Читать книгу: «Отпусти меня, Удача!», страница 3

Глава 5: Учитель

Она женщина. Пожилая. Скорее бабуля или старушка.

– Меня зовут Мирт! – говорю, стараясь совладать с голосом, при этом казаться дружелюбным и постарше, в моей голове старость – это опыт, это то, что может этой женщине понравиться, но, к сожалению, я не стар.

– А меня зовут Кира, приятно познакомиться, молодой человек! Я так понимаю, ты явно не меня ожидал здесь увидеть?

– Не вас. Отец сказал, что меня будет ждать какой-то волшебник-шарлатан.

– Его звали Гюнтер, он был моим мужем, и совсем не шарлатаном, а магом-иллюзионистом.

– Вот как, значит был…

– Да, он умер месяц назад.

Это конечно очень грустно, но кое-чего не объясняет.

– Но почему вы здесь?

– Жду тебя, вместо моего мужа. Понимаешь, Гюнтер был дружен с твоим отцом и с радостью согласился бы помочь тебе, но он умер, и послание твоего отца получила я. Поэтому не обессудь, но я решила тебе помочь вместо моего мужа, мне кажется это добрый поступок, за который я, сейчас, не должна перед тобой отчитываться. А ты, вместо того, чтобы расспрашивать меня почём зря стоя на месте, мог бы сделать это сидя рядом со мной на фургоне, пока кони будут вести нас в дальние дали, подальше от это дыры. Что на это скажешь?

– Да, пожалуй, я сяду.

И я сел, а Кира, не задумываясь и не ожидая чего-то, быстро ударила вожжами коней и те побежали дальше, перейдя на быструю рысь. Сидя на фургоне я чувствовал каждую кочку, каждую неровность, каждую ухабину и задница моя отзывалась болью от каждого такого твёрдого прыжка, когда меня подбрасывало и жёстко опускало обратно на деревянное сидение.

Подумал вдруг о её имени. Кира.

– У вас имя девочки, а не старушки.

– Но когда-то я была девочкой и мне это имя подходило, неужели сейчас мне нужно его менять просто из-за предрассудков едва знакомого мальца?

– Да нет, просто решил как-то продолжить беседы, а получилось совсем глупо.

– Это точно, лучше не делай так больше, если у тебя нет чего-то конкретного, о чём ты хотел бы поговорить.

– Но у меня есть.

– И что же это?

– Вы. Кто вы такая? И куда мы сейчас едем? И что за это фургон такой?

– Сколько вопросов, но давай я попробую отвечать на них постепенно. Начнём сначала, кто я такая. Я Кира, как я уже сказала. Я уже старушка, как ты уже заметил. И я путешествую в этом фургоне уже тридцать лет, раньше путешествовала вместе со своим мужем, Гюнтером, а теперь путешествую одна. Куда мы с тобой едем? Мы едем с тобой куда угодно, или туда, куда занесёт нас свободный ветер.

– Ясно. Можно ещё один вопрос?

– Задавай.

– Почему вы считаете мой дом дырой?

– Потому что считаю его дырой! Мне не нравится твой дом, и знаешь почему? Потому что ты, Мирт, бежишь оттуда, а я тебя спасаю.

И я заткнулся, бесспорно принимаю логику слов Киры. И наш путь начался.

Несколько дней подряд мы путешествовали в её фургоне, не заезжая в города и деревни, останавливаясь под открытым небом, спали у костра, когда не было дождя и ветра, в иных случаях ночевали в фургоне, который внутри оказался весьма вместительным, ведь в нём хранилось несколько объёмных сундуков с вещами, таких длинных и широких, что мы на них и спали, постелив пару толстых одеял поверх.

Всё было хорошо и эти три дня прошли спокойно. Мы разговаривали с Кирой обо всём, в частности о моём доме и родителях. Я поведал ей почти всю свой жизнь. Она была хорошим слушателем, но не спешила раскрываться передо мной, а я и не давил на Киру, пусть она сама решает, что хочет рассказать, а что вольна скрывать.

Вся эта жизнь в поездке была пропитана свободой, той самой свободой, когда сам выбираешь как тебе жить, что тебе говорить, что носить и куда идти.

И так продолжалось ровно до того момента, пока не наступило полнолуние. Вернее, всё произошло за пару часов до него, когда был прекрасный закат, мы уже разбили небольшой лагерь и разожгли костёр на ночь, когда Кира вдруг подошла ко мне с верёвками в руках и сказала:

– Идём к дереву, Мирт, сегодня ты проведёшь ночь связанным и пусть мне это и не нравится, но по-другому я не смогу спать спокойно.

– Потому что я Зверь? – несмотря на полное понимание ситуации, я не смог сдержать обиду, и эта обида отразилась в моём голосе.

– Именно так, Мирт. Потому что ты Зверь, и если ты сейчас не согласишься на это, то дальше будешь путешествовать один.

В этот момент во мне взыграла гордость.

– А если и так?

– Хорошо, я не держу тебя! Можешь уходить прямо сейчас, но уходи как можно дальше, ибо если произойдёт что-то страшное этой ночью, и ты нападёшь на меня… я не буду сдерживаться и один из нас умрёт, потому зверь может быть неуправляем!

– Он лишь недавно пробудился во мне и пока поддаётся моему контролю!

– Это ничего не меняет. Либо ты соглашаешься, либо мы прощаемся, но также имей ввиду, что ты останешься один, тебе будет негде укрыться, у тебя нет денег и ты не в состоянии защитить себя, в тех случаях, когда Зверь будет отсыпаться.

Как же я ненавижу такие моменты, когда вся вера в человека и уважение покрываются трещинами сомнения, как какой-нибудь глиняный кувшин, перед тем как развалиться на части. Можно этот кувшин попытаться скрепить, намазав глиной и повторно обжечь, но в большинстве случаев сосуду конец, как конец и дружбе, когда своему близкому другу перестаёшь верить. И сейчас надо бы по-хорошему уйти от Киры куда-нибудь и продолжить свой путь одному, но я не готов и вряд ли долго протяну, именно поэтому я и говорю:

– Хорошо, я согласен.

И мы вместе идём к здоровенному дубу неподалёку, так чтобы Кира видела меня, сидя у костра. И она крепко привязывает меня к стволу, оставляя одного, но перед тем как уйти как-то грустно бросает через плечо:

– Воды не проси, еды тоже, подходить к тебе до утра я не буду, ведь зверь хитёр, и я ему не доверяю.

А я не доверяю тебе Кира и в этот самый момент я, вдруг, решился уйти от тебя! Сразу, как только мы остановимся в следующем городе или деревне за припасами. Но тебе я сейчас этого конечно же не скажу, а просто останусь стоять на месте, несмотря на холод, темноту и жучков, что со ствола дерева ловко заползли мне за шиворот. За всё это я конечно же буду благодарить тебя! Всю эту ужасную ночь!

Кира жарила кусок мяса на костре, я сглатывал обильную слюну, ведь сильно проголодался, и никто не догадался меня покормить, вернее она испугалась, а теперь я вынужден терпеть. Куда же делась вся моя свобода, за эти пару часов?

А вот исчезла она к чёртовой матери! И что-то больше не особо маячит на горизонте! А ночь сделалась страшной, я стою в полумраке связанный и слышу завывания каких-то неведанных тварей. Почему-то мне не пришло в голову, что не я один в полнолуние схожу с ума. А тем временем я стал сильнее. И ёбанная ярость переполняет меня! Мне хочется разорвать эту сраную верёвку, добраться до Киры и откусить ей башку!!! Мышцы напрягаются до предела, верёвка жалобно трещит, но не рвётся… почему-то она стала жечь мою кожу, нестерпимо, противно, ужасно, словно сейчас начнёт вплавлять в мясо, пока не дойдёт до костей.

Я вспомнил Вехутана и это отрезвило меня. Никогда ранее я не вспоминал его, но сейчас его бледное испуганное лицо само пришло в мою голову и уже не хочет оттуда уходить. Этот парень был ни в чём не виноват, скорее всего Джокеус и Комуро подговорили его, может даже пригрозили, пусть Вехутан и предал меня, но мы не особо-то и были друзьями. Получается, что я убил его просто так, ни за что, просто потому что в тот момент я был в ярости. Верёвка повисла на мне, я перестал рваться на свободу и мышцы на руках и ногах словно бы сдулись, давая телу возможность напитать меня всей той болью от невероятно крепкой верёвки, что разрывала мою кожу. Теперь я, наверное, похож на кусок мяса, наверняка следы от верёвки испещряют мою кожу. Эта верёвка точно не обычная! Обычная бы не выдержала столько ярости…

Тем временем Кира встала, я вижу её силуэт на фоне горящего костра. Она стоит ко мне спиной и внимательно смотрит в темноту. А затем случилось необычное, её руки покрыл огонь и из них выскочили два огненных зверя. Это были здоровенные, сияющие красным, лисы, они бросились вокруг Киры в хоровод, и так и бежали вокруг неё постепенно отдаляясь всё дальше и дальше, пока не отбежали настолько, что я смог увидеть лишь пятна света вдалеке. А затем пришёл крик. Звериный вой. Кто-то стонал вдалеке, прерывисто визжал и хрустели деревья.

Две огненные лисы вернулись назад к Кире, они прильнули к ней, своими огненными мордочками упёрлись в её старческие шершавые руки и исчезли. А я остался стоять на месте, жутко заинтригованные. Я слышал от родителей, что в мире существуют маги, и если это только что передо мной была не она, тогда что это было? Фокус? Не похоже.

В какой-то момент я заснул. Не знаю, как это получилось. Просто повис на верёвках и отключился. Видимо сон настиг меня даже в такой неловкой позе, видимо ему совершенно плевать лежу ли я на спине, или стою привязанный к дереву.

Но когда я открыл глаза, то было уже утро. А проснулся я потому что Кира отвязывала от меня верёвку, и чтобы не свалиться на землю, неожиданно потеряв опору, мне пришлось срочно восстанавливать равновесие, а ноги мои затекли за ночь, и было это невероятно больно, поэтому первое время, как оказался на свободе, я просто прыгал и бегал вокруг дерева, пытаясь восстановить кровоток. А затем дал знать о себе и мочевой пузырь, как-то одновременно с животом, что громогласно заявил о себе, дав чётко понять, что его не кормили уже слишком давно.

Кира накормила меня остывшим мясом, при этом ни слова не сказала. А я ел и тоже молчал, ровно до того момента как мы снова отправились в путь.

– Скажи мне пожалуйста, – начал я. – Ты ведь маг, да? Я видел, как ты применяла то огненное нечто прошлой ночью, это было красиво, и я так понимаю, что это спасло наши жизни от хищников?

– Ну насчёт жизней ты конечно перебарщиваешь, максимум они бы убили только меня, а ты, разорвав верёвку окончательно бы разобрался со всеми, если бы они вообще тебя тронули, что мало вероятно. А по поводу того, что я маг, то да, я и правда маг, только вот меня никто никогда этому не учил и единственное заклинание, которое я знаю это

"Защитная огненная техника двух блуждающих огней", его я и применила прошлой ночью, и даже его я выучила случайно, когда Гюнтер подарил мне свиток с заклинанием на день рождения. Старый дурак потратил на него все наши деньги, но этот подарок я ценила, несмотря на все трудности во время его изучения.

– Воу-воу-воу… всё ясно. Даже очень. Можете больше ничего не рассказывать.

– До сих пор злишься на меня за прошлую ночь?

– Есть немного. Вернее много и даже очень.

– Оправдываться я не буду, даже не надейся! Я уже давно собиралась сказать тебе, что тебе придётся продолжить путь одному, в скором времени, ведь дальнейшее твоё нахождение рядом со мной несёт в себе некую угрозу, которую я уже не могу выдерживать.

– Вы помогли мне сбежать из родного дома и теперь бросаете?

– Точно, ведь я считаю, что сделала для тебя достаточно. И моя доброта на исходе, пусть тебе и кажется, что я тебя предаю, но и ты меня пойми! Мне сложно мириться с мыслью, что Зверь внутри тебя может в любой момент вырваться наружу и сожрать меня! Это страшно, Мирт!

– Хорошо. Я понимаю тебя и не осуждаю, но это неприятно слышать, так что давай больше не будем об этом говорить. Лучше скажи мне, когда я должен покинуть тебя?

– Как только отъедем подальше от того леса, желательно на какое-нибудь мирное с виду поле, тогда можешь идти.

Так мы и сделали. Кира на прощание мне бросила:

– Береги себя! И ПОЖАЛУЙСТА, ПОПЫТАЙСЯ НА МЕНЯ СИЛЬНО НЕ СЕРЧАТЬ! ПРОЩАЙ, МИРТ!!!

И вот, я со своим малочисленным скарбом, в количестве одной дорожной сумки от матушки, стою на пыльной дороге и пытаюсь понять куда дальше пёхать.

И вот я один. Свободен. Делай что хочешь! Иду я по дороге. Иду так, до самого вечера и ни черта не происходит! Ровно до того момента пока не наступает ночь.

Я сижу у костра, совершенно один. Слышу вдалеке вой. Звери бегут вокруг. Замирают. Подходят совсем близко ко мне. У них жёлтые глаза, луна отражается в них. Они кружат вокруг, а я напрягаюсь всё сильнее, они ведь понимают, что я один, и видимо чувствуют, что я не смогу дать отпор. А разве я не смогу?!

Они кинулись на меня, а я превратился в Зверя. Одним махом став в шесть раз больше и в сотни раз сильнее. Волки вцепились в меня зубами, вцепились когтями в мою шкуру, но пробить её им оказалось не по силам! Я резко повожу плечами, бросаюсь на лапы и несколько прыжков делаю вперёд, а затем разворачиваюсь обратно, окончательно скинув с себя волкодавов. Им этого мало, они отлетели, но не упали и не ударились, а мягко приземлились на лапы, и всё только для того, чтобы броситься на меня вновь. Их много я не могу сосчитать. Успеваю лишь замахнуться лапой и ударить, задел лишь одного, слышу, как он заскулил и всё… на меня бросились все остальные. Они пробуют меня клыками. Пытаются разорвать. Догрызть до тёплой мягкой плоти. У них ничего не получаются, я брыкаюсь, бегаю, резко останавливаюсь, кручусь вокруг себя. Сбрасываю их снова и снова, но они лишь мягко приземляются и набрасываются на меня вновь. Всё продолжается пока особенно крупный волчара не бросается мне на спину, он впивается клыками в мою шею, и я чувствую неимоверную боль, ведь эта тварь прокусила шкуру!

Падаю на спину. Волк не успевает отскочить и оказывается подо мной. Я неимоверно тяжёлый. Он скулит, пытается вырваться, но ему удаётся лишь слега пошевелится. Я чувствую, как подо мной хрустят его кости. Пока я лежал на спине, пытаясь умертвить здоровенного волчару, мелочь не мешкала, они вцепились в меня со всех сторон, желая прокусить.

Появился ещё один волк. Белый. Статный. Красивый. Почему-то мне кажется, что это волчица, и в её синих глазах застыл гнев и бесконечная злоба, как только из-под моей спины повторился скулёж, она бросилась на меня. Она была гораздо больше других волков в своей стае, она была и гораздо умнее их. Она знала куда нужно кусать. Волчица вцепилась в мою лапу, в самую ляжку, разгрызаю шкуру, своими длинными и невероятно острыми клыками вгрызаясь в мою плоть. Ещё никогда я не испытывал такой боли. Ногу сдавило. Невероятный жар. Невероятное давление. По мышцам прокатилась острая боль. Щекотно. Давит, как же давит… а клыки впиваются всё глубже.

Никогда я не чувствовал такой боли в своей жизни. Ссадины и синяки, которые я получал до этого – ничто. Даже побои от отца Комуро были лишь мелочью, чем-то неважным и быстротечным на фоне того, как здоровенная волчица отгрызает мне ногу.

Как оказалось, этого более чем достаточно, чтобы я не выдержал существования в этом бренном мире и потерял сознание.

Глава 6: Рабство

Открываю глаза – вижу потолок. По нему ползёт синий жучок. Приподнимаюсь на локтях. Смотрю на ногу, та ноет и болит, но терпимо. Рана перевязана плотной тканью.

Вокруг люди. Грязные и в лохмотьях не лучше моих. В комнате нет мебели, одна из стен – решётка. Пробую встать, и мне это удаётся, но из глаз вновь бегут слёзы, слишком великим трудом и болью мне это далось. Кто-то рядом охает. На плечо ложится ладонь – вижу парня, жутко худого и грязного, он просит лечь назад, говорит, что рана может открыться – и будет хуже.

– Разве может будет хуже?

– Ещё как может! – смотрит на меня, как на ребёнка. Глаза синие, взгляд твёрдый, смотрит в упор и взгляд не отводит. Смотреть долго в эти глаза не могу. Ложусь назад.

– Вот и славно, – садится рядом, – здорового тебя покусали, если бы не работорговец, то быть тебе трупом, – улыбается фальшиво. – Хотя не известно, что ещё лучше, быть трупом или рабом.

Смотрю по сторонам. Решётка. Люди, грязные, худые и в лохмотьях. Кроме этой комнаты есть ещё несколько. Там тоже люди. Среди них старики, женщины и дети. Он не соврал.

– Да не плачь ты, – он качает головой. – Какой в этом смысл? – он кивает на людей. – Разве кто-нибудь из них плачет?

Нет, никто из них не плачет, не кричит, не смеётся, они смотрят в пустоту и думают о своём…

– В-о-о-т, совсем другое дело, – парень улыбнулся, – реветь это глупо, тем более, когда никто не плачет.

– Я не плакал. Тебе показалось.

– Угу, могу притвориться, что ничего не видел.

– Притворись.

– Я ничего не видел, – улыбается хитро, – не видел, как ты плачешь, не видел, как ты встаёшь, но я многое слышал, – уже не улыбается, а скалится – слышал, как ты зовёшь мамочку во сне, и хнычешь, словно девчонка.

Врезать или не стоит? – Думаю, пока кулак летит в его лицо. Парень отклоняется в бок. Кулак летит мимо. Парень ткнул в рану на моей ноге. Охаю от боли и смотрю на него, а он смотрит на меня, с видом таким, словно просит продолжения.

– Вообще-то это была лишь шутка, – говорит он.

– Не смешная.

– Да? А мне понравилась! – он встал, и отошёл в угол комнаты, где сидел до этого. – Научись себя контролировать, я не сделал тебе ничего плохого, а ты кидаешься с кулаками, – рукой он массирует весок, словно от головной боли и смотрит на меня, – может тебе и пришлось не легко, но это не даёт никаких привилегий и не оправдывает. Лежи и отдыхай, если начнёшь драться я могу избить тебя, но говорить с тобой больше не хочу.

Да кому он сдался? Смотрит на меня как на идиота, встаёт, отряхивается и идёт к людям. Разговаривает со старичком, женщиной, мужчиной, – говорит со всеми, каждого пытается разговорить, но многие смотрят со злобой, они находились в своих мечтах, а он заставляет их вернуться назад, в грязную реальности, где они – рабы.

Да, они на него злятся, но не долго. Я слышу их хриплые, лишённые жизни голоса. А через пару мгновений – слышу смех. Рабы рады возможности поговорить, кажется, словно они не занимались этим вечность, отвечают скупо, словом или двумя, перед ответом долго думают, в мыслях путаются и не всегда понятно, о чём говорят, но Он продолжает спрашивать, а они стремятся сказать что-то в ответ.

Проходит час за часом. Между камерами есть широкий коридор, который прерывается тупиком из стены, с огромным окном, да таким, что света хватает всем. Но там тоже железные прутья, и оно так высоко, это окно, что не допрыгнуть.

Я оказался в рабстве, сам того не заметив. Видимо работорговец подобрал меня раненым, возможно он отогнал волков. Ему я обязан жизнью, но нужна ли мне такая жизнь? Определённо нужна. Кто-то когда-то сказал: что, несмотря ни на что – жизнь продолжается! И для меня оно тоже продолжается. Правда продолжение это начинается с клетки… пытаюсь нащупать в себе Зверя, хотя бы его отголосок, но там, где раньше была ярость и сила, сейчас…

Ничего!

***

Я слышу шаги, тяжёлые, чёткие и уверенные шаги. Люди в камерах больше не разговаривают, и даже паренёк молчит и смотрит в коридор. А там идут мужчины. Высокие, сильные и широкие в плечах. На их поясах висят дубинки, а в руках вёдра с водой и корзины с хлебом.

За ними идёт мужчина с арбалетом в руках. Отнюдь не молод. В волосах седина, а лицо в шрамах. Останавливается рядом.

– Жаль ты не видел, как я пристрелил ту волчицу, парнишь! Пря-а-амо в глаз!

– Это вы спасли меня?

Старик смеётся.

– Вы работорговец?

– Зачем спрашиваешь, если знаешь ответ?

– Вы не можете держать меня здесь – я не раб!

– Послушай, – он смотрит на меня хмуро, – не кричи на меня, я тебе жизнь спас и обработал рану, а это значит, что если ты ещё, хотя бы раз, повысишь на меня голос… и я разорву шов на твоей ноге, и посмотрю, как ты будешь визжать от боли! А затем я скормлю тебя бездомным псам, чтобы баланс во вселенной был восстановлен. Это тебя понятно, сучёнышь?

Представив картину, я смог лишь кивнуть.

– Славно! Я рад, что ты со мной согласен. Запомни, что мне очень хочется так с тобой поступить, ибо я очень нечасто делаю людям добро! А ты после этого ещё и гадишь мне прямо в душу! И по-хорошему с тобой пора бы уже кончать… но теперь ты стоишь денег, поэтому на этот раз я прощу тебя, раб.

– Но я не раб…– мой голос так тих, словно я и сам уже не верю в это.

– Ты раб. Потому что ты должен мне! А взять с тебя нечего. Разве что тебя самого, – он наклонился поближе и заговорил чуть тише, – послушай, если есть родственники или друзья с деньгами, то я с радостью продам тебя им. Такие есть?

Я вспомнил бедных родителей, которые сейчас должны разгребать проблемы, связанные с моим исчезновением и смертью отца Комуро. Вспомнил Киру, что бросила меня, только бы не подвергать себя риску связаться со Зверем внутри меня… и ответ пришёл в голову сам собой, твёрдый, окончательный, максимально одинокий:

– Нет.

– Значит наш разговор закончен. Я не могу тебя отпустить, по трём причинам: ты мне должен; это не принесёт денег; ты не проживёшь долго с такой раной на улице. Может назовёшь хотя бы одну причину, почему мне стоит тебя отпустить?

Я смотрю на него. Он смотрит на меня и ждёт ответа. А я не знаю, что сказать. В душе царит отчаяние – моя песенка спета…

– Как на счёт вашей совести? – спросил подошедший паренёк-заключённый, что первым заговорил со мной, когда я проснулся. Стража раздала всем хлеб и этот парень принес нам два кусочка, один из которых кинул мне на колени.

–У меня её нет, – ответил работорговец, смотря на парня-заключённого и хитро так при этом улыбаясь.

– Кто бы сомневался?! Но попробовать-то стоило… Может быть жалость?

– Я пожалел его, когда не дал волку полакомиться его молоденькой плотью, вдобавок я зашил его рану, и теперь, к величайшему сожалению, в моём огромном и жалостливом сердце вся жалость иссякла.

– Нет, это была не жалость!

– А что?

– Выгода. Его продажа всё окупит, не так ли?

– Я купец, а люди – мой товар, глупо выбрасывать деньги, когда они сами прыгают в руки.

Работорговец посмотрел на меня ещё пару минут, но больше ничего не сказал. И медленно, хозяйской походкой, он вышел вслед за стражниками, при этом внимательно поглядывая на клетки, а в руках удерживая заряженный арбалет.

– Спасибо, за хлеб и за то, что… в общем спасибо! – говорю я парню-заключённому, но ответа нет. Он словно и не слышал. Даже не посмотрел на меня, а вновь ушёл в свой угол, уселся и стал уплетать хлеб, глядя куда-то в пустоту.

Он специально игнорирует меня. Но почему… Я же НЕ извинился, за то, что пытался его ударить! Может он обижается на это?

Это надо будет исправить! Но чуть позже, ведь сейчас, в моём пустом животе, абсолютно пустой желудок разразился урчанием, говоря, что ещё немного и он сваливает, от столь неблагодарного хозяина.

Я впиваюсь в хлеб зубами, пусть и самый обычный, но это хлеб безумно вкусный. И я вновь возвращаюсь в реальность лишь тогда, когда в руках остаются лишь крошки.

Парень исчез из угла и появился в толпе людей. Он мило беседует с другими, пока я умираю от скуки. Пробую встать, но нога разболелась, и я падаю назад.

***

Время идёт. Наступила ночь. В коридоре зажгли факелы, и стало чуть светлее. Я только сейчас заметил стражника, стоящего у стены. Он одиноко стоит и думает о своём.

Не сильно старше меня. На лице первая щетина и прыщи. Я подумал, что ему скучно и спросил:

– Как дела?

Зачем я это сделал? Понятия не имею. Наверное, мне надоело столько времени сидеть на одном месте без дела, ожидая, когда нога заживёт. Паренёк приносит хлеб, но не хочет со мной говорить, а этот стражник, ему, кажется, так же скучно, как и мне.

Он растерялся, услышав вопрос. Не ожидал, что кто-то может с ним заговорить. Щёки покраснели. А глаза виляют по комнате в поисках говорящего. Вот взглядом он натыкается на меня, а я зачем-то машу рукой, он смущается еще больше, но отвечает:\

– Да нормально вроде, а у тебя я смотрю не очень, да? Нога болит?

– Болит, но не сильно. Не то, чтобы всё плохо… но очень скучно. Да и тебе, кажется, тоже?

– Да, стоять на страже целый день невыносимо, это здорово выматывает.

– А зачем стоять здесь постоянно, эта клетка… неужели кто-то боится, что мы сбежим?

– Не в этом дело, сюда иногда приводят людей…так сказать не очень хороших…

– Сволочей? Ублюдков? И гадов?

– Ну да, – стражник сплюнул, – не ругаясь сложно таких описать. Они орут целыми днями, чего-то требуют, их поганые рты не затыкаются, и самое неприятное, они издеваются над другими рабами, случались и убитые, и сильно покалеченные. Рабовладелец быстро сообразил, что терпит убытки от этих ущербных и стал качественнее выбирать рабов.

– Как можно выбирать рабов?

– Очень просто. Рабовладелец постоянно путешествует в поисках новых. В основном это преступники, от которых с радостью избавляется правительство, люди, которые здорово задолжали, а также военнопленные, да и просто рабы других рабовладельцев, более дешёвых. Проблем с рабами в последнее время не случается – босс объезжает много городов и деревень, поэтому есть выбор и он старается брать людей поспокойнее, но бывает и так, что пару придурков сначала ведут себя тихо, а потом показывают истинное лицо…

– Значит так вы меня и нашли меня, проезжая мимо какой-нибудь деревеньки или города?

– Ага, мы проезжали мимо в тот день, я был с боссом, ты лежал в луже крови, а твоя нога была просто ужасна. Если бы не босс, ты был бы уже мёртв.

– Но он сделал меня рабом!

– У него это старая привычка, видеть товар в каждом человеке. Но, с другой стороны, он всё же тебя спас, как по мне, лучше быть рабом, чем мертвецом.

– Не уверен. Чем больше времени я провожу здесь, тем больше я жалею, что остался жив.

Стражник хмурится.

– Брось это дело: жалеть, что не умер… ты хоть представляешь, как это жалко звучит? Мне даже стало противно, парень! Это просто дерьмо – так мыслить. Я в жизни всякое повидал, и видел людей, которые выбирались из рабских кандалов. А ты хотя бы представляешь, что тебя ждёт после смерти?

– Что?

– Да ничего тебя не ждёт! Тебя больше не будет, глупец! Скажи мне, ты действительно хочешь променять жизнь, на ничто? Не кажется ли тебе, что обмен не в твою пользу?

– Мне просто стало скучно…

– Ага, и мне скучно, но о подобном я не думаю.

– Я – не ты.

– Да, ты слабее, но, – стражник придвинулся ближе. – Ты можешь стать лучше!

Этот стражник мне определённо понравился, он, кажется, на моей стороне, при этом, я, казалось бы, должен его ненавидеть. Как зверь в клетке, который ненавидит каждого, а в особенности того, кто эту клетку охраняет. Но этот парень, кажется неплохим человеком и мне приятно с ним говорить.

Наша беседа продолжалась, и я не помню, о чём именно мы говорили, но оба были рады разговору, и беседа давалась так легко и непринуждённо, как рыба чувствует себя в воде, а птице в небе, так и я почувствовал себя живым. Стражника звали Билл.

***

Мы проговорили до глубокой ночи, все рабы спали, кроме того парня, что заботился обо мне и по-прежнему всячески игнорировал. Он сидит в углу и его глаза блестят во тьме, как у той волчицы, перед тем как та набросилась на меня… но его яростный взгляд направлен не на меня. Он смотрит на другого раба.

А вот тот раб смотрел уже на меня. Я только сейчас заметил его, и он мне сильно не понравился. Это был мужчина с тщедушной бородкой и костлявым телом, настолько худой, что можно пересчитать рёбра.

Он смотрит на меня, почти не мигая, в его взгляде полно ненависти, это взгляд убийцы и мне становится холодно от того, что он смотрит на меня. И страшно. Словно я в чём-то провинился перед ним, и наказание уже близко.

Билл отошёл, как он выразился, отлить, оставив меня один на один с этим взглядом. Убийца не стал медлить, он оказался рядом быстрее, чем я успел испугаться.

– Ты заводишь не тех друзей, крысёныш! – прошептал он, придвигаясь ближе.

Глаза блестят, на лице ухмылка, не знаю, что задумал этот человек, но ничем хорошим для меня это не кончится. Тем временем, паренёк что сидел в углу, оказался рядом. Парень-раб двигался так бесшумно, что убийца не заметил, как к его лицу протянулись руки и зажали рот.

– А тебе стоит подумать, прежде чем угрожать кому-то! Для начала… куда ты будешь девать тело? Как спрятать кровь? И самое главное, что скажет работорговец, когда не досчитается раба? – рука паренька скользнула ниже, на дрожащий кадык убийцы. – Я вот хорошо подумал. Стоит мне лишь нажать на этот бугорок, и ты задохнёшься, а причину смерти никто не сможет определить и все подумают, что ты был болен, и умер во сне… – по шее убийца стекают капельки пота, паренёк-раб давит пальцем на кадык, не всерьёз, а понарошку, но мужчина дрожит от страха.

– Хочешь нажму?

Убийца медленно крутит головой, пытаясь сделать это заметно, чтобы парень-раб понял, и при этом не так резко, чтобы пошевелить шею и спровоцировать свою смерть.

– Вот и славно! – парень улыбнулся, и убрал руку с кадыка убийцы. – Я отпускаю тебя, и ты уходишь. Тихо уходишь. Спокойно уходишь. Так чтобы не разбудить никого. Затем ты ложишься баиньки, и на утро ведёшь себя тихо и спокойно. Мы друг друга поняли? – убийца тихонько кивнул. – Славно… а теперь проваливай!

Убийца ушёл. Парень-раб смотрит ему в след, и тоже собирается уйти в свой угол, но я ловлю его за руку. Он смотрит на меня, словно раздумывая, ломать мою руку, или добить меня окончательно… но я не даю сделать ни то, ни другое:

– Прости меня, я понимаю, что был ничуть не лучше него! Прости меня, и спасибо, что заботишься обо мне!

Я выдал это с необычайной лёгкостью, а между прочим эти слова не давали мне покоя долгое время! Я то и дело повторял их в голове, и даже сейчас, произнести их было, всё равно, что сбросить камень с души. Главное было решиться.

Он смотрит на меня удивлённо. Ага, не ожидал, да? Вот какой я крутой, наслаждайся! Только руку не ломай, пожалуйста!

– Для начала…

– Ага, буду думать, прежде чем хватать людей за руки… – сказал я и отпустил его тёплую ладонь.

Он смотрит на меня уже не поучительно и даже не враждебно, а словно… с гордостью? Он кивает, принимая мои извинения и уходит. Я слышу шаги, Билл возвращается на своё место. Столько всего произошло, за то время, пока он ходил отлить, так можно пропустить чью-нибудь смерть, сидя в уборной…

Время идёт. Нога заживает, и я делаю неуверенные шаги. Это получается не без боли, но чем их больше, тем легче делать новый шаг. Я попал в рабство, но не отчаялся. Шажок. Я напортачил с новым знакомым, но сумел помириться. Шажок. Я сумел найти тех, кто с радостью поговорит со мной, и кто защитит, если будет грозить опасность. Шажок. Я осознал, что, не смотря на боль, можно двигаться дальше. Шажок.

***

Рабы уходили и приходили другие. Приличных, тех, что были красивы, без шрамов и прочего уродства – покупали богатые люди. Тогда, как всех остальных выводили их клеток, сковывали общей цепью и ставили рядом стражников, а они направляли на колону рабов взведённые арбалеты.

И только попробуй резко пошевелиться! Потом никому и ничего не удастся доказать, и не похоже, что кто-либо собирается, ведь все сразу уяснили нрав рабовладельца: он был справедлив, насколько это возможно для такого вида бизнеса, и он был суров, если кто-то нарушал дисциплину, того он просто убивал.