Читать книгу: «132»

Шрифт:

ISBN 978-5-0064-8487-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Перезагрузка

Если из формулы выключить время,
О котором не помнится ночью —
Путь и не важен. Уверен.
Мчи со всей мочи.

Дорога во тьме по лесу.
Деревья как стены туннеля.
Будто несут меня бесы,
Или же дрыхну в постели.

Себя ощущаю неполно.
Могу, значит, быть кем угодно.
Тьма растворяет всё, словно
Желудок голодный.

Месяц как лунный прелаудер
Перезагрузки системы.
Небо – заставка, стоп-кадр,
Пуск спрятан в теме-

ни. Бегущая белка.
Мерно гудят колеса.
Мимо всё мельком.
Вне космоса.

Ещё раз о снах

Мы разделяем дни закрытыми глазами.
Сквозь долгий сон проходит ночь.
Но мы не управляем снами,
И сны как тьма точь-в точь,
В которой скрыто всё, что видим утром,
И то, что не случится никогда,
Лишь в мире снов, в плену абсурда.
Почти треть жизни этим снам отдал.
Верней в них прожил. Был влюблен и счастлив.
Не помню только, чтобы был там стар.
Хотя и помню сны отчасти.
Есть в них забытые места.
А что мы называем часом ранним:
Не выспался, все спят – ещё темно,
Привычно объясняясь снами,
Недосыпанием этих снов.
Так плохо, если вдруг наступит утро,
Звонит будильник, яркий свет.
Вот так растормошит кондуктор.
Пожалуйста, билет.
Мы в сны не ходим по билетам.
Сюжет не угадать.
Всё в кучу здесь: и то, и это,
А главное – тут спать
И точно знать, когда проснулся,
Чтоб жить как не во сне
И чувствовать биение пульса,
И думать, а зачем проснулся.
Любимые, вас нет.

Сирота

Детство длится, пока живы родители.
Однажды становишься взрослым.
Менее чутким, чувствительным,
Даже немножечко чёрствым.
Жизнь ведь меняется,
Раз подрубили устои.
Вот обстоятельства,
Будь сиротою.

Зелень

Земля рождает облака листвы,
Они с ветвей свисают пышной сенью,
Воздушным слоем плотным, теневым.
Сказать иначе: туча зелени.
Той зеленью покрыто как бы всё.
Кусты, трава зелёно-монотонны.
Растут в великолепии своём.
Ещё цветы особенны, бутоны.
А где-то птицы там, среди ветвей,
Чирикают, свистят и напевают.
И с ними вместе стайка фей,
Что прилетела где-то в мае.
Скучал о лете. В данном волшебстве
Есть что-то к доброй перемене,
Когда тепло питает цвет
И тени
В этом буйстве зелени.

Камни

Серые, бурые камни.
Мёртвый сад из фигурных камней.
И нести сюда нужно камни.
Не цветы, только камни ко мне.
Малоцветно глядят фотографии.
А прожилки от прожитых лет,
Золотые слова эпитафий
Как вкрапления в каменный цвет.
За оградами редко на столиках
Оставляют зачем-то еду.
Словно жертву для птиц, алкоголиков,
Что за водкой с поминок придут.
Над камнями большие деревья,
Они соки сосут из могил.
Потому и растут чуть быстрее,
Чем в любом другом месте б смогли.
Летом кладбища прячутся в тени.
Без дождя сухо и хорошо.
Оживляет покой птичье пение.
Я своих, пусть и дальних, нашёл.
Камни тянут тепло, чьи-то жизни.
Под защитой усопших родных,
Где так зыбко в миру, что над нижним,
Я спокоен, привычен средь них.

Отражения

Мы привязаны к зеркалам
И зависимы от отражений.
Словно тут мы и там пополам.
В обе стороны до отторжения.
В зеркалах узнаём те черты,
Что нас делают в мире собою,
Подтверждаясь, что ты это ты,
Без каких-либо личностных сбоев.
Как зацепка, чтоб нам не забыть
То лицо, что для взгляда незримо.
Так без тени остаться как бы,
Без следов и никем не любимым.

Додуманное

Можешь представить комнатой нашу систему?
Солнце же лампочкой, если так хочешь,
И надо что-то размером со стену,
Чтобы и с лампочкой настала ночь.
Не было даже малюсенькой щели,
Чтоб не проникли лучики солнца,
Чтобы спалось нам конфортней в постели,
Не загораживаясь у лица.
Мы ведь додумали чёрные ночи.
Где-то в душе мы темним однозначно.
Часто хочется одиноче-
ства. Час когда плачут.

ПАПА

Он был частью моей жизни,
Частью лучшей и большей.
Пока говорить излишне,
Но вряд ли прожить столько же.

Я купил птицу,
А папы не стало.
Связи тут мало, в принципе.
Просто совпало.

Только вот шорох крыльев
Напоминает о небе.
Небо общее или
Голубеет.

Можно представить: сердце
Бьётся как птица в клетке.
Там оно словно пленница,
Хоть и держится цепко.

Птице охота на волю.
Счастье, когда летает.
Биться бывает больно,
Манят высокие дали.

В избранном справа иконка —
Папа мой в телефоне.
Я не готов настолько,
Чтоб удалить этот номер.

Несколько дней в удалённом
Могут храниться контакты.
Души у умерших словно.
Вот бы спросить его «Как ты?».

Мне ведь никто не ответит,
Птица, быть может, чирикнет.
Даже и к папиной смерти
Каждый однажды привыкнет.

Страшно об этом подумать.
Кто-то меня похоронит.
Будем в итоговой сумме,
Сколько о нас помнят.

Летальное

Красная диагональ,
Как перечёркнуто что-то.
Крен. Вот так видится даль
Из самолёта.

На горизонте заря
Ярко рассвечена,
Чуть мрачновато горя.
В вечное

Непроходимый рубеж
Между воздушным и твердью,
Богом прочерченный меж
Жизнью и смертью.

Нет ни лазейки, моста.
Лава от края до края.
Будто летальным вдруг стало
То, что летаю.

Ветер

Мы почему-то подсознательно одушевляем ветер,
Словно он не просто дует или не дует,
Бывая порой незаметен,
А делает это нарочито, не впустую.

К примеру, как-то некстати мешает
Развести огонь, прикурить сигарету,
Вырывает из рук воздушный шарик
И уносит, мнёт документы.

Вы видели, как он раздувает вьюжки,
Не сплошную метель, а так, местами,
Тут ветра нет, ну а здесь он кружит,
Теперь дует тут, а там оставит?

Бывает, он жжёт неприкрытые лица,
Шею, глаза, сквозит прямо в уши,
И на него невозможно не злиться,
Хотя бы на то, что вот кожу он сушит.

А иногда он бывает тёплым,
Приносит весну, перемену погоды,
О чём-то хорошем, забытом напомнит,
Как будто опять мы сделались молоды.

Па-де-де

Начиная падать, я выставляю ногу —
Попросту делаю шаг,
Оставаясь недолго
Так.

И вновь начинаю падать,
Снова страхуюсь ногой —
На этот раз, правда,
Другой.

Трудно ходить дважды левой.
Мне соблюдать череду
Нужно, хоть и сумел бы.
Иду.

Не думаю о равновесии.
Важно держать наклон.
Стоя. Врозь или вместе,
Но

Вновь начинаю падать.
Надо куда-то идти.
Надо так надо,
И,

Начиная падать…

Снежный шар

В падении снежинок некий шарм
И неестественность, так падают картинно,
Что можно видеть мир как снежный шар,
Наполненный, к примеру, глицерином —
Таким густым мне кажется мороз,
Что нелегко дышать посредством лёгких.
И тают на глазах ледышки слёз,
Когда смежением век расплавить смог их.
А небо всё же ближе к синеве,
Так близко, что я чувствую границы
Бескрайнего. То чувство тем новей,
Чем поразительней, и вряд ли повторится.
Свод неба словно дутое стекло.
Чей этот мир, тот сбоку наблюдает.
Его, конечно, тоже привлекло,
Как сыплет снег, красиво оседая.

Неупокойные

Есть и те, кто противятся ночи
Светом, звуком, бодрящими мыслями,
Неупокойные, прочие,
Немногочисленные.

С ними ведь нужно считаться,
Именно с очень упёртыми,
С теми, кто после двенадцати
Тормошит почти мёртвый мир,

Внутренне тёмный, в интимности томный
И пока неразбуженный.
Бог их простит, если вспомнит,
Хотя это не нужно им.

Символ веры

Я видел ангелов в одеждах белых
Издалека, но, так сказать, воочию,
Мне в память крылья врезались, не тело,
И то не птицы были. Точно.

По замерзающей реке, над паром,
Они летели низко и так быстро,
Что я едва заметил эту пару,
Я не успел бы даже сделать выстрел.

Так дух, наверное, носился над водою,
Но не в сметении, а зная направленье,
Вот так летели эти двое.
Ну, если не соврало зрение.

Была зима, их путь был явно к югу,
Не в облака, не в космос – прямо к Богу.
И ангелам ведь нужен тёплый угол,
То место, что им тоже дорого.

И я подумал. Вот он символ веры —
Воздушный, фантастичный, мимолётный,
Сегодня прилетевший с севера
И обретённый кем угодно.

Ускользающий человек

Я чувствую, что внутренне нестабилен,
Ощущаю какую-то текучесть,
Вряд ли тут дело в выборе —
Я им особо не мучаюсь.

Я думал о людях лучше,
А люди всё чаще плохие,
Не просто души заблудшие,
Но как бы по жизни такие.

Мне непонятно, какой я,
Друг или, скажем, любовник,
Редко бываю в покое.
Сны? Ну а что в них?

Любви не бывает много,
Немного любви – немало.
Что у нас по итогу?
Общность внутри овала.

Мне кажется, я ускользаю
В силу того, что текучий,
Туда, куда даже не звали.
И полагаюсь на случай.

Бабочки ноября

Бабочки ноября.
Замечаю я их ближе к вечеру,
Когда лампы чуть ярче горят,
Оттого и сильнее подсвечивают.
Они явственней, чем этот свет,
Чем реальность с её поворотами,
А тем более скорая смерть,
Что наутро их сделает мёртвыми.

Бабочки ноября
Закружатся со снежными хлопьями,
Но подружатся с ними навряд,
Хотя издали схожи, как копии.
В ноябре аномально тепло,
Потому возникают все странности
И вообще то, что быть не могло,
Эти белые бабочки в частности.

Мир меняется. Признанный факт.
Неживое с живым, как в гармонии.
Хорошо. Получается так.
То улыбка пагубы. Ирония.

Человек прошлого

Мой внутренний мир словно кладбище.
Вспомнишь кого, а он мёртвый.
И не хватает меня ещё —
Будет всё стёрто.
Образы в памяти плоские.
Их не представить трёхмерно.
Это особенность мозга и
Недостаток, наверно.
Я человек прошлого
В силу того, что прожито.
Дней безсистемное крошево
Вышло сквозь драное сито.

Слова

Звуки и музыка – части непростой рифмы.
Тут многое зависит от слуха,
От того, как произносим их мы.
Звонко или сухо.

Речь потому музыкальна,
Что выросла из мычания,
Из звериного рыка оскального,
Из мотива, что был изначально.

После лежим с тобой рядом.
Не прикасаются руки,
И не встречаются взгляды,
Чувства в молчаньи аукают.

Слова – это просто звуки,
Часто без нужного смысла,
Тем более музыки.
Как-то так вышло.