Читать книгу: «Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма», страница 3

Шрифт:

Именно И. Сталин зачастую вносил существенные коррективы не только в лауреатские списки, вместе с приближенными образуя как бы альтернативный «Комитет» (в немноголюдный круг участников которого, помимо членов Политбюро, начальника или заместителя начальника Управления агитации и пропаганды ЦК и председателя Комитета по делам искусств, входили некоторые члены правительственного Комитета по Сталинским премиям и другие приглашенные извне участники¹¹⁰), но и в институциональный облик премии. Говорить о жесткой формальной регламентации в данном случае не приходится, потому как гибкость и подвижность контуров этой системы постулировалась самим Сталиным. В частности, 31 марта 1948 года в рамках очередного обсуждения по вопросу присуждения премий, как вспоминает К. Симонов, Сталин несколько раз заострил внимание присутствовавших: «…количество премий – элемент формальный и если появилось достойных премии произведений больше, чем установлено премией, то можно число премий и увеличить»¹¹¹.

С течением времени «экспертный состав» этого альтернативного «Комитета» претерпевал кадровые изменения, каждое из которых все очевиднее утверждало доминирующее положение того, кого Л. М. Каганович именовал не иначе как Хозяином¹¹². Так, принятие решений о присуждении премий в области художественной литературы стало восприниматься «всецело как епархия самого Сталина, и только его»¹¹³ лишь с момента смерти А. А. Жданова, прожившего немногим более двух лет после прочтения разгромного августовского доклада 1946 года. Именно поэтому вождь не спрашивал мнения членов Политбюро и лишь изредка советовался с приглашенными «писательскими начальниками», вынося решения по премированию того или иного литературного текста. По выдержкам из записей Симонова, сделанных в конце 1940‐х и позднее «вмонтированных» в том мемуаров, можно судить и о совершенно особенном отношении вождя к процессу присуждения премий его имени. Для Сталина эти награды были одним (если не единственным) из способов выразить собственное одобрение. Присуждая премии, он как бы расставлял нужные ему акценты, тематически и идейно ориентировавшие писательское сообщество¹¹⁴. С этим и были связаны его повышенный интерес и, как следствие, внимание к обсуждавшимся произведениям. По словам Симонова,

Все, что во время заседания попадало в поле общего внимания, в том числе все, по поводу чего были расхождения в Союзе писателей, в Комитете, в комиссии ЦК, – давать, не давать премию, перенести с первой степени на вторую или наоборот, – все, что в какой-то мере было спорно и вызывало разногласия, он читал. И я всякий раз, присутствуя на этих заседаниях, убеждался в этом.
Когда ему (Сталину. – Д. Ц.) приходила в голову мысль премировать еще что-то сверх представленного, в таких случаях он не очень считался со статусом премий, мог выдвинуть книгу, вышедшую два года назад, как это в мое отсутствие было с моими «Днями и ночами» (пьеса К. Симонова, написанная в период с 1943 по 1944 год. – Д. Ц.), даже напечатанную четыре года назад, как это произошло в моем присутствии, в сорок восьмом году¹¹⁵.

Принимаемые участниками «не столько заседаний, сколько разговоров» решения о присуждении тому или иному писателю премии в одной из номинаций не только мгновенно вводило его в круги литературного истеблишмента, многократно поднимая количественное значение тиражей (стандартный показатель варьировался от 150 000 до 350 000 экземпляров), но и, говоря словами Сталина, «включало в искусство»¹¹⁶. И это оказывается принципиально важным моментом: в условиях позднесталинского «мрачного семилетия», где абсурд плотно сопрягался с паранойей, не народная любовь и не читательское признание «включали» то или иное произведение в «ядро» соцреалистического канона, а именно обычно украшавшая один из форзацев книги фраза: «Постановлением Совета Министров Союза ССР [писателю] NN за роман / повесть / пьесу [и т. д.] присуждена Сталинская премия первой / второй / третьей степени за 19NN год».

Апофеоз сталинского влияния на премию придется на послевоенную эпоху – период позднего сталинизма, – когда «отец народов», осознав присущий этой институции стабилизирующий (но не останавливающий подспудную «формовку» моделей массового мышления) потенциал, которым и могла обеспечиваться искомая целостность культурного континуума позднесталинской эпохи, станет выносить решения о присвоении награды литераторам, почти полностью отстранившись от предложений Комитета. Единственным критерием, которым вождь будет руководствоваться при присуждении премий, станет довольно парадоксальный вопрос о «нужности» того или иного на тот момент уже опубликованного текста: «…нужна ли эта книга нам сейчас?!»¹¹⁷ – часто вслух будет проговаривать Сталин, адресуясь больше к себе, нежели к сидящим в его кабинете чиновникам¹¹⁸. В этом случае в дело вступали слабо формализуемые «эстетические» принципы и предпочтения, далеко не всегда созвучные общепринятым представлениям о «прекрасном». Об этой «противоречивости» эстетических взглядов Сталина вспоминал Шепилов:

Иногда он предъявлял очень высокие требования к художественной форме и высмеивал попытки протащить на Сталинскую премию произведение только за политически актуальную фабулу. Но нередко он сам оказывался во власти такой концепции: «Это вещь революционная», «Это нужная тема», «Повесть на очень актуальную тему». И произведение проходило на Сталинскую премию, хотя с точки зрения художественной формы оно было очень слабым.
<…>
Наряду с высокой требовательностью к художественным достоинствам произведений, Сталин иногда в этом вопросе проявлял непонятную терпимость и такую благосклонность к отдельным работам и писателям, которая не могла не вызывать удивления¹¹⁹.

Тем не менее такая парадоксальность суждений не отменяла сталинский прагматизм и расчет на общественный резонанс: каждое присуждение Сталинских премий должно было определенным образом влиять на массового реципиента. Позднее инструментальный ресурс этой институциональной структуры надежно усвоят и приближенные Хозяина. В 1940‐е премия займет прочное место институции-посредника, осуществляющей перевод, «пересчет» идеологических импульсов в эстетические формы: политика начнет стремительно терять статус сугубо умозрительного конструкта и постепенно приобретать эстетическое измерение, оформляясь в доступные для усвоения массовым сознанием артефакты – овеществленные политические жесты. А уже к концу 1940‐х годов, в период стремительной радикализации отношений СССР и активно разоблачаемых «поджигателей новой войны», институт премии в сознании сталинских функционеров станет восприниматься как один из главных инструментов структурирования мирового политического пространства, о чем свидетельствует, например, письмо А. А. Фадеева И. В. Сталину от 11 ноября 1949 года; об этом – далее. Акцент, который А. Фадеев делает на отводимой премии роли едва ли не ключевого института в процессе поляризации мира, разделения «сфер влияния», существенно усложняет вопрос о том значении, которое в послевоенный период придавалось высшей советской награде, а также проблематизирует рассуждение о ее месте в системе литературного производства, выводя за пределы сугубо историко-литературных изысканий.

Все эти обстоятельства создают множество препятствий к построению логически выверенной и относительно полной истории института Сталинской премии. Наиболее существенным из этих препятствий оказывается проблема, связанная с недостаточной информативностью источников (в том числе архивных) и напрямую следующая из прихотливого устройства находящейся в центре нашего внимания институции.

Сталинская премия глазами человека моего поколения: Архивный след и проблема источников

К настоящему моменту не существует фундаментальных исследований, целиком посвященных рассмотрению Сталинской премии по литературе в контексте институциональной истории культуры позднего сталинизма. В качестве частного аспекта темы этот вопрос спорадически возникает в ряде работ российских и западных историков, культурологов, искусствоведов, музыковедов и филологов, однако он по-прежнему не обрел внятных описаний и интерпретаций. Вышедшая в 2001 году статья Г. А. Янковской «К истории Сталинских премий в области литературы и искусства»¹²⁰ впервые обратила внимание научного сообщества не только на недостаточную изученность истории этой институции, но и на полное отсутствие ясности в представлениях о влиянии Сталинской премии на организацию художественной жизни в послевоенном СССР. Основной задачей этой работы стала попытка, базируясь на стенограммах заседаний специального Комитета по Сталинским премиям, «реконструировать эту сторону повседневной жизни художественно-артистического сообщества в СССР эпохи позднего сталинизма»¹²¹. Беглый очерк институционального облика премии, предложенный в этой статье, Янковская значительно углубила и детализировала в опубликованной по материалам докторской диссертации¹²² (на тот момент еще не защищенной) монографии 2007 года «Искусство, деньги и политика: Художник в годы позднего сталинизма»¹²³, вышедшей ничтожно малым тиражом в 300 экземпляров. В этом же году в Новосибирске вышел 880-страничный том «Сталинские премии: Две стороны одной медали»¹²⁴, составленный В. Ф. Свиньиным и К. А. Осеевым. Такой внушительный объем издания обусловлен беспорядочным отбором (сбором) материала и отсутствием у составителей концепции книги: подчас невозможно понять, почему тот или иной републикуемый материал оказался включен в сборник. Например, в книгу по каким-то причинам вошел сокращенный вариант рассказа М. М. Зощенко «Приключение обезьяны» (1945)¹²⁵, практически следом за которым расположился объемный фрагмент книги Д. Л. Бабиченко «Писатели и цензоры» 1994 года¹²⁶, а после него – якобы отрывок стенограммы заседания Оргбюро ВКП(б) по вопросу о кинофильме «Большая жизнь» от 8 августа 1946 года¹²⁷, приводящаяся не по архивному источнику или сборнику документов, а по «программе радио „Свобода“» от 22 ноября 2002 года. При прочтении этого фрагмента внимательный читатель обнаружит, что это не что иное, как расшифровка радиоэфира, в котором один из участников разговора (В. Тольц) наугад цитирует по памяти фрагменты из стенограммы выступлений М. К. Калатозова, Л. Д. Лукова, И. А. Пырьева, П. Ф. Нилина, А. А. Савченко на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) о кинофильме «Большая жизнь» от 9 августа 1946 года¹²⁸, на один день ошибившись в датировке документа¹²⁹. Ошибку эту повторяют и составители сборника, которые, по-видимому, не сочли нужным убедиться в точности приводимых данных. Ошибаются они и в дате самого радиоэфира, расшифровка которого предлагается в издании: состоялся он не в указанный день (22 ноября), а четырьмя месяцами ранее, 7 июля 2002 года. Из такого рода неточностей и составительских пренебрежений к материалу состоит весь «сборник документов и художественно-публицистических материалов». Между тем книга эта снабжена 150-страничным сводным справочным разделом (с. 703–856), где впервые информация о премированных лауреатах оказалась обобщена и систематизирована в удобных для работы таблицах, в которых обнаружилось лишь несколько ошибок. Особенно выигрышным этот раздел выглядит не только на фоне изобилующей различными неточностями основной части, но и в соседстве с венчающим издание кроссвордом – «забавным способом проверить свою осведомленность в делах сталинских лауреатов»¹³⁰.

Опытом первого монографического исследования Сталинской премии в институциональном контексте культуры послевоенного СССР можно считать вышедшую в 2016 году и не переведенную на русский язык 400-страничную книгу известного западного музыковеда М. Фроловой-Уолкер «Stalin’s Music Prize: Soviet Culture and Politics»¹³¹. Вопреки названию, это издание не ограничивается рассмотрением круга сугубо музыковедческих проблем, но, хоть и очень обрывочно, воссоздает общий ход дискуссий, касавшихся работы отнюдь не только музыкальной секции Комитета. Сама М. Фролова-Уолкер объясняет это тем, что она обнаружила во множестве обсуждений «существенный контекстуальный материал» для основной темы своего исследования¹³². Ориентацией на широкий круг читателей обусловлена как структура самой книги, представленная серией тематических разделов, так и наличие в ней частных «сюжетов» (обзорных глав-«экранов»), либо адресующих к социальным реалиям позднего сталинизма¹³³, либо определяющих положение решений музыкальной секции в общем контексте шедшего в Комитете обсуждения¹³⁴. Очевидно, что целями книги не являлись исчерпывающее описание и анализ всей совокупности фактов, связанных с функционированием института Сталинской премии, поэтому известная фрагментарность и ограниченность контекстного материала вполне оправдываются уже самой музыковедческой направленностью исследования¹³⁵. Освещение же этого материала в книге зачастую вовсе не предполагает анализа и сводится к пересказу содержания стенограмм из архивного фонда Комитета в РГАЛИ (ф. 2073), перемежающемуся цитатами из них же. Между тем музыковедческая составляющая исследования представляет собой аргументированный и предельно детализированный фрагмент точной картины происходившего. (Отдельно стоит отметить 60-страничный раздел из 29 таблиц, разбитых на 8 приложений, где систематизирована информация не только обо всех лауреатах в области музыки за период с 1940 по 1954 год, но и о составе самого Комитета по Сталинским премиям.) Однако экстраполяция, с которой мы сталкиваемся, не проясняет эту картину в целом, но в известной степени искажает ее очертания. Иначе говоря, попытка сложить сравнительно внятное представление о месте Сталинской премии в культурном континууме позднего сталинизма, ограничившись обращением исключительно к сформулированной (преимущественно на музыкальном материале) в книге Фроловой-Уолкер логике функционирования этой институции, обречена на неудачу.

Отдельно стоит сказать о целой группе разных по качеству исследований и публикаций, посвященных либо общим вопросам функционирования института Сталинской премии, процессуальным особенностям премирования¹³⁶, либо, напротив, локальным историко-литературным аспектам темы: дискуссии 1940–1941 годов в Комитете по Сталинским премиям в области литературы и искусства по поводу романа М. А. Шолохова «Тихий Дон»¹³⁷; документальному опровержению предложенной мемуаристами версии о причинах якобы трехкратного выдвижения текстов В. С. Гроссмана на Сталинскую премию¹³⁸ и трехкратного же вычеркивания их из лауреатских списков самим Сталиным по соображениям личной неприязни к писателю¹³⁹; обсуждению стихотворных переводов и сборника «Избранные стихи и поэмы» (М.: ГИХЛ, 1945) Б. Л. Пастернака для вероятного выдвижения на премию¹⁴⁰; обстоятельствам присуждения премии третьей степени в 1950 году за опубликованную в «Новом мире»¹⁴¹ повесть Ю. В. Трифонова¹⁴² «Студенты» (1950)¹⁴³ – дипломную работу выпускника Литературного института – или скандалу вокруг получившей Сталинскую премию второй степени за тот же год пьесы А. А. Сурова «Рассвет над Москвой» (1950), автором которой он не являлся (драматург не смог не только указать на использованные им в работе над пьесой источники, но даже должным образом пересказать ее содержание)¹⁴⁴ и т. д. Отметим также ряд работ, в которых проблематизируется роль института Сталинской премии в истории других областей искусства и гуманитарного знания¹⁴⁵.

По сути, список исследований и публикаций, содержащих попытки уточнить место института Сталинской премии в социокультурном контексте позднего сталинизма, исчерпывается приведенным выше библиографическим перечнем. Несколько более локально формулируемый вопрос о характере того влияния, которое Сталинская премия оказывала на историко-литературный процесс 1940 – начала 1950‐х годов, вовсе лишен специальных исследований. Вместе с тем изучение институционального комплекса управляемой сталинской культуры – едва ли не первая по значимости задача, хотя и уступающая в своей притягательности зачастую не требующему серьезного владения материалом нагромождению умозрительных конструкций и «концепций», строящихся на комбинировании одних и тех же переходящих из работы в работу фактов.

Все приведенные нами работы в известной степени основываются в выводах на архивных материалах Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства (Москва, 1939–1956; РГАЛИ. Ф. 2073. Оп. 1–10), явно оказывающихся недостаточными для серьезных обобщений по вопросу институционального статуса высшей советской награды. Мы располагаем лишь чрезвычайно объемными (до 488 листов), но информативно скудными подборками стенограмм и протоколами пленумов Комитета и заседаний секций, документами по итогам голосования, списками и различной бюрократической и вспомогательной документацией (аннотациями и рецензиями на произведения искусства и литературы, выдвинутые на соискание премий и т. д.), а также частично закрытыми для ознакомления личными делами кандидатов на получение премий (как получивших премию, так и не получивших / отклоненных). Структура этих личных дел очень незамысловата: индивидуальная папка на каждого кандидата включает рекомендацию выдвигающей организации (чаще всего на бланке) и материалы личного дела из Союза писателей, присланные в Комитет заведующим отделом кадров писательской организации. В этом деле содержались характеристика (либо анкетные данные или личная карточка) с подписями председателя и секретаря правления и ССП, автобиографическая заметка, а также избранная библиография и краткий отзыв на представленные произведения. Личные дела кандидатов из национальных республик зачастую включали еще и фотографии писателей.

Еще одним ценным источником оказывается сложно реконструируемый и буквально собираемый по крупицам комплекс текстов, составлявший переписку между членами Комитета¹⁴⁶. Он позволяет внести ясность в ход дискуссий, не прекращавшихся за пределами заседаний. Зачастую ключевые решения о выдвижении или снятии кандидатур принимались кулуарно, а на пленумах лишь объявлялись выводы предшествовавших им прений.

Помимо этого, в фондах РГАЛИ сохранился чрезвычайно объемный корпус документальных материалов канцелярии Комитета по делам искусств при СНК СССР (РГАЛИ. Ф. 962. Оп. 3), включающий переписку с Комитетом по Сталинским премиям по вопросу выдвижения кандидатов на соискание Сталинских премий по литературе и искусству, предложения о выдвижении кандидатур на соискание премий, стенограммы заседаний Комитета и результаты голосования за все годы его работы. По этому поводу М. Фролова-Уолкер делает следующее замечание:

Процесс присуждения Сталинских премий очень хорошо документирован в отношении работы самого Комитета по Сталинским премиям (каждое пленарное заседание и некоторые заседания секций были зафиксированы дословно). Но туманом окутана работа высших органов, надзиравших за работой Комитета, изменяя или даже отменяя с трудом принятые его членами решения: на этих уровнях нет стенограмм, и сложная сеть дискуссий может быть вычленена из большого корпуса переписки между этими органами, а также из постоянно растущих кандидатских списков, прикладываемых к этим письмам¹⁴⁷.

Общий историко-культурный контекст сталинизма на сегодняшний день восстановлен довольно подробно и полно: изрядное количество составленных по тематическому принципу сборников архивных документов¹⁴⁸ и документальных исследований¹⁴⁹ детализируют и углубляют наше представление о характере культурной политики в эту эпоху. Задача определения места Сталинской премии в институциональном контексте формирования соцреалистического литературного канона позднего сталинизма может быть решена сразу в нескольких планах. Того объема общедоступных уже в 1940–1950‐е годы источников, касающихся как нормативной стороны¹⁵⁰, так и сугубо статистического аспекта¹⁵¹ функционирования Сталинской премии и широко тиражировавшихся в официальной прессе (например, в «Правде») или выходивших отдельными изданиями¹⁵² (зачастую для внутрибиблиотечного использования), было бы вполне достаточно для составления исторической хроники, которая поэтапно отражала бы основные итоги работы институции, но не объясняла бы их. Вместе с тем работа, которая не просто констатировала бы факты, но определяла бы мотивы тех или иных решений (зачастую мотивированных сугубой политической прагматикой) и объясняла бы институциональные механизмы (одним из которых и является Сталинская премия), формировавшие послевоенный культурный канон, не может быть написана без обращения к документам, вносящим ясность в вопрос об объеме сталинского влияния на практику присуждения высших наград.

Из-за слабой очерченности институциональных рамок Сталинской премии весьма существенная часть сведений по ее истории содержится в архивных фондах смежных с ней институций. Основные принципы работы Сталинского комитета был завязаны на тесном взаимодействии с многочисленными общественным организациями – Союзом советских писателей (РГАЛИ. Ф. 631), Комитетом по делам искусств (РГАЛИ. Ф. 962, 2075), Институтом мировой литературы им. Горького (АРАН. Ф. 397), редакциями газет (РГАСПИ. Ф. 364; РГАЛИ. Ф. 3352) и «толстых» литературно-художественных журналов (РГАЛИ. Ф. 618, 619, 1702), издательствами и целым рядом других. Поэтому введение в научный оборот документации, осевшей в фондах этих учреждений, позволяет добиться, с одной стороны, максимальной детализации процесса прохождения текстов через эту многоуровневую систему и, с другой стороны, точности аналитических обобщений и выводов.

Значительную ценность для нас представляют недавно рассекреченная нормативная документация Политбюро ЦК КПСС, обеспечивавшая работу института Сталинской премии, и лауреатские списки с личной правкой Сталина, хранящиеся в РГАНИ (Ф. 3. Оп. 53а)¹⁵³. Свои пометы он обычно вносил цветным карандашом (в основном синего, но иногда и красного цвета; реже – коричневого или зеленого), внимательно просматривая отмеченный подчеркиванием или галочкой документ целиком и оставляя некоторые страницы нетронутыми. Однако страницы, относившиеся к кинематографии и литературе (две особенно привлекавшие Сталина номинации), буквально испещрены сталинскими маргиналиями: он вносил в списки новых лауреатов, стрелками или путем надписывания менял степень присуждаемой премии, выражал свое несогласие, оставляя на полях пометы вроде «Нет!», «Вон!», «Откл» или «Ха-ха» и т. д. Сохранившаяся в РГАНИ документация интересна и со статистической точки зрения, так как весьма точно фиксирует степень интенсивности сталинского участия в делах институции. Машинописные листы довоенного и военного периодов почти не содержат помет Сталина¹⁵⁴ (куда чаще можно обнаружить в этих материалах правку Молотова), тогда как в послевоенное время его вмешательство в работу Комитета по маргиналиям прослеживается вполне определенно¹⁵⁵. Кроме того, содержатся в материалах фонда и рукописные списки – иногда заготовленные секретарями (тогда рядом с фамилиями стоял галочки), но чаще составленные лично Сталиным в ходе обсуждений – присутствовавших на заседаниях Политбюро чиновников. Тем не менее анализ этих документов не позволяет установить, являются ли эти правки жестом личной воли Сталина или результатом коллективных обсуждений на закрытых заседаниях Политбюро. Однако свет на официально не задокументированные подробности этих «разговоров» проливают несколько сохранившихся мемуарных свидетельств людей, участвовавших в подобных обсуждениях.

Воспоминания, оставленные входившими в круг сталинских приближенных К. М. Симоновым¹⁵⁶ и Д. Т. Шепиловым¹⁵⁷, представляют собой ценнейшие свидетельства, которые позволяют нам судить о характере и объеме влияния Сталина на принятие решений о присуждении наград, а также воссоздают атмосферу неформальных заседаний, где эти решения принимались. Однако их мемуары весьма фрагментарны, хоть и крайне точны: Шепилов присутствовал на подобных заседаниях только в 1948 (26, 31 марта и 11 июня) и 1949 (19, 22 и 31 марта) годах, а Симонов обрывочно отразил в своих записях обсуждения 1947, 1948, 1950 и 1952 годов, по большей части сосредоточившись на освещении близких ему вопросов литературного толка. Мемуары Симонова отличаются большей последовательностью, тогда как Шепилов очень часто объединяет случаи разных лет в единое повествование. Так, например, он пишет о ходе дискуссии в Политбюро:

…Сталин все продолжал выяснять, добавлять, корректировать:
– А Первомайского выдвинули? А может быть, Костылева за «Ивана Грозного» передвинуть на 2‐ю степень? Я думаю, Якобсону за «Два лагеря» (так Сталин назвал пьесу А. Якобсона «Борьба без линии фронта») можно дать 1‐ю премию. Грибачеву за «Колхоз „Большевик“» можно дать премию. Только образ парторга в поэме не развернут.
Александр Фадеев предложил включить цикл стихов Николая Тихонова «Грузинская весна» на 2‐ю премию. Сталин (смеясь):
– Вот это удружил другу. Я предлагаю включить Тихонова на 1‐ю степень¹⁵⁸.

Между тем обсуждение Костылева, Якобсона, Грибачева относится к весне 1948 года, а кандидатура Тихонова обсуждалась весной следующего года (тогда поэт и получил премию первой степени за цикл стихотворений «Грузинская весна»).

Беглые дневниковые заметки, содержащие ценные сведения об организации литературного производства сталинской эпохи (в т. ч. о процессуальных нюансах выдвижения кандидатов на премии), оставил В. Я. Кирпотин¹⁵⁹. Многие факты, связанные с присуждением Сталинских премий писателям, в мемуарах упоминает И. Г. Эренбург¹⁶⁰. Отрывочные, но очень ценные сведения также можно обнаружить в дневниках и воспоминаниях Вс. Вяч. Иванова, В. А. Каверина, А. Н. Рыбакова, К. И. Чуковского¹⁶¹. Эти отнюдь не многочисленные мемуарные свидетельства в известной мере дополняют и обогащают полученные из анализа сталинских помет в лауреатских списках выводы множеством нюансов и оговорок, но не изменяют характер этих выводов принципиально. Очевидно, что особое участие Сталин, который приходил на заседания Политбюро наиболее подготовленным из всех¹⁶², проявлял в вопросе присуждения наград в номинации художественной кинематографии¹⁶³ (о чем подробно пишет Шепилов¹⁶⁴) и, что оказывается наиболее важным для нашей темы, в литературной номинации. К. Симонов вспоминал, что

Сталин имел обыкновение <…> брать с собой на заседание небольшую пачку книг и журналов. Она лежала слева от него под рукой, что там было, оставалось неизвестным до поры до времени, но пачка эта не только внушала присутствующим интерес, но и вызывала известную тревогу – что там могло быть. А были там вышедшие книгами и напечатанные в журналах литературные произведения, не входившие ни в какие списки представленных на премию Комитетом¹⁶⁵.

Д. Шепилов приводит 13 примеров вмешательства Сталина в обсуждения списков номинантов в области литературы и еще пять случаев, когда он внес коррективы в итоговые лауреатские списки от секций живописи, скульптуры, архитектуры и музыки. Тогда как практически все приводимые в мемуарах К. Симонова случаи, повторимся, ориентированы именно на историко-литературную проблематику. Еще одним частым гостем этих неформальных заседаний был председатель (с декабря 1939 по январь 1948 года) Комитета по делам искусств при СНК СССР М. Б. Храпченко, чье объемное эпистолярное наследие, к сегодняшнему дню опубликованное¹⁶⁶, также может служить серьезной фактической опорой в написании истории института Сталинской премии по литературе. Кроме того, множество частных «сюжетов» и случаев, прямо или косвенно сообразующихся с нашей темой, могут быть описаны и охарактеризованы с опорой на корпус активно публикуемых с конца 1980‐х годов эго-документов¹⁶⁷ (в том числе членов Комитета, писателей-лауреатов и других участников литературного процесса позднесталинской эпохи), неоднократно становившихся предметом детального историко-литературного рассмотрения¹⁶⁸. Еще одним ценным источником могли бы стать не только полноценные теоретико-литературные или критико-публицистические работы¹⁶⁹, но и беглые заметки¹⁷⁰, которые в записных книжках оставил А. Фадеев, с 1946 года (после смерти предыдущего председателя И. М. Москвина) возглавлявший Комитет по Сталинским премиям и являвшийся неизменным участником заседаний Политбюро. (Однако множество архивных материалов личного характера по-прежнему остаются закрытыми и недоступными для исследователей.)

Особенно ценными источниками являются отмеченные Сталинской премией тексты, печатные экземпляры которых содержат информацию о тираже и стоимости. Обращение к их системной библиографии¹⁷¹ во многих случаях может служить надежным доказательством или опровержением гипотез и выводов, распространившихся в историко-литературных описаниях и мемуарных источниках¹⁷².

Таков – в кратком освещении – приблизительный, но отнюдь не полный круг источников и материалов, необходимых для создания научной истории института Сталинской премии по литературе.

110.Д. Шепилов в мемуарах отмечал: «Обсуждение представленных работ в Политбюро (Президиуме) проходило обычно в рабочем кабинете у Сталина. Кроме членов Политбюро присутствовали президент Академии наук А. Н. Несмеянов, генеральный секретарь Союза писателей А. Фадеев или его заместитель Константин Симонов, руководители ведомств искусств и кинематографии С. В. Кафтанов и И. Г. Большаков, а когда рассматривался вопрос о Сталинских премиях в области изобретений, приглашались заинтересованные министры» (Шепилов Д. Т. Непримкнувший. С. 128).

111.Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. С. 161.

112.Именно так Л. М. Каганович назвал Сталина в письме к Г. К. Орджоникидзе. См.: Каганович Л. М. Письмо Г. К. Орджоникидзе, 12 октября [1936 г.] // Сталинское Политбюро в 30‐е гг.: Сб. документов. М., 1995. С. 150.

113.Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. С. 181.

114.Вместе с тем личный взгляд Сталина порой перевешивал политическую прагматику. Так произошло и в описанном Симоновым случае с исправлением финала пьесы «Чужая тень», когда сам вождь рекомендовал «смягчить» развязку, сделав ее более «либеральной» (см.: Там же. С. 152–157); подробнее об этом – далее.

115.Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. С. 168. Об этом же вспоминает Шепилов: «<…> действительно никогда невозможно было предвидеть, какие новые предложения внесет Сталин или какие коррективы сделает он к проекту Агитпропа» (Шепилов Д. Т. Непримкнувший. С. 134).

116.См.: Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. С. 194.

117.Там же. С. 167. Под сталинским «нужно», по-видимому, подразумевалось нечто вроде «отвечает ли данная конкретная книга требованиям идеологической магистрали» (то есть окажет премирование этого текста должное влияние на массовое читательское сознание или нет).

118.Сам Симонов объяснял эту позицию Сталина как производную от его «в высшей степени утилитарного подхода к истории» (Там же. С. 183).

119.Шепилов Д. Т. Непримкнувший. С. 130, 132. Такую «благосклонность» Сталин проявлял, например, по отношению к Ф. Панферову, С. Бабаевскому и М. Бубеннову.

120.Янковская Г. А. К истории Сталинских премий в области литературы и искусства // Вестник Пермского университета. Серия: История. 2001. № 1. С. 152–159. До Янковской Сталинская премия привлекала исследователей (преимущественно западных) лишь со статистической точки зрения; см., например: Baudin A., Heller L. Le réalisme socialiste soviétique de la période jdanovienne (1947–1953): Les arts plastiques et leurs institutions. Bern, 1997. Vol. 1. В некоторых случаях эта тема возникала в связи с попыткой наметить основные направления взаимодействия писателя и власти в позднесталинскую эпоху – см.: Громов Е. С. Сталин: Власть и искусство. М., 1998. С. 296–305.

121.Янковская Г. А. К истории Сталинских премий в области литературы и искусства. С. 153.

122.См.: Янковская Г. А. Социальная история изобразительного искусства в годы сталинизма: Институциональный и экономический аспекты: Дис. … доктора ист. наук. Томск, 2008.

123.Янковская Г. А. Искусство, деньги и политика: Художник в годы позднего сталинизма: Монография. Пермь, 2007. С. 79–86.

124.См.: Сталинские премии: Две стороны одной медали. Новосибирск, 2007.

125.Там же. С. 445–446.

126.Там же. С. 448–463.

127.Там же. С. 463–465.

128.См.: Стенограмма выступлений по второму вопросу повестки дня заседания Оргбюро ЦК ВКП(б) от 9. VIII. 1946 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Ед. хр. 1128. Л. 8–14. Этот фрагмент документа также опубликован в издании: Кремлевский кинотеатр. 1928–1953: Документы. М., 2005. С. 752–757.

129.См.: Фильмы в сумерках, 7 июля 2002 г. // URL: https://www.svoboda.org/a/24204213.html (дата обращения: 10.01.2022).

130.Сталинские премии: Две стороны одной медали. С. 860.

131.Frolova-Walker M. Stalin’s Music Prize: Soviet Culture and Politics. London, 2016. Этой книге предшествовало другое фундаментальное исследование, посвященное национализму в истории русской музыки с достаточно пространным разделом «Musical Nationalism in Stalin’s Soviet Union», где Фролова-Уолкер подробно рассматривает роль Сталинской премии в истории советской музыки (см.: Frolova-Walker M. Russian Music and Nationalism: From Glinka to Stalin. London, 2007. P. 301–355).

132.Frolova-Walker M. Stalin’s Music Prize: Soviet Culture and Politics. P. 4.

133.Ср., например: «How Much was 100,000 Roubles?» (Ibid. P. 12–15).

134.Ср., например: «No One is Watching» (Ibid. P. 44–46). С той же целью в контексте анализа политико-идеологического потенциала института премии в вопросе восстановления советского влияния в странах Прибалтики Фролова-Уолкер приводит пример личного вмешательства Сталина в дела литературной секции Комитета, выдвинувшей роман В. Лациса «К новому берегу» (1951) лишь на третью премию за 1951 год; в итоге текст получил Сталинскую премию первой степени (см.: Ibid. P. 173–174). Подобные отступления от магистральной темы в данном исследовании отнюдь не единичны.

135.Сама Фролова-Уолкер пишет: «Ее (т. е. книги. – Д. Ц.) первая цель – вписать новую страницу в институциональную историю советской культуры, рассмотрев советскую музыку через призму присуждения Сталинской премии» (Ibid. P. 5).

136.См., например: Ивкин В. И. Как отменяли Сталинские премии: Документы ЦК КПСС и Совета Министров СССР. 1953–1967 // Исторический архив. 2013. № 6. С. 3–49; Шуняков Д. В. История утверждения диплома и знака лауреата Сталинских премий // История науки и техники в современной системе знаний. Екатеринбург, 2016. С. 243–248; Ахманаев П. В. Сталинские премии. М., 2016; Тихонов В. В. Неврученная награда: Сталинская премия в области исторических наук за 1952 г. // Вестник РГГУ. Серия: История. Филология. 2018. № 4 (37). С. 39–46; Шуняков Д. В. Наградная система СССР в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.): Дис. … канд. ист. наук. Екатеринбург, 2019. С. 122–124; Максакова О. С. Из истории о дипломе, удостоверении и Почетном знаке лауреата Сталинской премии, [2010] // URL: http://rga-samara.ru/activity/publications/smi/articles/4909/ (дата обращения: 10.03.2022).

137.См.: М. А. Шолохов в документах Комитета по Сталинским премиям 1940–1941 гг. // Новое о Михаиле Шолохове: Исследования и материалы. М., 2003. С. 486–551; Сарнов Б. М. Сталин и писатели: Книга третья. М., 2009. С. 170–176; Осипов В. О. Шолохов. М., 2010. С. 284–305; Вишнякова Е. А. Роман М. А. Шолохова «Тихий Дон» в литературной критике конца 20‐х – начала 40‐х гг. ХХ в.: Дис. … канд. филол. наук. М., 2018. С. 163–169. Это диссертационное исследование выполнено довольно небрежно: в нем обильно присутствуют орфографические и пунктуационные ошибки; более того, материалы, хранящиеся в РГАЛИ, цитируются не по архивным подлинникам, а по различным публикациям, изобилующим фактическими неточностями.

138.В 1941 году роман Гроссмана «Степан Кольчугин» (1937–1940) в Комитете по Сталинским премиям вовсе не обсуждался.

139.См.: Бит-Юнан Ю. Г., Фельдман Д. М. Сталинские премии Василия Гроссмана: История с библиографией // Вопросы литературы. 2013. № 4. С. 186–223; Бит-Юнан Ю. Г. Публицистика В. С. Гроссмана в литературно-политическом контексте 1920–1980‐х гг.: Дис. … доктора филол. наук. М., 2020. С. 144–181, 208–315.

140.См.: Деятели русского искусства и М. Б. Храпченко, председатель Всесоюзного комитета по делам искусств, апрель 1939 – январь 1948: Свод писем. М., 2007. С. 185–187; Молотников В. Р. Сталинская премия Бориса Пастернака: Суета вокруг интимного лирика в интерьерах холодной войны // OSTKRAFT / Литературная коллекция. Научное обозрение. М., 2020. № 1. С. 171–198.

141.См.: Трифонов Ю. В. Студенты // Новый мир. 1950. № 10. С. 56–175; № 11. С. 49–182.

142.Трифонов был сыном «врага народа» и по совету Ажаева внес эту информацию в анкету для премии (Трифонов был выдвинут на Сталинскую премию «Новым миром»); подробнее об этом см.: Трифонов Ю. В. Записки соседа // Дружба народов. 1989. № 10. С. 18.

143.См., например: Экштут С. А. Юрий Трифонов. М., 2014. С. 35–54; Шитов А. П. Время Юрия Трифонова: Человек в истории и история в человеке (1925–1981). М., 2011. С. 316–320.

144.См.: Антипина В. А. Повседневная жизнь советских писателей. С. 336–352.

145.О частных случаях присуждения Сталинской премии в области музыки написано немало; см., например: Волков С. М. 1) Шостакович и Сталин: Художник и царь. М., 2006. С. 388–394; 2) Сталин и его премии: Что и почему ценил вождь // Знамя. 2006. № 3. С. 127–138; Двоскина Е. М. Восьмая симфония Шостаковича и Сталинская премия // Музыкальная академия. 2008. № 2. С. 88–94; Frolova-Walker M. Russian Music and Nationalism: From Glinka to Stalin. P. 301–355; Tomoff K. Creative Union: The Professional Organization of Soviet Composers. P. 235–267. Присуждение Сталинских премий лауреатам в области изобразительного искусства подробно рассмотрено в вышеупомянутых работах Г. А. Янковской, а также в: Johnson O. The Stalin Prize and the Soviet Artist: Status Symbol or Stigma? // The Slavic Review. 2011. Vol. 70. № 4. P. 819–843. Вопрос о месте Сталинской премии в истории архитектуры советской эпохи на сегодняшний день рассмотрен лишь в одной работе: Шурыгина О. С. Сталинские премии архитектора И. В. Жолтовского (1940–1953) // Российская история. 2020. № 1. С. 132–142. См. также: Корнфельд Я. А. Лауреаты Сталинских премий в архитектуре 1941–1950. М., 1953. Целый ряд работ посвящен вопросу о влиянии Сталинской премии на развитие исторической науки в СССР: Тихонов В. В. 1) Сталинская премия и советские историки: Случаи отклонения номинантов // Исторические документы и актуальные проблемы археографии. М., 2015. С. 381–384; 2) Сталинская премия как инструмент конструирования общей истории народов СССР // Исторический журнал: Научные исследования. 2016. № 2. С. 177–185; 3) Советская историческая наука в условиях идеологических кампаний середины 1940‐х – начала 1950‐х гг.: Дис. … доктора ист. наук. М., 2018. С. 540–593. См. также: Чачуа Н. Я. Историки – лауреаты Сталинских премий (1941–1952): Библиографический указатель литературы. Тбилиси, 1955.

146.Среди изданных на сегодняшний день наиболее полными являются сборники писем «литературных генералов» – центральных фигур писательской индустрии 1940‐х годов. Особенно стоит выделить составленный С. Н. Преображенским и напечатанный в «Советском писателе» эпистолярный том Фадеева, содержащий около 550 писем; см.: Фадеев А. Письма 1916–1956. М., 1967 (2‐е изд. – М., 1973).

147.Frolova-Walker M. Stalin’s Music Prize: Soviet Culture and Politics. P. 6.

148.См., например: «Литературный фронт»: История политической цензуры 1932–1946 гг.: Сб. документов. М., 1994; «Исключить всякие упоминания…»: Очерки истории советской цензуры. М., 1995; История советской политической цензуры: Документы и комментарии. М., 1997; «Счастье литературы»: Государство и писатели. 1925–1938 гг.: Документы. М., 1997; Власть и художественная интеллигенция: Документы ЦК РКП(б) – ВКП(б), ВЧК – ОГПУ – НКВД о культурной политике. 1917–1953. М., 1999; Цензура в Советском Союзе. 1917–1991: Документы. М., 2004; Большая цензура: Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917–1956. М., 2005; Между молотом и наковальней: Союз советских писателей СССР. М., 2011. Т. 1. См. также: Большевистская партия и советская литература. (Краткий обзор документов) // Новый мир. 1947. № 5. С. 117–149; О партийной и советской печати: Сб. документов. М., 1954.

149.См., например: Блюм А. В. Запрещенные книги русских писателей и литературоведов. 1917–1991: Индекс советской цензуры с комментариями. СПб., 2003; Антипина В. А. Повседневная жизнь советских писателей, 1930–1950‐е гг. М., 2005; Фрезинский Б. Я. Писатели и советские вожди: Избранные сюжеты 1919–1960 годов. М., 2008; Горяева Т. М. Политическая цензура в СССР, 1917–1991 гг. М., 2009; Громова Н. А. Распад: Судьба советского критика в 40–50‐е гг. М., 2009 (к сожалению, книга Н. Громовой полна обидных ошибок и неточностей).

150.См.: Сталинские премии: Справочник. М., 1945.

151.См.: Лауреаты Сталинских премий в области художественной прозы, поэзии, драматургии и литературоведения (1941–1948 гг.): Указатель литературы. Саратов, 1948; Лауреаты Сталинских премий 1947: Художественная проза. Поэзия. Драматургия. Литературная критика и искусствоведение: Библиографический указатель. Л., 1948; Лауреаты Сталинских премий в области художественной прозы, поэзии и драматургии: [Библиографический указатель] (1946–1947 гг.). Горький, 1948; Произведения советской художественной прозы и поэзии, удостоенные Сталинских премий за 1948 г.: Библиографическая памятка. Ростов-на-Дону, 1949; Александрова А. В. Произведения советской художественной литературы и литературной критики 1949 г., удостоенные Сталинских премий: (Указатель литературы). Владивосток, 1950; Художественные произведения советской литературы, удостоенные Сталинской премии: [Список]. М., 1950; Лауреаты Сталинских премий в области художественной прозы, поэзии, драматургии, 1941–1951: Указатель литературы. Новосибирск, 1951; Произведения советской художественной прозы, поэзии и драматургии, удостоенные Сталинских премий за 1949–1950 гг.: Указатель литературы. Петрозаводск, 1951; Лауреаты Сталинских премий 1949: Художественная проза, поэзия, драматургия, литературная критика и искусствоведение: Библиографический указатель. Л., 1950; Лауреаты Сталинских премий: Проза. Поэзия. Драматургия. Литературная критика и искусствоведение: В 2 т. М., 1951–1952; Кандель Б. Л. Лауреаты международных Сталинских премий мира за 1951 г. (Писатели): Рекомендательный указатель литературы. Л., 1952; Художественные произведения, удостоенные Сталинских премий в 1941–1952 гг.: [Библиографический указатель]. М., 1953.

152.См., например: Литература, вдохновленная коммунизмом: Статьи о лауреатах Сталинский премий 1948 г. М., 1949; Пропаганда произведений писателей лауреатов Сталинских премий: Сб. материалов. М., 1949; Что читать о лауреатах Сталинских премий в области художественной прозы, поэзии, драматургии и литературоведения за 1949 г.: [Краткий указатель литературы]. Ворошиловград, 1950; Белякова Е. В. Читательские конференции по романам лауреата Сталинской премии С. П. Бабаевского «Кавалер Золотой звезды» и «Свет над землей». Курган, 1950; Луценко Ф. И. Лауреаты Сталинских премий в области художественной литературы за 1950 г. Воронеж, 1951; Никитин А. М. 1) Лауреаты Сталинских премий в области художественной литературы за 1950 г.: Материал к лекции. М., 1951; 2) Лауреаты Сталинских премий: Художественная литература 1951. Материалы к лекции. М., 1952; Жигулев А. М. Лауреаты Сталинских премий в области художественной литературы за 1951 г.: Материал к лекции. М., 1952; Кусков В. В. Материалы к лекции на тему: «Писатели – лауреаты Сталинской премии за 1951 г.». Свердловск, 1952; Писатели – лауреаты Сталинской премии: Краткие биографии [и списки основных произведений]. М.; Л., 1953.

153.Кроме того, в описи хранятся адресованные Сталину письма и шифрограммы с благодарностью за премирование. Но есть среди этих посланий и такие, в которых высказывается неудовлетворенность отсутствием кандидатов от какой-либо «братской республики» в итоговом варианте постановления (см., например, шифрограмму секретаря ЦК белорусской КП(б) П. Пономаренко: РГАНИ. Ф. 3. Оп. 53а. Ед. хр. 6. Л. 213).

154.Интересна правка в типографском экземпляре постановления о присуждении премий за 1941 год. В документе, который почти не содержит помет, нервным росчерком карандаша вычеркнута кандидатура С. Михоэлса (см.: РГАНИ. Ф. 3. Оп. 53а. Ед. хр. 4. Л. 128).

155.Исключением оказывается документация, относящаяся к работам 1945 года. Тогда в списки, которые подготовила Комиссия Политбюро, Сталин внес всего одно добавление; об этом – далее.

156.Симонов К. М. Глазами человека моего поколения: Размышления о И. В. Сталине. М., 1989.

157.Шепилов Д. Т. Непримкнувший: [Воспоминания]. М., 2017. Впервые отдельным изданием: М., 2001.

158.Там же. С. 132.

159.См.: Кирпотин В. Я. Ровесник железного века: Мемуарная книга. М., 2006.

160.См.: Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь: В 3 т. М., 1990. Первое издание – М.: Сов. писатель, 1961–1966.

161.См.: Иванов В. В. Дневники. М., 2001; Каверин В. А. Эпилог: Мемуары. М., 1989; Рыбаков А. Н. Роман-воспоминание. М., 1997; Чуковский К. И. Дневник: 1930–1969. М., 1994.

162.Шепилов в воспоминаниях отмечает, что Сталин «всегда пытливо следил за выходящей социально-экономической и художественной литературой и находил время просматривать все, имеющее сколько-нибудь существенное значение. <…> „Толстые“ литературно-художественные журналы „Новый мир“, „Октябрь“, „Знамя“, „Звезда“ и др., научные, гуманитарные „Вопросы философии“, „Вопросы экономики“, „Вопросы истории“, „Большевик“ и прочие он успевал прочитывать в самых первых, сигнальных экземплярах» (Шепилов Д. Т. Непримкнувший. С. 129). Об этом же пишет и Кирпотин, вспоминая о подготовке Фадеева к заседаниям Комитета: «Особую напряженность приобретали у Фадеева месяцы перед присуждением Сталинских премий. Он прочитывал и просматривал десятки книг, а может быть, и целую сотню. Он знал, что Сталин окажется весьма осведомленным, неожиданным в своих симпатиях и оценках, что ему придется мотивировать свои предложения. Фадеев не хотел ударить в грязь лицом. Сталину надо было показать, что он знает все, что происходит в литературе» (Кирпотин В. Я. Ровесник железного века. С. 647).

163.Вопрос о сталинском влиянии на художественный кинематограф (в том числе на судьбу номинированных на Сталинскую премию кинокартин) достаточно полно освещался в ряде научных публикаций последних лет. К заслуживающим наибольшее внимание работам следует отнести: Кино тоталитарной эпохи (1933–1945). Союз кинематографистов СССР и ФИПРЕССИ. М., 1989; Кино тоталитарной эпохи // Искусство кино. 1990. № 1–3; Латышев А. Две Сталинские премии // Искусство кино. 1990. № 11. С. 91–93; Марьямов Г. Б. Кремлевский цензор: Сталин смотрит кино. М., 1992; Марголит Е., Шмыров В. Изъятое кино: 1924–1953. М., 1995; Громов Е. С. Сталин: власть и искусство. М., 1998. С. 181–209; Добренко Е. А. 1) Музей революции: Советское кино и сталинский исторический нарратив. М., 2008; 2) Поздний сталинизм: Эстетика политики: В 2 т. М., 2020. Т. 1. С. 227–274; Stalinism and Soviet cinema. London, 1993; Belodubrovskaya M. Not According to Plan: Filmmaking under Stalin. Cornell University Press, 2017 (изд. на рус. яз.: Белодубровская М. Не по плану: Кинематография при Сталине. М., 2020). См. также сборник: Кремлевский кинотеатр. 1928–1953: Документы. М., 2005.

164.См.: Шепилов Д. Т. Непримкнувший. С. 136–138.

165.Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. С. 167. Далее Симонов отметит: «…чаще всего <…> там лежали номера журнала „Звезда“, потому что он [после «ленинградского дела»] по-прежнему неотрывно следил за этим ленинградским журналом, а через него и за Ленинградом» (Там же. С. 208).

166.См.: Деятели русского искусства и М. Б. Храпченко. С. 126–240.

167.Полный перечень опубликованных в 1957–1982 годах эго-документов советских писателей и воспоминаний современников о них см. в: Советское общество в воспоминаниях и дневниках: Аннотированный библиографический указатель книг, публикаций в сборниках и журналах. М., 2017. Т. 8: Литературная жизнь СССР. Обзор вышедших в 1980–1990‐е гг. изданий см. в: Паперно И. А. Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах: Опыт чтения. М., 2021. С. 9–21.

168.См., например: Перхин В. В. Русские литераторы в письмах (1905–1985): Исследования и материалы. СПб., 2004; Суровцева Е. В. Жанр «письма вождю» в тоталитарную эпоху (1920–50‐е гг.): Дис. … канд. филол. наук. М., 2006; Горяева Т. М. Дневник как жанр документальной исповеди // Берггольц О. Ф. Блокадный дневник (1941–1945). СПб., 2015. С. 449–478; Перхин В. В. А. Н. Толстой и власть. СПб., 2017. С. 42–102; Пинский А. Дневниковая форма и субъективность в хрущевскую эпоху // После Сталина: Позднесоветская субъективность (1953–1985). СПб., 2018. С. 145–178; Корниенко Н. В. Читатели Михаила Шолохова: Контексты эпохи // «Очень прошу ответить мне по существу…»: Письма читателей М. А. Шолохову. 1929–1955. М., 2020. С. 625–798; Суровцева Е. В. И. Г. Эренбург и его эпистолярное общение с властями. Казань, 2020; Паперно И. А. Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах: Опыт чтения. М., 2021; Хелльбек Й. Революция от первого лица: Дневники сталинской эпохи. М., 2021; Intimacy and Terror: Soviet Diaries of the 1930’s. New York, 1995; Lahusen T. 1) How Life Writes the Book: Real Socialism and Socialist Realism in Stalin’s Russia. Ithaca, NY; London, 1997; 2) Is There a Class in This Text? Reading in the Age of Stalin // Reading Russia: A History of Reading in Modern Russia. Milan, 2020. Vol. 3. P. 83–106; Lekmanov O. The «Other» Readers of the 1920’s: Three Portraits // Ibid. P. 273–294.

169.Большинство подобных работ опубликовано С. Н. Преображенским в сборнике: Фадеев А. А. За тридцать лет. М., 1957.

170.Частично записные книжки Фадеева были опубликованы в пятом томе собраний сочинений под ред. Е. Ф. Книпович, В. М. Озерова и К. А. Федина, вышедшем в 1961 г.: Фадеев А. А. Собр. соч.: В 5 т. М., 1961. Т. 5. С. 91–226. Подготовительные материалы см.: Фадеев А. А. Собрание сочинений: В 5 т. Том 5. Статьи, рецензии, записные книжки, письма. Из записных книжек // РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 9. Ед. хр. 456–459. Не вошедший в это издание материал из записных книжек на сегодняшний день исследователям недоступен. Ряд других ценных документов из личного фонда Фадеева в РГАЛИ опубликован в сборниках: Александр Фадеев. Письма и документы: Из фондов Российского Государственного Архива литературы и искусства. М., 2001; «Мы предчувствовали полыханье…»: Союз советских писателей СССР в годы Великой Отечественной войны. Документы и комментарии. Июнь 1941 – сентябрь 1945 г. М., 2015. Кн. 1. С. 198–208. См. также: Александр Фадеев: Материалы и исследования. [Вып. 1]. М., 1977; [Вып. 2]. М., 1984; Творчество и судьба Александра Фадеева: Статьи, эссе, воспоминания, архивные материалы, страницы летописи. М., 2004.

171.См., например, многотомный указатель Н. И. Мацуева (Мацуев Н. И. 1) Художественная литература русская и переводная. 1928–1932 гг.: Указатель статей, рецензий и аннотаций. М., 1936; 2) Художественная литература, русская и переводная, в оценке критики. 1933–1937: Библиографический указатель. М., 1940; 3) Советская художественная литература и критика. 1938–1948: Библиография. М., 1952; 4) Советская художественная литература и критика. 1949–1951: Библиография. М., 1953; 5) Советская художественная литература и критика. 1952–1953: Библиография. М., 1954; 6) Советская художественная литература и критика. 1954–1955: Библиография. М., 1957; 7) Советская художественная литература и критика. 1956–1957: Библиография. М., 1959; 8) Советская художественная литература и критика. 1958–1959: Библиография. М., 1962); библиографический справочник А. К. Тарасенкова (Тарасенков А. К. Русские поэты ХХ в. 1900–1955: Библиография. М., 1966).

172.Примером такого продуктивного применения библиографической аргументации может случить исследование Ю. Бит-Юнана и Д. Фельдмана «Василий Гроссман в зеркале литературных интриг» (М., 2016).