Читать книгу: «Ямово и его легенды. Повести и рассказы»
© Елена Мельникова, 2021
ISBN 978-5-0053-9671-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Ямово и его легенды
Каждый раз, когда темнеет небо и засыпают цветы в саду, а в дальних комнатах моего дома начинают проступать очертания призраков и раздаваться их тихие, вкрадчивые голоса, я беру блокнот и ручку, устраиваюсь возле камина и погружаюсь в воспоминания. И прошлое возвращается ко мне, и я снова вижу свое родное Ямово, и заблудившиеся в ветвях яблонь звезды, и полуразрушенную церковь на склоне молочно-белой горы, и моих соседей. Многих уже нет в живых, как нет и самого Ямово, – а память настойчиво возвращает меня в те осенние дни, и едкий дым сгорающих листьев вновь застилает мне глаза, и туман окутывает мои мысли, а сердце наполняется горечью…
Тимка с горы Шайтан
Ямово – село старинное, овеянное тайнами и загадками. Притаилось оно у подножья горы Шайтан, отгородилось от мира вековыми соснами и быстрой и студеной речушкой. Ведет к нему только одна дорога, по которой в осеннюю грязь не пройти—не проехать. Чем ближе подъезжаешь к Ямово, тем причудливее становится лес – то тут, то там встречаются на пути совершенно черные, словно обожженные деревья. Небо начинает хмуриться. Заросли папоротника, высокие, почти в человеческий рост, вызывают неясную тревогу – кажется, сквозь эти пожелтевшие листья кто-то наблюдает за тобой.
Расположено село в низине, отсюда и его название – Ямово. Солнечные дни выдаются здесь редко. Часты дожди и не рассеивающиеся даже к полудню туманы. Ночи наступают рано, а звезды кажутся далекими и чужими.
Старожилы говорят, что основали Ямово беглые каторжники, преступники и дезертиры – изгои общества, темные личности, заблудшие души. Короткой была их жизнь – умирали они от пьянства, в драках или от волчьих зубов. Ночами мы слышали волчий вой – эти места так и кишели зверьем – а многие считали, что это бродят духи каторжников, сгинувших в лесах, не нашедших себе приют ни в этом, ни в загробном мире.
Дед Кузьма говорил, что это место гиблое, черными мыслями овеянное, и обречено оно, как и все его жители, на скорое забвение. Может, и прав он был, этот старейшина села, последний хранитель всех его тайн и легенд. Прожил Кузьма более 100 лет. Сам он возраст свой не помнил, как не помнил и свою жену, умершую от чахотки и оставившую ему десятерых детей, из которых в Великую Отечественную выжили лишь трое. Жил он словно во сне – грамоты не знал, считать не умел. Зато знал все местные предания и даже в последние свои дни, умирая от старости, бормотал что-то про гору Шайтан и бедного Тимку, сгинувшего в одну холодную дождливую ночь…
Помню как сейчас – сидели мы как-то в избушке деда Кузьмы. Я, больная Анна и Маленький ангел. Ливень хлестал по стеклам покосившегося домика. От сырости и холода Кузьма кашлял и прихлебывал горячий чай из огромной кружки. Все мы приходились деду дальними родственниками и навещали его каждый день. Он уже не мог выходить на улицу, без конца курил табак и пил крепкий чай. Управившись с делами, садились мы у окошка, и дед рассказывал нам о событиях давно минувших, то ли выдуманных, то ли действительно происходивших, – теперь уж не разберешь.
О бедном Тимке часто он вспоминал. Вот и в ту ночь, поглядывая через стекло на гору Шайтан, этакую молчаливую черную глыбу, тихо проговорил:
– В такую вот непогоду и сгинул наш Тимка. Тяжко ему было. Придет, бывало, ко мне, сядет возле печки на полу, голову опустит. Не жилец, говорит, я на этом свете, дедушка. Зовет меня проклятый Шайтан. Каждую ночь снится, что поднимаюсь я на эту гору, а там меня люди незнакомые встречают. Ненашенские, странные такие – низкорослые, черные лицом. И ведут меня в подземелье, что прямо под церковью.
– А что, под церковью подземные ходы есть? – интересуется Маленький ангел.
– Бывал я там, под землей-то. – Дед Кузьма смотрит куда-то вдаль, затягивается табачным дымом. – Пока не завалили проклятые большевики тот вход, под церквушкой нашей. Люди там пропадали. Уходили к сиртя и не возвращались.
– Сиртя – это кто? – любопытствовал Маленький ангел. Очень ему интересно было слушать истории дедушки.
– Народ, который под землей живет, в горах и пещерах. Богатства несметные у них есть. Эх… – Кузьма вздыхает. – Многие искали те сокровища, да никому не суждено было найти их. Сиртя не любят жадных. Те, кто глубоко в пещеру спускались, кто многие километры под землей исходили, повымерли вскоре или сошли с ума. Знал об этом Тимка, не хотел идти, да сиртя затянули его к себе. То ли приглянулся он им своей приветливостью и добротой душевной, то ли знал он какую-то тайну про них… Один бог ведает. Как-то ночью пришел он ко мне. Не могу, говорит, деда, больше, измаялся совсем, пойду, говорит, к ним, к сиртя. Дождь такой же был, слякотно, сыро. Видел я в окно, как брел он на гору. Постоял на вершине, раздумывал, должно, последний раз. А потом за церквушку зашел, где лаз тот скрывается, и сгинул. И не видели его больше. Приняли его сиртя к себе.
– Деда, а разве его не убили? – не понимал глупенький Маленький ангел.
– Нет, не убили, – вздыхал Кузьма. – И там, под землей, Тимка мечется. Во сне я его вижу. Смотрит он на меня так жалобливо, сказать что-то хочет, а рот будто заклеен, и сказать не может ничего. Так-то вот, сынок… Про тот вход подземный попы наши всю правду знали, они и сами туда хаживали, да скоро поумирали в несколько лет. И церковь кто-то поджог вскоре. Сколько ни восстанавливали, все равно сгорала, как факел. При царе еще это было, при царе. И сейчас батюшка восстанавливать пытается, отец твой (тут он кивал на больную разумом Анну), да что толку – не для кого отстраивать. Умирает народ наш, умирает…
Долго в ту ночь не могла я сомкнуть глаз. Мерещились мне загадочные сиртя и их сокровища – золотые слитки, россыпи самоцветов. И, видно, не мне одной. Потому что едва перевалило за полночь, как раздался стук в окошко – бедная Анна и Маленький ангел позвали меня на гору Шайтан. Решили они отыскать тот подземный ход, который вел к сокровищам сиртя, или хотя бы следы его. Много разных преданий рассказывал нам Кузьма. Иной раз не по себе становилось – больно уж походили его рассказы на правду. А проверить-то было нельзя. Только в этот раз решили мы, что сможем найти доказательства существования тайной лазейки. Несложным это нам казалось.
Чем ближе подходили мы к горе, тем все больше беспокоилась Анна. Что-то невнятное бормотала, а потом вцепилась в мою руку мертвой хваткой и прибавила шаг. Будто Шайтан звал ее.
– Анечка, вернись домой, – уговаривали мы ее. – Потеряют тебя, ругать будут.
– Нет, нет, я устала там… Там плохо… Ах, ночь… Воздух, дышится хорошо…
Она и правда ненавидела свой дом и свою семью – отца-священника, мать и маленькую сестру. Было ей лет семнадцать, когда пошла она на речку с двумя своими братьями. А вернулась – одна. И с тех пор стала она заговариваться и о том, что произошло, никому не рассказывала, а если уж сильно приставали к ней с расспросами, дико начинала кричать, иногда до обморока. Все решили, что утонули ее братья – озорные были мальчуганы, одному двенадцать, а другому восемь годочков было. Однако тел их так и не нашли. Унесло их быстрым течением. Странно, конечно. Плавали они чуть ли не с рождения, реку в самом глубоком месте переплывали лет с пяти. Но много странного в нашем Ямово творилось… Помню, приезжал следователь, Анну допрашивал, хотел, чтоб она призналась сама, что братьев своих утопила. Да отец ее, очень добрый и очень несчастный человек, попросил оставить ее и забыть обо всем. Боялся он еще и дочь потерять. И вопреки матери не повез ее в лечебницу – сам лечил, молитвами да травами, которые у бабки Аксиньи брал, ведьмы нашей.
Взошли мы на гору, и тут Анна стала как вкопанная, руку свою из моей выдернула и головой закивала – мол, дальше ни шагу. Послушаться ее надо было, остановиться… Но мы оставили ее у церковных ворот и пошли кругом, ощупывая фонариком землю. Не знаю, сколько прошло времени. Звезды застыли, и даже травы не колыхались на ветру – словно ждали.
Раздался страшный крик. Анна! Мы бросились на то место, где оставили ее, но Анны там не было. Кинулись искать ее и нашли лежащей возле одной из церковных стен, плачущую, перепуганную.
– Аня, что случилось? Аня, успокойся!
А она рукой махнула к стене:
– Яркий свет… Тимка стоял. Звал меня к себе. Нравлюсь я ему…
Обняла я Анну, повела домой. А Маленький ангел стал стену осматривать. Не мог он уйти не солоно хлебавши. Я по дороге Анну успокаивала как могла. Мол, привиделось ей все – и Тимка, и свет яркий. А она вдруг успокоилась, глянула на меня устало:
– Не веришь? – говорит. – А я много чего вижу. Со мной духи говорят. Я волков чую издали. Потому что душа у меня волчья. Эх ты…
Догнал нас Маленький ангел, пошел рядом.
– Может, и был тот вход в пещеру, да сейчас все скрыто, – пожаловался он. – Земля ровная, гладкая.
– Дурак, – вскричала вдруг Анна. – Трава там не растет! Не растет! Не растет!
И забилась, зарыдала.
На улице нас отец ее встретил, кивнул молча, ничего не сказал, не стал упрекать да сетовать… Перекрестил Анну, обнял ее и повел в дом.
Мы с Маленьким ангелом обдумывали ее слова. Верить ли ей, с больной-то душой? С другой стороны, а вдруг и правда видит она то, что нашим глазам не доступно?
А трава-то возле церкви действительно неравномерно росла. В том месте, где нашли мы Анну, проплешина была. Словно вырвал кто… Это мы потом уже заметили, когда днем гуляли по горе.
Анну из дома несколько дней не выпускали. А может, сама не шла, боялась. Я в окошко ночами видела: в комнате ее свет горит от свечи. Наверно, отец Андрей над ней молитвы читал. И неуютно становилось на душе. Тоскливо…
Гаснут поленья в моем камине. Только тиканье старых часов с кукушкой раздается в тишине пустого дома. Вижу я красивое Аннино лицо – хрупкое, бледное, озаренное светом бесконечной любви. Любовь ли эта тебя погубила, Шайтан ли… «О том лишь бог ведает» – так говорил мудрый старый Кузьма.
Жертва
Кто мог, уезжал из проклятого Ямово. Молодые – особенно. Потому что молодые чаще стариков здесь умирали. Видно, нуждалась эта земля в свежей крови…
– Жертвы ему, селу нашему, нужны, жертвы, – признался, помню, Темень. – Борьба – бессмысленна, и я с этим уже смирился. Сколько еще проживу – не знаю. Но умру я не своей смертью, это точно…
Он с тоской смотрел в окно, к которому подбирался утренний туман. И было в его взгляде что-то величественное. Какая-то спокойная обреченность.
Я гладила его длинные волосы, целовала в голову.
– Пустое это, Лиза, пустое. Побереги себя, уезжай отсюда.
…Некоторых не отпускало от себя село. Так было со мной, так было и с семьей Осинниковых, что жили в избе по соседству. Дед Кузьма вспоминал:
– Старшой-то, Макар, турок был али чучмек какой. Черный, глаза вострые, так и сверкают, и сверкают. А злой был!.. Бежал он в эти места издалека. Говорили, служил он на конюшне в каком-то богатом доме, у старого помещика. А у того дочь была – красавица. И очень любила она на лошадях кататься. Баловал ее старик-то. Ну, и приглянулась она Макарке-то. Да и она сама, видать, не прочь была любовь покрутить. Уедут они в поле, там милуются… А как прознал про то старик, так и разгневался. Отправил он дочку в монастырь, а Макарку высек и приказал в погреб посадить и уморить его там голодом. Только нашлась в доме добрая душа. Пока старый отец спал, выпустили Макарку. Было это на вторые сутки. Макарка к этому времени озверел от тоски да злости. Поднялся он к старому в покои, связал его простынями да ножом мясницким ноги ему и покромсал. А это, сказал, затем, чтоб ты меня всю жизнь свою помнил и каялся, что дочку свою от меня забрал. Я, говорит, родом из знатной семьи, и если бы не взяли меня в плен и не увезли из родных мест, был бы сейчас царем тамошним.
Что стало со стариком и его дочерью, один бог ведает. А Макарка бежал сюда, в Ямово, дом свой построил, женился. А жена у него была худая-худая, да все плакала и из дому не выходила. Как барышня. Дочь у них родилась, Марфой прозвали. Вот откуда род-то их и пошел. Так мне старые люди сказывали…
Соседи мои, Осинниковы, были черноволосы и черноглазы – видно, сказывалась нерусская кровь. Жили они богато. Хозяйство имели большое, коров и свиней разводили. В страдную пору все село помогало им. Мясо и молоко в город отвозили. Тем и жили.
Хотели они поначалу уехать из Ямово. Мечтали, деньги откладывали на городскую квартиру. Но однажды кто-то пробрался в их дом, вынес ценные вещи, прихватил все сбережения. Хотели они по новой копить, да цены на городское жилье стали расти неумеренно, и пришлось Осинниковым смириться со своей долей. Так и остались они в Ямово.
Словно злой рок на их семью обрушился с той поры.
Двое детей у них было – Артем и Сентябрина, моя ровесница. И брат, и сестра уехали в город учиться, получили образование, остались там работать. Иногда, правда, навещали родителей, и тогда все соседи сбегались посмотреть на городских. Артем и Сентябрина очень красивые выросли, все их нахваливали, все ими любовались.
– Однажды иду я по селу, счастливый такой, беспечный, – рассказывал Темень. – А навстречу – бабка Аксинья. Остановилась она, посмотрела на меня внимательно, а потом и говорит: «Ох, бедный парень, бедный парень, за Макарку расплачиваться будешь всю жизнь». Не понял я тогда, что она имела в виду. При чем тут Макарка, предок мой?
– Не верь ей, – утешала я его. – Мы не отвечаем за грехи отцов. Это было случайностью…
Все рухнуло в тот момент, когда Артема сбил грузовик. Он уезжал в город улыбчивым, добродушным мальчиком, а вернулся уже Теменем. Нелюдимым, почерневшим, обозленным. В инвалидном кресле. С перебитым позвоночником. И как тот старик, обидевший Макарку, уже никогда не сумевшим подняться на ноги.
Я навещала его, и мы подолгу беседовали у окна. О жизни и смерти, о далеком и неизведанном, о близком и родном… Сентябрина привозила ему из города книги. Любил Темень читать, и привлекало его все таинственное, мрачное. Был он бесстрашный и упрямый…
Я часто вижу во сне, как девочкой-подростком крадусь в его сад, чтобы только на минутку заглянуть в окошко его комнаты, увидеть его силуэт, его горделивый профиль… И как когда-то давно, сжимается сердце от волнения и радостного предчувствия. А потом я неслась к себе в дом, зарывалась в подушку и смеялась, и плакала от счастья…
Однажды он выследил меня, выскочил в сад, схватил за плечи.
– Эй, малыш, ты правда влюбилась? Ты дождешься меня? Я закончу учиться, приеду и заберу тебя с собой. Ты ведь будешь ждать меня?
И вот он вернулся. Уже навсегда. Я дождалась тебя, Темень…
«Ангела убили»
А вскоре в Ямово вернулась и Сентябрина. Не по зубам ей оказалась городская жизнь. Еще во время учебы вышла она замуж за местного парня, стала жить с ним и его родителями. Через несколько лет надоела она ему, стал он все чаще пропадать где-то, дома не ночевал по несколько дней. Потом Сентябрина узнала: снимает он отдельное жилье – для себя и своей любовницы. Тогда Сентябрина собрала вещи и сняла маленькую комнатку на окраине города. Работала она учительницей, получала копейки. Когда жила с мужем, материальные проблемы ее не касались, муж зарабатывал неплохо. Теперь же приходилось самой себя обеспечивать, и Сентябрина отказалась от косметики, научилась сама шить себе вещи и кушать раз в день. Однако денег все равно не хватало. И когда квартирная хозяйка в очередной раз подняла цену, поняла Сентябрина: бессмысленно и дальше жить в городе, где она ничего не может себе позволить, ни кино, ни театр, ни даже любимые книги, и где не осталось человека, которого бы она любила и который бы любил ее.
– Говорят, всегда можно найти какой-то выход, – как-то призналась Сентябрина. – Можно было попытаться еще. Побороться. Поискать другую работу. Или другое жилье. А я не хотела бороться. Мне сюда захотелось, на мою маленькую родину. Чтобы просыпаться утром – и видеть в окно гору Шайтан. Чтобы в речке купаться, по грибы-ягоды ходить, в туманах наших бродить…
Помню, ее возвращению обрадовались родители и особенно Темень. Пирогов настряпали, соседей, как обычно, назвали. А когда все напились вишневой настойки, утащила меня Сентябрина на улицу, закурила нервно и расплакалась.
– Вот и кончена жизнь. Понимаешь? – закричала она. – Все, теперь ничего не будет, и ждать нечего… Лизка!.. – Она обняла меня, как сестру, прижалась мокрой щекой. – Я что-нибудь с собой сделаю. Я с горы Шайтан прыгну. Или к волкам уйду…
– Дурочка, все еще образуется, все наладится.
А что еще я могла ей сказать?
Иногда собирались мы все вместе в моей избе: Темень с сестрой, Маленький ангел, бедная Анна. Темень рассказывал нам о загадочных и страшных личностях, таких как граф Калиостро и Бэзил Захарофф, Салтычиха и Батори, Распутин и Мессинг. Читал вслух Лавкрафта. Вечерние посиделки при свечах, с музыкой, иногда со слабеньким вином, только скрепляли нашу дружбу.
Мне многие говорили: зачем ты едешь в эту глушь? Ты не выдержишь долго. Чего тебе не хватает здесь, в большом городе? Здесь твой дом, твоя семья.
Нет, думала я. Мой дом – в Ямово, у подножия горы Шайтан. Тот самый дом, где жили мои предки, дом, который завещала мне, умирая, бабка Вера. Я могла, как в детстве, приезжать туда изредка, на недельку-другую, чтобы отдохнуть от городского шума, выспаться в тишине, навестить Теменя. Но Ямово являлось мне во снах, его образ мелькал то в прочитанной книге, то в ночном дожде, то в крике ласточек… В каждом моем рассказе незримо присутствовал дух этого села. И я уступила. Уволилась из редакции газеты, предупредила издательство, что уезжаю за новыми идеями для будущих бестселлеров, попрощалась с родителями и вернулась домой. В Ямово.
И если бы меня спросили, какие моменты мне были наиболее дороги, я бы ответила: те разговоры с друзьями при свечах, нежная улыбка Теменя, слезы счастья в глазах Сентябрины, тихое пение бедной Анны…
Иногда мы с Сентябриной уходили на гору Шайтан, выбирали укромное местечко, курили, делились женскими секретами.
– Представляешь, Маленький ангел стал за мной ухаживать, – призналась она однажды. – Кстати, почему вы так прозвали его?
– Это все Темень… Он говорит, что Никита – ангел, потому что зла не видит. Не прилипает оно к нему. Заметила? И он маленький совсем, ему вот-вот восемнадцать исполнилось.
– Я знаю, – вздохнула Сентябрина. – Что делать мне теперь? У нас семь лет разницы.
– Живи как жила, – посоветовала я. – А там все само решится.
Это было легко сказать, а сделать? Устав от одиночества, Сентябрина по-настоящему влюбилась. Сначала она посмеивалась над Маленьким ангелом, дразнила его, ругала. Думала, если будет суровой с ним, он отстанет. Однако все чаще Никита засиживался у девушки до глубокой ночи. Домой его не тянуло. Родители его спились, продали городскую квартиру, купили в Ямово дом. Деньги те быстро были потрачены. Теперь они прозябали в нищете, жили, как пещерные люди, охотой и рыбалкой. А Маленький ангел нанялся работником к отцу Теменя и Сентябрины. Позже ему даже комнатку в доме выделили. Видели, что с детьми он – не разлей вода. Сделали благое дело.
Сентябрина и Маленький ангел скрывали свои отношения. Стыдно ей было, что влюбилась она в совсем молоденького паренька. Не ровня они были друг другу. Однако я видела, как смотрит Сентябрина на своего юного друга – с обожанием и плохо скрываемой страстью. Да и зря она от нас-то это пыталась скрыть. Анна почти всегда в своем мире жила, ей не до подружкиных тайн было. А Темень обо всем догадался с первых же дней.
– Говорил я ей – не связывайся с Никитой, плакать потом будешь, а она не слушала меня, – рассказывал он. – Здесь, в селе, каждый на виду, начнутся пересуды да сплетни. Она же слабенькая, ей не выдержать осуждения, она любой косой взгляд в свою сторону воспринимает как пощечину. Зря она так…
– Всегда ли получается поступать правильно? – возражала я. – О нас с тобой тоже судачат.
– Ты сама так решила, – отвечал Темень уже мягко. – Ты сильная. Я тебе только счастья желаю, я очень сильно хочу, чтобы ты уехала.
– Не дождешься…
Не утаилась любовь Сентябрины и от деда Кузьмы. Только он с пониманием отнесся к ребятам.
– Вы, – говорит, – дитятки, меня не бойтесь, вижу я, что любите друг друга. Свет от вас исходит. Только прячьте любовь свою. Люди здесь злые, и языки у них черные. Погубят они вас. Расскажу я вам историю одну, а вы призадумайтесь над моими словами. Небось, не знаете, отчего гора Шайтан называется-то так? Шайтан – это злой дух. Гора-то, видите, зловещая какая. А откуда название-то такое, не знаете? Жил, значит, парень молодой, Ванюша Ватутин. Ага… предок наш с вами, потому как и я – Ватутин, и много тут, в селе, Ватутиных проживало раньше. И влюбился Ванюша в соседку, Дуняшу. А родители ее ну ни в какую не хотели отдавать ее замуж за него. Бедный он, а дочка – красавица, к ней много женихов сваталось, побогаче да познатнее. Просватали ее за другого, за купеческого сынка. Незадолго до свадьбы выкрал Ванюша свою любимую, сели они в лодку да поплыли прочь отсюда. Бросились родные за ними в погоню. А речка-то наша вон какая быстрая да порожистая. Перевернулась лодка, выпала Дуняша и утонула. Не смог найти ее Ванюша в студеной реке. И обратился он тогда в гору Шайтан, чтобы с высоты своей Дуняшу разглядеть. Так и стоит, горемыка, и высматривает ее до сих пор. А если влюбленные повадятся на гору эту часто ходить, рассердится Ванюша-Шайтан. Завидует он чужому счастью, чужой любви. Оттого и кидаются люди в реку с этой горы, и креста не боятся. Шайтан их толкает на самоубийство. Злой он, потому что Дуняшу свою не сберег.
– Ой, деда, это сказки все, – отмахивался Маленький ангел.
– Да не скажи, – продолжал Кузьма. – И со мной был такой случай. Сидел я как-то на горе, полюбовницу свою ждал. Назначила она мне там свидание. И вот сижу я, час ее жду, два. А у нее дела, может, какие были, может, муж ее не пускал из дому… И вдруг так тоскливо стало мне, так тошно, дитятки, словами не передать. Словно голову мне завесило чем. Думалось, раз не пришла, то и жить незачем. Брошусь в воду, и поминай как звали. А как вспомнил я про Ванюшу с Дунашей, так и сообразил: э, брат, да это Шайтан тебя изжить хочет. И убег скорее оттуда. Не стал более дожидаться. Так и не видел больше свою полюбовницу.
– А ты сильно ее любил? – интересовался Маленький ангел.
– Эээ… Не помню я, Никитушка. Старый я уже. Но значит, не особенно любил, раз забыл. Так вот, дитятки…
Не помогли ребятам наши предостережения. Скоро все село узнало про их связь. Особенно бесновались родители Сентябрины. «У тебя высшее образование, на кого ты взглянула? Он же ребенок еще, он школу закончить не смог. Не нужен нам позор такой. Уезжайте оба с глаз долой…».
Я впустила их пожить в свой домик. Тот, который завещала мне бабка Вера. Недолгим было счастье Сентябрины. Я часто слышала по ночам, как плачет она, как бродит по дому Маленький ангел, раздавленный и печальный. Трудно было ему в его восемнадцать лет думать за двоих и решать – за двоих. Непосильной казалась та ноша…
«Ангела убили», – прошептал Темень.
Он смотрел на меня невидящими глазами. Он только что разговаривал с Никитой. Никита изменился. Я догадалась об этом, когда Темень произнес эту фразу.
Поэтому, когда Сентябрина и Маленький ангел сообщили, что собираются поехать в город и начать самостоятельную жизнь, Темень пытался отговорить их.
– Намаетесь оба, – рассерженно и громко, на правах близкого человека, отчитывал он сестру и ее дружка. – Тебя, Ник, никто в городе с распростертыми объятиями не ждет. Работу ты не получишь. Город слишком жесток, он убивает слабых. А у тебя ни образования, ни опыта. А ты, Сенечка, дорогая, будешь, как и прежде, работать за гроши. И проклинать себя за свою глупость – я имею в виду ваши отношения. Да и Ник тоже… сто раз покается. И вернетесь вы в конце концов сюда, и посмеются над вами в очередной раз.
– Нет, сюда мы точно не вернемся, – упрямо твердил Маленький ангел.
Перед их отъездом Сентябрина вошла ночью в мою комнату, упала ко мне на кровать и разрыдалась. Я смотрела, как светлеет за окном небо, и гладила ее по волосам, и утирала ее слезы.
– Я все понимаю, – шептала она горячо. – Ты дурой меня считаешь, да? Но что мне делать, скажи, что мне делать? Теперь уже некуда отступать, и выхода другого у меня нет.
– Останься, – попросила я. – Ты сбегаешь. Но от кого? От соседей, родителей? Они скоро забудут о вас. Им нет до вас никакого дела.
– Ага… ты что?.. – сердилась Сентябрина. – Невыносимо, когда на тебя пальцем показывают люди, которые и мизинца твоего не стоят. А Никитке каково? Мой отец его уволил. В селе ему больше нечего делать. Мы попытаемся, а там видно будет…
– Ты его любишь? – спросила я напрямик.
– Безумно!..
Мы провожали Сентябрину и Маленького ангела в соседнее село на рейсовый автобус. У них и вещей-то было всего ничего: одежда да книжка из серии «Жизнь замечательных людей», подаренная Теменем.
Полгода от ребят не было никаких вестей…
Ведьмин корень
Возле самой горы, приткнувшись к ней одним боком, стоял почерневший от времени, покосившийся, почти вросший оконцами в землю домик бабки Аксиньи.
Жила она одиноко, держала только несколько курочек да черного огромного кота – не под силу было ей держать большое хозяйство.
Ведьмой она была: ведала, то есть знала, как боль заговаривать, как скот от падежа уберечь да найти убежавшую в поле козу. Местные девчонки бегали к ней узнать свою судьбу. Аксинья никому не отказывала, но, как я теперь понимаю, говорила нам то, что мы хотели услышать: о долгой и счастливой жизни, о богатом и добром супруге, здоровых детишках. Обращались к ней и взрослые женщины: умела бабка Аксинья сводить порчу и возвращать в семью загулявших мужей.
Когда случилась беда с Теменем, я тоже прибежала к ней. Я была уверена, что волшебные снадобья Аксиньи сотворят с ним чудо – то чудо, в котором традиционная медицина ему отказала.
Она посмотрела на его фотографию, призадумалась.
– Не жилец он на этом свете, девка, ой не жилец… – Взглянула в мое побледневшее лицо и нахмурилась. – Чай, не маленькая, в обморок не станешь падать? Правду тебе говорю, так что уж не серчай на меня.
– Что можно сделать, бабушка?
– Есть у меня корешок один… Не знаю, поможет ли…
– Дай, попробовать-то нужно…
Принесла мне бабка Аксинья завернутый в тряпочку корешок, рассказала, как его заваривать, в каких дозах принимать отвар.
– Неужели он никогда не встанет на ноги? – спросила я с отчаянием.
– Судьбу не изменишь.
Мне захотелось размахнуться и швырнуть ведьмин корень, убежать и плакать долго-долго. Но я научилась прятать боль. Я заваривала корень и поила Теменя с ложечки, несмотря на его ворчание и крики. Я говорила, что он обязательно поправится, нужно только верить.
– Глупая девочка… – снисходительно усмехался он. – Мне жить осталось, может, месяц, а ты… отравляешь мне последние дни…
Он говорил, что умирал десятки раз и что это совсем не страшно. А я не воспринимала эти разговоры всерьез. Я верила, что снадобья бабки Аксиньи, мои молитвы и моя любовь уберегут его от гибели. Если б знать тогда, откуда придет беда…
Однажды, когда мы были вдвоем, Темень попросил меня: «Дай руку, Лиза, и держи меня крепче», – а потом… потом он поднялся на ноги, улыбнулся, движением головы откинул длинные волосы.
– Получилось… – прошептала я. От растерянности я не знала, что и сказать, и только улыбалась.
– Это еще ничего не значит, малыш. – Темень осторожно обнял меня и тут же отстранился. – Я хотел бы пробежаться полем, хотел бы подняться на гору Шайтан… вместе с тобой… и танцевать в темноте, держа тебя за руку… Но у меня слишком мало времени.
Все-таки «ведьмин корень» сделал свое дело. После пяти лет болезни Темень пошел на поправку.
Я прибежала к бабке Аксинье с дорогими подарками. Да что там… Я готова была отдать ей все, что у меня было! Но она встретила меня сурово:
– Ишь, чего придумала. – Она решительно отодвинула мои свертки. – Не надо мне ничего. Меня ведьмой называют, и пусть… Но никому я худого не делала ничего. Мой удел – лечить, а не калечить. Все мои родственники по материнской линии были целителями, и этот дар переняла я от них. И мать моя, и бабка помогали людям чем могли, просто так, от чистого сердца. И мне наказали: никогда не брать ни денег, ни подношений за работу. Иначе этот дар пропадет. Вот так-то, деточка. Лучше молись за своего друга, а я каждый день молюсь за всех нас…
– Погадай мне, бабушка, – попросила я, прослезившись. – Помнишь, ты мне говорила: все напрасно, судьбу не изменишь. И вот ему стало лучше. Я верю, еще не все потеряно.
Она взглянула на меня страдальчески, вздохнула и вынула колоду засаленных карт, которые всегда носила при себе. На каждое гадание у бабки Аксиньи была своя колода: обычные (игральные) из 36-ти, цыганские, Таро…
– Родовое проклятие на твоем парне, – тихо проговорила она, тасуя колоду. – Прокляли Макарку, а с ним – и весь род по мужской линии. Отец-то Артема, Николай, тоже ко мне хаживает частенько – ноги у него болят. А дед его в войну ноги потерял. Думаешь, случайность? Нет, девонька, ничего случайного не бывает. Оно, конечно, проклятие-то, не вечно. Закажи в церкви молебен за здоровье Артема и Макарки. И скажи ему, своему милому, чтоб мысли его и поступки по возможности только добрые были.
– Как же… – протянула я с горечью. – Он о смерти только и говорит. А так он добрый, – добавила я. – Помните, он еще до болезни всех животных бездомных домой нес, сам лечил, кормил, выхаживал… Мы вместе скворечники по весне мастерили…
– А ты, красавица, попробуй этим и занять его сейчас. Хоть кошку, хоть собаку принеси ему. Авось, и отвлечется от тяжелых дум. Сердце свое раскроет. Через любовь возможно исцеление, к человеку ли, к животному. А боль, она эгоистом человека делает.
Она была мудрой, эта старая бабка Аксинья. Не имея никакого образования, она прекрасно лечила и была тонким психологом, умела вселять надежду в людей. Она же могла и убить словом. Дед Кузьма рассказывал, что, поссорившись однажды со своей соседкой, бабка Аксинья в сердцах выкрикнула: «Да чтоб куры твои все повымерли!». В течение месяца у соседки пали не только куры, но и несколько овец и корова, а сама женщина слегла в больницу с инфарктом. Бабка Аксинья объясняла односельчанам: «Слово-то мое крепко. И не хочу, да ранит. Разве ж я замышляла столько зла? Я припугнуть ее хотела. Чтоб ведьмой меня не кликала. Я ведь знаю, она с могил землю носит, к моим воротам подсыпает. Хочет меня со свету сжить. А я все равно плохого ей не желаю. Не таковская я».
