Читать книгу: «Порождение сына»

ПРОЛОГ

Жуткие чёрные кляксы купировали обзор. Понять, что именно происходит, не успеваешь – только сердце пытается вырваться из клетки, всем телом чувствуешь озноб. Бежишь всё дальше.

Мужчина, лицо которого скрыто в потёмках, бежал быстро. Даже не скажешь, что касаясь земли. Голову будто фиксировали железные прутья. Перед ним – пятна, по бокам – тёмные столбы. В лёгких всё меньше места.

Споткнувшись, мужчина плашмя развалился в тине. Серая кофта выкрашивается ядовито-зелёным. Завыл ветер, способный оставить порезы на коже. Сыро и мёрзло, а на небе облака в виде крючков.

Мужчина, улёгшись на спину, расправил кулак. За хвостик держал медальон за какие-то там заслуги в детстве. Вдоволь налюбовавшись им с секунду, он отставил его. На месте медальона возник квадрат.

Ровный, вбирающий видимое пространство, из осколков, будто наблюдаешь через калейдоскоп, квадрат. Не однотонный: всплески видны невооружённым взглядом.

Мужчина, в ужасе от увиденного до и увиденного сейчас, в страхе перед неизвестным жмурит глаза так, что, перестаравшись, веки могут срастись. Ужасал его не более лес, а голос, следующий за ним.

Неразборчиво голос пищал, впивался клещом, сладковато постанывал под коркой мозга. Раздражал до желания взять скальпель и обернуть его вокруг головы. Невыносимая пытка, изучающая пределы возможного.

Голос становился громче, тон – яснее. Старческая хрипотца с волнами из высоких к низким диапазонам напоминала материнский. Жмуриться не помогало.

Приходилось скрываться за лаптями, измазывая грязью лицо.

– Тут янем ьшиватсо ыт .ьтадогалб и еьтсачсен иовт .гороп йовт отэ? – вопрошал его голос.

Мужчина давил и давил, что голова тонула в зябкой земле. Помимо голоса, что тремором проходил по его телу, он почувствовал касания. На удивление нежные подушечки пальцев щекотали уши.

– Проснись, Макс.

Вдруг ясно и чётко произнеслись слова с улыбкой на лице, это чувствовалось по тону

– Пора, Макс. Проснись.

Раз за разом нашёптывал женский голос, до боли знакомый, провоцирующий прошлое, бессовестно его вороша.

Как вдруг Макс раскрыл глаза в своей постели.

***

Рамка календаря лавировала между числами, минуя дни лета, как кажется, два за один. Листва шелестела, вдали отголоском пела автомагистраль. Зевающий свет пронизывал окна, будил всех воскресным утром.

Многоквартирники придерживали небо. Такое ненастоящее полотно от желтоватого до ярко-голубого без единой тучи. На парковочных поредели авто. Те, что стояли, не сдвинутся до завтрашнего дня.

Никто никуда не спешил. Так только собачники выгуливали своих питомцев. В полутьме, скрытая за фиолетовыми бархатными шторами, спальня. Плашмя лежал Макс Велки, скрюченный под тяжёлым одеялом.

Две остальные комнаты, гостиную и приёмную, никто не посещал. Не было нужды. Всё, что было необходимо Максу, находилось рядом: кухня – пройди через коридор, а в спальне шкаф и рабочее место.

Макс точно проснулся, но признавать этого не хотел. Планировал выспаться за эти выходные, но не давал мозг. Густая борода карамельного, изредка рыжего цвета, царапает подушку.

На вид ему не больше сорока. Морщины только подминаются. Нос такой, что волей-неволей влезешь в чужие дела. Мощная лапа скрывает густые брови и глубокие синие глаза от лишнего света.

Чтобы начать день, хоть его не хотелось начинать рано, Макс вынул пульт из-под кровати, включил телевизор на полстены. Приветствующая надпись, голубая студия с переливами.

Врубился телеканал. Времена изменились: многие уже игнорируют телевидение, но проснуться Максу помогают именно свежие новости. Хоть малость и искажённые.

Пульт откинулся на противоположную сторону кровати, Макс отвернулся от телевизора, но уши его непроизвольно двигались от каждого сказанного слова из бурчащих колонок.

– Двадцать четвёртого июля, – читала с суфлёра диктор сухим тоном, – группа «Порождения Сына», признанная террористической королевством Дрогенланд, устроила провокацию в центре Виттенауса с требованием признания «Порога» независимой республикой. Репортаж Рены Равен.

Перебил новостную сводку жужжащий телефон, что лежал рядом с пультом. Макс пробудился окончательно, чему был не рад. Громко и недовольно вздыхая, прищурившись, глядел на потревожившую.

Скинув вверх «принять вызов» от контакта Ани-Мари, он приложил динамик к уху.

– Алло, Макс? – вопрошал взволнованный женский голос.

– Мгм, – мычал Макс в ответ.

– Ты…

Голос Ани-Мари дрожал. Будто ещё одно слово, и начнутся истошные всхлипы.

– Да, что такое? – невнятно, в подушку спрашивал Макс.

– Мама… В общем…

Можно было догадаться, что слёзы ручьями вырвались из глаз. Но это никак не повлияло на Макса.

– А, – кратко, даже цинично, произнёс Макс. – Всё?

Ответа не последовало, но без него было понятно.

– Ани, – холодно и безучастно обратился Макс, – без импульсий, ладно?

– Мгм.

Они помолчали друг другу в трубку. Сказать нечего. Можно приправить диалог поддерживающими, настолько приевшимися и пустыми фразами, но никто с двух разных концов не стремился к этому.

– Давай, – еле проговорил Макс.

Он отставил телефон, скинул трубку. Ни одна мышца на лице не дёрнулась. Пустота, безнадёжность случившегося никак не отразилась в глазах. Будто это – типичное начало его дня.

– Очередной всплеск «помешательства», – продолжала диктор после недолгой паузы, – зафиксирован пятнадцатого июля вблизи Онгевеста. Об инциденте с массовым убийством медсестёр в больнице Родеомгевинга и перспективах программы «Купол-Порог» в репортаже Эдрика Адлеаара.

Макс зевнул и продолжил дремать, вкопавшись глубже в подушку.

ГЛАВА I. ПРОСНИСЬ, МАКС. ЧАСТЬ I

Белоснежные стены подчёркивались люминесцентными лампами. Комната пуста, жужжанию ничего не мешало биться об стены. Оглушительная тишина перед гробом и пожирающим его огнём.

Конвейерная линия обыденно, и от этого более ужасающе, закидывала труп, заколоченный в коробке, в железную, покрытую копотью и чуть обожжённую печь. Последнее, послышавшееся – треск.

И будто не прощаешься с дорогим человеком, а проходишь экскурсию по заводу: всё бурлит, шумит и кряхтит. Не веришь, что находишься в крематории по необходимости. Что это всё сейчас – именно с тобой.

Дальше, как догорит, пепел закинут в горшок, передадут тебе. И кости не будут трещать, а душа не завоет холодной ночью на кладбище. Не станет ютиться в коммуналке тысячи трагедий.

Так обыденно к этому относился Макс, смотря, как мать исчезает в очередной, но в последний раз. Хуже всего переносила этот процесс Аня-Мари: платок можно выжимать, а оттёк глаз не спадёт неделю.

Её серебристые волосы, подрезанные до контура на затылке, но обволакивающие лицо спереди, пытались закрыться, чтобы никто не посмел увидеть её в таком состоянии. Макс же не проронил и скупой слезы.

Когда Макс и Ани-Мари стояли рядом, виделся контраст между ними. Макс, если не мрачный, то точно пытающийся слиться с тенью, уступал в красках Ани-Мари, хоть она и не позволила одеться себе праздно.

То чёрное платье, надетое ей, по обыкновению, подчёркивало её ухоженность тела, не запущенное под пятым десятком, а также яркость. Даже в серости Ани-Мари позволяла себе быть более серой, выделяемой.

– Правда этого хотела? – кивнул в сторону огня Макс.

– Я пыталась отговорить, – сквозь слёзы почему-то пыталась оправдаться Ани-Мари.

Рука Макса потянулась к лицу. Он провёл ладонью по скулам, стекая к кадыку. Косым взглядом наблюдал за своей сестрой. Наверно, должен был её приобнять, но, пытаясь это сделать, схватывали судороги.

Поджав губы, Макс отпустил стыдливый взгляд, глядел на ботинки. Ноги безумно прели. И думал Макс об этом больше, чем об обстоятельствах, в которых находился.

– Надо к нотариусу заехать? – спросил Макс как бы невзначай.

Вопрос скорее риторический, и оба это понимали, поэтому Ани-Мари не отвечала и пыталась успокоиться дыхательной практикой.

Иронично ясный день. Солнце не плавит битум – скорее душно, чем жарко. Но мужчины за сорок всё же разгуливают с голым торсом и, как бочонки, движутся вдоль отделанного мрамором крематория неспешно.

Такой переход из мира лишения в мир, где ничего существенного не произошло, вызывает у Ани-Мари нервный смешок. Макс же, напротив, спокоен, будто не наблюдал, как пламя охватывает тело его матери.

Шарясь в карманах, Макс вытаскивает ключи от своей машины. Чтобы Ани-Мари, утонувшая в экзистенциальных вопросах, не отстала от него, Макс подхватывает её за локоть и ведёт за собой.

Кажется, это первое их прикосновение за долгое время. Теперь их осталось только двое. Момент, когда они могли собраться полной семьёй, остался отпечатком в прошлом веке. Всё изменилось, когда не стало отца.

Когда трагично погиб отец, а им втроём пришлось экстренно покидать родной дом, мать перестала осознавать детей, Макс перестал осознавать мать, сестру. Лишь Ани-Мари теплила узы родства.

Нерасторопное, почти неживое касание Макса привело в чувства Ани-Мари. Она обернулась, выслеживая в лице брата пример, который видела раньше.

И, хоть найти его в потускневшем взгляде брата сейчас было невозможно, Ани-Мари всё равно приобняла его, пытаясь согреть горячим сердцем холодную душу. Макс не сопротивлялся.

Вдвоем они дошли до раритетного, но вылизанного до состояния, в коем авто прибывало лет двадцать назад, японца. Макс мог себе позволить потратиться на редкие детали и эксплуатацию.

Двери захлопнулись. Одна, со стороны пассажира, громче необходимого, на что Макс цыкнул и уж хотел пристыдить Ани-Мари, но, вспомнив о её состоянии, не хотел провоцировать.

Двигатель без лишнего тарахтения, идеально ровно заводится. Макс спустил ручник и выруливает на выезд из парковки. По аккуратным улочкам, в отдалении от города, слышны только рёв авто Макса.

Он врубает музыку, но негромко. Всё же осознаёт неуместность глэм-рока в такой атмосфере.

– Мне вот интересно, – наклонил Макс голову ближе к Ани-Мари, не отрываясь от дороги, – что за нотариус должен быть, который подписал документы человеку, находящемуся в доме милости? На психиатрическом учёте, чёрт возьми.

– Я пыталась подать иск, но они оспорили. Сказали, мама вполне была в ясном рассудке при составлении завещания. То, что с ней случилось после, их не касается.

– Почему мне не позвонила?

– Ты был в командировке, – сухо ответила Ани-Мари, смотря на зеркало заднего вида. – До тебя нельзя было дозвониться.

Макс замолчал. Чувствовал вину, что очень не любит, оттого злился сильнее. Открыто выразить этого он не мог, но в нахмуренных бровях, широко раскрытых ноздрях и слабом оскале читались его эмоции.

– И что ей завещать? – чванливо произнёс Макс. – Квартиру на окраине с клопами?

– А тебе прям квартиры не хватает?

– Нет. То есть, что, кроме детских травм и обосранных диванов она нам оставила?

– Макс, – тоном, призывающим постыдиться, рявкнула Ани-Мари, – аккуратнее с выражениями.

Глаза её пылали, будто проецировали недавно увиденное в крематории. Но теперь пеплом становился Макс. Косясь, он видел, чего стоили его необдуманные слова.

Будто как в тот раз в пустом ангаре, когда его испытывали маски-шоу на пару с белыми воротничками. Пот его тогда сбивался вместе с кровью, а свои зубы он наблюдал на потрескавшемся бетоне.

Те воспоминания не приносили ему радости. Сам он не особо желал лишний раз ворошить их.

– Так или иначе, – почти что бубня произносил Макс, – я не совсем понимаю, что нас там ждёт. Я даже не знаю, что с тем домом. Сначала она жила в палате, потом у тебя. Долгов накопилось, наверно…

– Не обязательно, что мама нам что-то оставила. Возможно, там пожелания.

– Растите хорошими, много кушайте, – не унимался Макс. – Когда ты была там в последний раз?

– Год, может полтора назад.

– И что тебя тянет-то туда?

– А тебя в Порог что тянуло?

– Туше, – усмехнулся Макс.

Макс резко выехал на магистраль, и в его багажник чуть не воткнулся седан. Макс не потянулся к аварийке, а попытался быстрее уехать от ненужных разборок.

– Езжай тише, – посоветовала Ани-Мари.

Её руки вцепились в ремень. Макс не стал трепаться лишний раз и перестал излишне домогаться педали газа. Ани-Мари не могла спокойно ехать, ведь, как усядется, вспоминает, почему и куда едет.

Нужно было зафиксироваться на чём-либо. На выбор пали руки Макса, расположившиеся в открытом хвате на руле.

– Снял всё-таки? – без особых указок спросила Ани-Мари.

Макс пожал плечами и одновременно замотал головой. Чтобы понять, про что Ани-Мари говорила, он рассмотрел пальцы, поочерёдно выпрямляя каждый. Долго не пришлось: остановился на безымянном.

Безымянный правой руки, где до сих пор кожа была блёклой, а по краям поджатой. Макс застыл на пальце, что машину начало заносить.

– Я… – задумался Макс, схватившись за обтянутый кожей руль, и долго не мог сообразить ответ. – Да. Отдал в ломбард. Как и она когда-то. Там толку больше.

Защитной реакцией Макса был смешок. Короткий, хрюкающий, глубокий смешок в попытке загладить давний ожог.

– Как Коэн? Эдвард скоро пойдёт в подготовительную, верно? – переводил тему Макс, накидывая вопросов.

– Коэн продолжает ваше дело.

– А тебе он помочь не хочет? – с презрением произнёс Макс.

– А ты?

– А что я? Я еду.

– Эдвард спрашивал про тебя. Ждёт, когда приедешь. Любимый дядя.

Ани-Мари пригладила ладонью за плечо Макса. Он, будто его касаются обожжённым клеймом, отрешался. Но снова подставлял плечо, чтобы не обидеть сестру.

– Значит, Коэн устраивает купол?

– Да, – догадываясь о дальнейших словах, Ани-Мари сказала осторожно.

И не зря.

– Читал про их новую программу. Как они эти импульсы пытаются регулировать?

– Я думала, ты после всего перестал анализировать про толчки.

– Ещё бы, – растягивая слова сказал Макс.

– Не знаю. Говорит, что устаёт и не более. Я и не интересуюсь. Главное, чтобы закончились. Убийства, грабежи, изнасилования, взрывы, – перечисляла Ани-Мари все невзгоды из новостей, отворачиваясь к окну.

– И куда они денутся по-твоему?

Макс посмотрел на Ани-Мари с пренебрежением, растаптывая все надежды на лучший исход.

– Ну, давай, приведи аргументы. Только убедись, что за тобой нет прослушки.

Макс цыкнул и снова упёрся в дорогу. Дороги осталось на пару минут и один разворот.

– Может, сначала все двигались умом, – предполагал Макс, – но сейчас всё, от кризиса до эпидемии, спихивают на «Порог». То прививки от толчков портятся и развивают аутизм у детей, то процент депрессии повышается, то жилые комплексы складываются, как карточный домик. Во всём виноват «Порог» и бла-бла-бла. Херабора. Сейчас всё легко оправдать – Королевскому дому и Скрипу.

Макс откашлялся, сам волнуясь от темы, которую поднимает. Говорить лишний раз про Скрип – специальную коалицию регулировки и подчинения – опаснее, чем плеваться перед Королевским домом.

– Нашли козла отпущения в ошибке тридцатилетней давности. «Купол» избавит нас от пяти процентов жести. Дальше – такая же картина с разговорами, что «Купол» ваш – хрень. И будут правы, – поставил Макс точку.

– Извини, – исправляла Ани-Мари точку на запятую, – а кто автор идеи изолировать «Порог»? М?

– Муж твой.

– С тобой на пару, – подправляла Ани-Мари.

– Почти доехали.

В пристройке кирпичного здания белыми буквами на коричневом фоне красовалась надпись «Нотариус». Район спальный, неухоженный, а соседствовали с нотариусом ремонт часов с одной и забегаловка с другой стороны.

Солнцезащитная плёнка оберегала от лишних любопытных взглядов, на двери висела бумажка с режимом работы. Макс парковался между газелью и гниющей нивой, думая, что ничего хорошего их не ждёт.

В стенах подобных шарашкиных контор вообще редко ты получишь достойную информацию. Особенно во времена, где ценность представляет только способность изворачиваться.

Двое вышли из раритетного авто. Говорили в данный момент Макс и Ани-Мари исключительно взглядами: Макс молил, чтобы не заходить, а если Ани-Мари позволит, вовсе уехать.

Ани-Мари в свою очередь медленным закатом глаз и расслабленными мышцами лица добилась собранности от брата. Ноздри Макса вновь гуляли в гневе, но биться головой об асфальт в ярости всё же не решился.

Хлипкая, пожелтевшая пластиковая дверь открылась, и двое скрылись за ней через секунду.