Цитаты из книги «Безгрешность», страница 3

Новый Режим даже взял на вооружение словечки из жаргона былой республики: коллектив, чувство локтя. Как и тогда, принимается за аксиому, что возникает человек нового типа. В этом единодушны функционеры всех мастей. Их, похоже, никогда не смущало, что правящая элита у них состоит из человеческих особей старого типа - алчных, грубых, жестоких.

Страх человечества перед ядерным оружием, как ни странно, не похож на ее боязнь ссор и рвоты: чем дольше мир удерживается от того, чтобы выпустить из себя грибообразное облако, тем меньше люди боятся. Изо всей Второй мировой войны лучше помнят уничтожение евреев, даже бомбардировку Дрездена или блокаду Ленинграда, чем те два августовских удара в Японии. О климатических изменениях больше пишут за день, чем о ядерных арсеналах за год.

Восхищение давалось ему без труда

Брошенные жены, пожалуй, самые общительные из источников, самые откровенные.

Она отталкивала тех, кого к ней тянуло, своей моральной бескомпромиссностью и чувством превосходства, которое очень часто составляет тайную основу застенчивости.

Любой суицид - подмена некоего убийства, которое самоубийца способен совершить лишь символически; каждое самоубийство - несостоявшееся убийство.

- Мы слишком верим в технологию, вот в чем беда. Полагаемся на системы безопасности для боеголовок, а о человеческой стороне дела думать не хотим, потому что технические проблемы проще, а человеческие трудны. С этим сейчас столкнулась вся страна.

Непросто было стать человеком, которого не тяготит одиночество субботними вечерами, но я им стала, я проделала эту работу, и теперь нечто во мне жалеет, что я пошла на эту вечеринку. Нечто во мне хочет, чтобы вас тут не было.

Не надо думать, что я не знал, во что ввязываюсь, или что не делал попыток этого избежать. Три дня на протяжении лунного месяца мы были парочкой наркоманов, ловящих наичистейший кайф на свете, но остальные 25 дней мне надо было как-то справляться с её настроениями, со сценами, которые она устраивала, с её сверхчувствительностью, с её суждениями, с её ранимостью. Мы редко по-настоящему ссорились или спорили; чаще это был нескончаемый анализ того, как я или кто-либо другой нехорошо с ней обошелся. Вся моя личность стала перестраиваться ради защиты её спокойствия и моей самозащиты от её упреков.

"Есть ли что-нибудь столь же сладко-экзистенциальное, как в три часа ночи идти ради секса по самым пустынным улицам на свете?"