Читать книгу: «Неофициально об официальном. Рассказы»

Шрифт:

Редактор Ирина Арсентьевна Коробейникова

ISBN 978-5-0064-1157-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Дорогие читатели!

Предлагаемые рассказы относятся к позднему периоду существования Советского Союза. Велика была страна, заселённая многими народами с разноязычьем и особенностями быта. Из представленных в этой книге фрагментов жизни отдельных людей разных слоёв общества, из эпизодов и наблюдений автора складывается мозаичная картина о том времени и о людях, живших на просторах державы.

Отдельный раздел книги рассказывает о походах автора на байдарке и на шлюпке, пешком, на лошади и на верблюде.

Заключает книгу третий раздел «Неофициально об официальном» – мемуары, повествующие об изнанке официальной жизни общества, редко выносимой в публичное пространство.

Надеюсь, что вы, дорогие читатели, откроете эту книгу с интересом, а время, проведённое с ней, не станет для вас потерянным.

Ваш Борис Швец

Об авторе

Борис Швец родился в 1946 году в городе Йошкар-Оле Марийской АССР. Прошёл путь от рабочего до инженера, учёного, бизнесмена, топ-менеджера и писателя.

Автор ста тридцати научных работ по аэродинамике, металлургии, химической кинетике, термодинамике, теплотехнике, стандартизации, кодификации, экономике, приборостроению, системам управления, автор изобретений и монографий.

Научный руководитель нескольких народнохозяйственных научно-технических программ; в постсоветский период учредитель и руководитель предприятий.

Награждён орденом К. Э. Циолковского «За вклад в разработку и реализацию проектов и программ исследований космического пространства», пятью медалями «За заслуги перед космонавтикой», четырьмя медалями «За достигнутые успехи в развитии народного хозяйства СССР», другими государственными, ведомственными и общественными наградами.

Лауреат номинации «Элита России. Сто лучших менеджеров» (2006 г.).

Художественные произведения Бориса Швеца изданы отдельными книгами в России, Германии, опубликованы в альманахах, изданных в России, США, а также в интернет-пространстве России, Германии, США и Израиля. Наряду с художественной прозой автор пишет публицистику, афоризмы и литературоведческие статьи, обращается к самым разным темам от философии и истории до естествознания и научной фантастики.

Участник «Антологии русской прозы» (2018, 2020, 2021, 2022, 2023 г. г.).

Финалист Национальной литературной премии «Писатель года» в номинации «Мемуары» (2017 г.).

Финалист двух литературных премий имени Сергея Есенина «Русь моя» (2022 и 2023 г. г.).

Лауреат Национальной литературной премии «Писатель года» в номинации «Реальные истории» (2022 г.).

Финалист Национальной литературной премии «Писатель года» в номинации «Реальные истории» (2023 г.).

Финалист Международного литературного конкурса «Все остаётся людям» (2024 г). Награждён дипломом «За литературное мастерство».

Победитель конкурса рассказов в спецвыпуск «Тёплые записки» журнала «Современные записки» (2024 г.) и т. д.

От Москвы до самых до окраин…

1. Гвоздь

Есть у русского человека некая отчаянная безоглядность без удержу. Была она исстари, сохранилась, надо полагать, и поныне. И вот то ли отголосок её, то ли отсвет, как назовём.

Произошла эта история с полвека назад. Отправилась на Алтай с гуманитарной миссией медицинская экспедиция из Москвы. В Алтайский край и сейчас добраться не просто, а тогда и вовсе почти никак. Глухомань. А в глухомани какая медицина; народ умирал своей смертью, врачи не подталкивали. Непорядок. Вот и надумали светлые столичные головы послать туда в летние каникулы группу будущих врачей из московских институтов, им практика, а людям польза. Возглавил экспедицию студент-шестикурсник, почти доктор. С ним человек шесть, с бору по сосенке, но все в той или иной мере к врачебной науке причастные и в походах тёртые, бывалые. Перемещались они по необъятным Алтайским просторам, останавливались в школах или иных приютах, куда стекался окрестный люд за посильной помощью «светил» столичной медицины.

В очередной школе медики, как всегда, развернули походный лазарет и принимали больных. Школа двухэтажная, на втором этаже «сам» с помощниками приём вёл, а на первом этаже барышня экспедиционная сидела, пришедших на приём записывала и в очередь определяла. Подходят к ней два мужика, один другого за плечи поддерживает. Так-то на ногах ещё стоят, но видно, что приняли в себя немало. Тот, что другого вёл, просит:

– Дочка, посмотри друга, прихворнул малость.

– Что с ним, – спрашивает дежурная.

– Да понимаешь, какая история – гвоздь у него в голове.

Ну шутники!

– Мужики, вы бы шли проспаться. Здесь народ больной, людей много, а нам скоро дальше двигать. Не до ваших забав.

Ушли мужики, только недалеко, минут через десять опять появились.

– Дочка, посмотрели бы друга. Непорядок ведь, ну как ему с гвоздём-то ходить?

Видит девушка, что не отстанут, поднялась наверх, к начальнику экспедиции, доложила. Спустился старший товарищ хулиганов выпроваживать. Они ему ту же песню завели: «Помоги, мол, вынь гвоздь». Врач объясняет, что небывальщину мужики несут, такого быть не может, а мужики на своём стоят. Делать нечего, надо убедительнее быть. Взял этот студент-старшекурсник скальпель и обратной его стороной по голове того парня, у которого якобы в голове гвоздь сидит, да и постучал. Вот, мол, какие здесь гвозди! И вдруг обалдело слышит отчётливый металлический звук. Тут уже ему поплохело. Мужика с гвоздём наверх под руки проводили, на голове тонзурку осторожно выстригли, а из черепа шляпка гвоздя отчётливо выпирает. Больного с предосторожностями уложили и давай у друга его выпытывать, как и что. Тот честно поведал, что побились они с тем гвоздатым мужиком на бутылку. Спорили, можно ли кулаком с одного удара загнать в голову гвоздь длиной с палец. Вот и проверили, получилось хорошо. А гвоздь в голове сидит, надо вытащить, с гвоздём-то жить неправильно.

Оказывается, есть в голове между полушариями мозга некое мозолистое тело, сплетение нервных волокон, очень малая зона, где действительно может разместиться инородное тело без явных нарушений сознания и очевидного вреда здоровью. Упаси бог кого-то пробовать! Это ж какое счастье надо иметь, чтобы туда гвоздь вогнать и на этом свете остаться.

Ясно, что нужна операция. Причём здесь же, тащить некуда. Анестезия условная, только по местным масштабам. Когда этот вопрос встал, бедолага попросил спирта. Дали, много. Потом со всеми предосторожностями гвоздь извлекли. Больному палату в школе соорудили, в кровать уложили и круглосуточное дежурство возле палаты организовали на случай, если больному что понадобится. А больной той же ночью со второго окна втихую сиганул и до своего дома подался. Возможно, и сейчас гуляет с друзьями по многоликому Алтаю, воздухом горным дышит и жизни радуется.

Есть ещё в народе отчаянный замес. Жив курилка!

2. В глубинке

В деревне я впервые оказался лет в пятнадцать, на втором курсе техникума отправившись с соучениками помогать подшефному колхозу, как это было тогда принято. Картофель собирать, свёклу дергать, сено-солому сгребать. Что придётся.

Мари-Турекский район марийской автономии, луговая Черемисия. Марийцы, до крушения Российской империи называемые черемисами и вернувшие себе национально-историческое имя в 1918 году, относятся к финно-угорским народам, родственны финнам, венграм, эстонцам. Языки у народов между собой схожи, но от русского отличаются чрезвычайно. В той деревне русский язык не знали, но двое немного понимали и говорили: председатель колхоза и мальчишка лет десяти-двенадцати в избе, где нас разместили. Потому там и разместили, что паренёк за переводчика был. Где уж он русский язык выучил, осталось загадкой.

Изба была невелика, но помещалось в ней много. На широкой лавке спали хозяин с хозяйкой, на русской печи – престарелые родители хозяина. Подле лавки вповалку на полу располагались дети, трое или четверо, у двери лежала свинья с поросятами. Так они все жили, а тут ещё мы, большая группа парней и девушек. Нам определили место на полу между хозяйскими детьми и свиньями. Плотно избу заселили.

Из небольшого тамбура выход на крыльцо. Двор немощёный и деревом не застлан, глубокая грязь. С крыльца спустишься, считай, что по колено провалился. Умываются на крыльце, там для этого подвешен на трёх цепях большой котёл с водой. Воду на себя плеснёшь, умоешься. С нашей кормёжкой хозяева не заморачивались: привозили на двор свинью, тут же её кололи и разделывали. Части туши забрасывали в котёл, заливали водой, добавляли картошку, варили, солили – готово!

Мылись деревенские жители в банях. Топили бани редко, это было событием. С баней увязывались некоторые особенности причёсок марийских женщин. Волосы у них от природы роскошные, чёрные, блестящие. Женщины длинные волосы в хитрые причёски закручивали, а перед тем в бане кислым молоком промывали и травами ополаскивали. Самой женщине с такими своими волосами трудно справиться, другие женщины ей помогали. Над причёской вместе трудились, а чтобы не распалась причёска, её сверху клеем мазали. Варили клей из копыт и костей домашних животных, получался он вроде столярного и пах так же, пока не засыхал. Для красоты на причёску монеты накладывали и тоже клеем прихватывали. Надолго причёску строили, работа какая! С полгода-год причёски носили, много всего под клеем разводилось. Головы, конечно, чесались, так ведь красота без жертв не бывает, всем известно.

Одежда у марийцев своеобразная, многоцветная, что у женщин, что у мужчин. Женщины ещё украшались монистами из монет, как цыганки. Переходили те монеты по наследству вроде приданного. У иных много монет, в пять-восемь рядов, и какие монеты, музейные коллекции! Идёт такая женщина по деревне, как экспонат ценный, для стороннего глаза диковинный. Да откуда там сторонний наблюдатель?!

3. Отчизна

Моя несчастная Отчизна,
Земля несметного богатства,
Где вместо будущего тризна,
Где неизбывно казнокрадство,
Где год от года, век от века
Страна не любит человека.
Борис Швец

Корни российского пьянства лежат помимо прочего в нашем климате. Я понял это на своём опыте, оказавшись поздней осенью на уборке картофеля в подшефном совхозе. Это так говорилось – «подшефный совхоз». В действительности разваливающееся, как многое другое, сельскохозяйственное образование. Кто будет работать в деревне, если стимула для работы никакого? Заработка нет, нет и радости труда на гниющие закрома безразличной к тебе родины. Быт не устроен, и перспектив не видно. Молодежь, едва получив подобие среднего образования в хилых сельских школах, стремительно мигрировала в города в поисках лучшей доли. В деревнях оставались старики со старухами да горемыки-пьяницы. Вот и привозили по разнарядке для сезонной работы на полях людей из городов. Лучше всего подходили сотрудники научно-исследовательских институтов, но вполне годились и студенты, и школьники старших классов, и работники заводов. Работали горожане на полях, естественно, бесплатно. Впрочем, назвать это работой можно было лишь с большой натяжкой, так что отсутствие платы несколько уравновешивалось отсутствием эффективного труда. Потери были огромны: на полях терялась часть урожая, в городах студенты недоучивались, рабочие недорабатывали, учёные недоисследовали. Так со скрежетом родное наше народное хозяйство двигалось в светлое будущее.

Я в составе комплексной бригады научно-исследовательского института тружусь в хозяйстве Волоколамского района Московской области. Устроены мы прилично, живём в бараке комнат на десять, в каждой по восемь-двенадцать коек. Удобства на улице, но к этому привыкаешь. Кормят в столовой неподалеку, еда сносная, хватает. На работу возят. Мы собираем в мешки картошку, извлечённую на свет копалкой на тракторе. Сезон дождей, с уборкой урожая кто-то явно затянул. С утра – дождь со снегом. Сверху льёт, под сапогами раскисшая грязь, в которую проваливаешься на каждом шагу. Вначале холодно и промозгло, потом очень холодно и очень промозгло. И я, и мои спутники хрипим и кашляем. Не заболеть бы всерьёз. Профилактически прикупаем водку, много водки. На поле работаем парами, по два человека на борозде. Там же, под дождём и снегом, пьём, естественно «из горла», распивая бутылку на двоих. Бутылки хватает до обеда. Потом на работу уже не выходим, разбредаемся по комнатам и до ночи, а то и до утра играем в монопольку. Случается, пьём ещё. Осень, дождь, холод, грязь. Россия.

4. Я милицией доволен

В таёжной зоне Среднего Поволжья посреди Марийской низменности течёт река Малая Кокшага, несущая воды в великую русскую реку Волгу. С давних времён населяли те места свободолюбивые финно-угорские племена, именовавшиеся марийцами или черемисами. В 16 веке царь и великий князь всея Руси Иван IV Грозный, дабы воспрепятствовать многократно вспыхивавшим Черемисским войнам, повелел заложить на Малой Кокшаге город-крепость, в память чего город назван Царёвококшайском. В советской действительности этот город стал столицей Марийской автономии и с конца двадцатых годов прошлого века носит имя Йошкар-Ола, что на русский язык переводится как Красный город. Положенным образом Йошкар-Ола обрастала во времени всеми атрибутами столицы, чему немало способствовало перемещение туда в начале Великой Отечественной войны потребных для военных нужд заводов из западных областей страны. В то лихолетье на улицах города утонула в грязи, захлебнувшись, персональная лошадь директора одного из местных предприятий. Улицы постепенно замостили, а потом и вовсе закатали в асфальт. На провалах пешеходных дорожек воздвигли деревянные мостки на сваях. Появились кинотеатры и театр. И тогда в общем потоке всепроникающей культуры в Йошкар-Оле заработали вытрезвители.

Как, вы не знаете, что это такое?! Большой толковый словарь Д. Н. Ушакова определяет вытрезвитель как «Учреждение санитарно-медицинского характера для вытрезвления пьяных». Людей, пьяных до невменяемости, свозят в эти заведения, где они ночуют. Не могу сказать, в какой мере вытрезвители являются отечественным изобретением, но в России первый вытрезвитель под названием «Приют для опьяневших» появился в 1902 году в городе Туле в целях борьбы с вырождением населения, его экономическим разорением и нравственной порчей. Штатный кучер вытрезвителя ездил по городу и подбирал попавших в поле зрения бесчувственных граждан, которых доставлял затем в вытрезвитель для оказания им помощи. Спустя несколько лет через вытрезвители Тулы проходили ежедневно по триста и более человек. К тому времени во многих губернских городах страны существовали подобные заведения. На событиях 1917 года вытрезвители исчезли, чтобы возникнуть вновь через полтора десятка лет, вначале как заведения Наркомата здравоохранения, а с 1940 года – Наркомата внутренних дел. В советское время пьяных на улицах собирали наряды милиции и народные дружинники. Существовали привилегированные категории граждан, которых запрещалось помещать в вытрезвители. Вместе с тем сложилась целая когорта соотечественников, для которых ночь в вытрезвителе стала нормой жизни. В 2011 году вытрезвители на территории России закрыты, что вряд ли следует рассматривать как следствие тотального сокращения алкоголизма в отечестве. Практика работы вытрезвителей при громких реляциях была довольно непривлекательной. Пришедшие в бессознательное состояние люди должны были получить там медицинскую помощь, пройти санитарную обработку и найти кров над головой и чистую постель. Услуги эти, конечно же, потом надлежало оплатить. Фактически медицинская помощь сводилась к беглому осмотру и фельдшерской помощи с приёмами ускоренного отрезвления. Кров, какой-никакой, тоже был. А вот с чистыми постелями везло не всем. Нередко случались побои и ограбление беспомощных людей.

Но вернёмся к упомянутой Йошкар-Оле. Годах в семидесятых постоянным клиентом Йошкар-Олинского вытрезвителя стал некий марийский поэт. Любил человек выпить, ну и что! А если случалось ему многократно ложиться на улице отдохнуть, приняв свою дозу, так организм же требовал. Милицейская перевозка его добросовестно подбирала и в вытрезвитель транспортировала. Тут случился очередной юбилей доблестной милиции. Поэт, естественно, по случаю праздника выпил и опять попал в вытрезвитель. Проспался и на следующее утро бодро попросил в вытрезвителе книгу отзывов. Удивляться не следует – во всех нормальных советских учреждениях книги отзывов были. Дали нашему герою книгу отзывов. И он оставил в ней такую искреннюю запись:

«Я милицией доволен, у меня претензий нет.
За хорошую работу шлю милиции привет.
А пить я буду и знаю наперёд —
Моя милиция меня подберёт».

Говорят, эти стихи одна из местных газет перепечатала как пример хорошего тона для культурных жителей марийской столицы.

5. Солидарность

Веселие Руси есть пити,
не можем без того быти.
Князь новгородский и великий князь киевский
Владимир Святославович
(Владимир Красное Солнышко)

Веселящие напитки на Руси испокон веков были традиционны на пирах и иных празднествах, популярны в быту. Со временем привычные медовуху, пиво и брагу постепенно дополнили и потеснили крепкие спиртные напитки. Самогон и водка вошли в обиход, потребление спиртного в стране неукоснительно росло.

Производство водки было высокорентабельным и приносило бюджету огромные деньги. Советская власть, закрывая прорехи дырявого бюджета, цены на водку неоднократно поднимала, что было несложно при государственной монополии на её производство и запрете самогоноварения.

Подорожание 1961 года вымело из потребления популярный и дешёвый «сучок», самая дешёвая водка «Московская» шла по цене 2 рубля 87 копеек. Вскоре минимальная стоимость водки поднялась до 3 рублей 62 копеек (1972 год), а затем до 5 рублей 30 копеек (1981 год).

Смена руководства страной в 1982 году ознаменовалась появлением водки «Андроповка», ставшей хитом продаж и снискавшей новому руководителю популярность в народных массах своей сниженной на 10%, ценой. Впрочем, она существовала недолго и через два-три года с очередной переменой власти «Андроповка» тихо исчезла с прилавков.

Но независимо от стоимости водки русский народ жил под неизменным девизом «Пили, пьём и пить будем!» Повальное пьянство было причиной колоссальных потерь в народном хозяйстве. Стремясь ограничить потребление «горькой», власть вводила запреты и ограничения, тоже, впрочем, малоэффективные. В семидесятые годы водку разрешили продавать только с 11 часов утра. (Острословы не замедлили назвать это знаковое для пьющей Руси время «ленинским», поскольку на юбилейной монете, выпущенной к 100-летию вождя, Ленин поднятой рукой указывал ровно на то место, где на циферблате часов размещают цифру 11). Тогда и произошла эта история.

В самом что ни на есть центре Москвы близ площади Маяковского был небольшой продуктовый магазин. Спрятанный от городской движухи и глаз прохожих за спиной тогдашней гостиницы «София», он привлекал завсегдатаев не столько скудным ассортиментом, сколько своим винным отделом. Тот тоже не блистал, зато в положенное время на стеллаже позади бдительного продавца неизменно красовались бутылки с самым ходовым в России напитком – водкой.

К одиннадцати часам у входа в магазин выстраивалась длинная очередь страждущих и истосковавшихся. Клиенты были понимающие, порядок по возможности блюли. Если же кто не удерживался от соблазна пролезть вперёд, когда в положенное время дверь магазина отмыкалась, то нарушителей осаживали коллективно и безжалостно, занятые места солидарно хранили.

У винного прилавка эти покупатели вели себя предельно чинно, как слушатели высших женских курсов – это чтобы, упаси бог, служители за прилавком чего не подумали и из магазина их не выставили без покупки, как уже приложившихся к спиртному. Только разве можно удержаться от нетерпения даже в таком священном месте? Толкотня. И как-то в тесноте помещения случилось несчастье: прошедший все испытания томительной жаждой и нескончаемой очередью мужчина, пробираясь ко входу, приобретённую заветную бутылку водки в ослабевших от почти суточного алкогольного поста руках не удержал. Как это произошло, никто в толпе не заметил, только бутылка упала. Пол каменный, бутылка вдребезги. Осколки и лужа возле ног. Как же ты, родимый?!

В магазине сразу и без команды стих гомон. Все (все!) присутствующие изнутри, из самых своих измученных глубин осознали необратимость трагедии. На пострадавшего страшно было смотреть. А он стоял, глядел под ноги и, казалось, сам не верил, не хотел верить. Брал на последнее. Это что же, конец?!

И тогда проявилась самая высокая мужская солидарность. Кто-то тихо произнёс: «Мужики, кто что может…» И без лишних слов все они, забулдыги, подзаборные пьяницы и штатные алкоголики, набросали тому бедолаге пригоршню мелочи. Когда набралось на бутылку, его без очереди пропихнули с общего согласия к прилавку. Потом он с новой бутылкой возле сердца пробирался опять к выходу, и каждый, кто дотягивался, слегка хлопал его – кто по спине, кто (осторожно) по плечу – и что-то говорил по-свойски, по-дружески. А в маленьком, грязном магазинчике как будто стало светлее и даже не так тесно. И всякого наглядевшиеся продавцы были уже не столь суровы, и улыбались немногие случайные покупатели других отделов.