Цитаты из книги «Стоунер», страница 4
"Она (война) не только губит тысячи или сотни тысяч молодых мужчин. Она губит что-то в самом народе, и восстановить это потом невозможно. И если войн, через которые прошел народ, слишком много, в итоге остается только грубое животное. Первобытное существо, которое мы — вы, я и другие, подобные нам, — пытались поднять из жижи, где оно барахталось... От филолога нельзя требовать, чтобы он своими руками рушил постройку, которую обязался всю жизнь возводить."
Ему было сорок два года, и впереди он не видел ничего, что обещало бы радость, а позади почти ничего, памятью о чем он бы дорожил.
-----------------------
На сорок третьем году жизни Уильям Стоунер узнал то, что многим становится известно гораздо раньше: что человек, каким ты его полюбил, не равняется человеку, каким ты его будешь любить в итоге, что любовь – не цель, а процесс, посредством которого человек пытается познать человека.
-----------------------
В ранней юности Стоунер представлял себе любовь как некое абсолютное состояние бытия, доступное тем, кому улыбнулась судьба; повзрослев, он стал думать о ней как о небесах ложной религии, на которые разумный человек может взирать либо с добродушным неверием, либо с мягко-фамильярным презрением, либо со смущением и ностальгической печалью. Ныне, в среднем возрасте, он начал понимать, что любовь – и не божественная благодать, и не иллюзия; он увидел в ней человеческий акт становления, состояние, которое поминутно и день ото дня творят и совершенствуют воля, ум и сердце.
-----------------------
Какими благовоспитанными мы себе кажемся, когда нет повода быть неблаговоспитанными!
------------------------
– Любовь и книги, – сказала однажды Кэтрин. – Что еще нужно?
-----------------------
– Билл, если я скажу: "Пусть даже у нас ничего больше не будет, у нас с тобой была эта неделя", это очень по-девчачьи прозвучит?
----------------------
... он был ей благодарен, что она его не предупредила и не попыталась прощальной запиской высказать то, что высказать невозможно.
----------------------
И Стоунеру мало-помалу стало ясно, что она сказала правду, что она почти счастлива в своем отчаянии; что она будет и дальше тихо проживать дни, понемножку увеличивая дозы, что год за годом она будет постепенно притуплять свои чувства, чтобы не ощущать небытия, которым стала ее жизнь. Он был рад, что у нее есть хотя бы это; он был рад, что она пьет.
Как все любящие, они много говорили друг другу и о себе: словно бы надеялись благодаря этому понять мир, сделавший их любовь возможной.
Он знал — причем знал, думалось ему, с очень ранних пор, — что она из тех редких и неизменно привлекательных душ, чья внутренняя организация столь хрупка, что они не могут реализовать себя без заботливой, теплой поддержки. Чуждые миру, они вынуждены обитать там, где не могут чувствовать себя дома; жаждущие нежности и тишины, они вынуждены мириться с безразличием, нечуткостью и шумом. Живя в странной и неблагоприятной среде, эта девочка не имела в себе даже той капли грубости, что нужна хоть для какой-то защиты от атакующих тебя грубых сил, и могла укрываться лишь в мягком молчании, в потерянность, в умаленности.
Она тихо играла там на полу, была довольна и не требовала внимания к себе. Время от времени Уильям заговаривал с ней, и она, прекратив игру, смотрела на него завороженным и серьезным взглядом.
...он понял, что мать с отцом уже становятся чужими ему людьми, и почувствовал, что из-за этого любит их сильнее.
- Любовь и книги, - сказала однажды Кэтрин. - Что еще нужно?
Нрав у нее был тихий и приветливый, и её радостная открытость всему на свете рождала у отца благоговение и умиленную зависть.
Та была настроена оптимистически; по её словам, мистер Бостуик заверил её, что волноваться не о чем, что через несколько недель все образуется.
Три дня спустя Хорас Бостуик покончил с собой.
Ожидания, которые он связывал со своей первой книги, были осторожными и скромными.
