Читать книгу: «Красота спасет мымр»
Вместо пролога
Чудо в перьях
Мне всегда было интересно, кто придумал назвать мужчин сильной половиной рода человеческого? Мне хотелось бы видеть этого фантазера. Я бы пристально посмотрела ему в глаза и тихо, вкрадчиво спросила:
– Скажите, насколько велик ваш личный опыт общения с мужчинами?
Думаю, под небольшим нажимом мой собеседник признался бы, что он – инопланетянин, изучивший жизнь человеческого сообщества весьма поверхностно.
Бесспорно, мужчины способны на одномоментное физическое усилие, но они очень плохо выдерживают продолжительные нагрузки и некомфортные условия существования. Обыкновенная простуда повергает их в ужас, исторгая из спешно закутанного в одеяла, грелки и компрессы организма жалобные стоны и слезливые рассуждения на тему: а не пора ли уже звать нотариуса и писать завещание?.. Восьмичасовой рабочий день в уютном офисе изматывает мужчину так, что, придя домой, он прямо из прихожей плашмя рушится в направлении дивана, уже в падении спрашивая: «Дорогая, а что у нас сегодня на ужин?» И дорогая, прибежавшая с работы получасом раньше – с сумками в зубах и ребенком в охапке, – бежит к плите, готовит ужин, накрывает на стол, кормит семейство, а потом моет посуду, полы, измазавшегося кашей ребенка, стирает, убирает, вкручивает перегоревшие лампочки и вышивает крестиком по канве. Мужчина в это время из последних сил смотрит телевизор.
Примерно так беседовали мы с моей лучшей подругой, сидя на мягком диване, поедая вкусные пирожные и запивая их горячим шоколадом. Свежайшие пирожные прямо из кондитерской привез мой муж, а шоколад для нас сварил Иркин супруг. Поэтому мы были так добры и великодушны, что не стали озвучивать наше нелестное мнение о сильной половине рода человеческого в присутствии Коляна и Моржика.
– Женщина, в отличие от мужчины, никогда не сидит без дела! – разглагольствовала Ирка, с удовольствием отхлебывая из чашки. – Руки у нее всегда чем-нибудь заняты.
Действительно, Иркины руки в этот момент были заняты – и не чем-то, а последним пирожным, поэтому я согласно кивнула и поставила на столик пустую чашку. Таким образом, мои собственные верхние конечности как раз освободились, и я вольготно разбросала их по спинке дивана.
– Ой! Что это? – мою правую руку что-то чувствительно укололо. – Ирка, признавайся, у тебя в диване клопы?
– Ты обалдела? – обиделась подруга. – Какие клопы? Это ты на спицу напоролась!
– У тебя тут велосипед? – я вытянула шею, заглядывая за диван.
Упоминание о спицах в этом доме ассоциировалось у меня только с колесами. Просторный трехэтажный дом Ирки и Моржика набит всяческим колесным транспортом: в гараже стоят старенькая Иркина «шестерка» и новенький Моржиков «Пежо», в детской, обычно занятой моим собственным сынишкой, кучей громоздятся игрушечные машинки, а в сарае стоит пара садовых тачек.
– Это вязальные спицы, – гордо сказала подруга.
– Ты вяжешь?!
Если бы она призналась, что режет по дереву или собирает коллекцию бабочек, я бы изумилась меньше. Женское рукоделье, всяческое шитье, вязание, плетение и изготовление из подручных материалов одежды «от кутюр» – не Иркино призвание. Насколько я помню, все ее достижения на этом поприще до сих пор составляла одна только собачья попона, целиком выкроенная из большого полиэтиленового пакета.
– Да, я вяжу, – с большим достоинством подтвердила подруга. – Хочешь посмотреть?
Я не просто хотела посмотреть, я умирала от любопытства!
– Вот, – Ирка протянула мне нечто мягкое, розовое, жестоко пронзенное парой стальных спиц.
Я содрогнулась. Вытащив спицы, опасливо развернула розовый ком – и содрогнулась повторно.
– А… что это? – осторожно спросила я, отнюдь не желая обидеть чувствительную подругу.
– Сама не видишь? – Ирка заметно напряглась.
Я склонила голову к плечу и включила воображение. В моих руках болталось нечто, похожее на безголовую тушку кальмара.
– Розовый шерстяной комбинезон для маленького осьминога? – предположила я.
– С ума сошла?
Я переложила голову на другое плечо и прищурилась.
– Вязаный бюстгальтер для коровы?
– Нет! – Ирка возмущенно подпрыгнула на диване.
Я задумчиво посмотрела в окно. В саду работал Иркин супруг. При моральной поддержке Коляна, потягивающего пивко на лавочке под цветущим абрикосовым деревом, Моржик аккуратно втыкал в грядки рассаду болгарского перца.
– А, знаю! – я обрадовалась подсказке. – Ты вяжешь специальную систему поддержки для крупных плодов! В каждый из этих розовых аппендиксов поместится симпатичный перчик!
Ирка вытаращила на меня глаза. Я неуверенно улыбнулась. Подруга перевела взгляд на свою незаконченную работу, почесала в затылке и пробормотала:
– Гм… Я видела, что получается неважно, но не думала, что настолько плохо… Вообще-то я вязала перчатку.
– Для Гулливера?
В розовый шерстяной кошмар свободно можно было упаковать шестимесячного сенбернара с лапами и хвостом.
– Немного просчиталась с петлями, – призналась Ирка.
– А-а-а, – протянула я, не зная, что на это сказать и чем утешить расстроенную подругу. – Ириш, да ты не огорчайся! Этой штуке наверняка можно найти применение в хозяйстве.
– Какое, например?
Теперь уже я почесала в затылке.
– Ну-у… Можно набить это чем-нибудь мягким и сделать подушечку на табуретку.
– Подушечки обычно бывают круглые или квадратные, – напомнила Ирка. – А у меня тут пять отростков.
– А это будет такая особенная подушечка, авторская работа в стиле фэнтези! – не сдавалась я. – А-ля морская звезда!
– Но отростки разной величины! Какая же это морская звезда?
– Колченогая! – гаркнула я. – Это хромая морская звезда, инвалид океанских глубин!
Ирка открыла рот, но не нашлась, что ответить, и через несколько секунд захлопнула челюсти с таким лязгом, словно это был стальной капкан. Попалась бы в него какая-нибудь морская звезда – живо стала бы инвалидом морских глубин!
На этом наша содержательная беседа закончилась. Ирка спрятала своё вязанье куда подальше, и мы не вспоминали о нем недели две, аккурат до Первого мая. К этому празднику Ирка сделала моему сынишке незабываемый подарок.
– Вот, Масянька, это тебе! – подруга торжественно извлекла из шуршащего пакета большой сверток и вручила его ребенку.
– Ну-ка, ну-ка, что там такое? Что нам принесла тетя Ира? – подогревая интерес малыша, в два голоса запели мы с Коляном.
Мася, не церемонясь, разорвал цветную бумагу.
– Ой, мама дорогая! Тетя Ира принесла нам монстрика! – севшим голосом сказал Колян.
– Это не монстрик, это рукодельная игрушка в старорусском стиле! – обиделась Ирка.
– Что-то мне этот старорусский монстрик напоминает, – пробормотала я. – Ага! Ты все-таки нашла применение гулливерской перчатке! А что? Неплохо получилось!
Изобретательная Ирка набила несостоявшуюся перчатку ватой и наглухо ее зашила. Выше манжетки пришпандорила растрепанные перья оранжевых ниток, а ниже перетянула ленточкой – и получилась лохматая рыжеволосая голова с бантиком на шее. Правда, голова куклы отчетливо тяготела к квадрату, но это ее не портило. Ее вообще трудно было бы чем-то испортить! Во всяком случае, то обстоятельство, что глаза игрушки были сделаны из двух пуговиц разного цвета и размера, я даже не сразу заметила. У рыжей бестии был ярко-красный рот, широкими стежками протянувшийся во всю ширь физиономии, и уши из свернутых фунтиками фланелевых тряпочек. Все четыре конечности монстрика были разной длины, причем на руках были детские перчатки фабричного производства, а на ногах – младенческие пинеточки.
Но все вышеперечисленное меркло в сравнении с еще одной потрясающей особенностью игрушки! У куклы был небольшой, но отчетливо выраженный мужской половой орган!
– Эт-то что? – слегка заикаясь, спросила я.
– Это был мизинец, – призналась Ирка. – Я не знала, что с ним делать. Сначала думала отрезать, но потом посмотрела по телевизору передачу, в которой говорили, что детям очень полезно иметь игрушки с конкретной половой принадлежностью, это их развивает. Между прочим, на Западе куклы с пенисами в большой цене.
– Охренительная кукла! – в полном восторге объявил Колян. – Можно, я возьму ее на работу? У нас в газете почти на каждом компьютере какая-нибудь мягкая игрушка болтается, так я сниму со своего монитора пошлого желтого медвежонка и посажу этого конкретного парня!
Я оглянулась на ребенка. Масянька держал чудище в вытянутых руках и нежно улыбался.
– Кукла! – сказал малыш, крепко прижав к груди игрушечного монстрика. – Хорошая кукла! Красивая!
– Вот, слышали? Красивая! Устами младенца глаголет истина! – обрадовалась Ирка.
Я пожала плечами.
– Коленька, а что у куклы красивое? – спросил сынишку Колян.
– Пися! – торжественно ответил Масянька.
Умиленная Ирка едва не пустила слезу.
– Мамотька, кукла голенькая, дай кукле трусики! – озабоченно попросил малыш.
Я вынуждена была признать, что Ирка оказалась права: ее самодельный монстрик оказался нам полезен. С помощью новой игрушки ребенок быстрее и проще освоил процессы одевания-раздевания, а смотреть на то, как Мася с куклой на пару, как большие мальчики, справляют малую нужду в унитаз, было одно загляденье!
Рыжего монстрика назвали Манюней, и он стал верным спутником нашего малыша. Масяня и Манюня вместе укладывались спать, вместе садились за стол, вместе смотрели мультики и даже вместе подстригались, так что лохматая голова куклы стала выглядеть поприличнее. Правда, уезжая в гости к бабушке, сынишка забыл любимую куклу дома, зато каждый телефонный разговор со мной начинал с вопросов о Манюне. Я говорила, что кукла поживает прекрасно, и бессовестно врала: Манюня потерялся.
Утрата куклы совпала по времени с нашим переездом на новую квартиру. Этот эпический процесс, по масштабу и драматизму сопоставимый с историческим Исходом евреев из Египта, мы с Коляном пережили в середине мая. После чего мой муж укатил в командировку, оставив меня подсчитывать убытки от переезда и делать ремонт.
Еще раз вместо пролога
Скандал в благородном семействе
– Папаша, что это за ключ? – сердито спросила Деда Степу невестка Юлька, вечно озлобленная баба с голосом противоугонной сигнализации и конусообразной фигурой.
Юлька была живым опровержением известной пословицы: «В сорок пять баба ягодка опять». В свои без пяти пятьдесят невестка Деда Степы была не ягодкой, а фруктом. Если бы она вдруг получила роль в рекламе сока «Фруктовый сад», то наверняка изображала бы грушу, причем организаторы съемок могли бы сэкономить на костюме. У Юльки была маленькая голова на длинной тонкой шее, узкие плечи, откровенно толстая попа и ноги тумбами. В сочетании с желтым цветом лица это делало ее невероятно похожей на грушу позднеспелого сорта «Маньчжурская красавица». Юлькин муж, Андрей Степанович, так и называл супругу, пользуясь ее абсолютной безграмотностью по части садоводства.
Бзиком Маньчжурской Красавицы была чистота, которую она наводила в квартире совершенно фанатично. Единственным местом, где ей удавалось похозяйничать не так часто, как хотелось бы, была каморка тестя. Дед Степа в свои семьдесят с гаком был рослым стариканом с руками, похожими на грабли, и зычным голосом морского пирата. Он стойко оборонял рубежи своей комнаты от вторжения невестки с тряпкой и пылесосом, имея к тому сразу несколько уважительных причин. Во-первых, ему нравилось жить в привычном беспорядке. Во-вторых, приятно было лишний раз окоротить вредную бабу. В-третьих, после Юлькиных тщательных уборок старикан недосчитывался доброй половины своих алкогольных заначек. Последнее было особенно досадно, потому что Дед Степа не избежал возрастной болезни – склероза, и сам то и дело забывал, куда он припрятал очередную прикупленную с пенсии бутылочку.
– Ты где этот ключ взяла? – строго спросил Дед Степа, для острастки стукнув по столу водочной бутылкой, как Дед Мороз посохом.
Спасаясь от производимой невесткой тщательной зачистки его территории, он переместился в кухню.
– Это очень ценная вещь, – подкрепляя свои слова размеренным стуком, заявил дед. – Положь на место, дура!
– Что, затолкать обратно за подкладку старого драпового пальто? – ехидно спросила невестка. – Так я этот ваш древний лапсердак на выброс приготовила, уже и пуговицы спорола!
– Чушь ты спорола, Юлька! – нахмурился дед. – А ну, дай сюда!
– Да заберите, на что он мне нужен, металлолом ваш! – презрительно ответила Маньчжурская Красавица.
Она шваркнула ключ на стол перед стариком и ушла, взметнув юбкой.
– Что это за ключ, папа? – робко спросил своего сурового папашу Андрей Степанович, опасаясь услышать в ответ обычное в таких случаях: «Это не твое дело, щенок!»
Щенком Дед Степа называл отпрыска уже сорок восемь лет, и большую часть означенного срока это было напраслиной: щенок давно вырос, превратившись в довольно крупного пса. Правда, пес этот был откровенно трусоват и шкодлив, бойцовой породой в нем и не пахло. Называя мужа кобелем, Юлька имела в виду совсем другое.
– Ну, так от какого терема ключик, дедуся? Никак, ты тоже по бабам шастаешь, старый пень? – насмешливо спросил Деда Степу взрослый внук, тоже Степка.
Едва войдя в квартиру, он чутко уловил причину очередного внутрисемейного конфликта.
Андрей Степанович поморщился: слово «тоже» его откровенно компрометировало.
– Молчи, волчонок! – совсем не сердито окоротил парня дед.
Степан Андреевич откровенно любовался потомком. Степка был похож на дедушку в его лучшие годы гораздо больше, чем на папеньку с маменькой. Такой же обаятельный хитрован и разбойник!
Не дождавшись ответа, Степка заговорщически подмигнул старику и прошел мимо открытой двери кухни, помахивая плоской коробочкой с компьютерным диском. Через минуту из Степкиной комнаты послышались звуки пальбы, рев вертолетов и грохот взрывов. Эти шумы отчасти заглушили гневливое ворчание Юльки, впервые за последнюю пару лет дорвавшейся до дедова платяного шкафа. Яростно расшвыривая стариковы одежки по кучкам – что в стирку, что в починку, что на помойку, – Маньчжурская Красавица на все корки честила мужскую составляющую семейства.
– Так что за ключ-то? – повторил дотошный до занудливости Андрей Степанович.
Оглянувшись на открытую дверь, он вороватым движением долил свою кружку с дымящимся чаем водкой из стоящей перед Дедом Степой чекушки. Старик презрительно усмехнулся, взял бутылку и наполнил свою стопку, вызывающе булькая.
– Ключ-то? – повторил он, поднимая стопку. – Ну, будем здоровы!
Водка утекла в луженую глотку старого выпивохи с таким звуком, который издает раковина, засасывая мыльную воду.
– Хороший это ключик, ценный. Дорогого стоит, – занюхав выпивку кусочком сыра, громко объявил дед.
– Точно, его можно сдать в пункт приема цветных металлов! – крикнул, не отрываясь от компьютерного побоища, молодой нахал Степка. – Граммов на триста потянет финтифлюшка!
– Сам ты финтифлюшка! – обиделся дед. – Это ключ к замку, который запирает сокровище!
– Нашу мамочку? – съязвил неугомонный Степка.
Андрей Степанович противно хихикнул.
– Настоящее сокровище! – возвысил голос Дед Степа. – Чисто клад!
После этого заявления стрельба прекратилась, словно виртуальные противники вдруг заключили перемирие. На пороге кухни возник явно заинтересованный Степка.
– Какое сокровище, дед? – недоверчиво спросил он.
– Вот такое! – старик нарисовал руками в воздухе нечто обширное, как аэростат.
Судя по этому широкому жесту, сокровище было очень большим или же очень ценным. Степка и Андрей Степанович переглянулись. В силу различия характеров они крайне редко выступали единым фронтом, но тут оба почувствовали необходимость объединиться. Дед Степа не имел обыкновения завираться, зато маялся склерозом и вполне мог утаить от семейства некую важную информацию.
– Колись, старец! Что за сокровище и где оно лежит? – прямолинейный Степка подсел к столу и сходу наполнил дедову стопку остатками водки.
Не столь решительный, но смышленый папенька наглеца вскочил с табуретки и зайчиком метнулся в гостиную, к мебельной стенке, одна из закрывающихся полочек которой носила гордое звание бара.
– А ну, положь коньяк! – рявкнула бдительная Юлька, выпрыгивая из дедовой комнаты со щеткой в руке.
– Цыц! – замирая от собственной храбрости, высоким голосом истерично выкрикнул Андрей Степанович. – Молчи, баба! Так надо!
Маньчжурская Красавица от удивления потеряла дар речи и только оторопело хлопала ресничками вслед расхрабрившемуся мужу. А тот не только уволок с собой коньяк, но и плотно прикрыл дверь в кухню и даже запер ее изнутри на шпингалет!
С трудом преодолевая провалы в памяти рассказчика и его растущее нежелание повествовать о делах давно минувших дней, Степка при молчаливом пособничестве Андрея Степановича с гестаповским натиском вытряхивал из деда ценную информацию.
Закончив допрос, пыточных дел мастера вышли на балкон покурить и там обменялись своими впечатлениями.
– По-моему, вся эта история с сокровищем – хрень собачья! – заявил грубый Степка.
– Бред воспаленного сознания склеротика-маразматика, – подтвердил Андрей Степанович.
И оба совершенно одинаково подумали про себя: «Золотая жила! Дураком буду, если не копну!»
Глава 1
Понедельник
Ремонт с осложнением
Квартира, которую мы купили, потенциально была весьма неплохой: уютные комнаты, высокие потолки, широкие коридоры, просторные кладовки и антресоли, такие вместительные, что в них можно было бы захоронить роту горных стрелков вместе с парой кубов снега. Мысль о массовых захоронениях пришла мне в голову, когда выяснилось, что под дощатым полом наших новых апартаментов – восемьдесят сантиметров пустоты!
– Доски лежат на лагах, лаги – на стальных швеллерах, швеллера на кирпичных колоннах, а колонны стоят прямо на фундаменте, – поведал мне плотник, которого я привела для консультации. – В кухне и в дальней комнате у вас полы, почитай, новые, лет восемь назад перестилались, а вот в прихожей, в коридоре и в гостиной – еще родные.
– Кому родные? – тупо переспросила я, замороченная упоминаниями неведомых мне швеллеров и лаг.
– Дому родные! – с удовольствием пояснил плотник. – Как положили их в одна тысяча сорок девятом году, так и лежат.
– В том-то и дело, что не так они лежат, – угрюмо возразила я. – Они трещат и проваливаются!
– Это они опустились на примыкании, – важно кивнул специалист по полам. – Поднимем!
– Это она засорилась, – сказали сантехники, обследовав страдающую запорами канализацию. – Перемонтируем!
– Это они зашлаковались и проржавели, – объявил водопроводчик, осмотрев трубы, мучимые хроническим недержанием. – Заменим!
– Это они сели, – поставил диагноз окантованным трещинами потолкам штукатур. – Заделаем!
Тоскливо подсчитав, сколько денег и времени уйдет на то, чтобы поднять, перемонтировать, заменить и заделать, я попросила у директора своей родной телекомпании экстренный отпуск и материальную помощь. Отпуск мне дали, а деньги – нет.
– Деньги – это не проблема, мы тебе дадим, сколько нужно, – утешила меня Ирка.
– Только я не смогу быстро отдать, – предупредила я, ожесточенно черкая в блокноте.
Под сакраментальным заголовком «Расходы на ремонт» в блокноте уже выстроилась целая башня строчек, завершающихся цифрами. Я уже оплатила новую сантехнику, уйму пластиковых труб и всяческих водопроводных прибамбасов, газовую плиту, водонагреватель, цемент, песок и кафельную плитку. Все это добро пока лежало в кухне. В ванной, под полом которой предстояло смонтировать новые системы водопровода и канализации, дюжие парни-разнорабочие задешево взломали бетонную стяжку. Теперь санузел имел такой вид, будто там прошел атомный ледокол или взорвалась не менее как атомная бомба.
Всю мебель и вещи, сложив их в три этажа, я затолкала в одну комнату. Сама устроилась на детском диванчике, электрочайник, микроволновку и компьютер пристроила рядом на широком подоконнике, шестнадцатилитровую бутыль с питьевой водой поместила в кладовку, а сумку с сухим пайком засунула под диван.
– Переселяйся к нам! – предложила Ирка, заглянувшая посмотреть, как я живу в условиях, приближенных к боевым. – Гостевая комната всегда в твоем полном распоряжении, а компьютер я тебе свой дам.
Диван не позволял открыть дверь в комнату полностью, и моя крупногабаритная подруга вынуждена была осматривать мою захламленную нору с порога.
– Не могу я переселиться к вам, – с сожалением отказалась я. – Мне нужно быть тут и командовать ремонтом, иначе процесс затянется, а у меня всего неделя отпуска.
– Как знаешь, – вздохнула Ирка. – Но если тебе понадобится какая-нибудь помощь, ты только свистни!
Свистнуть подмогу пришлось уже на следующий день. Правда, экстренный вызов помощи не имел прямой связи с ремонтом. Подталкиваемый мною, этот процесс шел своим чередом и обещал вот-вот перейти из стадии разрушения в стадию созидания.
Обещания исходили, в первую очередь, из уст РЭПовского плотника Ивана Трофимовича, юркого мужичка лет пятидесяти. С общения с этим милейшим человеком началось утро моего первого отпускного дня.
Продрав глаза и наскоро глотнув чайку с печеньем, я побежала в РЭП, там нежно взяла Ивана Трофимовича за отвороты уютной плюшевой курточки в стиле Папы Карло и эротичным голосом удава Каа спросила: когда же мой дорогой плотник сольется в творческом экстазе с не менее дорогими мне новыми досками? Когда, о когда же начнется моя новая половая жизнь – в смысле, будут сделаны мои новые полы?
– Нынче и зачнем, – бодро ответил мне вожделенный плотник. – Ты, Елена, пока доски купи, а мне давай ключ, я сниму пару старых досок и попробую поднять полы домкратом.
– Ладушки! – столь же бодро ответила я.
И немедленно побежала покупать затребованные доски, на ходу повторяя, чтобы не забыть, наказ плотника: «Купить три шестиметровых или шесть трехметровых сорокопяток, а если будут только шестидесятки, то попросить пропустить их через станок». Для меня лично это звучало, как фраза на иностранном языке.
Ключ для Ивана Трофимовича, а также для сантехников-водопроводчиков, тоже обещавших приступить к работе сегодня, я оставила у соседки бабы Глаши. Я бы, честно говоря, и свой ключ с удовольствием где-нибудь оставляла, не таскала бы с собой. Ключик нам достался, можно сказать, антикварный, годков ему было не менее пятидесяти!
Ключом отпирался замок, который был врезан в дверь еще на стадии сдачи этого жилого объекта, а его я лично готова была причислить к памятникам старины. С тех пор ни замок, ни дверь не менялись. Они были, как сказал бы плотник Иван Трофимович, «родными» дому-сталинке. Насколько я поняла, у старушки, которая продала нам квартиру, не было ни желания, ни возможности менять в своем жилище что-либо, хотя бы дверной замок.
Сухонькая, как листок из гербария, старушка Зоя Алексеевна была инвалидом. По дому она передвигалась исключительно в кресле-каталке – этим, в частности, объяснялись отсутствие в квартире порожков и нестандартная ширина дверных проемов, с которых сняли наличники. Также для удобства бабушки были необычно низко опущены электрические розетки, выключатели и дверные ручки, но все эти нехитрые усовершенствования были сделаны еще в ту пору, когда вместе с Зоей Алексеевной проживала ее племянница Люда. Своих детей у старушки то ли вовсе не было, то ли они умерли еще в раннем детстве. Бабушка Зоя говорила еще что-то о том, что она трагически потеряла какую-то Марфушеньку, но мне было неловко расспрашивать. Все те три-четыре раза, когда мы встречались с Зоей Алексеевной по вопросам купли-продажи квартиры, старушка была печальна, и мне казалось, что ей достаточно самой малости, чтобы разразиться слезами.
Конечно, бабушке Зое было о чем плакать. Племянница Людмила, ухаживавшая за ней долгие годы, неожиданно скончалась, и прикованная к инвалидному креслу старушка осталась одна-одинешенька, без помощи и поддержки. Собственно, именно это и вынудило ее продать квартиру. Точнее говоря, не продать, а обменять на нашу однокомнатную с доплатой. Смысл этого обмена Зоя Алексеевна объяснила очень просто. Она решила перебраться в так называемый пансионат «Теплый дом» – муниципальный приют для одиноких стариков.
Уж не знаю, насколько этот дом теплый, но там тоже существует привилегированный класс: это те старики, которые сдали принадлежащие им персональные квартиры в обмен на пожизненное проживание в приюте. Им администрация «Теплого дома» предоставляет не место в стариковском общежитии, а отдельные комнаты со всеми удобствами, вроде малогабаритных квартирок.
– Там вполне уютно, прилично кормят, обслуживают, есть телевизор и телефон, приносят свежие газеты, рядом другие люди, и постоянно дежурит врач. Что еще нужно такой старой развалине, как я? – с печальной улыбкой сказала нам Зоя Алексеевна.
Правда, несмотря на все плюсы приютской жизни, старушка все-таки позаботилась о том, чтобы после переселения на все готовое в «Теплый дом» у нее остались и собственные средства: деньги, которые мы ей заплатили, компенсируя разницу в стоимости наших квартир, бабушка Зоя положила на счет в банке.
– Мало ли что! – мудро сказала она. – Я-то знаю, как быстро и ужасно может измениться к худшему жизнь, казавшаяся хорошо налаженной!
Я не стала спрашивать бабушку, какой такой печальный жизненный опыт научил ее столь похвальной предусмотрительности. У меня в тот момент хватало своих забот.
Перебравшись в новые апартаменты, мы с Коляном не стали менять ключ, потому что планировали сразу по окончании ремонта поставить новую стальную дверь. А пока ключ у нас был один-единственный, бывшая владелица квартиры передала мне его из рук в руки, смахнув слезу. Я тоже готова была расплакаться, ибо предвидела, что у слесаря возникнут проблемы с подборкой подходящей заготовки для изготовления дубликата нашего ключа. Эта полезная вещица была размером с флейту-пикколо и здорово смахивала на золотой ключик, каким его изображают иллюстраторы сказки про Буратино.
– Д-да, – озадаченно сказал слесарь, повертев в руках этот шедевр работы старых мастеров, принесенный ему Коляном. – Раритет!
Дубликат, однако, мы получили. К сожалению, провожая мужа в командировку, я не додумалась экспроприировать его ключ, поэтому пришлось и мне бежать к слесарю с просьбой сделать еще один дубликат. Мастер крякнул, взял с меня двойную цену, но заказ выполнил. Теперь я берегла свой золотой ключик как зеницу ока. Впрочем, и баба Глаша хранила мое золото так же надежно, как Форт Нокс.
Со своей пожилой соседкой я познакомилась в первый же день после переезда. Избежать знакомства было невозможно: баба Глаша оказалась поразительно общительна. У меня сложилось впечатление, что она лет сорок назад устроила у дверного глазка в прихожей наблюдательный пункт и с тех самых пор дни напролет присматривается и прислушивается к тому, что происходит в доме и окрест него, проясняя для себя обстановку периодическими короткими вылазками.
Едва я подхожу к своей двери – любопытная бабушка уж тут как тут с вопросами: «Как дела, Лена?», «Кто у тебя стучит, Лена?» и «Лена, что за мужик поволок на помойку кусок трубы?» И я вежливо отвечаю, что дела плохи, стучит электрик, меняющий проводку, а кривой кусок проржавевшей трубы поволок на помойку вредный дядька из Горгаза, настаивающий на приобретении мной какой-то загадочной «гофры», без которой, по его словам, немыслима правильная организация работы новой водонагревательной колонки. Баба Глаша внимательно меня слушает и иногда дает полезные советы, вроде: «Плиточнику Ваське денег вперед не давай, а не то он запьет и про работу забудет!»
– Давай приметы сантехников, – деловито сказала старушка, повесив мой ключ на гвоздик в прихожей. – Плотника-то я знаю.
Я уже настроилась бежать на лесоторговую базу, но в связи с просьбой соседки вынуждена была притормозить. Чтобы вспомнить, как выглядели мои сантехники, нужно было сосредоточиться. Самой яркой приметой ангажированных мной мастеров я назвала бы полумертвый автомобиль «Нива», причудливо декорированный разнообразным специфическим добром. С крыши машины свисала связка тонких белых труб, какие-то серые кривые колена высовывались из окон, на заднем сиденье громоздились железки, а под лобовым стеклом висела гирлянда симпатичных желтеньких гаек.
– Приметы сантехников? – озадаченно повторила я. – Ну… Их двое. Зовут Сергей и Виталий. Виталий помоложе, а Сергей постарше. Виталий повыше, а Сергей пониже. Виталий с проплешинкой…
– А Сергей – совсем лысый? – предположила старушка, продолжив логическую цепочку.
– Почему – лысый? Наоборот, с волосами, – я еще немного подумала. – А, баба Глаша! Я же им дала свою визитную карточку с телефонами, так пусть они ее вам покажут вместо пропуска!
Решив таким образом проблему идентификации личностей сантехников, я хотела бежать по делам, но тут в квартире за уже запертой дверью настойчиво запел телефон.
– Тебя, небось? – кивнула на дверь баба Глаша.
Я пожала плечами – мол, кого же еще! Признаться, я бы предпочла проигнорировать звонок, потому что уже настроилась на бурную деятельность и не хотела притормаживать. Но баба Глаша явно ждала, что я стремглав побегу к телефону, и я не посмела продемонстрировать свое пренебрежение к такому важному делу, как телефонный разговор.
– Да, алло, слушаю вас! – произнесла я деловитой скороговоркой – так, чтобы звонящий понял, что я очень занята, и не вздумал рассусоливать.
Он и не рассусоливал, прямо спросил:
– Квартиру продаете?
Я подумала, что этот бесконечно опоздавший покупатель звонит не мне, а бывшей хозяйке квартиры, и потому сказала:
– Уже продали.
– Кому? – спросил Опоздавший.
– Какая вам разница? Ну, мне продали, – ответила я, надеясь, что теперь надоеда отвяжется.
– А вы квартиру продаете? – тут же спросил он.
Я подумала, что наша беседа начинает напоминать односторонний разговор живого человека с диктофонной записью, пущенной по кругу.
– С чего бы мне ее продавать? Я ее только что купила, еще даже ремонт не закончила!
– Отлично! – обрадовался мой собеседник. – Покупаю без ремонта!
– Я не продаю без ремонта!
– Ну, так я с ремонтом куплю!
– Я вообще не продаю свою квар-ртиру! – взбешенно зарычала я. – Я уже спланировала ремонт, купила кучу разных материалов и мысленно расставила мебель!
– Покупаю с мебелью! – мгновенно отреагировал на сказанное тип, которого я про себя уже окрестила идиотом.
Я глубоко вздохнула и не позволила себе нецензурно выразиться.
– Мебели еще нет, – терпеливо, по слогам, как настоящему слабоумному, попыталась объяснить я, но в ходе объяснения быстро озверела и опять сорвалась на крик: – И желания продать только что купленную квартиру у меня тоже нет! Я уже привыкла к ней! Я сроднилась с ней, как будто это часть меня самой! Как рука или нога! А я не торгую донорскими органами! Эта квартира мне дорога!
