Читать книгу: «Боги среди нас»
Пролог
На берегу лесного озера стоял мужик в разорванной солдатской гимнастерке. Из-под нее виднелась рубаха, которая когда-то была белая, но теперь грязь и кровь стали ее красками. Одна нога была в разорванном сапоге, вторая – голая, разбитая в мясо.
Утро было теплым, но мужчину до костей пробирала дрожь, которая уже начала переходить в судороги. Дыхание медленно восстанавливалось, но дрожь тела унять было невозможно. Ветер обдувал потное лицо. Мужчина опустил голову и замер, ниже колена жгло огнем, хотелось лечь и умереть.
Начинало светлеть.
Озеро в сумрачном свете было похоже на зеркало, в котором отражался новый серый день. Тишина стояла оглушительная, но глупая утка своим вечным «кряк» нарушила ее, мужчина вздрогнул от неожиданности и как бы пробудился. Огляделся и тихо сказал:
– Вода, разойдись, мне нужно пройти.
Ничего не произошло, только утка срывая голос начала крякать, как сумасшедшая, повторяя свое «кряк» тысячу раз без остановки.
– Замолчи… Я не сдамся! – Мужчина не отрывал глаз от воды, а трясти его начало еще сильнее.
Но птица не унималась.
И тут ему пришло понимание, простой глупый крик изменил ход мыслей, дрожь прошла. В это же мгновение утка замолчала, словно, выполнив свое предназначение, умерла, а по воде пошла рябь.
Мужчина поднял руки.
– Расступись, освободи дорогу, Я ИДУ! – закричал он.
Холодное зеркало воды треснуло, и озеро нехотя раскололось на две части, медленно оголяя свое дно, которое никогда еще никому не показывало.
Мужчина замер и, кажется, увеличился в размерах. Без тени сомнения голой ногой он наступил в мутный ил, ступня ощутила приятную теплоту домашнего ковра. Сначала потихоньку, а потом все быстрее и быстрее человек начал уходить, убегать в глубь озера. На середине пути он обернулся. На берег из леса выходил отряд немецких солдат. Они смотрели вытаращив глаза, как добыча, которая была так близка, уходила из рук по дороге между двумя стенами воды. Пойти вслед за ним не решались даже собаки.
Перейдя озеро, беглец остановился, поднял руки и резко опустил. Вода со всхлипом сомкнулась, как будто ничего и не было. «В следующий раз пойду по воде», – подумал мужчина, улыбнулся и скрылся в лесу.
Его нога была абсолютно здорова.
Он не видел, как на другом берегу немцы упали на колени и дрожащими руками начали креститься невпопад.
Часть первая.
Сын
Глава первая
Огонь бушевал, словно пьяный мужик, ломая в угаре своими огненными руками все вокруг. В секунды он возник из ничего и пожирал, загребал под себя там, где мог дотянуться.
Горело три больших дома и старый коровник. Дома горели молча, тихо отправляя в ночное небо тысячи искр, а коровник кричал и плакал.
– М-у-у-у-у! – просили голоса.
– Умрете, – трещал горящий воздух.
Трое мальчишек бежали по гравийной дороге в сторону пожара, самый маленький впереди всех, глаза у него горели сильнее огня над домами.
«Спасу», – думал он.
– Сгоришь! – кричали ему двое старших пацанов.
– Умрет, – подтверждал черный дым.
– Ваня, стой! Не вздумай даже! – Старшие отстали и догнать не могли.
– Спаси нас, – слышалось из огня.
Коровник звал его, и он спешил. Подбежал, даже дыхание не сбилось.
– Сынок, умойся, неприлично входить в дом таким чумазым грязнулей, – раздался в голове Вани голос мамы.
Ваня на мгновение замер, огляделся. Перед закрытой на новенький засов входной дверью стояла огромная ржавая бочка, полная дождевой воды, на поверхности которой плавали желтые листья и гнилые яблоки.
Увидел бочку, подскочил к ней и, как был в шапке и куртке, окунулся с головой по пояс, больше не мешкая сдвинул блестящий засов, откинул дверь и исчез в дыму.
Здание с животными загорелось последним, пылала крыша, вот-вот готовая рухнуть на головы четырех красно-пестрых телок и одного годовалого бычка Андрюшу. Всех коров Ваня знал по имени, а Андрюшку сам кормил молоком, когда от ящура сдохла мать бычка.
– А ты знаешь, сколько весит годовалый бык? – Среди звуков колокола в голове, которые вызвал дым, послышался голос мамы.
Он знал, но ему было все равно.
– А ты знаешь, что сделают с тобой эти испуганные животные? – Мать не унималась.
Он знал, но ему было наплевать.
– А теперь посмотри наверх.
Ваня поднял голову, со скрежетом на него падала горящая кровля.
– Простите меня! – прокричал мальчик то ли коровам, то ли маме, и… проснулся.
***
«Коровы, Андрюшка, откуда это?» – думал Ваня, лежа в кровати и не открывая глаз. Кошмар не отпускал, и казалось, что пахнет гарью.
Зазвенел будильник.
«Уже десять», – Ваня сжал пальцы в кулаки, после сна силы в них не чувствовалось.
«Хороший сон, – решил он, садясь на кровати, – значит, сегодня не испугаюсь».
– Бабушка, я проснулся!
Медленно встал, холодный пол окончательно разбудил, потянулся и шагнул в день, в котором кулаки сыграют главную роль.
Глава вторая
Восемь на восемь.
Борьба, бокс, ежедневный бег – все это не помогает, когда дерешься восемь на восемь. Руки Ваня уже не чувствовал, в голове гудели пароходы, один глаз не видел, воздух еле входил в легкие, но остановиться было невозможно. Никто отступать не хотел, на пустыре собрались самые упертые из всех, кого он знал в городе. В сотрясенном мозгу проскочила мысль, которая придала сил: «Наверное, сегодня здесь кто-то умрет».
«Но это буду не я», – решил он, с силой ткнув пальцами в глаза толстого мальчишку, который чуть не задушил его.
«И почему жирных считают добряками?» – сквозь мутную завесу подумал Ваня, оглядываясь по сторонам.
В голове назойливой мухой повторялся стих, который был задан в школе, а вокруг творилось безумие. Дерущиеся катались по земле, били кулаками, кусали зубами, душили и рвали, как будто в одной точке встретились шестнадцать одержимых бесами гномов.
Ваня был самым маленьким из всех, но слухи о нем расходились далеко за пределы района, все знали – в драке ему нет равных. Но и противники были под стать, чего стоил только Гришка Череп.
Закапал дождь. Пыль, стоявшая столбом над головами дерущихся, осела на лицах мальчишек грязно-красными разводами, придав им еще более зловещий вид. Все были в крови, некоторые лежали без движения на начавшей раскисать от дождя земле.
– Раз на раз! Один на один! – закричал Ваня что было сил, выдавливая из легких последний воздух.
Его крик совпал с ударом грома, от которого заложило уши, в небе пробило дно, и в огромную дыру хлынуло море воды. Гром не заглушил слова мальчика, а, как показалось, наоборот, усилил их, словно сам Бог прогремел над ними, выражая свою волю.
Гришка Череп прекратил работать кулаками над уже не сопротивляющимся пацаном, поднялся и направился в сторону Ивана, убирая с лица прилипшие волосы.
Ваня повернулся к нему, приготовился, сердце забилось быстрее, а капли дождя, наоборот, замедлили падение, своими мокрыми руками приостановив течение времени.
– Раз на раз, говоришь? – Гришка подошел медленно, словно на прогулке. – Хорошо. – И на его разбитых губах появилась улыбка сумасшедшего.
Ваня ударил первым, а дальше кровавый туман заполнил все вокруг.
***
Слухи ползли по городу.
«Дрались тридцать на тридцать, и Малой Иван убил Черепа».
«Дрались пятьдесят на пятьдесят, и Череп убил Малого Ивана».
«Дрались сто на сто, убито около пятидесяти человек, Череп и Малой Иван среди мертвых».
Глава третья
– Седьмой «В», садитесь, сейчас уже будет звонок, поздравляю вас, с сочинением на тему «Мой друг» почти все справились на отлично! Молодцы!
Александра Сергеевна подошла к двери кабинета, но вместо того чтобы закрыть, придержала ее.
– О, а вот и наше «почти», Пантелеев, ну наконец-то ты решил посетить школу! И, как всегда, за минуту до звонка!
Ваня зашел, и одноклассники затихли.
– Болел, – пробурчал Ваня, сел за последнюю парту, поставил рюкзак под ноги и достал учебник по литературе.
Прозвенел звонок на урок.
– По лицу вижу – болел! – Интонация не отражала настроение, и было непонятно, сочувствует учительница или издевается. – После урока подойдешь, а сейчас скажи мне, что я задавала на прошлой неделе?
Ваня смотрел в окно, и казалось, что он не слышит вопроса.
– Иван, ты с нами?
– Да, задумался. Вы задавали выучить любое понравившееся стихотворение вашего тезки.
– Какого еще тезки?
– Александра Сергеевича Пушкина.
– Хорошо, шутник, готов?
– Да, я выучил одно стихотворение, что-то в нем есть…
– Тогда выходи и расскажи нам, и дневник захвати, – Александра Сергеевна открыла журнал.
Ваня медленно встал, начиная вспоминать первые строки, так же медленно подошел к доске. Всплывающее в памяти стихотворение отозвалось ударами и болью кулаков, еще не заживших после драки на пустыре.
Все время, пока он дрался, разбивая в кровь руки, пока он избивал до потери сознания Гришку Черепа, пока он, как безумный, метался под дождем в грязи и крови, этот стих звучал у него в голове бесконечным повторением.
– Мы тебя внимательно слушаем.
И Ваня начал:
Сижу… за решеткой… в темнице сырой…
Вскормленный в неволе орел молодой…
Мой грустный товарищ, махая крылом…
Кровавую пищу клюет под окном…
Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно.
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: «Давай улетим!
Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!… »
Он не торопясь, с чувством рассказывал, а предательские слезы текли из глаз. Весь класс завороженно слушал, никто не знал, что Пантелеев бывает таким. В класс зашел и вышел к доске устрашающий хулиган с боевой раскраской в виде синяков и ссадин на лице, а под конец стихотворения стоял щуплый, кем-то избитый маленький мальчик. В завершении голос сорвался, но он закончил стихотворение и вернулся за парту.
– Ненавижу Пушкина, – прошептал Ваня, идя на место, стараясь незаметно смахнуть слезу.
Наваждение пропало.
Александра Сергеевна молчала, она услышала последние тихие слова Вани.
– Как ты думаешь, Ваня, что хотел сказать поэт этим стихотворением? – Она надела очки и внимательно посмотрела.
Ваня ответил не сразу, класс замер, Александра Сергеевна удивилась тишине, которую в седьмом «В» она никогда не могла установить.
– Я думаю… он хотел умереть, – тихо сказал Ваня.
– Ох… – выдохнула Александра Сергеевна и, тщательно подбирая слова, произнесла.
– Ваня, я тебе так скажу, да и всем вам, ребята: я не знаю ни одного писателя, который любил бы жизнь больше, чем Пушкин! А в стихотворении красной линией проходит тема свободы, свободы в жизни, а не в смерти. За стих я ставлю тебе пятерку, а над выводами надо поработать, хорошо?
Иван молчал и смотрел в окно. Александра Сергеевна тоже посмотрела туда, и ей показалось, что стекло потемнело и перестало пропускать свет. Она потерла виски.
– Так, у нас сегодня новая тема, открываем…
Закончить фразу она не успела, Ваня встал, взял рюкзак и вышел из класса. На его парте лежал белый свернутый листок бумаги. Александра Сергеевна подошла, взяла и медленно развернула его.
«Ваша свобода хуже смерти, лучше умереть, чем жить такой жизнью», – прочитала она.
Внизу стояла подпись – «Пушкин».
Сочинение «Мой друг»
«У меня один настоящий друг.
Ненастоящих, которые сегодня с одними, а завтра с другими, много, а настоящий, верный друг – один.
Когда я думаю про него или рассказываю о нем, на ум приходят слова: большой, сильный, яркий, но если вы его увидели впервые, то скажете: маленький, щуплый, неприметный.
Благодаря ему я понял, что мир делится на внешний – то, что мы видим, и внутренний – мысли, слова, поступки.
Можно быть маленьким, но делать великие дела.
Моего друга зовут Иван Пантелеев, я зову его Ваня, а мальчишки – Малой.
У него большие глаза разного цвета, один глаз зеленый, другой голубой, светлые волосы, которые смешно торчат (моя мама всегда гладит его по голове, когда он приходит к нам в гости, как бы пытаясь причесать их, но они от этого торчат еще больше, а мама смеется).
С ним и его друзьями я познакомился на боксе, там и сдружились.
Ваня тренируется каждый день по многу часов, я, если честно, не понимаю, откуда у него столько силы воли, но мне хочется так же, а так бы давно уже бросил этот бокс.
Ваня веселый, умеет найти хорошие слова поддержки и всегда придет на помощь.
Мой друг терпеть не может, когда обижают слабых, и, вообще, любая несправедливость превращает Ваню в кого-то другого, в такие моменты мне даже страшно смотреть ему в глаза.
Недавно он спас мою маму, но об этом я не хочу рассказывать.
У Вани есть мечта – найти своего родного отца, я обязательно помогу ему в этом.
У меня замечательный друг. Когда я вырасту и у меня будет сын, я назову его Иваном…»
– Прочитали? – Александра Сергеевна рассматривала маленького зеленого попугая, свободно летавшего по кабинету директора школы Федора Николаевича.
– Александра Сергеевна, дорогая, зачем вы мне суете эти каракули какого-то глупого мальчишки? У меня тут дел выше крыши! – Федор Николаевич, директор школы, сквозь толстые линзы очков рассматривал школьную тетрадь. – Сочинение «Мой друг» Михаила Ерёмина, ученика седьмого «В» класса, – прочитал он и зевнул.
– Федя, еще одно слово, и как специалист ты для меня умер. – Александра Сергеевна встала и подошла к окну, попугай подлетел и сел рядом.
– Ф-е-д-я у-м-е-р, Федя умер! – начала кричать птица.
– Ты просил меня подготовить характеристику на Пантелеева. Вот тебе характеристика, а стандартная форма лежит в деле.
Федор Николаевич стал серьезным.
– Сашенька, ой… – он посмотрел на дверь, за которой сидела секретарша, – Александра Сергеевна, не сердись. – Водя руками по столу, он что-то искал. – Вопрос по нему нешуточный, хотят в детский дом поместить, из опеки всю плешь проели.
– А я, между прочим, была у них в квартире, хотела своими глазами посмотреть, как он живет. – Александра Сергеевна села на подоконник. – Его бабушка, на мой взгляд, еще троих таких же может воспитать.
– А, вот оно. – Федор Николаевич достал лист бумаги, часть которого занимали печати. – Опека отложила его перевод еще на год. Видимо, тоже решили, что бабулька пока ничего, только у нас он должен быть на особом контроле! Что у него с оценками и посещаемостью?
Александра Сергеевна молчала. Федор Николаевич вздохнул, поборолся с креслом, не отпускавшим его, поднялся.
– Давай так. Я сам вижу – мальчишка хороший, но у нас таких вагон и маленькая тележка, помогу, чем смогу, а дальше от него зависит. И из детского дома можно выйти нормальным человеком… Хотя лучше не попадать туда, как вспомню – мороз по коже… – Он замолчал, думая о чем-то. – Ладно, что было, то прошло. – Федор Николаевич вздохнул, прогоняя нахлынувшие воспоминания.
– Спасибо, Федя… – Александра Сергеевна с сочувствием посмотрела на Федора Николаевича.
Помолчали. Попугай тоже молчал и все вертел головой.
– Понимаешь, этот мальчик необычный, я давно за ним наблюдаю, хочется как-то помочь ему.
– Поможем, Сашенька, поможем. – Федор Николаевич неуклюже обнял Александру Сергеевну. – Они все необычные.
Попугай взлетел.
– Поможем, поможем, п-о-п-к-а-ду-р-р-р-ак необычный!
– А Пантелеев-то написал сочинение?
Александра Сергеевна опустила глаза и положила на стол тетрадь Пантелеева.
Сочинение Пантелеева Ивана «Мой лучший друг»
«Засов – это приспособление для запирания ворот, дверей, окон и другого.
Засовы можно использовать с замками или без них.
В старину засовы были основными приспособлениями для защиты от воров, сейчас используются в подсобных хозяйствах, на дачах, в банях.
Засовы делают в основном из железа.
Благодаря засовам попасть в помещения очень сложно, а иногда и наоборот – невозможно выйти из них.
Однажды засов, эта простая металлическая штука, спасла меня.
Я просто… задвинул его, и моя жизнь изменилась.
С того дня я считаю эту железяку своим лучшим другом…»
Глава четвертая
Петр Борисович
– И зачем я надел все эти железки? Такие тяжелые! Вот же старый дурак! Ну зачем, зачем?
В небольшой луже на тротуаре лежал дед. Весь его пиджак был в орденах и грязи. Пытаясь перешагнуть мутный ручеек, забыв, что ноги из послушных слуг стали капризными ходулями, поскользнулся и первый раз за свои восемьдесят семь лет почувствовал, какова лужа на ощупь. Вода потихоньку затекала за воротник, но ветеран, раз попытавшись встать, бросил это дело и задумался. Последнее время память подводила, даже как его зовут, вспоминал с трудом, но про свои награды он помнил всегда, за каждой была история.
– Чтобы не забыть себя, за этим и надел, – сказал он вслух, и на душе стало спокойно, на секунду ему даже показалось, что он лежит в своей мягкой кровати.
Было слышно, как мимо проходят люди, или это только чудилось ему. Заболела правая нога, и эта боль напомнила боевое ранение, которое никогда раньше о себе не давало знать.
Тут какая-то сила подняла его и поставила на землю. Протерев очки, непонятно по какому волшебству не слетевшие, он посмотрел на выловившего его из лужи. Прищурив глаза и нагнувшись вперед, всеми силами пытался разглядеть, но хмурый день размывал силуэт человека.
Вдруг солнце, спеша на помощь старику, прорвало серое покрывало туч и показало маленького щуплого мальчишку, лицо которого было все в синяках, распухший нос закрывал отекший глаз, а одежда выглядела хуже, чем грязный пиджак деда.
– Дедушка, вы бы шли домой, а то у вас все штаны мокрые, – сказал он улыбаясь.
Обидчивый ветеран даже не разозлился, что часто с ним бывало последние годы, и тоже улыбнулся.
– Ты бы на свои штаны посмотрел! – сказал он и рассеянно огляделся. – Только я не помню, где живу…
– Пойдемте, я провожу вас домой, – сказал мальчик и взял старика под руку. – Я часто вас здесь вижу и знаю, где вы живете.
– Как тебя зовут, молодой человек?
– Ваня, а вас?
– А меня… – дед снял очки и протер их о штаны, – Петром Борисовичем, кажется.
***
У каждой квартиры свой запах, как и у каждого человека.
Петр Борисович долго не мог попасть в замочную скважину, ключ танцевал и играл в прятки с маленькой щелочкой, из которой пробивался луч света. Ваня спокойно ждал, спешить было некуда, а мысли летали далеко отсюда. Наконец лучик исчез, старая дверь тихо открылась, и в подъезд из квартиры, сметая все на своем пути, вырвался аромат, оглушивший Ваню. Петр Борисович махнул рукой приглашая.
– Проходи, не удивляйся, я очень люблю цветы, и их здесь много.
Ваня заглянул в квартиру. Что-то не сходилось, как будто он попал в пятое измерение. Зашел, закрыл дверь и растворился. Растения заполняли все пространство: большие, маленькие, невообразимых цветов и размеров. Через настежь раскрытые окна старую сталинку заливал свет и заполнял весенний воздух.
– Что это? – Ваня, чувствуя еле уловимое волшебство, прислонился спиной к двери.
– Это мой дом! – Петр Борисович словно помолодел, переступив порог квартиры, и с нескрываемой гордостью смотрел на Ваню. – Так получилось, что весь последний этаж мой, и все семь комнат мы с дочкой и внучкой превратили в сад. Да и дом расселен давно, вот и делаю тут, что хочу.
– Можно я похожу здесь, посмотрю?
– Походи, посмотри, а я переоденусь пока и перекусить чего-нибудь соображу.
Но Ваня, уже ничего не слыша, как лунатик, поплыл по саду. Ожидая увидеть темную каморку, забитую лекарствами, приготовившись к запаху старости, Ваня был впечатлен, привычный серый мир показал ему тайную комнату.
***
– А что рассказывать, живу с бабушкой, хожу в школу, на бокс еще. – Ваня дул на горячий чай, давно ему не было так спокойно.
– А это? – Петр Борисович показал на лицо. – Бокс?
– Да, соревнования были. – Ваня отвел глаза в сторону.
Петр Борисович пил чай и рассматривал Ваню.
Все свое время он проводил в импровизированном саду, а мысли подолгу летали то вокруг одного растения, то вокруг другого, и его сознание последние годы играло с ним в цветочные игры. Вот сейчас напротив него сидел маленький кактус, колючки которого царапали стол и в любую секунду могли уколоть или даже проткнуть. Но помимо множества колючек, Петр Борисович видел и набухшие бутоны цветов, и таких цветов он еще не встречал. «Полить бы этот кактус хорошенько, и зацвел бы», – думал он.
– А кто тебя поливает? Тьфу ты, то есть кто за тобой ухаживает, вот же напасть, опять не то говорю, бабушка, да?
– А что за мной ухаживать, я девчонка, что ли?! – Ваня резко встал, и Петр Борисович даже испугался такой вспышки. – А за бабушкой я сам ухаживаю, и мне пора уже, спасибо вам за чай, – уже более спокойным голосом добавил он.
– Тебе спасибо, и не обижайся на старика, – Петр Борисович кряхтя поднялся. – Ты заходи ко мне в любое время, я буду тебе рад, – он протянул руку, Ваня пожал ее и направился к выходу.
– Я приду, мне почему-то у вас очень спокойно на душе, я обязательно приду.
В момент рукопожатия словно искра прошла между ними, и Петру Борисовичу показалось, что он смотрится в зеркало, ноги подкосились, и он плюхнулся на стул. Ваня подскочил и придержал.
В это время в прихожей открылась входная дверь, и в квартиру вошли женщина и девочка – ровесница Вани.
– Дочка и внучка пришли, – кивнул Петр Борисович.
– Дедушка! – закричала с порога девочка. – Ты не поверишь, мы нашли чудо из чудес, такого цветка… – Она замерла на полуслове увидев Ваню.
– Познакомьтесь, это мой новый друг Иван.
Девочка попятилась и спряталась за спину мамы.
– А мы уже знакомы – заочно, что ты здесь делаешь, сопляк? – грубо процедила дочь Петра Борисовича, смотря на разбитое лицо парня и его видавшую виды одежду.
У Петра Борисовича сжалось сердце, он хотел вступиться, но тело отказало, он только и мог видеть, как из кактуса вылезла еще сотня колючек, а бутоны завяли.
– Я уже ухожу, – процедил Ваня, посмотрел на ветерана и вышел из квартиры.
Петр Борисович сжался от ожидания удара хлопнувшей двери, но Ваня прикрыл ее еле слышно.
***
– Деда, это же чудовище в человеческом обличье, зачем ты пустил его в дом? Что он хотел? – Внучка дрожала, обнимая Петра Борисовича.
– Анюта, ты что там говоришь, я плохо слышу! – Петр Борисович потихоньку гладил внучку по голове, боясь повредить хрупкие лепестки, принимая ее за маленькую фиалку.
– Это Иван Пантелеев, он не в тюрьме только потому, что ему нет четырнадцати.
– Кто в тюрьме? – Пенсионер наклонился и начал внимательно слушать, а девочка, справившись с дрожью, начала рассказ.
***
Говорят, когда ему было восемь лет, он убил своих родителей, одни рассказывают одно, другие другое, но все истории ужасны, а потом сжег дом и сбежал в Москву. Что было с ним там, никто не знает. А через год его поймали и привезли назад, гибель отца с матерью списали на пожар, бабушка взяла его жить к себе, хотя у нее и со здоровьем, и с головой очень плохо.
Он и до того был известным хулиганом, а теперь только и слышно про гадости, которые он вытворяет со своими дружками. То они избили учителя и разбили все окна в школе, то они угнали грузовик и расколотили кучу машин, и тому подобное, но самое страшное и любимое его дело – драка. Он дерется везде и со всеми, а если сам не справляется, что бывает редко, то приятели тут как тут, зверь какой-то, а не человек. А самое удивительное, что он все время выходит сухим из воды, в любых проделках он как бы не виноват, все сходит с рук.
А на прошлой неделе вообще непонятно, что произошло, только знают, что все отморозки города с Пантелеевым во главе собрались на старом пустыре и чуть друг друга не поубивали, а один из них, Гришка кажется его зовут, так до сих пор в коме лежит…
***
– Вот, папочка, такого монстра ты пригласил к себе в дом, лучше уж в луже полежать. – Дочь Петра Борисовича терла с Fairy под краном кружку, из которой пил мальчик, подавив первую мысль выкинуть ее.
Петр Борисович качал головой. Что-то не сходилось, его цветочный взор открывал невидимые обычным зрением грани окружающего мира, и кактус, который пришел ему на помощь, никак не вязался с тем африканским цветком-людоедом, о котором ему сейчас рассказали.
– Цветочек, ты же знаешь – люди много чего говорят, помнишь, про меня болтали, что я навоз ем, потому и живу так долго, так что не будем спешить делать выводы, языки злые.
Мать и дочь переглянулись.
– Хорошо, но с этого дня ты больше один не ходишь, понятно тебе, вредный деда! – Внучка улыбнулась, а потом прищурилась.
– А как ты меня сейчас видишь? Чур, я подсолнух!
– Нет, сегодня ты фиалка, а ты… – он смущенно посмотрел на дочку, – ты сегодня мухомор…
***
Ваня все еще стоял около дома Петра Борисовича и размышлял. «Они и так меня за человека не считают, так что же я теряю? Почему я должен жить по их законам?» – думал он. Решение пришло, когда из распахнутых окон квартиры раздался веселый женский смех. Мальчик посмотрел наверх. «Никто меня не остановит», – подумал он, и в ту же секунду порыв ветра захлопнул за его спиной дверь в подъезде, но Ваня даже не обернулся.
