Читать книгу: «Прости грехи наши… Книга первая», страница 3
– Ты к Крушининой, милок?
Василий вздрогнул и обернулся на дверь, в которую столько раз пытался напрасно войти.
Маленькое личико старушки по всей вероятности было обращено к нему.
– Да, – настороженно ответил мужчина.
– Поди-ка сюда, – ласково позвала старуха, будто баба-яга, готовящая ловушку для своей новой жертвы.
– Что случилось? – сдвинул густые и, казалось совсем неуместно рыжие брови Василий.
– Докторша, милый, с тобой переговорить хочет. Обожди ее маленько, вот, тут, – и показала на распахнутую дверь.
– Что произошло? Что-нибудь с женой? – перепугался Васька.
– Я человек маленький, – жалобно простонала бабка, – Откуда мне знать, сынок. Сейчас, доктор, Зинаида Прокопьевна, придет и все расскажет по порядку.
– Тогда, я лучше здесь постою на улице, – отказался от приглашения Васька.
– Как, знаешь, сынок, – не противилась старуха, – Она, вот-вот, должна подойти…
Зинаида Прокопьевна шагала мелким, но уверенным шагом. Тридцать лет она шагала так и, казалось, никакая сила не могла изменить этот маршрут. Маршрут, ставший ее судьбой.
Поначалу она допоздна засиживалась на дежурствах, чтобы отвлечься от черных мыслей, не дать заполонить свою осиротевшую душу завистью и злобой. Она боялась зависти.
«Почему, именно ее счастье должно было быть принесено в жертву?», – часто думала женщина длинными, молчаливыми вечерами. Она, так была молода. Ей тоже хотелось любить и быть любимой!
Война… Ее горечь растворилась в стольких человеческих судьбах! И Зинаида Прокопьевна чувствовала нестерпимую обиду, почему люди находили в себе силы радоваться дальше, устраивать свою жизнь, снова любить, пусть и других уже… могли, а она – нет.
Их прощальный поцелуй был торопливым и горьким. В нем не было трепета и предчувствия скорых встреч, потому, что они уже тогда знали, что могут больше никогда не увидеться… Однако она упрямо ждала.
Спустя годы, Зинаида Прокопьевна, заглядывая в зеркало, мысленно представляла его рядом с собой, юного, с едва пробившимися усами.… Представляла и улыбалась, вспоминая, как он дергал ее за косички, дразнил, а потом, вдруг, подрался с дворовыми мальчишками из-за нее и признался в любви. Как женщина плакала после! Это истязание длилось всю жизнь.
А, когда в очередной раз, Зинаида Прокопьевна возобновила в памяти дорогой образ, то поняла, что рядом с ним она просто старуха! Она не могла его нафантазировать, таким же, как сама, она просто не знала, какой он был бы, сейчас!
Я слишком стара для тебя…, – сказала как-то она и первый раз не заплакала. У женщины появилась другая страсть – работа.
«Поздняя любовь…», – горько шутила сама с собой Зинаида Прокопьевна. Все эти годы она боролась за чужое счастье, изведать которое самой не пришлось. Почти каждый день она держала в своих уже не молодых руках крохотные созданьица, и она гордилась, чтобы, там не сплетничали про нее, что именно ее руки, первыми приняли маленьких человечков в этом мире.
Женщине, любившей самой до отречения, были не понятны опасения Анны. «Настоящая любовь», – считала она, – «Победит все!».
Сухонький кулачок ее заерзал по карману давно вышедшего из моды, но все еще аккуратного пальто, когда около приемной врач заметила большую фигуру.
Золотистые волосы, выбившиеся из-под сдвинутой на бок шапки, сразу выдавали ожидавшего – муж Анны. Женщине, почему-то вспомнилась история с тюльпанами. С первого взгляда было видно, супруг ее пациентки меньше всего походил на чувствительную натуру.
Зинаида Прокопьевна была уверена: «Этот человек любит Анну. Иначе, как можно объяснить сантименты с цветами? И как, после всего она, Анна, может не доверять ему?», – размышляла сама с собой, Зинаида Прокопьевна и одновременно злилась на неграмотность своих подчиненных. Доктор точно знала: в произошедшем, не было ничьей вины, но виноватой, как всегда считала себя.
«Ах, Господи, может, все из-за этих дурацких цветов?», – злилась на себя докторша, – «Или из-за того, что не сумела выполнить просьбу Анны…».
– Здравствуйте! – разом разогнала она свои навязчивые мысли, – Если не ошибаюсь, Крушинин Василий Ильич?
– Да, – растерялся Василий. Эту по-старомодному интеллигентную старуху он видел впервые.
– Меня зовут Зинаида Прокопьевна. Я врач вашей жены.
– Да, да, конечно, – спохватился Василий, – Как она? Мне сказали, вы хотели поговорить…
– У нас получилось уличное знакомство, однако разговор предстоит серьезный, поэтому я попрошу вас пройти вместе со мной.
Василий насторожился и молча, зашагал за докторшей, готовясь услышать что-то не хорошее.
Она привела его в маленькую комнатку. Такую маленькую, что разместиться его могучему телу было почти негде. Он прижался к полуразрушенному бумагами шкафу.
Врач отлучилась ненадолго и появилась вновь, уже в халате, строгая, совсем не похожая на ту уличную дореволюционную старушку. Белая и какая-то прохладная, она будто бы принесла с собой снова зиму.
– Ну, что ж, – сказала она, – Разговор у нас с вами будет не из легких…, – голос у Зинаиды Прокопьевны был сильным и повелительным.
«Прямо хозяйка медной горы», – подумал Василий.
– Так, что же все-таки произошло? – не выдержал мужчина и не узнал собственного голоса, который показался ему серым и невзрачным. Он шумно сглотнул слюну, выдавая одолевавшее его волнение.
– Всю свою жизнь, – начала доктор, – Я посвятила работе. И, как у всех, каждый день приносил мне свои радости и огорчения. Сколько счастливых глаз я видела в этих стенах! Но признаюсь вам откровенно, я не запомнила их. Однако, до сих пор, поверьте в искренность моих слов, Василий Ильич, – врач глянула на него сквозь стекла очков, маленькими острыми глазками, – Мне не забыть лица отчаявшихся, подавленных горем людей…, – она умолкла на мгновение, и в это мгновение, Василий понял, что случилось что-то страшное и не поправимое. – Я помню их всех, – продолжила Зинаида Прокопьевна, – И вовсе не потому, что их было не много. Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно. Людское горе не безразлично мне, для меня – это тоже трагедия, потому, что я оказалась бессильна помочь им…, – врач опустила глаза, – И вам тоже…
– Что с Анной? – заорал, как полоумный Василий, – Что с ней?! – вскочил он с места и задел какие-то бумаги. Несколько листков прокружились в воздухе и медленно осели на полу.
– С вашей женой уже все в порядке, – поспешила успокоить его врач, Но вот ребенок…, – она снова умолкла, – Ребенка спасти не удалось…. Я уверяю: мы сделали все возможное, – сказала Зинаида Прокопьевна.
Василий даже не мог предположить, до конца поверить в происходящее. Он, как рыба хватанул ртом воздух и, только, это, казалось, спасло его.
– Но…, – подался мужчина вперед, – Должно быть здесь ошибка, мне сказали, что у меня родился сын. Еще недавно…
Врач перебила его.
– Мальчик прожил пять суток. Мы надеялись…, – попыталась объяснить она, – Но ребенок оказался слишком слаб. Врожденная патология не давала почти никаких шансов. К тому же, роды протекали тяжело. У вашей жены лишь недавно нормализовалась температура, – Зинаида Прокопьевна осмелилась посмотреть на Василия, – Я повторяю: мы сделали все, что было в наших силах…
– Как же так! – закричал тот, – Но ведь мой сын погиб…
– Это большое горе, понимаю…, – вздохнула докторша, – Но все могло быть гораздо хуже.
Ничего не понимающий Василий, ошарашено уставился на белый призрак в очках.
– Известие о смерти ребенка для вашей жены, чуть не обернулось новой трагедией, – добивала остатки его самообладания врач, – Если бы наша акушерка не успела вовремя, Анна выпрыгнула бы от отчаяния из окна. В моей практике такие случаи не встречались раньше, но в акушерстве есть такой термин, как «послеродовый психоз»…
– Что? – грубо перебил ее Василий. Он начал задыхаться в этой тесной душной комнатенке, – Да, что у вас тут творится?! – заорал он во всю мощь своего горла, – И тогда бы, – сверкнул мужчина красными от горя и слез глазами, – Вы тоже бы мне доложили, что сделали все возможное?!
Самое странное, что, несмотря на страшную вероятность потерять Анну, он совсем забыл о жене в эти роковые минуты, когда услышал, что мечта его жизни, долгожданный наследник, сын умер…. Через какую пропасть перешагнула она, Анна?!
Судьба нанесла неожиданный удар по самому больному ранимому участку его души. Василий уронил свою рыжую кудлатую голову между колен и зарыдал, как дитя:
– Я даже не видел его ни разу…
Зинаида Прокопьевна дотронулась до его плеча, такого могучего и крепкого, что на мгновение испугалась этой силы.
– Мне искренне жаль, – тихо произнесла женщина.
– Это вы, вы во всем виноваты! – стряхнул он ее руку. Обильные слезы потекли по его щекам.
– Можете ругать меня, кричать, если вам от этого легче, – согласилась докторша, – Но умоляю вас, Василий Ильич, будьте сдержаннее при жене. Пощадите ее чувства! Анна еще не до конца окрепла, – с какой-то излишней заботливостью попросила врач, – Видимо ребенок для нее был особенно желанным…
– А для меня разве нет?! – рассердился, вдруг, мужчина, – Почему вы все время говорите о ней?
Врач удивленно посмотрела на мужчину. Его слова оказались неожиданными.
– Ваша жена могла погибнуть! Неужели вам, до сих пор, не ясно? – возмущенно прозвенел голос Зинаиды Прокопьевны, – Поэтому, я прошу, если вы действительно дорожите Анной, будьте терпимы к ее страданиям, даже, если для этого вам приодеться забыть о собственной боли…
Василий ее не слышал. Он устремил свои голубые глаза в безликую белую стену.
«В жизни, – подумал он, – Все уравновешенно, и столько счастья одному ему, видимо пришлось по какой-то глупой, ужасной ошибке. И, теперь, приходиться расплачиваться за все сразу, возвращать то, что ему не должно принадлежать…».
Чувство, что он потерял, не только, сына, но и жену преследовало его расстроенный несчастьем разум. Докторша, так заботилась о душевном покое жены, но ему все больше, казалось, что именно она, Анна, была виновата во всем случившемся, хотя и не представлял как. «Виновата и все», – грызла мужчину, будто червь яблоко, изнутри досада, оттого, что жизнь его надломилась, воздушные замки рассеялись, мечты никогда не сбудутся…. В один миг и навсегда.
Прикрыв заплаканные глаза ладонью, он встал и, пошатываясь, направился к двери.
– Я еще не все вам сказала, – остановила его врач.
– Что еще? – не отрывая рук от лица, с трудом выдавил из себя Василий.
Понимая всю важность продолжения разговора, Зинаида Прокопьевна собралась с духом.
– Видите ли, – волнуясь, начала она, – Возраст вашей жены…
Освободив лицо, мужчина, в который раз придавил врачиху взглядом.
– Я хотела сказать, просто, что возраст вашей жены уже не юный, – закашлялась та, что-то сжало ей горло, – Поймите правильно, в акушерстве есть свои понятия, – торопливо объяснила женщина, – В силу медицинских причин, возможности родить у Анны, к сожалению больше не будет…
Повисла долгая пауза. Зинаида Прокопьевна ждала реакции Василия, но мужчина молчал.
– Я считаю, вы должны об этом знать, – сказала она, – Так, как скоро вам предстоит принять важное решение.
Жилка на щеке Василия задергалась. Он напрасно пытался стряхнуть не существующую соринку. Слушать приговор о собственном уничтожении было ужасно.
– Теперь, все? – злобным шепотом спросил он, едва сдерживая нарастающую ярость.
Врач, вдруг, поняла, насколько Анна оказалась права: этот человек не пощадит никого и себя, в том числе, но в тоже время она осознавала, что иначе поступить не могла.
– Нет, не все, – стальным тоном произнесла Зинаида Прокопьевна, и в свою очередь спросила Василия, – Вы спешите? Я не задержу вас надолго, – она окинула мужчину взглядом снизу вверх, хотя была гораздо ниже ростом, словно княгиня холопа.
Василий невольно вздрогнул.
– Ваша жена решила усыновить брошенного ребенка.
Усыновить? – переспросил бесконечно удивленный Васька. Мир вокруг него, казалось, перевернулся.
– Да, мальчика. Он родился в тот же день, что и ваш погибший сын. Так уж, вышло, что его мать оказалась легкомысленной особой, однако ребенок абсолютно здоров, и решение Анны лично я одобряю. Она необыкновенно добрая женщина.
– Усыновить?! – снова повторил свистящим голосом Василий, – Так вот, значит, как ей был дорого наш родной сын, – начал размышлять он вслух, – Вот, как она заботилась о нем…
– Вы несете абсолютную чушь! – не сдержалась и закричала Зинаида Прокопьевна, но тут, же взяла себя в руки, – Уж кто-кто, но Анна, ни в чем не может быть виновата. Она пострадавшая сторона… И на вашем месте надо радоваться, что Бог посылает вам этого сироту!
Захлестнувшее Василия отчаяние в первый миг, отступило, он сник, припал разгоряченным телом к стене: «Сына нет, Анна тоже, казалась, далекой и чужой.… Почему все это случилось именно с ним?», – бесконечно вертелось в его воспаленном мозгу.
Зинаида Прокопьевна разочарованно вздохнула. Алые тюльпаны, теперь, казались, ей каким-то кощунством на фоне этой бесчувственности и жестокости. Она ошиблась: любовь не смогла перебороть необузданный характер Василия, его первобытный мужской эгоизм, звериный инстинкт, жаждущий продолжения себя неповторимого…
Она продолжала.
– Вы согласны с решением жены забрать малыша?
Василий молчал.
– Вы слышите меня, Василий Ильич? Понимаете, о чем я говорю? – посмотрела она на подавленного горем мужчину.
Мне… мне…, – пытаясь совладать с пересохшим языком, – Надо подумать, – выдохнул Василий.
– Конечно, – согласилась Зинаида Прокопьевна, – Но завтра в два часа дня я выписываю Крушинину. Будьте добры к этому времени принять решение! – она встала, – Вы, кажется, торопились, я вас больше не задерживаю. Но все-таки позвольте дать вам совет на прощание. Смиритесь – это единственно правильное решение! – не дожидаясь пока он, уйдет, врач первая направилась к выходу. Туфли на высоких каблуках, не вязавшиеся с ее возрастом, звонко застучали, отдаваясь где-то внутри мужчины.
После разговора с врачом он не спал всю ночь, да и остаток дня для Василия показался сплошным сумраком. Темные мысли, как вороны, беспрерывно кружились в голове. Он не знал, что делать, как поступить.
Анна ничего не обещала ему, но надежда вместе с этой женщиной сама пришла в его дом. И вот, теперь, она, его ненаглядная, дорогая Аннушка отняла у него мечту всей жизни. Василий грезил малышом. Он являлся залогом их поздней любви. Ради ребенка мужчина готов был забыть все плохое, перечеркнуть прошлое жены и никогда не вспоминать о нем.
Бродя по городу, Василий натыкался взглядом на детские лица, и сердце начинала жечь нестерпимая боль: «Их счастье – мираж. Без детей оно – невозможно! А врач сказала, что Анна стать матерью больше не способна…».
Стиснув веки, боясь расплакаться прямо на улице, Василий плюхнулся на мокрую, еще местами, покрытую снегом скамью: «Анна, что ты натворила с нами!».
Некстати вспомнился Николай, их сосед по дому и бывший возлюбленный жены. Его колючие глазки смеялись над Василием: «Зря ты все ей прощаешь, Васька!», – будто услышал он его голос, – «Она, она виновата во всем…».
Василий вздрогнул от собственных мыслей. И тут же представил, как они вернуться с Анной в село. Одинокие с опустошенными, выжженными горем душами… Сплетни, как паутина опутают их жизнь. Змеиный шепот сударушек будет слышаться в след: «Анька-пустышка обрубила Крушининский род…».
Васька замотал неприкрытой лохматой головой: «Нет, нет, только, не это!». Такого позора Василий пережить не мог, и еще одна мысль не давала покоя Василию: несмотря на глупые подозрения, он боялся потерять Анну – единственно любимую им женщину. Жизнь без нее теряла смысл.
«Пусть будет, как она желает!» – наконец, решил он.
– Счастливый ты, Васька! Наследника домой везешь, смеялся водитель, умело управляясь с баранкой.
Василий скосил глаза на маленькое тельце, закутанное в одеяло, и тут же, будто обжегся, хотел отдернуть взгляд, однако заметив счастливое выражение лица жены, удивился и рассердился в который раз.
Анна с неподдельной любовью и нежностью, склонилась над ребенком. Чувства захлестнули мужчину. Не желая мириться с произошедшим, он ревностно не возлюбил этот сверток, мирно лежащий на коленях жены.
«Как она может, так вести себя после всего? Да, как смеет!», – думал Василий, сдерживая закипающую внутри себя злость. Ощущение, что во всем виновата именно Анна, укреплялось в нем все сильнее.
Словно почувствовав не доброе отношение к себе, малыш закашлялся. Женщина подняла кружевной уголок и шофер, не унимаясь, воскликнул:
–Ну, вылитый ты, Василий! Такой же рыжий!
Будто в знак согласия младенец чихнул, а Анна, улыбаясь, проговорила:
– Он и, правда, похож на тебя, Вася…
Василий, едва скрывая, свой клокочущий гнев, криво усмехнулся.
– Еще бы…
– Гостей принимаете?! – распахнув настежь дверь, с порога спросил Прохор.
Дарья, суховатая женщина – мать Василия, стирала, склонившись над тазом. Заметив его, она вытерла руки о фартук и крикнула:
– Заходи, раз пришел. Да, дверь-то прикрой, чай не лето еще…
Прохор неуверенно шагнул в комнату.
– Здорово, Дарья, – прокашлявшись, поприветствовал он, – Бог в помощь!
– Спасибо, Прохор, – ответила женщина, – С чем пожаловал?
– Так это…, – замялся тот, и, что-то сообразив, полез за пазуху. Дрожащими руками он бережно достал оттуда запотевшую бутылку.
– Кликни-ка Василия, хозяйка, – сказал после всего он.
– И охота тебе, Прохор, по дворам шастать, – покачала головой Дарья, – Ведь, знаешь же, не пьет он…
– Зря ворчишь, хозяюшка. Такое дело не обмыть грешно. Первенец, да еще сын! Говорю тебе точно, зови своего золотого!
– Вася! – крикнула Дарья, чтобы скорее закончить пустой разговор, – Поди-ка сюда!
Василий неохотно вышел из горницы.
– А, это ты, дядька Прохор, – проговорил сонным голосом мужчина, и заметил в руках пришедшего поллитровку.
– Ты, что дрыгнешь что ли, рыжий бес?! Сына обмывать думаешь?
Васька к удивлению матери промолчал.
Видя, такое дело, Прохор взял инициативу в свои руки и скомандовал:
– Ну-ка, Дарья, сообрази нам что-нибудь на стол! Да, виновницу, Анну, кликни.
– Нельзя ей! – замахала руками женщина.
– Молоко, что ли прокиснет, – засмеялся Прохор, оголяя свои желтые от курева и возраста зубы.
– Ну, тебя, баламут, – отмахнулась от него Дарья, как от навязчивой мухи, – Не молоденький, пора бы уже и за ум браться.
Мужчина сел за стол с Василием.
– А ты, что ж, Дарья, как не своя…, – пригласил ее Прохор.
– Поздно мне уже начинать пить-то, – отозвалась женщина и глянула на сына. Подавленное настроение Василия тревожило ее.
– Неужели? – захохотал, ни о чем не подозревающий гость, – А мы вроде ровесники с тобой! Да, ну, ладно…, – угомонился он, наконец, – Нам больше достанется. Правда, Васька? – подмигнул он тому, но тоже заметив не веселый взгляд последнего, спросил, – Какой-то ты смурной, Василий. Ай, чем не угодила жена?
Василий ничего не ответил. Он отвернулся, глядя на улицу, будто, там был ответ.
По размытой, талой тропинке шагал Никола. Он тоже покосился на Крушининские окна и столкнулся взглядом с Василием. Глаза мужчины вспыхнули не добрым огнем: «Ну, Анька», – шевельнулось запоздалая ревность внутри, – «Не жди пощады…».
– Кого ты там увидел? – снова спросил Прохор, и, зная, что ответа не будет, сам потянулся к окну.
– О, Никола! Стукни в стекло, Василий, – предложил мужчина нахмурившемуся хозяину, – Пусть присоединяется.
– Нечего ему здесь делать! – грубо оборвал гостя Васька, – Пусть дальше топает…
Заподозрив не ладное, Прохор сказал:
– Не о том ты думаешь, Васька, не о том…, – покачал он головой, – На, выпей лучше, – и налил ему полный стакан самогона.
Василий заглянул в мутное содержимое стакана и увидел, там свое искаженное отражение. Мысль о том, что это выплаканные им слезы за последние два дня, окончательно добила мужчину.
За стеной пронзительно крикнул ребенок. Василий вздрогнул от неожиданности, с которой должен был, теперь, мириться. Он поднял граненое стекло непослушными пальцами и залпом выпил. Горечь, обжигая внутренности, не спеша растекалась по организму, не сумев, однако затушить и успокоить его душевную боль. Присохшие слезы, вдруг, прорвались наружу, и быстро пьянеющий Василий сам взялся неуверенной рукой за бутылку, и, не слушая уговоров матери, налил себе еще. Смутно представляя, что делает, он хотел отгородиться от окружающего мира, от непоправимой действительности.
Ощущая текущую по щекам влагу, Василий неожиданно почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Развернув свое богатырское тело, он вскрикнул от ужаса. До безобразия некрасивая, хищная старуха смеялась над ним.
– Ты кто? Кто ты? – пытался схватить он ее.
– Судьба твоя, Василий Ильич! – хохотала ведьма, – Судьба, судьба…, – отдавались эхом в пьяном мозгу ее слова.
Василий толкнул ее, но тут, сквозь плотный туман, его сознание уловило голос матери.
– Вася, вставай, сынок…. Пойдем, приляжешь, Вася…, – звала она его. Ее родной голос был тихим и ласковым…
