Читать книгу: «Путешественница»

Диана Гэблдон

Шрифт:

Diana Gabaldon

VOYAGER

* * *

Моим детям Лауре Джульетт,
Сэмюелю Гордону и Дженнифер Роуз,
подарившим этой книге плоть,
кровь и душу

Книга 1
Лабиринты судьбы

Пролог

Когда я была мала, я старалась не заходить в лужи, и не потому, что боялась червяков или опасалась промочить ноги. Совсем наоборот: была я девочкой неаккуратной и постоянно ходила грязной, но мне это было абсолютно все равно.

Сама не знаю почему, я не могла поверить в то, что эта сверкающая водная гладь – всего лишь тонкий слой над твердой землей. Она казалась переходом в следующее бесконечное пространство. Иногда по луже пробегала рябь, и мне казалось, что это ужасно глубокий водоем, как море, где прячутся огромные осьминоги, медленно шевелящие щупальцами, и немо мелькают тени чудовищ с огромными зубами.

В воде я обычно видела собственное щекастое отражение в обрамлении кудряшек на фоне голубого свода и представляла себе, что на самом деле это – переход к другим, следующим небесам. Только сделай шаг – упадешь и будешь бесконечно лететь в никуда сквозь голубую бездну.

Не боялась я ступать в лужи только в сумерках, когда на небе зажигались звезды. Если я видела в темнеющей воде отраженные яркие точки, то исполнялась отваги и с хлюпаньем влезала в нее – вода становилась такой же, как небо, и хотелось упасть в этот космос, дотянуться до звезд, схватить одну и почувствовать себя в безопасности.

И сегодня, когда мне встречается лужа, я прихожу в определенное замешательство, хотя, особенно если тороплюсь, я не останавливаюсь и иду по ней.

Но внутренний голос по-прежнему твердит мне: а вдруг в этот раз ты провалишься?

Часть первая
Солдатская любовь

Глава 1
Вороний пир

Многие горцы-вожди сражались,
Много героев со смертью встречались.
И приютила родная земля
Тех, кто пал за закон и за короля.

Якобитская песня «Неужели ты не вернешься?»

16 апреля 1746 года

Он умер. Почему-то, правда, болезненно дергало нос; это было странно. Разумеется, он верил в Создателя понимающего и всепрощающего, но испытывал и ту изначальную, словно оставшуюся от первородного греха, вину, заставляющую любого набожного христианина страшиться ада. Впрочем, все, что он знал о преисподней, не позволяло считать, что бесконечные муки, уготованные бедным грешникам, могут свестись к боли в носу.

В то же время в рай он попасть точно не мог. По ряду причин. Прежде всего, он этого отнюдь не заслужил. Кроме того, на рай это было совершенно не похоже. И к тому же он испытывал некоторые сомнения, что сломанный нос, который не особенно похож на адскую кару, можно счесть наградой для благословенных праведников.

Где же он в таком случае? В чистилище? Он представлял его себе как что-то серое и тусклое; однако разлившийся перед глазами блеклый красноватый свет почти подтверждал подобный вывод.

Сознание несколько прояснилось, постепенно возвращался рассудок. С некоторым раздражением он подумал, что хорошо бы кто-нибудь его заметил. И, раз уж его страданий не хватило для того, чтобы очиститься от грехов и, упокоившись, сразу взойти в Царство Божие, пусть ему объявят приговор Высшего судии. Конечно, ему не было ведомо, кого ждать с вестью, ангела или демона: о персонале чистилища и его особенностях не рассказывали в школе, а сам он как-то об этом никогда не размышлял.

В предвкушении встречи он стал прикидывать, какие следующие мучения могут ему достаться, и задумался, не начались ли уже они, так как вместе с сознанием вернулись чувства и, следовательно, боль. Теперь он чувствовал все свои порезы и ссадины и был совершенно уверен, что вновь сломал безымянный палец правой руки. Трудно этого избежать, когда сустав почти не гнется. Так, значит, все не так ужасно. Еще что?

Клэр.

Имя пронзило его сердце словно ножом, причинив боль, не сравнимую ни с какими муками тела.

Если бы он оставался в земной телесной оболочке, несомненно, корчился бы в страшных страданиях. Впрочем, он знал, что так случится, еще когда отсылал ее к кругу камней. Для чистилища же духовные терзания обычны; видимо, решил он, боль разлуки станет основным его наказанием. Главным и достаточным для искупления всех грехов, вплоть до убийства и измены.

Он не был уверен, можно ли грешникам, находящимся в чистилище, молиться, но тем не менее решился на это: «Господи, избавь ее от бед и опасностей. Ее и дитя».

Никаких сомнений: как и прежде, она легка на подъем и быстра на ногу, а своим упрямством превосходит всех известных ему женщин. Однако смогла ли она вернуться обратно, туда, откуда пришла? Скользить по полному опасностей пути, сквозь неведомые таинственные слои, разделяющие «тогда» и «теперь», прошлое и будущее? Он представил себе, что ее, такую одинокую и беспомощную, зажало в кольце камней, а он даже не может прояснить ее участь, и горе заставило забыть о сломанном носе.

Дабы отвлечься от тяжких мыслей, он вновь решил пересчитать свои телесные раны и весьма огорчился, когда понял, что не чувствует левую ногу. Похоже, ее не было. Впрочем, бедро заявляло о себе колющей болью в суставе, а вот ниже… ничего. Ну что ж, в свое время он вернет себе ногу – либо когда, наконец, попадет в рай, либо, в крайнем случае, в день Страшного суда. В конце концов, его зять Эуон весьма ловко ковылял на деревяшке, заменявшей ему отсутствующую ногу.

Честно сказать, все это затрагивало его самолюбие. Однако все это, возможно, и устроено с тем, чтобы избавить его от греха гордыни? Стиснув зубы, он решил принять выпавшую ему участь со всем присущим ему мужеством и всем смирением, на какое способен, но не смог удержаться и попытался ощупать рукой (или тем, что было у него вместо руки), где же кончается его нога.

Рука наткнулась на что-то твердое. Пальцы зацепились за чьи-то мокрые спутанные волосы. Он резко сел, с трудом отодрал кровавую корку, крепко склеившую его веки, – и вместе со зрением к нему вернулись воспоминания.

Он ошибался. Это был ад. Но, увы, Джеймс Фрэзер отнюдь не умер.

На нем, поперек, лежало чье-то мертвое тело, придавившее своей тяжестью его левую ногу, поэтому он ее и не чувствовал. Тяжелая, как пушечное ядро, голова мертвеца лежала лицом вниз на его животе, и на мокрое полотно рубашки свисали свалявшиеся волосы. Внезапно испугавшись, Джейми дернулся – голова скатилась набок, ему на колени, и из-под волос на него незряче уставился полуоткрытый глаз.

Это был капитан Джек Рэндалл; его красивый красный мундир так промок, что казался почти черным. Джейми попробовал скинуть с себя мертвеца, но неожиданно ослаб. Его рука соскользнула с плеча Рэндалла, локоть, на который он пытался опираться, не удержал тяжести, и Джеймс, упав обратно на спину, уставился в бледное пасмурное небо, от которого кружилась голова. С каждым глубоким вздохом по животу непристойно перекатывалась голова Джека Рэндалла.

Он плотно прижал ладони к влажной земле – между пальцами просачивалась холодная вода, а рубашка на спине насквозь промокла – и, извернувшись, перекатился на бок. Труп медленно соскользнул – и плоть его, лишившись последней защиты, стала открыта дождю и холоду, внезапно пробравшему до костей. Он стал крутиться на земле, пытаясь сладить со своим слипшимся грязным пледом, и вдруг услышал вдалеке, сквозь вой весеннего ветра, похожего на голоса духов, далекие крики и стоны и над ними – хриплое карканье. Вороны. Похоже, множество.

«Странно это, – отстраненно подумал он. – Птицы не должны летать в такую бурю».

Наконец ему удалось вытащить из-под себя плед и укутаться. Накрывая ноги, он увидел, что килт и левая нога в крови, но это его не расстроило и не испугало, а лишь вызвало смутный интерес: темно-красные разводы представляли собой контраст с окружающим его серо-зеленым болотом, поросшим вереском. Вскоре он перестал слышать отголоски битвы и под зловещее карканье покинул поле Каллодена.

Много позже его разбудили окликом:

– Фрэзер! Джейми Фрэзер! Ты здесь?

«Нет, – рассеянно подумал он. – Меня здесь нет». Где бы он ни был, когда пребывал без памяти, там казалось куда приятнее. Нынче он лежал в неглубокой яме, на дне которой стояла вода. Перестало моросить, но над вереском по-прежнему выл резкий студеный ветер. Небо потемнело, почти почернело – похоже, дело шло к вечеру.

– Да говорю тебе, я видел, как он где-то здесь свалился. Там еще утесник рос.

Далекий голос был еле слышен.

Рядом с его ухом послышался какой-то звук. Он повернулся к его источнику и увидел ворона, который замер среди травы неподалеку и уставился на него яркими глазами-бусинами. Черные перья вставали дыбом от ветра. Ворон пришел к выводу, что Фрэзер не опасен, изящно изогнул шею и крепким острым клювом тюкнул в глаз Джека Рэндалла.

Джейми дернулся и сердито рявкнул на птицу. С негодующим карканьем ворон взлетел.

– Эгей! Туда!

Послышалось хлюпанье шагов, и вскоре Джейми увидел над собой чье-то лицо и почувствовал на плече руку друга.

– Он жив! Давай сюда, Макдональд! Дай руку, а то он сам идти не может.

Оказалось их четверо. С большим трудом они закинули бессильные руки Джейми на плечи Юэна Кэмерона и Иена Маккиннона и поставили его на ноги.

Он хотел попросить, чтобы его оставили в покое: вместе с рассудком вернулось и воспоминание о желании смерти. Однако он был слишком рад вновь встретить своих и потому промолчал, тем более что снова дала о себе знать помертвевшая нога, что говорило о том, что рана тяжелая. Все равно ему осталось недолго, а коли так, то и хорошо, что не во тьме одиночества.

– Воды?

У его губ возник ободок чаши; Джейми сумел немного отпить и даже не пролил ни капли.

Кто-то на миг коснулся его лба рукой, но ничего не сказал.

Он весь горел, а закрыв глаза, видел огонь под веками. От жара губы его растрескались и болели, но это было лучше, чем то и дело возвращавшийся озноб. По крайней мере, при жаре он мог спокойно лежать в доме, а от озноба его бросало в дрожь, пробуждавшую в ноге спящих демонов.

Мурта.

Почему-то он точно знал (непонятно откуда, он ничего об этом не помнил), что его крестный отец погиб. Из дошедших до его ушей разговоров он понял, что там, на вересковой пустоши, пала почти что половина шотландской армии, но само сражение начисто пропало из его памяти.

Он не был новичком в битвах, потому знал, что в такой забывчивости нет ничего необычного. Понимал он, и что память рано или поздно вернется, потому искренне надеялся умереть до того.

При этой мысли он шевельнулся и испытал прилив такой ужасной боли, что не удержал стон.

– Джейми, ты как?

Рядом с ним озабоченно приподнялся на локте Юэн. В сумраке утра бледнело его лицо: повязка с пятнами крови, бурые пятна на вороте – шальная пуля содрала кожу с головы.

– Ничего, все в порядке.

Он протянул руку и благодарно коснулся плеча друга. Юэн в ответ дотронулся до его руки и улегся обратно.

Черные вороны, черные, как тьма. Вечерами они убирались на покой, но поутру птицы войны, спутники сражений, вновь прилетали на свой ужасный пир.

«И мне могли выклевать глаза, этакими-то клювами», – задумался он о собственных глазах, настоящем лакомстве для падальщиков.

Глазные яблоки беспокойно крутились под веками, тщетно ища забытья, и рассвет виделся им багровой тьмой.

У единственного окна крестьянского дома сошлись мужчины. Они вели тихую беседу.

– Да какой побег, что ты? – сказал один из них, кивнув на свет за окошком. – Побойся бога, малый! Самый здоровый из нас еле передвигает ноги, а шестеро вообще не ходят.

– Можешь ковылять – давай, – произнес кто-то из лежавших на полу. – Незачем на нас равняться.

Джейми скосился на свою раненую ногу, замотанную обрывками килта, и скривился.

Дункан Макдональд, отвернувшись от окна, мрачно улыбнулся и покачал головой. Неверный утренний свет подчеркивал морщины, избороздившие его усталое лицо.

– Думаю, лучше затаиться, – заявил он. – Тут видимо-невидимо англичан, что твоих вшей, – аж из окна видно. С Друммондских болот целым не выбраться никому.

– Тем, кто бежал с поля битвы вчера, тоже далеко не уйти, – тихо вставил Маккиннон. – Слышали, как английские войска ночью прошли форсированным маршем? Думаете, им трудно настигнуть разношерстную компанию беглецов?

Все они прекрасно знали ответ. Большинство горцев еще до битвы едва стояло на ногах – так они изнемогли от холода и голода.

Джейми отвернулся к стене. Он надеялся лишь на то, что его люди покинули битву вовремя и смогли пройти достаточный путь. Лаллиброх стоял на отшибе, в стороне от Каллодена, и у них была возможность спастись. Другое дело, что войска Камберленда (Клэр рассказывала), гонимые жаждой мести, беспощадно разорят всю Горную Шотландию.

От новой мысли о Клэр в душе поднялась страшная тоска. Как бы он желал, чтобы она очутилась рядом, прикасалась к нему, врачевала раны и клала его голову на свои колени! Но она ушла – ушла от него на двести лет в будущее, – и слава богу, что так! Из прикрытых глаз медленно покатились слезы, и, превозмогая боль, Джейми отвернулся набок, чтобы скрыть свою слабость от других.

«Боже, пусть у нее все будет хорошо! – взмолился он. – У нее и младенца».

После полудня в окна неожиданно пополз дым. Пугающий запах был острее и гуще, чем пороховая гарь, и слишком уж напоминал кабана на вертеле.

– Покойников жгут, – сказал Макдональд.

Он так и просидел возле окошка все время, что они провели в доме. Со слипшимися от грязи иссиня-черными волосами и бледным изможденным лицом, Макдональд и сам напоминал покойника. Над зарослями вереска то и дело раздавались щелчки выстрелов. То были жесты милосердия – английские офицеры из сострадания добивали ружейными зарядами бедняг в тартанах, а затем сваливали их в погребальный костер вместе с более везучими товарищами, погибшими сразу. Джейми поднял голову: Дункан Макдональд так и сидел у окна, но с закрытыми глазами.

Лежавший рядом с Фрэзером Юэн Кэмерон перекрестился.

– Господи, смилуйся над нами! – прошептал он.

Так и вышло: на следующий день у порога крестьянского дома раздался топот сапог, и беззвучно распахнулась дверь, державшаяся на кожаных петлях.

– Боже милостивый! – воскликнул англичанин, обозрев открывшийся ему вид.

Над грязными окровавленными телами прошел сквозняк. Люди лежали вповалку или сидели на утоптанном земляном полу. О вооруженном сопротивлении не шло и речи: в нем не было смысла, да и сил ни у кого не осталось. Якобиты остались сидеть, как сидели, и вверили свою судьбу возникшему на пороге щеголеватому английскому майору в новеньком мундире и до блеска начищенных сапогах.

Англичанин замешкался, обвел взглядом помещение и шагнул внутрь. Сразу следом за ним зашел лейтенант.

– Я лорд Мелтон, – представился майор, оглядываясь по сторонам, словно в поисках главного, к которому следовало обратиться.

Встретив его взгляд, Дункан Макдональд встал и наклонил голову.

– Дункан Макдональд, из долины Ричи. А остальные… – он махнул рукой, – остатки армии его величества короля Якова.

– Так я и думал, – сухо промолвил англичанин.

Молодой, чуть больше тридцати, майор держался уверенно, как опытный воин. Он внимательно оглядел сгрудившихся в доме людей, полез в карман и достал сложенный листок.

– Это приказ его светлости герцога Камберлендского, наделяющий меня полномочиями предавать смертной казни любого, кто окажется участником только что произошедшего изменнического восстания. – Он снова обвел взглядом помещение. – Есть здесь кто-нибудь, кто заявит о своей непричастности к измене?

Шотландцы только хихикнули. О какой непричастности можно говорить, когда их всех выдавали несмытые кровь и гарь рокового для них сражения?

– Нет, милорд, – ответил Макдональд с еле заметной улыбкой на устах. – Здесь все изменники. Стало быть, нас всех повесят?

Мелтон слегка скривился, однако тут же вернул на лицо невозмутимую маску. Он был строен, изящен, почти хрупок, однако держался уверенно и властно.

– Вас расстреляют, – сказал майор. – У вас час на приготовления.

Он помедлил, бросив взгляд на лейтенанта, словно опасался предстать перед подчиненным излишне великодушным, и продолжил:

– Если кто-то из вас захочет что-нибудь написать – может быть, письмо, – я пришлю отрядного писаря.

Мелтон кивнул Макдональду, повернулся на каблуках и вышел.

Это был мрачный час. Несколько человек воспользовались предложенной возможностью и сосредоточенно выводили на бумаге каракули, держа листы, за неимением другой твердой поверхности для письма, на наклонной деревянной трубе. Другие тихо молились или просто сидели в ожидании неизбежного.

Макдональд попросил за Джайлса Макмартина и Фредерика Мюррея: им всего по семнадцать лет, сказал он, нельзя подвергать молодых той же каре, что и взрослых. В просьбе было отказано, и юноши сели рядом, взявшись за руки и отвернув к стене бледные лица.

При виде них и всех остальных верных друзей и отважных солдат сердце Джейми сжала печаль, однако собственной участи он ждал с нетерпением.

Ему больше нечего здесь делать, не о чем тревожиться. Все, что было возможно, он сделал – для подчиненных, для жены, для нерожденного младенца. Да настанет же конец его телесным мукам, и он упокоится с миром.

Скорее для проформы, а не из потребности Фрэзер закрыл глаза и, как обычно, по-французски, принялся возносить покаянную молитву. «Mon Dieu, je regrette…»

Но он ни в чем не раскаивался, да и поздно было о чем-то жалеть.

Он лишь мучился вопросом, встретится ли он с Клэр сразу после смерти, или, как и было сказано, в наказание придется какое-то время побыть с ней в разлуке. В любом случае он увидит ее вновь – Джейми верил в это сильнее, чем в церковные догматы. Бог подарил ему Клэр, Он ее и вернет.

Джейми забросил молитву и представил себе лицо Клэр: нежные щека и висок, высокий чистый лоб, который ему всегда хотелось поцеловать в точку между бровями, у носа, между ясными янтарными глазами. Вспомнил ее рот, тщательно представил себе полные нежные губы и их незабываемый вкус – и вдаль ушли шепот молитв, шорох перьев и еле уловимые ухом рыдания Джайлса Макмартина.

Мелтон вернулся после полудня и привел с собой не только лейтенанта, но и писаря с шестью солдатами. Майор опять замешкался при входе, но Макдональд успел подняться прежде, чем англичанин сказал хоть слово.

– Я пойду первым, – сказал он и ровно зашагал к двери.

Он пригнулся, чтобы выйти, и лорд Мелтон положил руку ему на плечо.

– Будьте любезны назвать свое полное имя, сэр. Писарь занесет его в реестр.

Макдональд взглянул на писаря, слабо улыбнулся углом рта.

– Список трофеев? – Он пожал плечами и выпрямился. – Дункан Уильям Маклауд Макдональд из долины Ричи. – Он вежливо поклонился лорду Мелтону. – К вашим услугам, сэр.

Макдональд вышел за дверь – и вскоре где-то рядом раздался одинокий звук пистолетного выстрела.

Юношам позволили выйти вместе, и они покинули дом, крепко держась за руки. Остальных выводили по одному. У каждого спрашивали имя и вносили в реестр. У двери, склонившись над разложенными на коленях бумагами, примостился на табурете писарь и трудился, не поднимая головы.

Настала очередь Юэна, и Джейми с трудом оперся на локти и изо всех сил сжал руку друга.

– Мы скоро встретимся, – прошептал он.

Юэн лишь улыбнулся, наклонившись, поцеловал Джейми в губы и ушел.

Наконец в помещении остались шестеро пленников, которые не могли самостоятельно передвигаться.

– Джеймс Александр Малькольм Маккензи Фрэзер, лэрд Брох-Туараха, – медленно отчеканил Джейми, четко выговаривая для писаря каждую букву, и поднял взгляд на Мелтона. – Милорд, я вынужден попросить вас о любезности: помогите мне подняться.

Не ответив, майор вытаращил на него глаза. Сдержанная неприязнь на его лице сменилась чем-то вроде близкого ужаса.

– Фрэзер? – повторил он. – Из Брох-Туараха?

– Да, так и есть, – терпеливо ответил Джейми, мысленно гневаясь на глупую задержку.

Смириться со скорым расстрелом – одно, а слышать, как убивают твоих друзей, – совсем другое, и нервы это отнюдь не укрепляет. Мало того что ему приходилось опираться на дрожавшие от напряжения руки, так еще и потроха, явно не разделявшие высоких устремлений духа, принялись предательски дрожать.

– Черт побери, – пробормотал англичанин.

Он наклонился к Джейми, лежавшему в тени, повернулся и поманил лейтенанта.

– Помоги перенести его к свету, – скомандовал Мелтон.

Поскольку его перетащили довольно бесцеремонно, у Джейми от резкой боли, вызванной перемещением, закружилась голова, он застонал и прослушал то, что сказал майор.

– Ты и есть тот самый якобит, прозванный Рыжим Джейми? – нетерпеливо повторил англичанин.

Фрэзер с ужасом понял: если признаться, что он и есть Рыжий Джейми, его не расстреляют. Его привезут в Лондон, осудят как опасного государственного преступника и подвергнут публичной казни. Сначала вздернут на виселице, потом, полумертвому, вспорют на эшафоте живот и вырвут кишки. Кишки в ответ забурчали – похоже, их такая перспектива тоже не радовала.

– Нет, – сказал он как можно тверже. – Давайте побыстрее, не тяните кота за хвост.

Не обратив внимания на сказанное, английский майор встал на колени перед Джейми, рванул ворот его рубашки и за волосы откинул голову.

– Черт возьми! – вскричал Мелтон, ткнув пальцем в основание шеи пленника, где белел небольшой треугольный шрам.

Шрам этот почему-то майора чрезвычайно взволновал.

– Джеймс Фрэзер из Брох-Туараха. Рыжий, с треугольным шрамом на шее.

Мелтон отпустил голову Джейми и сел на пятки, в задумчивости почесывая подбородок. Вскоре он собрался, повернулся к лейтенанту и, указав на оставшихся пленников, велел:

– Забери остальных.

Английские солдаты подняли и вывели оставшихся шотландцев, а угрюмо нахмурившийся майор так и стоял над Джейми.

– Мне нужно подумать, – сказал Мелтон. – Черт, мне нужно подумать!

– Думайте, коли есть о чем, – отозвался Фрэзер. – А я прилягу.

Его прислонили к стене и усадили, вытянув перед ним раненую ногу. Выяснилось, впрочем, что после двух дней лежания на спине сидеть уже нет сил. Перед глазами заплясали огоньки, и он повалился на бок, на земляной пол, и прикрыл глаза в попытке побороть головокружение.

Мелтон что-то бурчал себе под нос, из его бормотания Джейми не мог разобрать ни слова, но к этому, впрочем, совершенно не стремился.

Сидя на солнце, он наконец внимательно рассмотрел свою ногу. Разумеется, он не доживет и до виселицы. Воспаление шло вверх от середины бедра, распухшая нога была ярко-красная, ярче засохшей крови. Рана гноилась: теперь, когда смрад от немытых тел и гнойных ран других людей уменьшился, он ощущал слабый сладковатый запах собственной разлагающейся плоти. Казалось, мгновенная смерть от пули в голову намного привлекательнее долгой мучительной смерти от гангрены. Он лег горячей щекой на прохладную, мягкую, словно грудь матери, землю, подумал об этом и уплыл в забытье.

Из беспамятства, даже не из сна, его вернул к реальности требовательный голос Мелтона.

– Грей, – твердил этот голос, – Джон Уильям Грей! Помните это имя?

– Нет, – сказал он, плохо соображая из-за слабости и жара. – Сударь, давайте стреляйте и уходите, хорошо? Я болен.

– Неподалеку от Кэрриарика, – нетерпеливо и настойчиво продолжал Мелтон. – Юноша, юноша лет шестнадцати со светлыми волосами. Вы повстречали его в лесу.

Прищурившись, Джейми посмотрел на своего мучителя. Из-за лихорадки он уже неясно видел, но в тонком лице с большими, почти девичьими глазами действительно было что-то знакомое.

– А-а, – протянул он. Из сонма образов, которые беспорядочно крутились в его сознании, выплыло лицо. – Мальчишка, который хотел меня убить. Припоминаю.

Тогда он сломал Джону Уильяму Грею руку. Однако в нынешнем воспоминании тонкая кость юноши превратилась в руку Клэр, которую он вырывал из хватки камней.

Легкий ветерок тронул его лицо ее нежными пальцами.

– Да очнитесь же, черт возьми! – Мелтон встряхнул Джейми, и тот бессильно мотнул головой. – Послушайте же!

Джейми устало открыл глаза.

– Ну что?

– Джон Уильям Грей – мой брат, – сказал Мелтон. – Он поведал мне о встрече с вами. Вы сохранили ему жизнь, и он дал вам обещание.

С огромным трудом Джейми переключился на прошлое.

Верно, он повстречался с тем юношей за два дня до начала этой войны, закончившейся победой восставших шотландцев при Престонпансе. Полгода, отделявшие «тогда» от «теперь», казались огромной пропастью – так много всего за них случилось.

– Да, я вспомнил. Он обещал меня убить. Если вы сделаете это вместо него, я не буду против.

Он вновь смежил веки. Почему бы англичанам не пристрелить его во сне?

– Он сказал, что за ним – долг чести.

Мелтон, отряхнув колени, встал и повернулся к своему подчиненному, который наблюдал за этим допросом с явным недоумением.

– Весьма сложное дело, Уоллес. Этот… это не просто якобит, а знаменитость своего рода. Слыхал о Рыжем Джейми? Ну, тот, что напечатан на разыскных листах?

Лейтенант кивнул, с любопытством поглядев на распростертое у его ног почти бесчувственное тело. Мелтон с горечью улыбнулся.

– Да, сейчас он не кажется особенно опасным. Но все равно это Рыжий Джейми Фрэзер, и его милость будет более чем рад получить такого нерядового пленника. Чарльза Стюарта пока не нашли, но несколько известных якобитов потешат толпу возле Тауэра почти так же.

Лейтенант потянулся за планшетом.

– Может, послать сообщение его милости?

– Нет!

Мелтон повернулся и снова уставился на Фрэзера.

– В этом-то все и дело! По этому грязному бунтовщику плачет виселица, но он – тот человек, что возле Престона взял в плен моего младшего брата, но не застрелил, чего этот щенок вполне заслуживал, а оставил в живых и вернул товарищам. И это, – процедил он, – наложило на всю мою семью этот чертов долг чести.

– Господи боже! – вскричал лейтенант. – Значит, вы не можете передать пленника его милости?

– Нет, чтоб мне лопнуть! Я даже пристрелить этого подлеца не могу, не нарушив данное братом слово!

Пленный открыл один глаз.

– Не бойся, я никому не скажу, – пробормотал он и тут же закрыл глаз снова.

– Заткнись!

Мелтон совершенно взбесился и ударил шотландца ногой. Тот охнул, но промолчал.

– А что, если расстрелять его под вымышленным именем? – предложил лейтенант.

Лорд Мелтон бросил на своего помощника презрительный взгляд и через окно посмотрел в небо.

– Через три часа стемнеет. Я прослежу за захоронением казненных. Следует отыскать возницу, чтобы держал язык за зубами, и небольшую крытую повозку, пусть туда навалят сена. Разумеется, заплатить вознице. Он должен быть здесь с повозкой, как только стемнеет. Все ясно, Уоллес?

– Так точно, сэр! Только вот что с этим пленным, сэр? – спросил лейтенант, указывая на лежавшее на полу тело.

– Что с ним? – резко спросил майор. – Он слишком слаб, чтобы ползать, не говоря уже о том, чтобы ходить. Он никуда не денется, по крайней мере, пока не подъедет фургон.

– Фургон?

Пленный не только обнаружил признаки жизни, но даже приподнялся на локте. Налитые кровью голубые глаза под спутанной рыжей шевелюрой выражали тревогу.

– Какой фургон? Куда меня повезут?

Повернувшись от двери, Мелтон бросил на него взгляд, полный открытой неприязни.

– Куда, интересно, можно отправить лэрда Брох-Туараха, как не в его усадьбу?

– Я не хочу домой. Я хочу, чтобы меня расстреляли.

Англичане переглянулись.

– Бредит, – уверенно заявил лейтенант.

Мелтон кивнул:

– Вряд ли он вынесет дорогу, но его смерть, во всяком случае, не ляжет камнем на мою совесть.

За англичанами плотно закрылась дверь. Джейми Фрэзер остался один – и все еще живой.