Читать книгу: «Мост в небеса. История убийства моих сестер и его последствий для нашей семьи»

Шрифт:

Посвящается Робин, моей родной, остроумной и лучшей подруге.
Посвящается Джулии, моему солнышку, моей музе и спасительнице.
Да наделит нас Господь силой и мудростью достаточной, чтобы воздать вам должное и восстановить этими страницами хоть толику справедливости.
Мы любим и вспоминаем вас каждый день.

Jeanine Cummins

A RIP IN HEAVEN

Published in the Russian language by arrangement with Berkley, an imprint of Penguin Publishing Group, a division of Penguin Random House LLC and Anna Jarota Agency

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Корпус Права»

Благодарности

Без помощи некоторых людей эта книга, без преувеличения, могла и не выйти в свет. От всего сердца огромное им спасибо.

Всем моим друзьям, коллегам, всем членам большой нью-йоркской семьи и просто славным ребятам – за то, что не давали унывать и поддерживали во мне душевное равновесие.

Дэну Слэйтеру – за мудрость, удивительную в столь юном возрасте. Твои тепло и моральная поддержка помогли мне больше, чем ты думаешь. Каре и Клэр – за то, что увидели будущую книгу в путаном черновике.

И еще Лоре – за гениальность, превратившую этот черновик в нечто, чем я искренне могу гордиться. Ты помогла мне понять многое из того, чего я сама никогда не поняла бы и не приняла.

Фрэнку Карлсону, Фрэнку Фаббри и Нельсу Моссу – за то, что нашли время прочитать рукопись и дали мне несколько бесценных (и не только юридических) советов. Но главное – спасибо вам за все, что вы сделали для моего брата.

Никки – за лучшую в мире скорую психологическую помощь на дому. (И Ноэлю – за то, что в перерывах между нашими сеансами вытаскивал ее куда-нибудь, давая мне возможность работать над книгой.)

Эвелин – за то, что раз за разом вынимала меня из петли, несмотря на разделяющий нас океан.

Джо – за то, что выбил из меня безделье. Ты – моя самая надежная опора.

Чудаковатым фанатам Круглого Стола – Антону и Кэролин, за то, что научили меня быть одновременно скромной и гордой. Без вас двоих этой книге почти наверняка не суждено было бы увидеть свет, как и без меня самой. (Ладно, пожалуй без «почти».) Серьезно – без вас я бы точно не справилась.

Лучшим в мире специалистам по продажам в книжной индустрии – я помню, что вы с самого начала светились уверенностью и энтузиазмом. О лучшем и мечтать нельзя – я самый везучий автор на свете. Норману и Триш – за то, что взяли меня под свое крыло и показали мне, что самое важное в нашем деле – это люди, которые тебя окружают. Норман, ты всегда верил в меня, и благодаря тебе моя мечта сбылась. Спасибо.

Моей семье (всех и не перечислишь: Камминсы, Мэттьюсы, а также те, кто вышел замуж и сменил фамилию) – звучит банально, но тем не менее: мне с вами очень повезло. У меня буквально дух захватывает от вашей внутренней силы и любви друг к другу, которую вы не раз проявляли все эти годы. Я горжусь тем, что мы с вами одной крови.

Джейми – ты самая благородная и отважная юная леди из всех, кого я когда-либо знала. Твоя активная жизненная позиция всегда казалась мне потрясающей. Знай: называть тебя своей двоюродной сестрой и подругой – честь для меня.

Джинне – словами не выразить благодарность за все, что ты для меня сделала. Да, я написала эту книгу в память о твоих дочерях, но именно твои вера и сила помогли мне перебороть страх. Я в жизни не встречала более отзывчивого и щедрого человека.

Маме с папой – за вашу безграничную любовь и поддержку, в которой вы никогда мне не отказывали (даже после переезда в «чужие враждебные земли»). За то, что с детства учили меня мыслями витать в облаках, а ногами твердо стоять на земле. За то, что всегда верили в меня и в часы сомнений напоминали мне об этом. Надеюсь, что вы сможете мной гордиться.

Кэти – что я могу сказать? Нам суждено делить наши чувства на двоих до самого конца. Мы повзрослели с тобой в один день, никто и никогда не поймет меня лучше, чем ты. Eres la mejor hermanita en todo el mundo¹.

И Тому – было чертовски трудно, и порой ты меня жутко бесил. Но теперь я люблю тебя еще сильнее, чем много лет назад, когда мы с тобой сидели на заднем крыльце у бабушки с дедушкой и мечтали. Том, ты мой герой.

От автора

Эта книга не является художественным произведением. Она основана на судебных документах, полицейских рапортах, печатных и цифровых медийных источниках и интервью, которые я брала у людей, чьи имена вы увидите на этих страницах. Поскольку я сама была участницей тех событий, я включила в текст и свои собственные воспоминания.

Я приняла решение описывать произошедшее от третьего лица, чтобы представить его читателю со всех точек зрения. В диалогах пришлось в ряде случаев кое-что досочинить, однако отношения между персонажами и их взаимодействие основаны на реальных разговорах и часто содержат прямые цитаты.

Некоторые члены моей семьи попросили меня по причинам личного характера не упоминать в книге их имен, и я исполнила их просьбу. В остальном я старалась как можно строже придерживаться фактов и в описании событий, и в изображении их участников.

Река рыдает и стонет
глотает воспоминания
плюясь бурунами обиды
и смертельной тоски
в своем луковом горе
несолеными брызжет слезами
голосит под луной

Мост развалился
река под ним свирепеет
к тебе уже не добраться
страшусь утонуть
только машу тебе стоя в тине
но теряю из вида
мечты уносит потоком со скал
в холодный омут
и вот меня больше нет
я исчезла в рыдающем гуле
навевающем сон².

Джулия Керри

Пролог

В 1991 году я училась в школе на окраине столицы, мне было шестнадцать, и я была уверена в своей непобедимости. Я считала себя реально крутой. Вашингтон был тогда настоящим «городом смерти». По статистике в тот год каждый 1200-й его житель погибал насильственной смертью. Нашего мэра посадили, когда всплыло видео, на котором он курил с какой-то проституткой травку в номере мотеля. Однако за завесой порока Вашингтон продолжал оставаться городом сияющей чистоты – улицы, застроенные правительственными зданиями, всемирно известные музеи, толпы туристов в одинаковых сувенирных футболках и с фотоаппаратами «Кодак» в руках. На фоне скандалов мой родной город расцветал лишь пышнее, словно черпал жизненные соки из крови убитых.

Вот почему в Миссури, куда родители на семейном минивэне повезли нас с сестрой и братом на весенние каникулы, мы, помимо личных вещей, прихватили с собой с Восточного побережья тамошние замашки и свою воображаемую «городскую закалку». Целых два дня мы ехали через залитые солнцем типично американские кукурузные поля, расстилавшиеся между Мэрилендом и Сент-Луисом; мы были уверены, что бесславно скончаемся в том фургончике от фирменной скуки Среднего Запада еще до того, как пересечем Миссисипи.

Горькая правда, с которой нам предстояло столкнуться, заключалась в том, что, вопреки нашему убеждению, мы вовсе не были крутыми. Мы были неплохо обеспеченными тинейджерами из пригорода, упивавшимися подростковыми переживаниями и не имевшими ни малейшего представления о «городской крутизне», которой так кичились. На дворе стояли ранние девяностые, и насилие среди молодежи тогда еще шокировало. Даже в нашем родном Вашингтоне, «городе смерти», оно не казалось чем-то обыденным; нас все еще удивляли рамки металлоискателей, установленные в дверях нашей школы с целью обуздать разгул преступности. Тогда еще не случилось массовое убийство в школе «Колумбайн», и мы даже не догадывались, какой жутью обернется для общества трагедия такого масштаба.

Родители гнали наш синий фургончик на Запад через самый центр Америки, и нам казалось, что все опасности городской жизни остались позади, на Восточном побережье. Мы и представить себе не могли, с какой невообразимой жестокостью нам предстояло столкнуться, не знали, что нас ждет катастрофа, которая за одну ночь разрушит нашу жизнь. Вашингтон нас к такому не готовил. К такому вообще ничто не способно подготовить.

Мое имя Джанин, однако меня с пеленок называли Тинк, а потому это прозвище будет периодически появляться на следующих страницах. Эта книга – рассказ о жестоком преступлении и о моей семье. По жанру ее можно отнести одновременно и к криминальной документалистике, и к мемуарам. Я потратила бесконечное множество часов на изучение фактов, улик, свидетельских показаний, судебных документов, протоколов заседаний и статей в прессе. Я изо всех сил старалась честно рассказать обо всем этом на страницах книги, но я не претендую на беспристрастность, поскольку речь пойдет о моей семье. Я хочу, чтобы зазвучали голоса жертв этой трагедии, уже более десяти лет заглушаемые более громкими голосами и более сенсационными происшествиями. Настала их очередь.

Джулия и Робин Керри – мои двоюродные сестры. Том Камминс – мой родной брат. Это их история.

Глава первая

На хлипком карточном столе теснилось столько тарелок и локтей, что Том Камминс боялся поднести ко рту вилку, – даже легкое движение было способно обрушить шаткую конструкцию. Справа от него сидела его двоюродная сестра Джулия Керри, которую совершенно не заботила неустойчивость стола; она была целиком поглощена уничтожением содержимого тарелки – горячего стир-фрая из курицы. Слева от него на скамье от дедушкиного органа сидели младшие сестры, Тинк и Кэти, – эти были заняты тем, что пинали друг друга под столом в ожесточенной борьбе за драгоценное свободное пространство для ног. Рядом с ними в массивном кресле, обитом синим велюром, устроилась сестра Джулии, Робин, а младшая – Джейми – птичкой примостилась на подлокотнике. Все пять девочек налегали на свои порции с усердием, не сулившим несчастному столику ничего хорошего, однако волновало это, кажется, только Тома.

За обеденным столом, где ели взрослые, вполне хватило бы места хотя бы для двоих из них, но никто не желал уходить из-за веселого стола – наоборот, все были готовы потесниться. Впрочем, в тот раз шесть кузенов вели себя непривычно тихо – возможно, благодаря вкусной еде, а возможно, сдерживаемые присутствием в соседней комнате родителей и бабушек с дедушками. Однако вероятнее всего причина заключалась во владевшей всеми шестерыми невысказанной грусти из-за неизбежной скорой разлуки. Они знали, что всего через двенадцать часов Камминсы с родителями уже будут катить в фургончике обратно на Восток, в Вашингтон, оставив позади Сент-Луис и своих кузин Керри.

Девятилетняя Джейми уже выцепила из рагу все кусочки курицы и теперь вяло гоняла по тарелке горошек и брокколи. Взгляд ее был прикован к тарелке Робин. Прикончив свою порцию овощей, та поменялась тарелками с сестрой. Тинк и Кэти, наблюдая за этим обменом, прыснули. Мясо-овощной бартер Джейми и Робин никогда не переставал их смешить. Их собственные строгие родители никогда не позволили бы им подобных выходок, так что неудивительно, что подростков так забавляла эта вседозволенность.

Девятнадцатилетняя Робин была убежденной вегетарианкой, тогда как Джейми всей душой ненавидела овощи. В результате сестры выработали простую систему, которая, к слову, в их доме ни у кого вопросов не вызывала, – их мать, Джинна, поощряла проявления индивидуальности. Однако Тинк и Кэти, выросшим в семье, в которой свободомыслие и подрыв родительского авторитета не приветствовались, этот обмен тарелками казался диким. Вообще, почти все в двоюродных сестрах представлялось им немного экзотичным. Хотели бы они быть такими же, как сестры Керри.

Шестнадцатилетняя Тинк буквально боготворила двадцатилетнюю Джулию за ее поэзию и темперамент, не говоря уже о том, что Джулия потрясающе играла в футбол, причем в нападении, как и сама Тинк. Кэти, которой было почти пятнадцать, в той же мере восхищалась Робин. За год до описываемых событий она даже пыталась стать вегетарианкой, но Тинк с Томом задразнили сестру, а ее мать, Кэй, четко дала ей понять, что, пока готовит она, Кэти будет есть, что дают, и точка. Кэти молча подчинилась, однако не перестала восхищаться независимостью и силой воли старшей кузины.

Том был в этой компании единственным парнем. Его лучшей подругой была Джулия, и он этим гордился – он считал ее по-настоящему крутой и старался брать с нее пример. Она смешно шутила, поддерживала его самооценку и вдохновляла его. Том был по натуре прагматиком, склонным к пессимизму, а Джулия учила его мечтать и стремиться к большему. Сам он, конечно, этого не осознавал – ему просто нравилось проводить с ней время. С ней было не скучно. Том и Джулия доверяли друг другу, причем настолько безоговорочно, что доверие автоматически распространялось и на их сестер; в результате вся компания порой ощущала себя маленьким, но крепким и нерушимым тайным обществом. Так что не приходилось удивляться, что их последний общий ужин проходил печально и немного торжественно.

Но вот шесть тарелок из-под стир-фрая, ополоснутые водой, отправились в посудомоечную машину. Взрослые продолжали беседу за чашкой кофе, а младшее поколение удалилось в пахнущий плесенью подвал, где была обустроена игровая комната. Завели песни Саймона и Гарфанкела и сели играть в рамми. За обтянутым зеленым сукном столом было не менее тесно, чем только что за обеденным, и снова никого это не смущало. Сдавала в тот день Тинк, чей образ дополняли зеленый козырек и соленая соломка, заменившая сигару. Ставки были высоки – пластиковые фишки плюс престиж каждого из игроков. В какой-то момент с лестницы послышался голос Джинны: она сообщила, что идет домой, и велела Джулии не слишком задерживать Джейми. Игра продолжилась; Тинк, вместо того чтобы вести счет, написала прописными буквами свое имя на плече Тома. Как ни странно, Том не отнял у нее ручку, – в тот вечер проделка Тинк удивительным образом вписалась в общую атмосферу, – а просто рассмеялся и отпихнул ее, не дав добавить к букве «К» красивую завитушку. Примерно через час Тому надоело проигрывать, Джейми – играть, а Робин захотелось покурить, и компания приняла решение выйти во двор.

На Фэйр-Эйкрес-Роуд спустились сумерки. Тинк с Кэти босиком гоняли футбольный мяч по влажной от росы траве, а остальные устроили шуточный рыцарский турнир – Джулия оседлала Тома, а Джейми – Робин. В нескольких футах от дома на фоне пригородного пейзажа ржавым пятном выделялся некогда синий «Шевроле-Шеветт» Джулии. Задняя часть кузова была обклеена всевозможными наклейками, одна из которых гласила: «Рональд Рейган – лесбиянка». Джин, отец Камминсов, именно этот стикер находил особенно забавным.

Шестерка веселилась и развлекалась под темнеющим небом с нехарактерной для подростков непосредственностью. Как всегда, самой взрослой в компании выглядела девятилетняя Джейми. Своеобразное чувство юмора и непринужденная манера поведения делали ее старше и мудрее, так что в ней скорее удивляли редкие проявления ребячества. Но в тот вечер все они, отбросив серьезность, совершенно по-детски бесились, словно ловили за хвост ускользающее детство. Поэтому, когда на пороге дома, скрипнув раздвижной дверью, появился Джин, все шестеро с тяжелым сердцем остановили свои игрища. Пора было паковать вещи, принимать душ и отсыпаться перед долгой дорогой. Пора было прощаться.

Робин театрально взмахнула руками перед лицом Тинк и воскликнула: «Не уезжай, УМОЛЯЮ, не бросай нас!»

Все рассмеялись и тут же бросились обниматься, бормоча друг другу куда-то в область шеи: «Буду скучать! Люблю тебя! Писать буду каждый день!» Джин стоял на крыльце, закатывал глаза и качал головой. К показному сарказму примешалась и парочка искренних, хоть и умело замаскированных слез. Горечь неизбежного расставания немного сгладили Робин и Джулия, пообещав летом приехать в Вашингтон погостить. После бурных прощаний три сестры сели наконец в колымагу Джулии и укатили.

Джин загнал своих детей в дом и каждому поручил задание по подготовке к завтрашней поездке. Том немного подождал, убедился, что сестры не подслушивают, и попросил у отца разрешения выйти прогуляться. Джин покачал головой – завтра трудный день, надо лечь пораньше, чтобы как следует выспаться. Его совсем не привлекала перспектива провести два дня в машине с уставшим угрюмым сыном.

Том обиженно засопел, но спорить не стал. «Ладно, пойду позвоню Джулии и скажу, что сегодня не смогу», – сказал он, глядя на родителя с нахальством, на какое способны только девятнадцатилетние парни.

Джин невозмутимо пожал плечами: «Ну так иди звони».

План тайного побега из дома для встречи с Джулией возник у Тома почти случайно. Вообще-то на прошлой неделе он уже удирал без разрешения из дома по другому поводу, но сейчас понадеялся на понимание отца. С этим ничего не вышло, но Том не собирался позволить отцу испортить его, Тома, планы на вечер.

Почти всю неделю он спал на откидной койке в задней части фургончика. После долгой бессонной ночи, проведенной на синем бабушкином велюровом диване, – из-за тонкой панельной стены слышался отцовский храп, – Том убедил родителей, что будет разумно отпустить его спать в фургон, где ему будет вполне удобно. В конце концов, зачем нужна откидная койка, если никогда ею не пользоваться? Поэтому всю неделю с наступлением «отбоя» Том брал ключи от фургона и от дома и уходил на улицу. Но в тот вечер он намеревался пойти не к фургончику, а на угол улицы, чтобы подождать там Джулию.

Том аккуратно положил трубку старого дискового телефона, повернулся на барном стуле дедушки Арта и оказался нос к носу со своей сестрой Тинк, из чего моментально вывел, что его план раскрыт. Потратив несколько минут на нытье и упрашивания, Тинк почти смирилась с тем, что ее не берут, но тут из ванной с обернутым вокруг головы полотенцем и зубной щеткой во рту показалась Кэти, горящая желанием знать, что происходит. Тинк начала возбужденно рассказывать ей о готовящейся вылазке, надеясь найти в ней союзницу; Том нервно поглядывал на лестницу и шикал на сестру, чтобы та говорила тише. Кэти ушла обратно в ванную сплюнуть зубную пасту, но вернулась и перечислила недостатки плана операции. Наиболее очевидный и досадный заключался в том, что Тинк и Кэти ночевали в гостевой спальне, расположенной прямо напротив комнаты бабушки с дедушкой, а у тех был чуткий сон. Незаметно прокрасться мимо них было почти невозможно даже в одиночку, не то что вдвоем. Тому было проще. Ему вообще не требовалось сбегать из дома – достаточно было незаметно пойти в другую сторону. Доводы Кэти звучали до отвращения логично, и Тинк сдалась, хотя уже с лестницы фыркнула, что ей не больно-то и хотелось навязываться, – другое дело, если бы ее пригласили.

В этом эпизоде отчетливо проявились различия в характерах сестер Камминс. Тинк, мечтательная и веселая, почти никогда не думала о практических аспектах дела; в футбольной и хоккейной команде ей отводили роль центрфорварда; она всегда старалась быть в центре внимания окружающих и чаще всего этого добивалась. Кэти, более застенчивая и склонная к сарказму, была смелее. На поле она стояла на воротах. Более приземленная, она вела себя благоразумнее старшей сестры. Если Тинк предпочитала нападение, то Кэти – защиту.

Сестры пожелали брату удачи и вернулись к своим делам. Тинк, собирая свои вещи, еще, конечно, дулась, пока не начала зевать и клевать носом. В конце концов она пришла к выводу, что мягкая постель не такое уж плохое завершение вечера. Вскоре все приготовления к завтрашнему отъезду были завершены; одно за другим погасли окна уютного домика, и его обитатели легли спать.

Том сидел в подвале, в ванной, и тянул время. Он дважды почистил зубы. Потом почистил их зубной нитью. Потом еще раз щеткой. Посмотрел на часы. Потом сел на крышку унитаза и принялся ждать, нервно прислушиваясь, когда наверху стихнут последние звуки. От нечего делать он листал женский журнал, оставленный матерью, изо всех сил стараясь не смотреть на часы. Обычно он ложился спать последним, так что родители не должны были ничего заподозрить, если бы услышали, как он идет к фургончику, когда все уже разошлись по спальням. Тем не менее он надеялся, что к моменту его выхода из дома все уснут. Вскоре ему надоело читать рецепты идеальных тортов, он отбросил журнал, еще раз оглядел себя в зеркале и выключил в ванной свет.

В одиннадцать часов Том, чувствуя себя лазутчиком и немного идиотом, закрыл дверь дедушкиного кирпичного домика на ключ. Возле дома зажегся уличный фонарь, осветив, как показалось Тому, чьи глаза уже привыкли к темноте, не только их двор, но и всю округу. Он посмотрел на окно комнаты, в которой спали его родители; шторы были задернуты, жалюзи опущены, никакого движения не наблюдалось. Том открыл фургон, забросил внутрь рюкзак, чуть выждал и захлопнул дверцу. Сам того не сознавая, он затаил дыхание, обогнул фургон и быстро, но стараясь не шуметь, вышел на улицу. На перекрестке запустил руку в карман куртки и вытащил пачку сигарет. Закурив, он еще пару минут постоял на углу, наблюдая за домом. Если бы кто-то заметил его уход, то наверняка через минуту-другую нагнал бы его. Сигарета обеспечивала неплохое алиби – в случае чего он предпочел бы быть пойманным на курении, чем на несанкционированной ночной вылазке. Однако со стороны дома не доносилось ни звука, и примерно на половине сигареты Том развернулся и ушел в прохладный сумрак ночи, размышляя о том, как глупо в девятнадцать лет чувствовать себя мошенником, вопреки запрету отца улизнув ночью из дома.

Вообще-то, спрашивая у отца разрешения погулять, он собирался зайти в бар «У Дэнни», выпить кофе и поболтать с Джулией и Робин. Однако теперь он уже выбрался из дома, и времени у него было навалом. Джулия и Робин подъехали на машине, которую Том за назойливое, почти мотоциклетное тарахтение двигателя окрестил «шершнем», и вся троица устроила небольшое совещание. Перекрикивая шум автомобиля, они сговорились выполнить один забытый пункт из недельного списка дел, а именно съездить полюбоваться на стихотворение, которое Джулия с Робин написали баллончиками с краской на настиле Старого моста Чейн-оф-Рокс. Заскочат туда, прогуляются под луной, поглядят на стихотворение, а уже потом поедут пить кофе.

Тому без особых усилий удалось отогнать от себя нормальные для подобных обстоятельств страхи. Он убедил себя, что волноваться не о чем, что Средний Запад – не Восточное побережье и с ними все будет хорошо. В конце концов, он уроженец Вашингтона, а город Сент-Луис в штате Миссури по степени опасности вряд ли сравнится с «городом смерти». Том пал жертвой распространенного заблуждения – как раз Сент-Луис вполне мог потягаться в этом плане с Вашингтоном, просто в отличие от последнего каким-то образом ухитрился избежать дурной репутации. Тогда, в 1991 году, его все еще считали «окном на запад», безопасным и приветливым городом на реке Миссисипи. И тот факт, что Сент-Луис занимал третье место в стране по количеству убийств, не удостоился широкого обсуждения по печальному недоразумению. Само собой, об этой статистике не были осведомлены ни Том, ни Джулия с Робин.

Так что атмосфера в салоне «шершня» царила легкая и веселая. Джулии и Робин не терпелось показать брату плоды своего творчества. Том чувствовал уверенность и даже воодушевление – всего за неделю он уже дважды удрал из дома. Разговор, как водится, прыгал с политики на религию, с религии на секс, с секса на музыку. Темы менялись так же часто и непринужденно, как полосы, по которым «шершень» под управлением Джулии катил по шоссе I-70.

1.Ты лучшая младшая сестра во всем мире (исп.).

2.Здесь и далее стихи в пер. Е. Чевкиной.