Читать книгу: «Квадрат двенадцати»

Шрифт:

ISBN 978-5-0056-0280-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

День рождения

Опять всплывашка – календарь —
Возникла при наборе даты,
Где дни недели – вертикаль,
А сетка – это дни, когда ты
Когда-то был и не бывал.
Без памяти всё просто числа,
Без смысла ноль вообще овал,
Такого слова нет – «пролистан»
К началу всех моих начал,
Пример страдательных причастий.
Причастный к жизни, я страдал,
Любил и был порою счастлив.
Но я не помню первый день.
Как будто он совсем не важен,
Забылся в длинной череде,
И даже дата не подскажет
Видений чётких. Нет его.
Он ноль для остальных значений,
Такой-то март, такой-то год.
Мой самый главный день рождения.

Фонари

Длинная цепочка фонарей,
Светлый путь, проложенный в ночи.
Ночью и идёшь чуть-чуть быстрей,
Как-то больше слушаешь, молчишь.
Света очень тонкая вуаль
Ниспадает пологом шатра.
Занавесил свет ночную даль,
Мир сужая до границ утра.
Часто не встречаешь никого,
Время, будто соразмерив ход,
С тикающей поступью шагов
Словно эхо рядышком идёт.

Фуксия

Мой дом, мой двор внутри заката,
Да вся округа и река!
Ле фуксия. Аляповато.
Гляжу как в розовых очках.
Смотрю – и сам себе не верю,
Приятие на грани грёз.
Колор волшебный в атмосфере.
Страна что под названием Роз.
Румяны щёки, сосны, тени.
Мир – всеобъемлющий гламур.
Петух сейчас под впечатленьем
С кокетского раскраса кур.
Пурпурно-яркий поздний вечер,
Сливаясь в сумрак с темнотой,
Как будто западает в вечность.
По ощущениям густой,
Закат чуть более реальный,
Чем уходящий на ночь мир,
Чем мы, что скоро уже в спальне
Отгородимся за дверьми.
Пускай подольше длится чудо.
Чтоб впечатлением полны,
Когда уйдём домой отсюда,
Смотрели б розовые сны.

Губы

Я не буду пить с её лица,
Сколько-то воды пусть убежит,
Тут без знаков, просто восклицать,
Ведь с лица исчезну, чтоб не жить.
Нежные касания травы,
Словно прядей сбившихся волос.
Буду выкинут из головы,
Где глаза – озёра. Реки слёз.
Губы, не смакуя, поглотят
В рот могилы мой холодный труп,
Как же жаль вот так пропасть, хотя
Я и жил за-ради этих губ.

Ночь

Послушные полосы трасс,
Смерть в повороте руля,
Сильном нажатии «газ»,
«Тормоз». Рискуешь, руля,
И принимаешь тот риск,
Смерть. Мир остался извне.
Ты над дорогой завис,
Словно идёшь по волне
Как «Метеор» или Бог,
Режешь дорожную гладь,
Будто под брызгами взмок,
Нет, не хотя полетать.
Верить здесь нужно в себя,
Помощь дорожных икон.
Встречные фары слепят.
Только бы это не сон.
Капли сползают наверх,
К небу тихонько текут,
Дрёма от тяжести век,
Плюс сей гипноз и абсурд.
Полосы, капли. Не спать!
«Спать» – будет здесь ключевым
Словом, как слово «кровать»
И «полетать». Полетим.

Агония

Реальность гуще акварельных красок,
Оттенки солнца распаляются в листве,
Огонь агонии воистину прекрасен,
Здесь смерть приобретает чудный цвет —
Но говорю о листьях, не о людях.
А сам бы вот остался в сентябре,
Без жалости покинув мир, отнюдь, я
Счастливо принимаю яркий бред
Как сказку. Восхитительны пейзажи,
Здесь фон что занавес – всё задом наперёд.
Спасибо, Бог, что осень эту зажег,
Спасибо, что она потом умрёт.

Путёвка в жизнь

Кончается путёвка в жизнь,
Донаслаждаюсь мелочами.
Всё здесь становится чужим,
Но расставаться так печально.
Предчувствие. Пред чем «перед»,
Перед каким таким вот чувством?
Нам неизвестно чувство – смерть.
Есть окончание «пусто-пусто»,
Которое, как в домино,
Игрою стёртая костяшка.
И этот камень точно мой,
А счёт смотрите по бумажке.

Духи

Ты вздрогнешь резко, вдруг,
Так прозвучит нежданно
И испугает звук,
Не к месту очень странный.

То дробно так: тук-тук,
То чёткий стук падения,
Шагов взволнует слух.
Застынешь на мгновение,

Ответив тишиной
К разрядке обстановки,
Спокойней тишь, иной
Звук сделает неловким.

Порой такой вот шум
Ты пропускаешь мимо,
Чтоб не тревожил ум,
Хоть много объяснимо.

Понятное не так,
Конечно же, пугает.
Невидима черта,
Где жизнь не та – другая.

Кто смотрит наши сны —
Незрительские фильмы,
Кому ещё слышны
Все мысли, даже зримы?

В конце туннеля дверь,
За нею Ангел Ввода,
Печатей и Путей,
А здесь меж нами бродят,

Сейчас вот за спиной
Невидимые духи,
Пугают, как темно,
И их услышишь ухом.

Свидетели грехов
И прочего на свете,
За что в конце веков
Придётся нам ответить.

Вот на конце иглы
Семь ангелов танцует,
Так значимо малы.
Мы малозначны всуе.

Не аллё

Где-то вне зоны покрытия
Вышек и базовых станций,
Там, где на связь, нет, не выйти и
Риск оставаться,

Тоже есть люди, которые
Любят и даже любимы,
Судьбы, конечно истории.
Жизнь идёт мимо,

Жизнь идёт с ними
Днями, своей чередою.
Если вдруг трубку не снимет —
Дверь вам откроет

Тот человек, что когда-то
Был сетевым абонентом,
Стёртым контактом
Кем-то.

В Городке

Столь частые стежки дождя,
Как будто штопают прореху.
За вспышкой бухает, не ждя,
Потоки пополняют реку.
А капли создают туман,
О Волхов шлёпаясь с подскоком
И отдаваясь там волнам,
Дождь шелестит камыш, осоку.
Играют рыбы. Молния.
Вслед гром раскатами рокочет.
И пасмурны тона, нея…
Неявственно. А сверху мочит.
Идёт трескучая гроза.
Озон и яркие разряды.
Вот снова долбануло за …,
За вязами. И снова рядом.
А мы купаемся, боясь,
Но наслаждаемся природой
Сквозь эстетическую связь,
Как ток проходит через воду.

Вторая ударная

Так бездарно уже безударная
Захлебнулась кровищей в атаке,
Погибает огромная армия,
Артиллерия, конница, танки
И пехота в дырявых шинелях,
Пропитавшихся влагой и гарью,
В ней всех больше по людям потери,
Тех, что рвут на кусочки и жарят.
И не кормят, а часто не лечат,
Ампутируют ноги пилою,
Кто взвалил эту ношу на плечи,
Матерится, ну разве не воет.
Словно волки в обложенной стае,
В жизни, отданной смерти и боли,
Воевать уже просто устали,
Но не мёртвым же выйти из боя.
Их терзают фашистские «клещи»
«Между молотом и наковальней»,
А мечты про обычные вещи,
Про горячую пищу и спальню,
Да вообще, что их завтра настанет,
Что избегнут и смерти, и плена.
Не заботит прославленный Сталин,
Не заводит продуманный Ленин.
Не нужны обелиски, салюты,
Ни цветы, ордена и медали,
Лишь бы только не встретиться с Лютой,
Разминуться… ну это едва ли,
Чтобы враг не добрался до хаты,
До квартиры, где будут родные,
Без вины умереть виноватым,
Будто бросил своих на погибель.
Вот отсюда их мужество драться
Без еды и патронов, штыками,
Сверху бомбами бьёт авиация,
Не оставив тут камня на камне,
Чтобы спрятаться. Сыплют снаряды,
«Вжить» да «вжить» – это дразнятся пули,
Вот убили товарища рядом,
Пока тёплый, обувку разули.
Тяжело на позициях босым,
Сапоги уже требуют каши.
«Будет лучше, не никнете носом»,
«Обопьёмся, на полную чашу».
Бор Мясной – щедро сдобренный мясом.
Не спасутся под Спасской Полистью,
Здесь в «котле» переварятся массой
Насмерть павшие. Тонкие листья:
Письма «без вести» и «похоронки», —
Вероятно, найдут адресата
На какой-то родимой сторонке,
Как прощальный привет от солдата.

Привычка

Наверно, привыкаешь ко всему,
И к одиночеству на фоне нелюбви.
Как говорят, ни сердцу, ни уму,
Да вряд ли что-то сможет оживить

Увядшее. И солнца будто нет,
Упадок сил, не вызрел хлорофилл,
Ему ведь нужен ультрафиолет
Для лучшей циркуляции крови.

«Любовь» и «кровь» столь близкие слова,
Понятна, в общем, их взаимосвязь,
Я многое уже позабывал,
И даже то, что составляло нас.

Такое единенье это Мы,
Достаточно себе короткий звук.
Мы не рабы любви, немы
Тем дивным чувством и не вдруг

Мы стали как-то далеки,
Привычка может разделять
На расстояние руки
И даже пальца. Еръ и Ять.

Весна священная

Март или май,
Или маемся сами
От часу час, часто не понимая,
Как это важно, что мир возрождает
Эта весна.
В прошлый четверг
Дули зимние ветры,
В общем, холодные, будто бы мертва,
Закостеневшая в твёрдые метры,
Спала земля.
Мы же ненужные, в общем-то, жертвы,
С вывертом вертимся
Как интроверты,
В этом миру словно в клетку заперты
В собственном «я».
Было и есть. Остаётся священным
Таинством, вещью в себе совершенной,
Пусть и привычной, закономерной,
Вечно моя.

Пустоши

В скором безвременном будущем,
Где почему-то безлюдно,
Я зову его Пустоши —
Мёртвенно-белые дюны,

Тёмные-тёмные воды
Тихи и духом недвижны,
Тени по берегу бродят,
Кажется лишней

Всякая дума живая,
Каждое слово,
Непонимаемо напоминая
Снова.

Полёт

Жизнь не создаёт резервных копий
Для восстановления системы,
Без очистки мусора мы копим
Старые ненужности, проблемы

И болячки. Точки для отсчёта,
Образы подкидывает память,
Помню время частых перелётов
Наяву и где-то между снами.

СПб—Москва, опять СПб,
Пробки, суета аэропортов
И прекрасное, как рай, седьмое небо
Голубой бескрайностью за бортом,

Да любовь в своём прелюбодействе,
«Да», что в пику «нет» так много значит,
Эта страсть почти что сумасшествие,
Под одеялом на холодной даче

Не могли друг другом надышаться,
Согревались общностью дыхания,
Там бывало даже минус двадцать,
Печь справлялась только утром ранним.

Развелись и вместе поженились.
Годы счастья, нынче спим раздельно,
Чтобы реже мы друг другу снились,
Даже с выходных на понедельник.

Камлание

Развеяв страхи, сам рождает страх.
Огонь, как плоть, отбрасывает тени.
То, может, духи пляшут у костра,
Где время распыляется в мгновения.
Трескучий шёпот – дерево горит,
Перед растлением рассказывая тайны,
Растение как будто говорит
О давних летах, череде летальной.
От корней в крону, под корой к корням
Стремятся важные потоки
При жизни. Действие огня
Теплом выпаривает соки.
В лесу есть тайное дупло,
И, растекаясь цепкой мыслью,
Покинув временную плоть,
Возможно вглубь нырнуть и в выси.
На сердце бубен: бум, бум, бум,
А с языка хрипит варганно,
Во тьму из дум, но наобум
Заброшена петля аркана.
О всём и, в общем, ни о чём
Здесь мыслится, костёр пылает,
Как будто разум носит чёрт.
Собака, попусту брехая,
Боится. Что во тьме ночной?
Круг света, оберег священный,
Сижу один. Наверно. Но
Единственный во всей Вселенной.

Пустырь

Зимний дым.
Кто-то топит углём,
Ну а кто-то дровами.
Коромысло —
Такая качель для воды.
Поразмыслю,
Качая глубинную память.
Запах детства:
В трескучий мороз
Зимний дым.

Старый дом,
Здесь вся улица тёмные срубы,
Он сгорел, меж дворов
Занесённый пустырь,
А из труб вырываются
Серые клубы,
По-морозному паром густы.

Помню, бабушка ставит опару,
Топит печку, чтоб печь пирожки.
«Ты бы, внучек, помог что ли старой,
Поработал чуток по-мужски,

На колонку сходил за водою,
Поколол как-то дров колуном.
Трудно жить в одиночку, вдовою,
Не привыкнуть, хоть умер давно
Наш хозяин…»

Салфетки с узором,
Безделушки фарфора на них.
Кружева и старинные шторы,
Шкаф, букет из цветов неживых.
Всё сгорело,

И бабушки нету.
Пережив погоревший свой дом,
Позабыв напоследок об этом,
Как и впрочем о многом другом,
Дожила

У детей приживалкой.
Как люблю я морозный тот дым.
Всё прошло, и немножечко жалко,
Что осталось по жизни пустым.

Рябина

Мороженый десерт для снегирей,
Их, как синичек, представлять красивей,
Чем птиц неярких, здесь, среди ветвей,
При скучной зимней перспективе,
Где радует лишь свежий белый снег
И солнце редко, вечер звёздный, лунный,
Всполохи красок. Только человек
Вокруг раскрашивает умно,
Как вот воображение моё.
Так аппетитны с виду эти грозди!
А птица в предвкушении поёт
О яблочках холодных, поздних.
С морозов первых стала не горька,
Но терпка в сладости та ягода – рябина,
И так и просится попасть к моим рукам,
Ко рту и брызнуть соком винным.