Читать книгу: «Мужская работа»
Дмитрий Казаков
* * *
Глава 1
До обеда я мог умереть трижды.
Для начала меня чуть не пришибло упавшим деревом, потом до моей задницы едва не добрался Равуда – дело швах, когда тебя хочет лишить жизни собственный командир. И только потом в очереди на убийство моей персоны очутились хитрые и недобрые враги.
Если бы не болезнь дочери, разве полез бы я в эту мясорубку?
Но обо всем по порядку.
* * *
Двоюродный брат не поскупился, и стол в дорогом кабаке ломился от жратвы. Икра черная, икра красная, креветки в салате, не знавшие холодильника, такие нежные, что таяли во рту, оленье мясо с черносливом, зажаренный целиком гусь, фаршированный ананасами и грецкими орехами.
А я сидел как на иголках, и смотреть на эту роскошь не хотелось; мягкий вкус двадцатилетнего «Курвуазье» чувствовал, конечно, но он меня не радовал…
Два места рядом со мной пустовали – ну мама братца не любит, вот и не пришла, а Юля… у Юли нашлись более важные дела, и я бы хотел быть сейчас с ней и с дочкой; но жена, умная женщина, сказала, что толку от меня в больнице все равно не будет, а обижать братца не стоит. Так что я сидел один, по сторонам не смотрел, мрачно набивал брюхо и ждал звонка.
Когда же телефон в кармане завибрировал, я едва не подскочил.
– Ну, что? Как вы? – выпалил я в трубку, выбегая из зала, где неистово орала музыка и перекрикивали ее нетрезвые дамочки.
– Не очень хорошо, – голос Юли звучал напряженно-спокойно, и сердце мое вмиг обледенело.
Мы женаты четыре года, за это время она ни разу не повышала голос, никогда не злилась, хотя иногда я давал повод, о да, давал; но если начинала говорить вот так, то я мигом понимал – дело швах. Сашка начала болеть год назад, и быстро стало ясно, что все серьезно – мы обошли кучу врачей, сдали кучу анализов, порой все деньги уходили на лекарства и докторов, так что мы сами сидели на лапше из пакетиков, и вот сегодня финальное обследование… и на него такая очередь, что запись за два месяца и свободное место только на вечер пятницы!
– И? – спросил я, чтобы заполнить пустоту.
Я знал – она все скажет, но не мог молчать, не мог, меня трясло, и выпитый коньяк испарялся с кожи вместе с потом, а во рту стоял привкус ананасов, гуся и креветок. Как они там только все помещались?
– Нужна операция, – Юля говорила словно через силу, выталкивала из себя слова. – Делают у нас, но только платно… Пятьдесят тысяч долларов, и первый взнос – десять. Если операцию не сделать, то Сашка… – она сглотнула, – умрет.
Голос жены продолжал звучать, но я уже не очень вслушивался, кровь ревела в ушах, сердце лупило глухо и тяжко. За что, как так может быть, чтобы светловолосый ангелочек трех лет обречен на смерть? Почему так? Чем мы нагрешили, мать твою? Почему ей такие страдания?
Хотелось заорать, ударить кулаком по стене, высадить окно, чтобы порезаться, чтобы больно стало мне, а не дочери, или хотя бы моя боль из внутренней стала внешней. Помимо того терзало желание проснуться, открыть глаза, и чтобы Юля рядом, и Сашка тоже, и все хорошо.
Не знаю как – внутри негромко хрустнуло – я сумел взять себя в руки.
– Сдохну, но найду деньги, – сказал я.
– Ограбишь банк? – спросила Юля, и я ощутил волну горячей благодарности к ней: самой наверняка реветь хочется, но она сдерживается, да еще и пытается шутить.
– Если надо, то ограблю пять банков, – пообещал я. – Люблю вас.
Мы договорились встретиться через час дома, и я вернулся в зал, где продолжалось гульбище. Шлепнулся на стул, и потянулся к коньячной рюмке, но быстро отдернул руку – не время пить. Надо оглядеться и подумать – вдруг кто из родственников даст взаймы, а я потом отдам, отработаю, да сам в рабство продамся ради Сашки!
Братца отметаем, он хоть и не беден, но жлоб… кто еще?
Родичей у меня раз-два и обчелся, отец умер, когда мне самому было три, и с его стороны я никого не знаю, так что остается мамина сестра, и ее дети, все люди прекрасные, но не богаче меня, мда…
И тут на стул рядом со мной опустился Иван.
Нас познакомили в начале праздника, и он сказал, что мы виделись с ним много лет назад. Еще он сообщил, что приходится мне родственником, то ли мой двоюродный дядя, то ли мамин. Вот только я не мог вспомнить, чтобы она о нем говорила, и лицо его показалось незнакомым.
Иван улыбнулся, огладил ежик седых волос, мелькнула татуировка на кисти – когтистые пальцы, три штуки, точно птичья лапа.
– Сложности? – поинтересовался он.
– Нет, – попытался соврать я, хотя лгать не умею и не люблю.
– Егор, я знаю, что тебе нужны деньги, – заговорил он, наклонившись ближе. – Серьезные. Не на баловство.
– А вы мне их дадите? – спросил я, закипая.
Да кто ты такой, пятый дядюшка на киселе, чтобы лезть в мою жизнь, и что тебе надо?
Я спрашивал у братца насчет Ивана, но тот знал не больше моего.
– Нет, я не Трамп, – смуглое, морщинистое лицо пересекла лишенная юмора усмешка, как бескровная рана. – Я могу подсказать, где достать деньги. Честно заработать.
– Ну вот, а я думал, вы дадите мне ключ от квартиры, где бабки лежат…
– Егор, – он взял меня за запястье, и я ощутил, сколько силы в его пожатии: а ведь он раза в два старше меня, ему около пятидесяти, – не стоит отвергать подарки судьбы.
– Если эт штка, тоя… – я попытался сбросить его руку, но Иван держал крепко.
– Нет! – прорычал он так, что заглушил музыку, и на нас стали оглядываться.
Пьяные толстые морды, друзья и коллеги братца, наверняка только порадуются, если начнется драка.
– Нет, – повторил Иван уже спокойнее. – Это работа, опасная и сложная, не скрою. Настоящая мужская работа. Но ты же мужик, а не хлыщ вроде этих… – он повел головой. – Держи.
Он убрал руку и на скатерть передо мной легла визитка: «Иван Козырев», номер.
– Звони в любое время, – он поднялся и зашагал прочь, пружинисто и легко, точно юноша: кто же ты, и вправду такой, и какой тебе во всем этом деле интерес?
– Чтоб я сдох, – пробормотал я, убрал визитку в карман и мигом забыл о ней.
* * *
В офисе банка работали кондеи, и очень кстати, поскольку на улице царила неожиданная для мая жара, да и я кипел от гнева.
Петрович, сука жадная, на которого я работаю последние два года, не отказал мне напрямую. Нет, этот урод начал вещать, что времена тяжелые – ага, то-то он «Бентли» поменял на новенький месяц назад – что арендаторы в нашем торговом центре сплошь гады жадные, что он прямо вот весь сочувствует моей дочери, но помочь не может, даже зарплату не поднимет.
И ведь знает, что без меня ему худо придется – где он еще найдет такого сменного инженера, который все умеет, от электрики до сантехники, работает на совесть, не бухает, не ленится и не ворует?
Наорал я на него, дверью хлопнул, и черт с ним.
Никогда не умел сдерживаться, с самого детства, всегда говорил в лицо, что думаю. Иногда, и даже часто получал за это по морде, пару раз всерьез, до травмпункта и хирурга, но от принципов не отступал.
Ладно, про Петровича можно пока забыть – мне нужны деньги, чтобы спасти Сашку…
Я вытер с лица пот, взял талончик, и вскоре уже сидел в уголке, дожидаясь очереди. Вспомнил, как сам сразу после института – «экономист-финансист» в дипломе, это вам не собачья какашка – пытался работать в таком же стерильном офисе, где и воздух свежий, и тихо, но зато тоска смертная.
Не выдержал, ушел туда, где руками надо что-то делать, чинить, настраивать, собирать. Поскольку еще лет в семь обнаружил, что это мне нравится, и что получается свои машинки не только ломать, но и ремонтировать, а жили мы бедно, мать медсестрой всю жизнь, поэтому если не починишь, будешь с обломками возиться. К старшим классам так наблатыкался, что соседи начали приходить, кому стиралку к жизни вернуть, кому кран текущий заткнуть, кому розетку поменять или там кондиционер повесить.
– Номер а тридцать семь, пройдите к окошку номер четыре, – произнес неживой голос из-под потолка.
Я глубоко вздохнул, зашуршала пачка бумаги, которую я потащил из рюкзака. Понятно, что всю эту банковскую премудрость я почти забыл, но все равно подготовился – сайт банка облазил, документы собрал, от справки из отдела кадров до справки от нарколога.
– Добрый день, – сказал я грудастой барышне в окошке номер четыре.
В другой бы момент – прости Юля – я бы заулыбался и начал подкатывать, но сейчас мне не до девок, надо дочь спасать.
– Добрый день, – она улыбнулась мне с дежурным равнодушием.
– Такая ботва… хочвзять кредит… – и я пхнул ей заявку.
Барышня утянула заявку, гладкий лоб ее пересекла морщинка, в глазах отразилась задумчивость. Мне достался оценивающий взгляд, я понял, что она оценила меня целиком, от лохматой рыжей шевелюры до дешевых кроссовок, от помятого рюкзака до содержимого карманов.
– Это не ошибка? – она ткнула наманикюренным пальчиком туда, где красовалась сумма с шестью нулями.
Дело ясное, такой доходяга как я должен брать десятку на новый телефон или полтос на мелкий ремонт, а тут миллион.
– Нет, – я облизал пересохшие губы и выдал остальные документы.
Меня окатило волной холода – то ли кондиционер прибавил анти-жару, то ли глаза дамочки за стойкой окончательно заледенели. Она похрустела бумажками, проглядела все до одной, словно надеялась обнаружить справку об условно-досрочном, и сообщила со все той же улыбкой:
– Увы, мы не можем предоставить вам заем.
– Но почму? – я сглотнул. – Доходов хватает! Два года! Я все отдам! Ясно же!
Ну да, я упросил кадровичку слегка завысить мне зарплату, ведь не могу же я рассказать в банке, что между сменами с утра до ночи бегаю по заказам, чиню все подряд, и зашибаю почти столько же, сколько у Петровича! Пойми же, блондинка с грудью, что мне нужны эти деньги, и что я пытаюсь добыть их как честный, порядочный гражданин!
– Вы… – начала она, и тут я выложил последний козырь.
Диагноз Сашки со всеми деталями – сколько стоит операция, и когда ее надо делать.
– Вот зачем мне нужна эта сумма, – все силы ушли на то, чтобы остаться спокойным, в этот момент я был слабее новорожденного котенка. – Пожалуйста, девушка.
Глаза ее вновь посетила задумчивость – готов поспорить, нечастый гость.
– Подождите.
Она ушла, а вернулась с типчиком чуть меня постарше, и даже чем-то похожим. Наверняка я стал бы таким, если бы усидел в банке – прилизанным, аккуратным, в белой рубашечке, с равнодушной мордой.
На меня он даже не посмотрел, для таких мажоров существуют только бумажки.
– Егор Игоревич, – типчик поднял взгляд. – Простите, но мы вам отказываем. Банк…
– Воттаксразу? – отчаяние ударило по внутренностям точно замороженное бревно. – Даже не рассмотрите заявку?
– А зачем время тратить? – на меня смотрели как на таракана, как на мерзкое насекомое, с лапок которого на аккуратный банковский пол сочится слизь, а от жвал поднимается вонь. – Очевидно же, что вы не в состоянии предоставить финансовое об…
– У меня дочь умирает! – я обнаружил, что стою, и что меня колотит от злости. – Понимаете это? Если нетденег, онатруп! – всегда, когда горячусь, глотаю звуки и слоги.
Типчик отшатнулся и забормотал:
– Мне очень жаль… Обратитесь в благотворительные фонды…
Я застонал – от боли, горя, ярости.
– Проблемы? – громыхнуло рядом.
Сбоку образовался человек-гора в темном костюме, крутые плечи под пиджаком напряглись, кулаки сжались.
– Выведите… – начал типчик.
Я попытался ему врезать, но не дотянулся, и лишь мазнул кулаком по гладкой щеке. Огромные лапищи ухватили меня, руки оказались прижаты к телу и меня поволокли в сторону дверей.
– Если онаумрет, тытруп! Труп! – рычал я, пытаясь вывернуться из хватки охранника.
Тот сжал меня сильнее, и дыхание в груди кончилось.
Жаркий воздух улицы как полотенце хлопнул по лицу, от выхлопов заслезились глаза. Шершавый асфальт ударил по коленям, и в следующий момент мне в грудь прилетел рюкзак со всеми документами.
– Успокойся, – сказал охранник почти миролюбиво. – Но к нам больше не суйся. Ясно? Я тебя запомнил.
Тыльной стороной кисти я вытер глаза, обнаружил, что меня обходят люди, бросают пугливые взгляды, но мне было на всех вокруг наплевать, ведь я не смог, не справился… Пойти в другой банк, чтобы там получить такой же равнодушный отказ? Обратиться в благотворительный фонд?
Я принялся собирать бумажки в рюкзак, и обнаружил среди них визитку.
«Иван Козырев».
Вспомнился день рождения в пятницу… седой и морщинистый «дядюшка»… Мужская работа…
Налетевший порыв ветра захотел утащить визитку прочь, но я прижал ее рукой. Другой нашарил в кармане смартфон – надо хотя бы узнать, что имел в виду явившийся из небытия родственник…
* * *
Переступив порог, я очутился в крохотном офисе на два стола, один пустой, на другом комп и за ним – лысеющий дядечка в костюме. В первый момент я даже решил, что ошибся дверью, но нет, именно этот адрес, этаж и номер комнаты сообщил мне Иван.
– Чем могу поспособствовать? – спросил дядечка, улыбаясь так, что блестящая, точно пластиковая кожа у него на щеках пошла рябью.
– Я насчет работы… – пробормотал я. – Опасной, но за хорошие деньги…
– Превосходно, – дядечка указал на стул. – Присаживайтесь… как вас?
– Егор, – я опустился на ветхий стул, что помнил наверняка еще Советский Союз.
– Вы в курсе характера предлагаемой у нас работы?
– Ну, нет… – признаваться в невежестве не хотелось, ощущал я себя неловко, но отступать было поздно. – Но вы же мне расскажете?
– Конечно, – дядечка на миг замер, словно даже дышать и моргать перестал, превратился в надувную фигуру офисного работника, я даже испугаться успел, но он снова ожил. – Работа далеко от дома… вахтовая… срок контракта – пять месяцев, досрочное расторжение возможно при наличии транспортной возможности по возвращению персонала.
– А куда ехать-то?
– Далеко, – он неопределенно помахал рукой. – Очень далеко.
– А что делать придется? – продолжал наседать я.
– Исполнять приказы вышестоящих, – дядечка вроде бы отвечал на вопросы, но делал это так, что ничего толком не сообщал, и я начал злиться; а еще в нем было какая-то непонятная чуждость, он выглядел… не таким, неправильным, словно нарисованным. – Желаете посмотреть на контракт?
– Ну давайте.
Контракт был на страничку, заключался он между Контрактантом, то есть мной, и Контрактером, неким ООО «Гегемония». Досрочное расторжение действительно подразумевалось, вот только в этом случае Контрактант терял финальную премию, то есть половину от общей суммы плюс все остальные выплаты, до которых не дошло дело.
– А сколько платите?
Дядечка распахнул глаза, точно я спросил его о длине причандалов.
– Работа очень рискованная, существует вероятность погибели в процессе, – сообщил он. – Зато и вознаграждение немалое, пятьдесят тысяч американских долларов.
Пятьдесят тысяч? Мне стало жарко.
Двадцать процентов они дают сразу, в три дня после подписания контракта, а это значит можно сделать первый взнос на операцию Сашке, потом еще пятнадцать тысяч кусками… и последние двадцать пять отдадут в виде финальной премии ровно через пять месяцев, день в день. Так что должно хватить и на лечение, а Юля что-то в своей больнице зарабатывает, так что с голоду без меня не умрут, и она с дочкой, и мама.
Та вышла на пенсию полгода назад, и не по возрасту, по здоровью, так что платили ей мало, и я подкидывал десятку каждый месяц.
– Так куда вы меня отправите? На Северный полюс? В Сахару? – спросил я.
– Далеко, – повторил дядечка. – Поверьте, я бы очень хотел вам это сообщить. Только я не могу, вы мне не поверите, решите, что я не совсем здоров, и наш контракт не состоится.
– Чтоб я сдох! – он мне все так же не нравился, и лысинка эта в окружении прилизанных волос, и странный акцент, то ли прибалтийский, то ли немецкий, но пятьдесят тысяч долларов… или он от Ивана узнал, какие у меня проблемы, и предложил именно эту сумму? А Иван откуда в курсе, я даже братцу двоюродному ничего не рассказывал, и мама тоже. – Но что за опасность?
– Разные существа будут мешать вам выполнять вашу работу… очень активно. Результатом могут стать ранения, повреждения, утрата конечностей, а также всей жизни. Последний случай становится основанием для разрыва контракта и прекращения выплат по нему.
Понятно, если неведомые «разные существа» меня укокошат, то Сашка скорее всего умрет. Значит единственный выход – не дать им этого сделать, прожить эти пять месяцев и вернуться.
– А позвонить домой можно будет?
– О да, – дядечка закивал так активно, что я испугался за его тонкую шею: переломится, и офисопланктонная голова отвалится, упадет на стол, а затем прикатится мне на колени, где так же будет пучить глаза и вещать ерунду.
Бррр…
– Но не в любой момент, а при наличии пространственной возможности в конкретной точке времени, – продолжил он, – связь обеспечивается внешним поставщиком, который к нашей корпорации не имеет отношения, мы ее только оплачиваем, то есть берем все расходы на себя.
– А если я подпишу, возьму аванс и исчезну? – спросил я.
– Я бы не стал на вашем месте этого совершать, – дядечка хмыкнул, и получилось у него очень выразительно. – Наша корпорация имеет значительные возможности. Спрятаться от нас на этой планете нельзя.
На этой планете? Что, я могу удрать на другую? На Марс?
И какие возможности у конторы, что вынуждена снимать в областном центре такой вот жалкий офис с одним сотрудником? Попахивало все это фарсом, розыгрышем, дурацким телешоу со скрытой съемкой со всех углов, горластым идиотом-ведущим и тысячами дебилов-зрителей, которые сейчас созерцают мое лицо, тоже наверняка не особенно умное.
Но если за этот фарс, за это телешоу мне дадут хотя бы десять тысяч зеленых, то плевать, пусть я хоть отправлюсь на тропический остров, чтобы под камеры жрать там червяков и строить дом любви.
– И да – о том, что вы увидите у нас на работе, нельзя будет рассказывать, – проговорил дядечка. – Вообще никому. Документов по этому поводу мы не составляем. Однако вы поймете… сразу поймете, отчего так.
За улыбку на его лице мне захотелось этого типа придушить.
– Да что же за работа у вас? – не выдержал я. – Трупы надо будет закапывать? Медведей голыми руками ловить? Китам надрачивать? За что такие бабки платят?
Дядечка продолжил улыбаться, словно не услышал моих вопросов.
– Я понимаю, вам трудно принять решение, – сказал он. – Думайте, сколько угодно. Решитесь – приходите сюда, я всегда для вас появлюсь на месте. Подпишем, аванс, и сразу же отправка… с собой ничего брать не нужно, все необходимое выдадут на месте.
– Ладно, – буркнул я, и поднялся: с женой все равно надо посоветоваться.
Закрыв за собой дверь офиса ООО «Гегемония», я понял, что толком ничего не узнал об «опасной работе для настоящих мужчин». Понял только, что платят там реально хорошо, и что это вариант спасти Сашку, не ограбив для этого банк.
Глава 2
Я не знаю, что нашла во мне Юля, но мне с ней страшно повезло.
Мало того, что она терпит мои закидоны, она еще и красавица, каких поискать. Мужики на улице смотрят ей вслед, открыв рот, эккаунты в соцсетях она не заводит, поскольку знает, что там ее атакуют турки с арабами и прочие любители слать в личку фотографии МПХ.
Но вместо того, чтобы бродить по подиуму где-нибудь в Париже или флиртовать с звездами Голливуда, она лежит со мной в кровати, и обнимает так, что я могу ощущать каждую выпуклость ее тела. И от этого внутри уже моего тела начинается шторм, мне хочется гладить ее спину, целовать упругую грудь с острыми сосками, тискать ягодицы. Проникнуть внутрь, стать с ней одним существом, взорваться в едином порыве!
Хотя мы кончили вместе всего десять минут назад!
Я люблю ее всем сердцем, рядом с Юлей я не могу думать о других женщинах, от одного ее запаха, от звуков ее голоса мужские гормоны во мне гарцуют и бьют копытами. Жаль, что эта магия не работает, когда мы расстаемся… жалею, страдаю, но сделать ничего не могу, веду себя иногда как последний кобель, и она об этом знает, но даже не упрекает, и от этого еще хуже.
В соседней комнате ровненько посапывала Сашка, и мне было так хорошо, как давно уже не было – наверное с того дня, когда стало ясно, что болячка у нашего ангелочка очень серьезная.
– Тут такая ботва… – начал я, когда ко мне вернулось дыхание. – Я нашел деньги.
С мамой я поговорил еще утром, она поворчала конечно, сказала, что за пять месяцев разлуки может и помереть, но в конечном итоге сказала «мужик взрослый, сам решай, что делать» – эту фразу она ввела в оборот, когда мне исполнилось десять, и я всегда старался соответствовать. Осталось убедить жену, а это задача несколько сложнее.
Юля слушала молча, как я рассказываю о визите в ООО «Гегемония», но все сильнее напрягалась под моими руками. Я гладил ей живот, шелковистый и мягкий, и тот становился все более твердым, а налитые кровью соски, которые я ощущал плечом, наоборот сдувались, размягчались.
– Так что вот, все будет хорошо, – сказал я в завершение.
Тут она вывернулась из моих объятий и села.
Я не мог видеть лица Юли в сумраке спальни – ночь, свет фонарей отгорожен плотными шторами. Но я мог представить ее до малейшей детали – очень светлые волосы, не крашеные, свои в сочетании со смуглой кожей, глаза странного оттенка карего, почти красные.
– Ты с ума сошел? – спросила она шепотом. – Ты не представляешь, куда собрался!
– За деньгами на операцию, – повторил я.
– Никаких денег не будет, если ты там погибнешь! – судя по голосу, Юля хмурилась, а кулачок на моем бедре был крепко сжат. – И что нам делать в этом случае? Подумал об этом? Эх, ты…
– Но с чего ты взяла, что я погибну? Не на войну же меня отправят?
– А вдруг на войну?
– Меня? – я расхохотался, но прихлопнул собственный рот ладонью: не хватало еще разбудить Сашку. – Я конечно служил в армии, но упражнялся там с кисточкой и молотком, а не с автоматом.
Ну да, год в рядах защитников родины я провел, занимаясь полезным трудом на благо командиров, ну а пострелять нам, обычным пехотинцам, дали всего несколько раз. Поэтому вояка из меня получится тот еще.
– И все равно – ты не знаешь, – сказала Юля настойчиво. – Вдруг это наркотики? Что-то еще незаконное?
– Поиск наркокурьеров по объявлениям? – съязвил я, понемногу начиная злиться. – Вряд ли Иван отправил бы меня в такое место, все же мы родственники…
В последнем я сомневался, конечно, но с другой стороны – какая выгода ему от самозванства?
– Не нравится мне этот Иван, – она раздраженно тряхнула головой, закусила губу. – Выскочил, как черт из табакерки, и…
– Но что ты предлагаешь? – перебил я. – Сидеть и смотреть, как Сашка умирает?
Сказал я это резче и громче, чем намеревался, и тут же пожалел об этом.
– В банке я побывал, – продолжил я уже тише, – к Петровичу ходил, говорил с ним. Что остается? Фонды? Милостыню на улице просить? Я же работаю, как вол, но я не…
– Я знаю, – она положила руку мне на грудь, и от этого прикосновения по всему мне побежали сладостные мурашки. – Но должны быть другие пути… Про фонды я узнавала… Можно, но очереди большие, и хватит ли у нас времени, пока они заявление примут, рассмотрят и так далее… Но…
– А тут десять тысяч сразу! – снова влез я. – Извини.
– Должны быть другие пути, – повторила она. – Например, я могу продать почку.
Меня словно ударили по башке деревянной киянкой, в ушах зазвенело, так что я даже не расслышал собственный хриплый, сдавленный вопрос:
– Ч-что?
– Продать почку, – голос Юли звучал спокойно, словно она говорила о том, чтобы отрезать свою гриву и сдать на парики – волосы-то отрастут, а вот новая почка вряд ли. – Она стоит немало, поскольку я молода и здорова.
– Е… ты… как?.. Бл… ел… – на язык ринулось сразу много слов, и тот едва не завязался узлом.
Да, моя жена врач, она понимает что-то в таких делах. Но нет, такого я не допущу! Чтобы она повредила себе? Чтобы искалечила себя, а я, здоровый мужик, просто смотрел?
– Лучше тогда мою! – прорычал я, пытаясь сдержать ярость, от которой было холодно в затылке, а сердце билось коротко и неровно, как в агонии. – Я тебе не позволю!
– И дашь Сашке умереть?
– Нет! Пойду и запишусь на эту работу, и плевать, что мне там придется делать!
– А это уже я тебе не позволю! – и тут я впервые за все эти годы услышал гнев в голосе Юли.
Мне хотелось заорать, вскочить с кровати и пнуть стену.
– Ладно, – выдавил я, не знаю какими усилиями справившись с собой; вспотел не хуже, чем во время постельных кувырканий. – Давай утром поговорим… Чего уж сейчас…
Юля молча встала с кровати и пошла в ванную.
Спали мы в эту ночь не в обнимку, как обычно, а отвернувшись друг от друга.
* * *
Врач выглядел по-настоящему уверенным седым профессионалом, а на ослепительно-белый халат наверняка стеснялись присаживаться даже наглые мухи. Говорил он негромко, веско, хотелось верить каждому слову – и что все будет хорошо, и что девочка справится, и что возможна полная реабилитация и здоровая долгая жизнь.
После первой, ночной, я выдержал еще две битвы с Юлей, и на третьей она сдалась. Просто узнала, что сдать почку и получить за это деньги – процедура долгая, может занять не один месяц.
Так что я наведался в ООО «Гегемония» еще раз, подписал договор и получил аванс. Тут же перевел его куда надо, и мы отвезли Сашку в больницу, пока на углубленное обследование.
– Сколько у нас времени? – спросил я, не отводя взгляда от лица дочери.
Девочка в три года должна быть живой и румяной, а не серой и вялой, и если уж на чужого ребенка смотреть больно, если он нездоров, то на своего… сердце переворачивается и слов не хватает… и злости не хватает – на судьбу, на проклятую хворь, на несправедливость этого мира.
– Э… – врач осекся. – Я бы не хотел вдаваться в конкретику…
– Павел Семенович, пожалуйста, – подала голос Юля, крепко сжимая мой локоть. – Говорите откровенно.
Я поднял глаза и обнаружил, что голос-то у доктора куда уверенней, чем он сам.
– Я же понимаю, какой у нее диагноз, – продолжила моя жена. – Пожалуйста.
– Если не сделать операцию в эти полгода, то прогноз течения болезни, скорее всего, будет неблагоприятный, – и врач посыпал терминами, пряча за ними собственные опасения и тревогу: наверняка иные родители в такой ситуации упадут в истерику, папаша в проклятья, мама в слезы.
Но нет, мы не будем истерить, мы будем Сашку спасать.
Я поеду туда, где смогу заработать достаточно, и выживу, вернусь целым и здоровым. Девочки мои будут здоровы, чтоб я сдох, и будут счастливы, что у них есть такой вот муж и отец.
– Спасибо, Павел Семенович, – сказала Юля, и врач вышел из палаты.
Мы остались втроем, и я присел на стул, наклонился к дочери.
– Ты как, ангелок?
Сашка ничего не ответила, только улыбнулась, лучезарно-лучезарно, и стала так похожа на мать, что мне захотелось плакать – те же волосы, черты лица, глаза, только копия чуть поменьше. А потом она неожиданно сунула мне в руки маленького плюшевого пингвина на карабине и сказала:
– На, папа.
– Зачем? Он же твой?
Этого пингвина я когда-то подарил Юле, когда мы только начали встречаться, и она его таскала на рюкзаке. Когда мы съехались, он перебрался жить на гвоздик рядом с зеркалом в прихожей, ну а после рождения дочери оказался у нее в кроватке, где стал любимой игрушкой.
Жизнь его потрепала, но пингвин оставался крепким и разваливаться не собирался.
– Твой теперь, – сказала Сашка. – Ты же уедешь, будешь без нас скучать, да?
– Да, – подтвердил я.
Частенько она удивляла нас, когда говорила подобные взрослые не по годам вещи. Может быть страдания и вправду делают так, что человек умнеет, мудреет, растет быстрее. Но как же страшно, когда видишь перед собой такого вот маленького, измученного старичка.
Так что ну к чертям эту мудрость, пусть дочь остается ребенком, была бы здорова.
– А с ним тебе не скучно, – тут Сашка протянула ручонки. – Давай обниматься.
Я аккуратно обхватил ее, прижал в себе, а когда отодвинулся, то понял, что на глазах слезы, и что сейчас опозорюсь, расплачусь прямо тут, и это я, всегда считавший себя настоящим мужиком.
– Пока, – выдохнул я, и встал с таким трудом, словно на плечи мне поставили небоскреб.
С матерью я простился утром, забежал к ней, завез денег, починил барахливший телевизор, старый, еще с кинескопом – от нового, плоского, она шарахалась как от чумы. Заявление об увольнении швырнул в морду Петровичу еще вчера, чем его страшно удивил и вызвал поток смешанных с угрозами жалоб.
Ну ничего, пусть теперь помучается, гнида жадная, когда очередное ЧП придет.
– Ну что, все? – спросила Юля, когда мы вышли из палаты в коридор, под безжизненный белый свет. – Так и поедешь? Бросишь нас тут одних? Эх, ты…
– Не брошу, – язык мой ворочался как парализованный удав. – Там будет связь. Позвоню…
– Да ну? – она посмотрела на меня недоверчиво, отвела взгляд.
– Ты же понимаешь, что я не хочу никуда уезжать! – я все же справился с языком. – Остался бы тут, с вами, но что тогда?
Мимо прошмыгнула медсестра, стрельнула в нас любопытным взглядом.
– Метаться, пытаясь заработать эти деньги, и смотреть, как Сашка умирает? – продолжил я, дождавшись, пока вилявшая задом медсестра не исчезнет в одной из палат. – Так я хоть попытаюсь ее спасти, а тут и шанса не будет.
– Ты не вернешься, – сказала Юля с такой холодной обреченностью, что я вздрогнул. – Поэтому всех денег тебе не заплатят, и мне все же придется отдать почку. Завтра же подам документы.
– Нет, нет, – простонал я. – Не делай этого!
Она подошла ближе, положила голову мне на плечо, так что я ощутил ее тепло, ее дыхание.
– Ты пытаешься спасти Сашку всеми силами, я знаю, – прошептала Юля горячо. – Рискуя жизнью… Но даже этого может оказаться недостаточно, и поэтому я тоже буду пытаться спасти ее всеми силами.
Я стиснул зубы и несколько минут мы стояли молча, не обращая внимания на ходивших мимо людей – матери лежащих в палате детей, врачи, медсестры, посетители.
– Я вернусь, – сказал я, сглотнув. – Обещаю.
– Тогда иди, – Юля отстранилась. – И возвращайся.
Я поцеловал ее и зашагал в сторону лестницы, а у двери на нее обернулся и помахал жене. Только на улице обнаружил, что все так же сжимаю в руке плюшевого пингвинчика, и мне стало так горько, грудь пронзила такая боль, что я едва не завыл, точно сбрендивший волк.
* * *
Я так и не запомнил, как звать офисного дядечку из ООО «Гегемония», хотя видел имя в документах, да и все равно мне было, честно говоря.
– Присаживайтесь, Егор, – сказал он, улыбаясь, точно кукла из дешевого пластика. – Прибыли для доставки к месту работы?
– Ну да, дело такое, – я постарался улыбнуться в ответ, хотя поджилки тряслись. – Повезете как? На самолете? Прямо отсюда?
Хоть он и говорил не брать ничего, я прихватил рюкзак, и спрятал в кармашек паспорт. В главном отделении нашлось место для бутылки воды, зубной щетки и пасты, ну а еще там неожиданно оказался пингвинчик дочери.
