Читать книгу: «Планетарный миксер»

© Дмитрий Cерков, 2024

ISBN 978-5-0062-5128-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I

Глава I. Гран-при

С самого детства Аня любила сочинять.

В четвертом классе ее даже записали в школьный кружок.

Кружок тот был редакцией школьной газеты. На ее страницах Аня публиковала свои первые заметки и рассказы. Ничего серьезного, но ей нравилось. И еще бы! Не просто сочинительствовать, но публиковаться на страницах! – это уже уровень!

«Совсем как взрослые писатели», – радовалась она.

Надо ли говорить, что Аня чувствовала себя настоящей писательницей? Самой что ни на есть взаправдашней! С удовольствием приходила, садилась за парту и выдумывала. Сходу и без подготовки. Все подмечали это ее необычное свойство. Иным требовалось посидеть и как следует подумать, чтобы что-нибудь придумать. Но Аня – совсем другой случай. Мысли сами рождались в ее голове и оживали на бумаге. Все происходило точно само собой. Аня лишь успевала записывать. Словом, с фантазией у нее был полный порядок. Даже слишком, потому что фантазировать ей определенно нравилось больше, чем учиться.

Она никогда не понимала тех, кто вымучивает свои сюжеты и истории. «Какая же это история, если она не развивается сама собой», – думала она. История на то и история, что абсолютно неизвестно, куда она приведет. Вот и Аня не знала, куда. Она доверяла свою шариковую ручку истории и та сама писала себя. На удивление и Ани и окружающих.

Она и сама не знала, откуда берутся в ее голове все эти истории, но ей нравилось думать, что она талантлива.

Во всяком случае, думать, что ты талантлив в чем-то, когда ты больше не талантлив ни в чем, не так уж и плохо. На том она и решила.

Как любая уважающая себя редакция, школьный кружок занимался не только написанием текстов, но и принимал участие в различных мероприятиях, даже Интервью брали. Но к этой стороне деятельности кружка Аня всегда была равнодушна и никогда не принимала в этом участие. Журналистика ее совсем не интересовала, потому что в ней не было место сочинительству. В ней описывалось происходящее в обычном настоящем мире.

«А что может быть скучнее настоящего мира? – всегда думала Аня. – И так уже в нем живем. Ничего нового, а даже если что-то случается, то все равно в пределах скучных новостей».

Поэтому журналистику она считала полным занудством для не талантливых. Для людей, что не могут придумать своего, а потому только и записывают чужое. «Да и вообще, – сокрушалась Аня, – как можно писать о чем-то, если даже приукрасить нельзя? Скукота… В самом деле журналистка – для бездарных. Никакого творчества».

«Если же в журналистике находится место сочинительству, то тогда никакая это уже и не журналистика, – размышляла она. – А раз так, лучше сочинять что-то в своем собственном мире, чем быть журналистом и сочинять в обычном».

Так и сочиняла.

Один из ее рассказов получился особенно хорошо. Даже выиграла областной конкурс начинающих прозаиков, получив не абы что, а какой-то загадочный «Гран-при». Она тогда даже слова такого не знала и еще удивилась, почему кому-то досталось почетное и понятное первое место, а ей – какое-то непонятное слово:

«Гран-при».

Когда же она узнала его значение, то удивилась еще больше.

«Зачем тогда вообще нужно первое место, если над ним располагается этот „Гран-при“? – не понимала она. – Тогда это уже никакое не первое место, а сразу второе».

А раз так, то зачем вообще этот сдвиг? И кому этот сдвиг в голову пришел? Лучше бы вместо этих сдвигов что-нибудь нормальное сочинили.

«В самом деле, – в очередной раз убедилась она, – лучше заниматься сочинительством в вымышленном мире, чем выдумывать какие-то выдумки в обычном».

Так из-за чьей-то выдумки она потеряла свое заслуженное Первое место.

Глава II. Лист

Больше всего ей нравилось это чувство: создавать из ничего что-то. Заполнять чистый лист, превращая его в историю. Точно сеять зерно в неживом, превращая это неживое во вполне живого человека. Ну или людей. И все же, создавая персонажей, она предпочитала не планировать их действия и не руководить ими, а оставлять им простор для самостоятельного развития. Она не хотела ограничивать их, а потому скорее вела дневник от их лица, описывая их свободные действия, на которые никак не могла повлиять. Даже если сильно хотела. Такой себе наблюдетель-летописец.

Аня хотела стать писателем.

Но в средней школе разленилась и бросила кружок.

То же самое случилось и с художественной школой, и с бальными танцами, и даже с английским языком. Это все вышло как-то само собой. Так же как мысли сочинялись в ее голове. Словом, сочинила она себе халяву.

В жизни у нее вдруг случился такой странный этап, когда она побросала все кружки и секции, в которые ее поназаписывали родители, а в новые сама уже записываться не стала. И в отличие от большинства одноклассников, которые занимались кто чем, она занималась одна и ничем.

Потом она окончила школу, и вместе с ней окончила писать. Настоящий мир своими заботами вытеснил из головы мир воображаемый, заполнив голову преимущественно документами, экзаменами и дорогой до экзаменов и обратно.

Лишь на 4 курсе она вспомнила о том, что когда-то сочиняла, и попробовала снова, но выходило уже как-то не так. Приходилось посидеть и подумать. Прямо как ее товарищам по школьному кружку. Вот она попыхтела-попыхтела, да опять бросила. Зачем заниматься чем-то, если это что-то все равно не получается.

Устроилась на работу. Может, хоть там получится?

Но на работе получалось еще хуже, чем до.

Но делать-то нечего. Только и оставалось, что работать дальше. Настоящий мир на то и не выдуманный, что требует оплаты подписки за пользование им.

И она пользовалась и платила, и работала, чтобы пользоваться.

«И что за мир?! Я бы выдумала лучше», – представляла она мир, который бы сама написала. Ничего круче этого мира и представить было нельзя. Но она из раза в раз представляла. Первым делом, она бы удалила из него работу. Словом, с фантазией у нее по-прежнему был полный порядок.

И вот однажды, бросив все и всех, Аня решила стать взрослым Писателем.

Вспомнила школьную газету, соединенные между собой парты и коллективное обсуждение рассказов друг друга. Включила скучные новости – там все только хуже и хуже.

Она подумала, что мир настоящий все равно однажды закончится, а мир сочиненный останется. Работать в настоящем мире в таком случае и вовсе бесполезный абсурд. Ни одна работа все равно не в состоянии удержать настоящий мир от его конца.

И поэтому, пока мир еще не закончился, она купила себе тетрадку и на скопленные деньги отправилась куда подальше в глазах и словах многих.

А куда подальше значит в маленькую деревушку.

В старенький домик на берегу, который как раз искал своего счастливого нанимателя.

Глава III. Автобус

Но до старенького домика еще нужно было дойти, а точнее – доехать. Впрочем, путешествие выдалось настолько летне-заурядным, что и сказать о нем, кроме душного автобуса и кочек, совсем как нечего. Жарко и немного укачивает. Классическая во всех смыслах поездка – когда ноги затекают, и одна из ног, та, которая снизу, немеет и отнимается насовсем.

У неё насовсем – правая. Что тут поделаешь – за место приходится платить ногами. В такое время живем. А еще пятой точкой. И почему все автобусные сиденья одинаково плоские и твердые?

Но на сиденьях загадки автобусов не заканчиваются. У автобусов есть еще одна общая черта – они все одинаково медленные, а время в них идет 1 к 2. В смысле, 1 минута как 2. Иногда временной парадокс можно скрасить сном, но после сна автобусное время, кажется, старается взять реванш и перед самым окончанием маршрута замедляется до 1 к 3, чтобы окончательно выровнять пятую точку, придав ей автобусный манер. У Ани, впрочем, еще оставался небольшой запас выпуклости. Чего, конечно, не скажешь про запас терпения.

Когда она проснулась, автобус был пустым или, во всяком случае, казался таковым. Иногда в нем появлялись случайные тени с сумками, но все они вскоре растворялись в солнечном урагане. Они чем-то напоминали мух – вот муха есть, а вот ее нет. Как бы совсем между прочим, настолько несущественное перемещение, что не требует никакого контроля и фиксации вниманием.

Кстати, про внимание – оно было в проносящиеся деревья, да кусты. Все совершенно зеленые и совершенно постоянные. Они бегом передвигались вместе с автобусом, каждый раз догоняя его и махая Ане своими веточками. А иногда мимо проносилось целое стадо березовых зебр.

Первые несколько часов это даже по-своему увлекательно, но даже деревья могут надоесть, если прыгают перед твоими глазами на протяжении 15-часовой поездки из дома прямиком до плоской попы.

– Не могут же они быть везде, – тоскливо прогудела Аня, глядя на зеленые трафареты.

Вскоре она поняла – могут.

Зебры так и вовсе.

А она не могла не смотреть. Смотреть-то ей больше было некуда. Книг с собой она не прихватила. Ни одной-одинешеньки – не любила она их.

Да, странное дело, она любила писать истории, но не любила их читать. Все дело в фантазии. Когда она бралась за любую книжку, она не могла отделаться от ощущения, что ее написал кто-то совсем такой же как она – ну, человек с двумя руками и ногами. Когда она думала об этом, то хотела чтобы следующим человеком с двумя руками и ногами, о котором подумают в таком странном ключе, была она сама. «Зачем читать чужое, если можно написать свое?» – так думала она, когда писатель по ту сторону книги словно давал ей пинка. А еще ей всегда казалось, что она может написать не хуже.

Конечно, она не могла, но ей все равно так казалось. И поэтому, чтобы в лишний раз не провоцировать себя, Аня вовсе отказалась от идеи читать. Как и от многих других идей. Оно и понятно. В голове для идей есть ограниченное место. Чтобы поместить одну идею, прежде нужно избавиться от другой, освободив полочку для новоиспеченной. А еще не все идеи могут соседствовать друг с другом – иногда может возникнуть конфликт оборудования. Да и вообще, разве может соседствовать друг с другом что-то противоположное? Так же и с ума сойти недолго. Поэтому, предпочитая не сходить с ума, Аня отключила чтение и не подключала обратно, предпочитая узнавать только краткое содержание книг и рассказов, но не читая их самостоятельно. Так она узнавала сюжет и могла, не читая книгу, поставить ей однозначную оценку.

И поставила своим ногам однозначную двойку, когда после часов наблюдения за зебрами, они буквально отказывались выполнять свое целевое назначение. Левая так и вовсе подкашивалась, словно сговорилась с тяжелой сумкой на правом плече.

Но стоило выйти из автобуса, как сумка вдруг полегчала, а ноги пошли.

И пришли куда подальше.

Буквально. Но буквами не описать. Это вам не журналистика, в самом деле.

Глава IV. На отшибе

Иногда люди говорят «на отшибе».

Но как убедилась Аня, «отшиб» отшибу рознь.

Перед ней был самый натуральный, первый образец отшиба, с которого все остальные отшибы сделали реплику, ну или слепок на худой конец.

В деревушке чувствовался упадок наоборот. То есть, для кого-то увиденное могло показаться упадком, но не для нее.

Едва оказавшись там, она сразу поняла:

Вот Оно!

Дома осели и покосились. Избушки буквально уходили под землю, точно проваливались в подземный мир. Одна так и вовсе напоминала ту самую избушку на курьих ножках. Только ножки были не куриные, а их скорее вообще не было. Но то, что в этой избушке обитала Баба-яга не было никаких сомнений. Плющ да заросли. У входа – метла и ступа. В самом деле ну кто еще может там жить? «Разве что никто…» – насмотревшись, как качается ветхая калиточка над одуванчиками, двинулась дальше. Вместе с ромашками.

На синем небе не одного облака.

Посмотрела на часы. Еще только 17:34, а в небе долька Луна. Аккуратная белая медуза. Что куда-то плыла.

«Как же здорово, – подумала Аня. – Я не ошиблась».

Разве можно представить лучшее место для того, чтобы начать все сначала. С чистого листа. Здесь же вообще ничего нет. То есть вообще ничего…

Самое то для самого лучшего начала.

Взобравшись на холмик, она увидела небольшой, но вполне земной домик и пожилого мужчину в пожилом пиджаке. Модном настолько когда-то, что неизбежно скоро станет модным опять. С каким-то значком на груди.

Так выглядел ее проводник в лучшее начало. И она по мшистой тропинке спустилась к нему.

Мимо все тех же ромашек.

Мужчина в не за горами модном пиджаке не скрывал удивления. Молодая девушка и в их захолустье. Где и живет-то всего три пенсионера да одна Баба-яга. Как выяснилось в ходе устного опроса – баба Зина.

Несмотря на то, что хозяин заброшенного домика, поздоровавшись, первым делом назвал свое имя, Аня так задумалась или засмотрелась, что или не услышала, или забыла его, а потому обращалась к нему просто – Дедушка.

И еще бы. Дедушка был приветливый, громкий и не по годам энергичный. В общем, самый классический Дедушка. Такой у каждого был.

– Дедушка, а вон там что?

– А, там… там у нас, внучка, мыс такой краси-и-ивый. Потом сходи посмотри обязательно. Но только осторожно там, дикий он у нас, неблагоустроенный, упасть можно. Лет двадцать пять назад один приезжий оттуда упал и больше его никто не видел…

– Упал? – заинтересовалась Аня (чем не сюжет для книги?) – А откуда он? Где жил? Как его звали?

– Ну… кто ж его вспомнит. Я ж говорю, приезжий… Я сам не видывал, в деревне слухи ходили. Милиция вроде даже приезжала…

«Так и знала, – разочарованно вздохнула Аня. – Очередная байка, чтобы туристов отпугивать. Да и вообще. Дурак какой-то, – подумала она, глядя на проплывающую по небу медузу. – Зачем падать с мысов, если можно с них смотреть? Такая ведь красотища, чтобы с нее падать».

– Ты, ну это… обращайся, если что, – сказал Дедушка.

– Спасибо, Дедушка, – ответила Аня.

Получив заветные ключи и дождавшись заката, она зажгла восковые свечи и открыла толстенькую тетрадку с еще белыми листами.

Начала писать свой рассказ.