Читать книгу: «Свои чужие», страница 18

Эпилог

Дима

Если и может быть что-то романтичнее танца на верхней площадке Эйфелевой башни, то это только танец на верхней площадке Эйфелевой башни в самый разгар весны, когда в Париже цветут яблони.

Это была, наверное, самая дорогая сцена в фильме, потому что за аренду озера платить не надо, а взять в аренду Эйфелеву башню бесплатно уже не получится. Но, честно скажем, эта сцена стоила каждой копейки. И лучше неё для финала ничего не было.

Лена Федорович и Макар Зарецкий в роли Наташи и Артема вписались отлично. Между ними была химия, хотя, конечно, я знал, что химия бывает и посильнее. Как у меня и Полины.

– Я тебе уже говорил, что мы там танцевали лучше? – шепотом на весь зал кинотеатра спрашиваю я, склоняясь к плечу Полинки.

– Тс-с! – цыкает моя волшебная. – Варламов, ты точно в своих театрах суфлером не подрабатывал?

– Ты же знаешь, что бывало, – безмятежно откликаюсь я. – Когда я работал в тех театрах – времена были голодные, любая подработка за деньги мной воспринималась на ура.

Полина недовольно царапает мою ладонь, требуя, чтобы я перестал её отвлекать, и я ловлю её пальцы и крепче сжимаю их, извиняясь. Я уже выучил каждую сцену в этом фильме, я видел его кусками во время монтажа, но сейчас, в готовом виде, и я его вижу впервые.

И да, каждый кадр тут – свидетельство нашей пахоты, с каждым кадром связано свое воспоминание. Многие – чисто съемочные, например, воспоминание о том, как в майской, еще не прогретой озерной воде снимали одну романтическую сцену, и естественно – даже с шестого дубля удалось снять не со всех ракурсов и не так, как хотелось бы. Как актеры кутались в свои одеяла, глотали почти кипяченый бульон и матерились, потому что после того, как вернулись из Парижа – это все казалось ужасающе жестокой рутиной.

Многие воспоминания – чисто личные. Например, я, замечая синюю парижскую крышу на одном из финальных кадров, вспоминаю, как именно на ней мы с Полли сидели и встречали рассвет, завернутые в один огромный плед и с целым термосом мокко.

Или момент из начала, когда в кадре был один из домашних интерьеров съемочного блока. И помню я ту вазочку, убранную на верх стеллажа. Прекрасно помню, как Полли полезла ставить эту вазочку и упала со стремянки. Еле успел её поймать. А уж как тогда взорвался – живым не ушел никто, в том числе и наш “технический директор”, у которого стремянка была в таком дерьмовом состоянии. Досталось даже начальству, которое мне потом печально сообщило, что совершенно меня распустило. Хотя я был прав, и Кирсанов это прекрасно понимал.

Помню, как Полли тогда пришла ко мне, злющему как голодный мегаллодон, обняла со спины. Как я молчал, раздосадованный её неосторожностью, и каждую из реплик, сказанных нами тогда.

– Злишься?

– Ты могла свернуть себе шею. Конечно же, я злюсь.

Полли на это с минуту виновато помалкивала и просто отрывисто пыхтела, и от её горячего дыхания по моей спине бежали мурашки.

Я не стал ждать её извининений, они были не особо и нужны, я просто развернулся тогда, обнял её сам, крепко стискивая свою весну в руках, напоминая, что все в порядке, она – целая и невредимая, я успел, ничего не случилось.

– Будь аккуратней, родная, – шепнул тогда умоляюще, глядя в её майские глаза, – я тебя снова терять не хочу. Ни на день.

А она в ответ зажмурилась, кивнула и потянулась к моим губам, чтобы поставить еще один плюсик в мысленной летописи наших с ней поцелуев. Чтобы я снова ощутил себя еще более живым. Чтобы снова сознался, что безумно её люблю, как только оторвался от её губ. А она – тогда впервые с момента развода – мне ответила: “И я тебя тоже”.

Это была маленькая моя победа, от которой в моей груди будто взорвалось и растеклось по ребрам изнутри маленькое раскаленное солнце.

А еще это все-таки было и мое поражение – тоже. Потому что она говорила это будто с опаской, будто опасаясь, что как только я услышу это – сразу снова от неё уйду.

Хотя, разумеется, мне этого было недостаточно. Ведь я уже слышал когда-то эти слова от неё, и куда более эмоциональные, и сердце в груди уже вздрагивало от них. Но этого ведь мне всегда будет мало. Я не хочу останавливаться на паре фраз, хочу всю любовь моей весны, которую она может дать мне.

И потом, я сам живу будто во сне. Мне даже сейчас – два года спустя, как и тогда, когда мы только помирились – мне до сих пор сложно поверить, что она тут. Что она – снова моя, и что сейчас я приобниму её за плечи, и она не вспылит и не огрызнется, а опустит голову уже на мое плечо, заставляя капели в моей душе запеть громче и звонче.

Теплая моя весна, боже, столько времени утекло после нашего воссоединения, а как будто и дня не минуло. И как не мог я дышать без неё – так и не могу.

Полинка досматривает фильм до самого конца, до последней строчки титров, до последней ноты финальной песни. Кстати аудиосопровождение фильма – это отдельный повод для гордости, правда, уже не моей, но в этом фильме больше оригинальных инструментальных композиций, чем в любом другом фильме Кирсанова. И эти композиции действительно крутые.

– Ну, что, госпожа Бодлер, что вы скажете?

Когда Кирсанов говорит о фильмах, он похож не на взрослого состоявшегося человека, а на ребенка, ждущего хорошей оценки. Хотя я могу понять. Он ведь режиссер, и наличие Полли на съемочной площадке, её восторженные глаза – вот что обеспечивало Илье большую часть его творческого вдохновения. Илья умело скрывает, но в свое время он не зря настаивал, чтобы моя заветная присутствовала на съемочной площадке. Она произвела на него впечатление.

Ему и вправду хотелось вот этого, чтобы Полли в итоге растроганно улыбалась, стирая со щек слезы, и шумно сморкалась в бумажный платок. Её сложно довести до слез в жизни, она у меня ужасно сильная, и мне порой приходится напоминать ей, что вообще-то это ей не обязательно. Я – рядом. Ровно для того, чтобы ей сильной быть не приходилось.

– Мне кажется или вы себя превзошли? – тихонько выдыхает моя весна. Вообще-то нет, не кажется.

– Все мы тут прыгали выше головы, – ухмыляется Кирсанов, всем своим существом источая удовольствие, – потому что кое-кто задал нам очень высокую планку своей книгой. Нам пришлось соответствовать вам, госпожа Бодлер. Так что результат великолепный в основном благодаря вам.

– Да ну, – Полинка смущенно опускает реснички, – скажете тоже, Илья Вячеславович.

Если бы Кирсанов не был счастливо женат, если бы я не знал, что Полина для него только муза – я бы, наверное, не удержался и вызвал его на дуэль, забив на то, что те дуэли уже две сотни лет как отменили. Я просто знаю, что Полинка очаровала и его – это было заметно с первых их бесед, а сейчас, два года спустя она может кормить его с рук. Сколько кофе ими было выпито на съемочной площадке – не сосчитать.

Но нет, мне тут подозревать нечего, Илья не заходит дальше эмоциональной привязанности, да и моя девочка сейчас снова льнет к моему плечу, это компенсирует мне очень многое.

Кирсанов же, не будь дураком, уже подбивает клинья насчет другой книги.

Да, конечно, все будет зависеть от сборов. Но мы сейчас в успехе почти уверены, а впереди четыре месяца рекламной кампании, куча интервьюшек, которыми еще задолбают и Полину, и Илью.

Полинка смешная, Полинка вслух сомневается, хотя уже по тону слышно, что она-то согласна, и издательство наверняка только обрадуется, что Полина Бодлер так вдохновила именитого режиссера (ну и что им там, деньги лишние, что ли, у них же свой процент комиссионных с экранизаций).

Конечно, все эти договоренности – они предварительные, но… Есть у мня ощущение, что Кирсанов “занимает территорию”. К Полли, кажется, уже подкатывали пару раз, с момента выхода тизеров "Феи-крестной" предлагали. Она все еще думает, Кирсанов у неё в приоритете, но на тот момент от него предложений у неё не имелось.

– Мы подумаем обязательно, – честно подводит черту Полина.

Мы. Мы подумаем, да. Правда, кажется, именно я буду её уговаривать согласиться, а Полинка будет заламывать локти и сомневаться.

И даже ведь вопрос не в том, хочет ли Полинка снова уйти в съемки, я прекрасно знаю, что ей понравилось. И да, ей хотелось бы окунуться в этот хаос снова, пережить это еще раз, как минимум.

Дело в предложении от сериальчика с BBC, приславшем мне ответ по отправленным им синопсисам эпизодов. Сериальчик занятный, мистически-детективный, новый, с хорошим рейтингом. Ну, непристойная зарплата и обеспечение корпоративным жильем в неплохом районе Лондона – это довольно приятные бонусы, на самом деле.

И предложение это пока повисло, пока я дорабатывал фильм у Кирсанова, и закрывал контракты с федеральными каналами, но вопрос переезда мной и Полиной уже обсуждался. Возможно, она думает, что это нам помешает. Ведь одно дело, писать – какая разница где это делать, в Москве или в Лондоне, а другое – разрываться напополам между двумя странами. Ведь нужно будет на съемках присутствовать обязательно.

Вот только нет, мы будем искать решение, потому что я твердо стою на том, чтобы больше не перекрывать моей заветной кислород. И сам себе обломаться я тоже не дам, я же знаю, что такие обломы на меня не особенно круто действуют.

Тем более – сейчас принимать решение не обязательно, у нас и другие задачи имеются. Но заключить соглашение, чтобы приступить к работе, скажем, годика через два – почему бы и нет. Это впишется в наши с Полиной жизненные планы.

Когда мы выходим, мы с Кирсановым переглядываемся.

– Увидимся в ресторане, госпожа Бодлер? – на прощанье спрашивает Илья. По официальной версии – у нас там вечеринка в честь финальной точки в работе над созданием фильма. Но есть и дополнительный смысл.

– Да, конечно, – Полина кивает. – Я только заеду домой переодеться и приеду сразу же.

А потом – потом мы уже наконец выгребаемся из студии, и окунаемся снова в теплые объятия начала мая.

Полинка утыкается носом в мое плечо.

– Я тебе уже говорила “спасибо”? – шепотом интересуется моя хорошая.

– Говорила, кажется, две тысячи девятнадцать раз, – не без иронии откликаюсь я, открывая перед ней дверцу машины. – Только зря ты это все делаешь, на самом деле. Не за что.

– Значит, будет две тысячи двадцать раз, – Полина смотрит на меня с вызовом. – Потому что без тебя фильма бы не было.

– Неа, – я качаю головой, – фильма бы не было, если бы не было книги. А я так. Всего лишь помог Кирсанову понять, какую историю ему снимать. Но если бы кое-кто у меня не был настолько талантливым, даже не знаю, чему бы тут было помогать.

– Ты бесстыже мне льстишь, Варламов, – хмурится моя заветная, впрочем без особой твердости.

– Нечему льстить. У меня самая талантливая жена на свете, – откликаюсь я и чуть прикусываю язык. Потому что… Палево…

– Бывшая жена, – недовольно ворчит Полинка, пряча взгляд.

– Родная моя, поехали переодеваться? – я торопливо сворачиваю со скользкой дорожки. – Иначе в ресторан мы придем позже всех, и они съедят все самое вкусное без нас. Что ты, наших операторов не знаешь?

Полина

Бывшая жена.

Блин, зачем я это вякнула вообще? Вот что мне, спрашивается, не хватает в жизни? Замужества? Да нет, мне нормально живется и без него.

Даже больше того: мне очень хорошо живется с Димой.

Мы с ним. В этих словах все. Мы с ним – и это самое правильное, что может быть в жизни. Притирка уже была, тысячу лет назад, мы будто и не забыли старые привычки друг друга.

Я привыкла просыпаться под переливы фортепиано из колонок на кухне, Дима помнит, что я люблю омлет без всего, и даже без соли.

Я частенько сижу в кухне перед ноутбуком, слушаю, как Дима поет в душе – и да, я знаю, что он поет для меня.

А Дима может так же спокойно сидеть со мной рядом, когда я со своим ноутбуком забьюсь в уголок дивана. Может писать сам, может просто дремать, уронив мне голову на плечо, может в той же позе читать, что я пишу, и комментировать какие-то спорные моменты.

Я просыпаюсь утром и со спокойной совестью еще минут пятнадцать валяюсь, прижимаясь к широкой Варламовской спине. А потом он просыпается окончательно, перекатывается сбоку на бок, и объятия становятся крепче. Еще крепче…

Честно говоря, некоторое время я боялась. Тогда, в самом начале мне было страшно, что чувства чувствами, а преодолеть всю мою психосоматику, все внутреннее недоверие как к мужчинам в общем, так и к Диме в частности, будет не очень просто.

А нет.

Я будто проснулась однажды в Диминой квартире и не уезжала из неё больше. Таскала потихоньку к нему шмотку за шмоткой, пока Варламов уже через неделю этого медленного завоевания его территории не заколебался.

Ураган «Варламов» прошелся по моей квартире, устроил в ней жуткий бардак, опустошил полки в шкафу, не забыл взять с кухни мою любимую чашку и забрал из моей спальни игрушечного кота, чей нос я всегда натирала, перед тем как сесть за работу. И все это притащил к себе, разложил по полкам и подоконникам и спросил: «Все?»

Мое завоевание закончилось именно так.

И да, я иногда наезжаю к себе в квартиру – проследить за клинерами, полить цветы, забрать какую-нибудь памятную фиговину, без которой мне вдруг погрустнело, но я все равно возвращаюсь к Диме. И если первую пару недель я еще оправдывалась, что, мол, от него в студию ездить ближе – то потом я уже перестала отрицать очевидное. Мне хорошо с Димой. А ему хорошо со мной.

С той поры я почти на законных основаниях шастала на кухню, чтобы полюбоваться, как Дима моет посуду, и по старой памяти, как “тысячу лет назад”, ныряла ладошками в карманы его домашних джинс.

И да, есть посудомойка, но ведь к посудомойке так не прижмешься. И я прекрасно знаю, что Варламов моет посуду ради того, чтобы я вот так его обнимала.

Как ни парадоксально – но всему этому отсутствие штампа в паспорте не мешает.

Мне незачем его торопить и что-то от него требовать. Он рядом – уже хорошо. Он только со мной – лучше и быть не может.

Так зачем я вообще влезла с этим напоминанием, что я Диме – бывшая жена. И Дима после этой фразы замолкает и вообще выглядит каким-то слишком задумчивым.

И я, я не хочу, чтобы он морочился, совершенно, потому что это все равно ничего не изменит, и так же понятно, что мы – вместе, друг для друга, вот это все, а уж кто там кому бывшая жена – не так и важно. Настоящее – оно ведь не в штампе в паспорте заключается, настоящее – то, что между нами происходит каждый день. И сейчас – тоже.

Сейчас – мы на заднем сидении такси, вдвоем, едем в ресторан на вечеринку, и все, что я хочу, – растянуться на креслах, улечься головой на Димины колени.

– Знаешь, смотрел фильм и понял, что скучаю по Парижу, – все-таки нарушает молчание он. – Здорово было там, скажи же?

Здорово. Нет, Дима по жизни был весьма романтичен, но в Париже, весеннем и цветущем, он словил какое-то потрясающее бешенство.

Завтрак на крыше, серенада у подножия Эйфелевой башни, прогулка по Сене…

Если честно, я ловила завистливые взгляды молоденьких девочек, потому что их юные кавалеры столь безумны не были. И боже, как это меня грело, а…

– Я скучаю по Парижу только с тобой. Без тебя там будет не интересно, – честно улыбаюсь я.

– Ну, у меня аналогичная история, – Дима смеется, будто и не думал ничего иного. Так легче. Все не нужно видеть напряжение на его лице. И тепло видеть, как он слегка улыбается, пропуская между пальцами мои обрезанные рыжие пряди. Тепло пробирается в меня, истребляя все лишние мысли.

Рыжей я стала как раз в Париже. Это было странное внезапное решение, о котором я не жалею. Я так долго была блондинкой, что вдруг сменив имидж – обрезав волосы до плеч и перекрасив их в ярко-лисий, – я даже шла тогда в гостиницу с опаской.

А вдруг Диме не понравится цвет?

Вдруг слишком ярко? Или, может быть, слишком коротко?

Да-да, знаю, имидж меняют не для мужчины, имидж меняют для себя, но все-таки именно его мнения я тогда ждала с замиранием сердца.

А Диме понравилось.

А мне понравилось, в какой форме он мне выразил восторг от моей новой прически. Нашим соседям по гостинице меньше понравилось, но это уже их проблемы были. Я совестью вообще не угрызалась.

И вот вспоминаю об этом, и становится жарко, и хочется уже вернуться домой, утащить Диму в спальню и не вылезать оттуда часика полтора. В последние несколько недель я стала какая-то совсем озабоченная. Гормоны как-то совсем разыгрались этой весной.

– Может, никуда не поедем? – с надеждой спрашиваю я, и Дима на это скептически морщится. – Нет, ну правда, кто нас там ждет вообще?

– Родная, целая куча народу нас там ждет, – невозмутимо возражает он, и я вздыхаю. Да. Не хочется обижать Кирсанова, да и вечеринка в честь первого фильма – это ж как вечеринка в честь выпускного. Можно отметить потом еще десяток праздников – а вот этот вот будет один.

У ресторана и вправду дофига народу, вся съемочная группа – которую я уже по именам знаю, и даже знаю, сколько у кого детей, а кто до сих пор не замужем – нет, ничего удивительного, вот только когда я захожу внутрь – я вижу рядом с барной стойкой Эльку и…

С одной стороны, почему бы ей тут не быть, она вроде как тоже причастна к фильму, с другой стороны – ну, это очень опосредованная связь. И это опять-таки не объясняет, почему Дима, сжимающий меня за талию, тихо выдыхает: “Кольцова”, будто она что-то испортила.

И… Белую ленточку поперек алого платья от плеча к бедру это не объясняет. Я отсюда не очень вижу, что на той ленточке написано – все-таки не зря мой окулист ругается, что я слишком много пишу по ночам, но я… Я догадываюсь, что там на ней написано…

Кажется, я кого-то убью сегодня…

Куча народу, говоришь, нас тут будет ждать, да, Димочка? Часом, не та тетенька с красной папочкой, поправляющая каштановые локоны и стоящая вон под той цветочной арочкой не ждет нас сильней прочих?

Я оглядываюсь. Подчеркнуто неторопливо, скользя взглядом по столикам, по убранному цветами залу. Никаких роз – я бы уже, наверное, расчихалась от этого. Подснежники – в маленьких стеклянных вазочках, кажется, не одну теплицу выпотрошили ради этого мероприятия.

Белые скатерти, хрусталь бокалов, свечи, черт побери, свечи – много белых, горящих огоньками свечей… Бутоньерка с подснежником в кармане пиджака попавшегося мне Ильи Вячеславовича…

Гости все сплошь в «торжественном», даже оператор Васильцев, которого я впервые за два года вижу не в его драных джинсах, а в белой рубашке и даже при галстуке…

Как-то это очень не похоже на простую вечеринку.

– Варламов… – опасно улыбаюсь я и разворачиваюсь к своему ненаглядному. – Ты ничего мне сказать не хочешь?

– Как хорошо, что ты спросила, – с глубоким чувством в голосе и с паникой в бессовестных глазах откликается Дима. – Хочу. Спросить. Ты выйдешь за меня замуж, родная?

– Нет! – со вкусом отвечаю я, потому что у меня иных слов нету. – Ты совсем берега потерял, Варламов?

– Не фамильничай, – вопреки моему отказу, Дима прижимает меня к себе еще крепче, – и это неправильный ответ. Давай еще раз. Полина, ты выйдешь за меня замуж?

– Вот еще, – я показываю ему язык. – Весь ли телецентр тут гуляет?

– Неа, только половина, – ухмыляется эта наглая физиономия, – а еще твой главный редактор, часть людей из редакции, которых отбирала Кольцова, и твоя мама приедет через двадцать минут.

Все предусмотрел, поганец.

– Я вообще хотела тихую свадьбу, – пыхчу я, – а ты тут что устроил?

– Ну, уж нет, – Дима смеется. – Я исправляю самую главную ошибку всей своей жизни и буду делать это громко. Я не стесняюсь. А вот выпускать тебя из дому без обручального кольца уже не могу.

С одной стороны – вроде как он ко мне не прислушивается, какой кошмар, да? С другой стороны, эта его безбашенная напористость всегда сводила меня с ума сильнее всего.

– Дима, какая свадьба? – тихо шиплю я уже из последних сил, желая откусить ему если не язык, то хотя бы ухо.

– Наша с тобой, родная, – нахально откликается это чудовище. – Я еще месяц назад подал заявление онлайн. Кстати, Кольцова должна была привезти твое платье. Она его две недели выбирала, я не видел, но если оно ужасное – мы Кольцову сожрем вместо свадебного торта. Договорились? Хотя я в любом случае на тебе женюсь, даже если ты не наденешь платья и завернешься в скатерть.

Элька – паразитка. Молчала. Хотя, её вкусу я доверяю, уж сколько платьев нами было куплено, да и с размером она промахнуться не могла.

– А если я не соглашусь? – вкрадчиво спрашиваю я. Но вообще я уже опешила от уровня его подготовки. И ведь… Ведь я бы не сказала, что он как-то подозрительно много отсутствовал дома. Когда вообще успел устроить это все? И наверное, если бы он сделал все «как полагается» – я бы, скорее всего, отказала бы. Просто потому что опасаюсь снова наступить на грабли. А тут… Тут меня уже настолько пробрало, что я уже с трудом сопротивляюсь этому безумию.

– А ты не согласишься? – Дима поднимает брови, а затем отстраняется, поправляет галстук, и опускается на одно колено.

Я даже знаю, что на нас смотрят, и он это знает, но это не имеет значения.

– Выходи за меня замуж, весна моя, – тепло улыбается он, сжимая мои пальцы в своих теплых ладонях. – Выходи за меня снова. Выходи за меня навсегда.

Ох, Варламов… Мой невозможный.

Какой же невозможный, но смертельно очаровательный гад, этот мой бывший и почти уже будущий муж.

– Я согласна.

Моя окончательная капитуляция будет подписана сегодня.

И я об этом совершенно не жалею.

Черти в Диминых глазах пляшут какую-то безумную лезгинку, да и в моей душе уже летят во все стороны брызги шампанского, и белые единороги танцуют канкан, размахивая во все стороны разноцветными юбками.

Я выйду за него замуж. Снова.

А как Варламов пару недель спустя будет носиться по Парижу в поисках круассанов с вишней и горчицей для своих заветных, то есть меня и нашей с ней будущей дочки – это уже совсем другая история…

______________________________

Если вам понравилась эта история – больше информации о книгах автора можно найти в официальной группе "Джина Шэй | Вера Волховец"