияющему шару. Сейчас они – самое главное. Удивительные как шаровая молния. Ручная шаровая молния. Домашняя. Для личного пользования. Мои шары были веселыми и добрыми. И еще, они были подарком. Напоминанием, чтобы не было в этом мире так одиноко и грустно. Теперь у меня была Алексеевна и шары-молнии.

На тумбочке флакон духов в виде светильника с абажуром. Пузатый флакончик с красной в белый горох крышкой-абажуром. Было не страшно. Терпимо грустно. Потому, что эти взрослые у кровати ничего не понимали. Их мысли оставались за прозрачной завесой. По ту сторону. В том мире, куда не хочется возвращаться. Только Алексеевна могла понять мою грусть, радость от флакончика-лампы. Только она могла понять драгоценность золотых шаров.

В пять лет, когда с Алексеевной пришлось расстаться, я долго была уверена, что воспитываюсь приемными родителями. Они меня любят, балуют, заботятся и гордятся. Но понять может только Алексеевна. Приемные так приемные. Придется потерпеть. Рядом с любовью Алексеевны все можно перетерпеть. Просто так надо.

Потом были встречи, знакомства с другими детьми. Детский сад. Школа. К пятому классу привыкла, что никто не может видеть золотых шаров. Просто это мир слепых. Пришлось тоже притворяться незрячей. Как-то окаменела. Стала злее и насмешливее. Научилась быть высокомерной и обидчивой. Маленькая девочка со взрослым взглядом. И тут, на самой грани рассвета, бегу на веранду. Ранняя осень, предутренняя свежесть. За окном Алексеевна. Почему-то печальная и встревоженная. Но почему она молчит? Почему не заходит в дом? Наверное, не хочет будить взрослых. Ты так давно не приходила. Неужели у моей сребровласой Марии нет для меня ни словечка. Но я знаю, ты меня не бросила. Просто так надо. Она вглядывается в меня бесконечно любящим взглядом. И вдруг как всхлип. Отчаянно. Не мысли, не слова – прямо из сердца: «Ну как же я оставлю мою девочку!». Эта горечь моментально смыла все презрение к людям, всю окалину на сердце. Ее девочка! Ее девочка забыла, как это – видеть Любовь, нежиться в ее целительных игристых водах.

Утром мама сказала, что Алексеевна умерла.

На похороны детей не берут. Поэтому меня там не было. Но зачем прощаться с куклой, лежащей в ящике. Эти испуганные, растерянные люди никогда не видели настоящую Алексеевну. Только куклу в наряде няни. Разговаривали с куклой. Обижались на куклу. Или сами ее обижали. Этот странный мир вечно живущих, которые считают себя куклами. И страшно боятся, что с них сойдет краска. Или оторвется рука. И что когда-нибудь их тоже положат в коробку и будут плакать. А потом вернутся домой и станут решать свои, кукольные проблемы. Оставаясь несчастными, обиженными, растерянными и ничего не понимающими в этом кукольном мире.

* * *

Листок дневника с вопросом «Кто Я?» снова превратился в стикер. Обычный квадратный стикер из бумаги цвета летнего, белесого, выцветшего от жары неба. Буква за буквой на нем проступила надпись:

Я – вечная, безгранично счастливая, всезнающая Душа!

Почему, скажи, сестрица,
Не из божьего ковша,
А из нашего напиться
Захотела ты, душа?
Арсений Тарковский

Музыка. Звенящий гитарный перебор. Какой-то чудак поет на улице в промытый до хрустального блеска октябрьский день. Чудаков оказалось двое. Пара веселых до безалаберности дяденек собрала вокруг себя приличную толпу. И хотя пели они на неизвестном языке, но в голосах было столько искренности, что все было понятно и без слов. Точнее, разношерстная публика не столько слышала их песни, сколько видела. Редкий дар – петь сердцем. Не голосовыми связками, не умом или чувствами, а сердцем. Чтобы от певца к слушателю летели образы. Целые картины. Холсты, написанные голосом. «Живые картинки», как называли синематограф. Кино, которое не «светопись», а «звукопись».

Казалось, музыканты были здесь всегда. Что они – неотъемлемая часть этой мостовой, этих стен и крыш. Впрочем, скоро выяснилось, что нет. Все же гости. Гости, восхищенные нашим городом. А импровизированный концерт под открытым небом – подарок. Дар любви площадям, улицам, улочкам, прохожим, голубям – всем живым и не очень обитателям очаровательного, но далеко не столичного града.

Юна, Юна, что ты здесь делаешь. Почему теряешь драгоценное время на милые пустяки. Разве спасительница может отвлекаться. Разве сейчас ты имеешь право на радость. Но ноги не слушаются. Точнее, слушаются, но не голоса разума. Как приклеенная стою среди завороженных песней людей. И вдруг – ножом в сердце: «когда ты отзывалась на призывы бытия, непосильной мне казалась ноша бедная моя». Значит, все не случайно. Значит, вот он – ответ. Тихо. Осторожно. Только не спугнуть. Бережно вынести из толпы. Скорее к дневнику.

Бесплатный фрагмент закончился.