Читать книгу: «Серебряный орел», страница 6
– Как тебя зовут? – ласково спросила она.
– Секунд, госпожа, – ответил калека. – Гай Секунд.
– А мое имя ты, наверное, знаешь.
Секунд снова усмехался.
– Фабиола.
Она приветливо кивнула ему… и еще один мужчина сделался ее рабом на всю жизнь.
– Может, когда-нибудь еще встретимся.
Секунд благоговейно смотрел вслед Фабиоле, пока та поднималась по ступенькам, направляясь к входу в храм. За всю свою жизнь он не видел ни одной женщины, которая могла бы сравниться с нею красотой. К тому же денег, которые она дала ему, должно было хватить на несколько недель безбедной жизни. Сегодня боги улыбнулись ему.
– Может быть, Юпитер откликнется на мои молитвы, – вдруг сказала Фабиола, полуобернувшись.
– Надеюсь на это, госпожа, – отозвался Секунд. – Или Митра, – добавил он шепотом.
Полутемная целла была битком набита людьми, стремившимися умолить главного римского бога о благосклонности. Молящиеся вносили деньги на жертву, и бритоголовые прислужники указывали им, где встать на колени. Негромко пели жрецы. Мигающий огонь развешанных по стенам светильников создавал зловещую атмосферу. Высоко на стене висел каменный барельеф с ликом Юпитера вдвое больше человеческого лица. У бога был крючковатый нос и саркастически искривленные полные губы. Он сурово смотрел на молящихся из-под полуприкрытых тяжелых век. Ниже помещался длинный плоский алтарь, заваленный приношениями. Из перерезанных шей кур и ягнят все еще текла кровь. Рядом стояли по две и по три крошечные, грубо сделанные статуэтки Юпитера. Валялись медные монеты, серебряные денарии, кольца с печатками, ожерелья и ломти хлеба. Маленькие глиняные кувшинчики стояли рядом с принесенным кем-то стеклянным сосудом изящной работы. Богатые и бедные, плебеи и патриции – все что-то несли сюда. Каждому было о чем молить бога.
Фабиола неторопливо подошла к алтарю и, положив на свободное место несколько ауреев, преклонила колени поблизости. Поначалу ей было трудно молиться, отвлекало раздававшееся со всех сторон громкое бормотание, сливавшееся в нечленораздельный гул. Она закрыла глаза и попыталась вообразить своего возлюбленного. Вскоре ей удалось углубиться в себя, и шум уже не отвлекал ее. Брут, как наяву, стоял перед нею – стройный, с милой улыбкой на чисто выбритом загорелом лице. Фабиола не видела его уже несколько месяцев и не переставала удивляться тому, насколько сильно ей не хватает возлюбленного. Особенно в последнее время. Сосредоточившись на представшем в уме ярком видении, она попросила Юпитера дать ей знак. Сделать что-нибудь такое, что помогло бы Бруту и Цезарю подавить мятеж галлов. И защитить ее и Брута от угроз Сцеволы.
Но надежда не сбылась. Фабиола не видела и не слышала ничего, кроме гомона богомольцев, набившихся в святилище.
Как она ни старалась, на смену мыслям о Бруте пришли мысли о Ромуле. Неужели из-за того, что она встретила Секунда? Образы властно заполнили ее сознание. Последний раз она видела брата почти четыре года назад. Ромул за это время должен был превратиться в настоящего мужчину. Стать сильным, каким, наверное, был Секунд до того, как лишился руки. Ей нравилось представлять своего брата-близнеца высоким и стройным, в кольчуге и шлеме с конским хвостом. А потом образ расплылся. Разве возможно, чтобы Ромул уцелел? Красса разгромили наголову, это поражение потрясло Республику до самой сердцевины. Фабиола нахмурилась, не желая отказываться от надежды. Но если Ромул выжил после разгрома, значит он попал в плен к парфянам и его загнали на край земли. В Маргиану, где надежде нет места. Оплакивая участь брата, Фабиола вспомнила собственное нисхождение в Гадес. Нет, ей не приходилось сражаться на арене или рисковать жизнью в каком-нибудь из легионов. Ее вынудили сделаться проституткой.
И она это выдержала. Значит, и Ромул должен выдержать все, что выпадет на его долю. В этом Фабиола была полностью уверена.
Она поднялась и протиснулась к дверям. Доцилоза и охранники ждали ее снаружи, а вот Секунда уже не было. Это почему-то расстроило Фабиолу. Место калеки-легионера на нижней ступеньке занимал теперь прокаженный, замотанный в нечистые мокнувшие тряпки. Короткий разговор с ветераном пробудил в Фабиоле новые надежды, пусть даже она не поняла этого сразу. Да, ей не удалось обнаружить никаких следов таинственного прорицателя и получить хоть какие-то знамения, которые открыли бы участь ее брата или будущее Цезаря. Но все же ее путешествие в Рим не было бесплодным. А теперь нужно вернуться в римское жилище Брута, большой удобный домус на Палатинском холме. Там она могла собраться с мыслями и изыскать способы помочь Бруту и разделаться со Сцеволой. Возможно, настало время и для того, чтобы взяться за поиски Ромула. Республика, погрязшая во внутренних неурядицах, не могла в обозримом будущем отправить армию, чтобы поквитаться с парфянами. А вот торговцы постоянно путешествовали на восток за ценными товарами, которые затем перепродавали в Риме. За хорошую цену можно уговорить кого-нибудь из них навести во время странствия необходимые справки.
Обдумывая все это, Фабиола смогла на некоторое время забыть о собственных заботах.
В последующие дни Фабиола получила полное представление о поистине страшной обстановке, сложившейся в столице. Неподалеку от дома Брута располагалось довольно много лавок, в которые она могла выходить, почти не подвергаясь опасности. Там она и собирала сведения. Сцевола никак не давал о себе знать, и Фабиола решила, что он так и остался на юге, близ Помпей. Роль провинциалки, не имеющей никакого представления о том, что же происходит в городе, удавалась ей отлично. После того как она потратила немалые деньги на покупку еды и всякие другие нужды, торговцы прониклись к ней глубокой симпатией и с готовностью поставляли самые свежие сплетни. Как Фабиола и подозревала с самого начала, улицами владели банды Клодия и Милона.
Помпей и бывший некогда самым верным его сподвижником жестокий Милон напрочь расплевались уже несколько лет тому назад. Теперь Милон заключил союз с Катоном, одним из немногочисленных политиков, решительно боровшихся против прибравшего к рукам всю власть триумвирата. Пусть Красс погиб, но Цезарь и Помпей все еще управляли Республикой, и это многим не нравилось. Катон отчаянно пытался не допустить Помпея на пост консула в будущем году и выдвинул кандидатом Милона. Клодия это привело в бешенство, и в городе теперь ежедневно происходили мелкие беспорядки. Случались и серьезные столкновения, уносившие жизни многих головорезов. Гибли и простые жители, случайно подвернувшиеся под горячую руку. Сенат бездействовал, не зная, что предпринять. Народ в большинстве своем жаждал восстановления порядка, сказал Фабиоле один торговец. И ждали этого от Помпея.
И его легионов.
– Солдаты на улицах Рима? – воскликнула Фабиола. Даже мысль об этом была совершенно противозаконной. Во избежание любых попыток государственного переворота законы Республики строго-настрого запрещали вход в столицу воинам, находящимся на службе. – Этого же не бывало со времен Суллы.
– Я хорошо помню те дни, – сказал, дрожа, тощий старик, покупавший масло для светильника. – Много дней кровь текла по улицам ручьями. Никто не мог быть уверен в своей безопасности.
– Я и сам это знаю, – мрачно покачал головой лавочник. – Но делать-то все равно нечего. – Он указал рукой на пустые полки. – Если будет нечего продавать, начнется голод. И что тогда?
Возразить ему Фабиола не могла. Если бы только Брут и Цезарь явились в Рим и вмешались в происходящее. Но шансов на это не было. Из поступивших с севера известий следовало, что никто не выберется оттуда еще несколько месяцев. Невзирая на снежные сугробы выше человеческого роста, Цезарь преодолел горы и успешно воссоединился со своими легионами в Галлии. Битвы с галлами уже начались. После первых неудач Цезарь одержал решительную победу и вынудил Верцингеторикса и его армию отступить на север. Но разгромить хитроумного галльского вождя не удалось. Галлы тысячами сходились под его знамена, и Цезарю приходилось выжидать. Положение в Галлии оставалось крайне сложным, и Фабиола с каждым днем все больше и больше тревожилась о Бруте.
На улице послышались громкие крики, сразу вернувшие Фабиолу к насущным проблемам. Она направилась к выходу из лавки, но телохранители загородили перед ней дверь. Доцилозы с ними не было: у нее болел живот и она лежала дома в кровати, – но охранников она вышколила прекрасно.
– Позволь, госпожа, я посмотрю, – сказал Туллий, старший из них, хромой низкорослый сицилиец с кривыми зубами, славившийся своим умением обращаться с мечом.
Фабиола нахмурилась, но возражать не стала. В эти дни опасности подстерегали всюду.
– Клодий Пульхр мертв! – кричал на бегу громко топавший сандалиями по мостовой человек. – Убит на Аппиевой дороге!
Лавочник сделал охраняющий от зла жест, просунув большой палец правой руки между указательным и средним. Старик принялся молиться полушепотом.
К крикам бегущего вестника присоединились голоса прохожих, рискнувших выйти на улицу. Загремели, распахиваясь, ставни окон – это обитатели верхних этажей тоже пожелали услышать новость. Их голоса вплелись в общий шум.
– Я хочу видеть, что происходит, – заявила Фабиола.
Туллий вынул кинжал и выглянул из-под навеса. Одного взгляда ему вполне хватило. С громким рыком он выскочил на улицу, ловко свалил вестника наземь, стиснул одной рукой за горло и, приставив к его боку острие ножа, втащил пленника в помещение.
Фабиола сразу поняла, что малорослый недокормленный мальчишка, одетый в тряпье, без сомнения, принадлежал к числу беднейших обитателей Рима. Наверняка он рассчитывал, что кто-то вознаградит его за такое потрясающее известие.
Пленник испуганно смотрел на обступивших его, не менее, чем он сам, потрясенных людей – лавочника, старика, Фабиолу и ее остальных охранников.
– Кто вы такие? – спросил он. – Я вас прежде не видел.
– Заткнись, засранец! – Туллий слегка ткнул его кинжалом. – Лучше расскажи госпоже, что ты там сейчас кричал.
Мальчишка с готовностью повиновался.
– Гладиаторы Милона напали на Клодия и его людей. Около гостиницы южнее города, – затараторил он. – Как накинутся! Этих вдвое больше, чем тех.
– Когда?
– Час назад, не больше.
– Ты сам это видел? – спросила Фабиола.
Он кивнул.
– Госпожа, это была засада. Гладиаторы сначала метнули копья, а потом как набросились со всех сторон!
– Гладиаторы? – перебила его Фабиола; слыша это слово, она всякий раз вспоминала о Ромуле.
– Да, госпожа, люди Мемора.
Ей удалось сохранить спокойствие.
– Мемора? Какого Мемора? – переспросила она, как будто впервые услышала это имя.
Мальчишку ее неосведомленность удивила.
– Ну как же. Это ланиста Лудус магнус.
Фабиола пожала плечами, как будто это имя ни о чем ей не говорило, но в душе содрогнулась. Перед тем как Брут выкупил ее из Лупанария и дал свободу, Мемор некоторое время, к счастью недолго, числился среди ее клиентов. Жестокий бесстрастный ланиста был ей отвратителен, но он мог что-то рассказать о Ромуле. Пустив в ход все свое умение доводить вожделеющих мужчин до потери рассудка, ей удалось выяснить, что ее брата действительно продали в школу Мемора, откуда он позднее убежал вместе с сильнейшим из ее бойцов. Галлом. Но все это осталось в прошлом. А сейчас ей следовало думать о настоящем. События приняли серьезный оборот, и Мемор, судя по всему, был причастен к продолжавшимся беспорядкам. Но почему? Хотя Фабиола и не подавала виду, ее переполняла ярость.
– Он был там?
– Я его не видел, госпожа.
– А Милон?
– Этот был сначала, подначивал своих людей, а потом смылся, – сообщил подросток.
– Милон не дурак, – заметил лавочник. – Он отправился куда-нибудь, где много народу, чтобы его видело побольше свидетелей.
И Мемор поступил точно так же, подумала Фабиола.
– Что же дальше?
– Клодию пилум попал в плечо, он упал. Его отнесли в таверну поблизости. Люди Клодия пытались остановить нападавших, но их было слишком мало. Дверь вышибли, Клодия выволокли наружу. Он кричал, просил пощады.
Фабиола содрогнулась, представив себе это кровавое избиение.
– Ты уверен, что он погиб?
– Госпожа, он никак не мог спастись. Они накинулись на него, как свора диких псов. – Мальчишка сглотнул слюну. – Все было залито кровью. Люди Клодия несут его тело в город, – продолжал он. – А жена еще не знает.
– Когда узнает, разверзнутся врата Гадеса, – мрачно сказал лавочник. – Фульвия этого так не оставит.
– Ты с ней знаком? – поинтересовалась Фабиола.
– Не то чтобы знаком… Но знаю, что она настоящая аристократка. Ничего в себе не держит. Ну, ты же понимаешь, о чем я? – добавил он, взглянув на Фабиолу.
Та вопросительно вскинула брови. Старик захихикал. Сообразив, что сказал, лавочник покраснел.
– Я вовсе не хочу оскорблять благородных матрон…
Фабиола улыбнулась ему, чтобы дать понять, что он нисколько не обидел ее.
– Отпусти мальчишку, – приказала она Туллию.
Сицилиец нехотя повиновался.
Не понимая, что может последовать дальше, подросток переминался с ноги на ногу. Фабиола бросила ему денарий; глаза мальчишки, по-видимому ожидавшего чего угодно, только не награды, радостно сверкнули.
– Благодарю тебя, госпожа! – Он торопливо поклонился и убежал, продолжая выкрикивать на ходу новость.
– Госпожа, надо поскорее вернуться домой, – озабоченно сказал Туллий. – Вот-вот начнутся беспорядки.
Фабиола согласилась. Лавка, не имевшая даже нормальной стены, была отнюдь не лучшим укрытием. Попрощавшись с лавочником, они быстро вышли на улицу. От дома Брута с толстыми высокими стенами и окованными железом воротами их отделяло не больше сотни шагов. Но даже это короткое расстояние оказалось чересчур длинным.
На ближайшем перекрестке собралась толпа головорезов, вооруженных дубинками, копьями и даже мечами. А между ними, как стадо среди овчарок, стояли испуганные мужчины, женщины и дети – обычные граждане. Сердито переговаривавшиеся между собой предводители группы не сразу заметили Фабиолу и ее стражу.
– Быстрее! – прошипел Туллий и энергично взмахнул рукой. – Назад, в лавку!
Фабиола сделала шаг назад, но споткнулась о валявшуюся в грязи мокрую ветку и упала. Головорезы услышали звук падения и в мгновение ока оказались рядом. Сицилиец едва успел помочь Фабиоле подняться, а их уже окружили. К счастью, громилы были настроены относительно добродушно. Люди с грубыми небритыми лицами громко смеялись над ее незадачей.
– Пошли с нами! – рявкнул высокий бородач, бывший, вероятно, одним из заводил. Судя по его тону, об отказе лучше было и не думать.
Туллий беспомощно посмотрел на свою хозяйку. Сопротивляться не следовало ни в коем случае – если бы он или кто-то из его людей взялся за оружие, всех убили бы на месте.
Фабиола тоже понимала это. Чувствуя, как отчаянно бьется сердце, она оправила одежду.
– Куда?
– На Форум! – последовал мгновенный ответ.
Фабиола окинула взглядом людей, которых силой, как и ее саму, заставили идти, – их лица были искажены страхом. Ни закона, ни порядка больше не существовало, и выступить на защиту обычных людей было некому.
– Зачем? – задала краткий вопрос Фабиола.
– Чтобы рассказать всем, что эти подонки сделали с Клодием! – выкрикнул бородатый вожак. – Пусть все видят его тело!
Ответом ему послужили разъяренные крики. Сердце Фабиолы екнуло. Известие об убийстве уже достигло города. Кому-то удалось обогнать мальчишку.
– Мертвым следует воздать почести! – Меч вожака банды со свистом рассек воздух. – Но сначала разделаемся с мерзавцем Милоном. И прикончим всех, кто следует за ним!
На сей раз толпа откликнулась невнятным ревом. Первобытным. Ужасающим.
Фабиола явственно ощущала, как под гневным натиском толпы расшатывается основание Республики. От страха ее сердце билось с перебоями, но любое сопротивление казалось тщетным.
Толпа устремилась дальше, унося Фабиолу и ее спутников с собой.
Глава V
Разоблачение
Маргиана, зима 53/52 г. до н. э.
На рассвете вся когорта отправилась в храм Митры, но нашла там только трупы. Уцелевшие скифы давно умчались. Судя по всему, они ставили себе цель убить Пакора. По стране пустили в дальний поиск усиленные конные разъезды, но врага так и не обнаружили. Постепенно напряженность в форте спала, хотя Вахрам, командовавший теперь легионом, приказал удвоить численность караулов и днем и ночью.
Скифы больше не давали о себе знать.
Шли недели, а о Тарквинии не было ни слуху ни духу. Ничего не говорили и о Пакоре – что с ним творилось, держали в тайне, в его дом допускали только парфян. Старшие центурионы все еще пребывали в бешенстве из-за того, что случилось, и разговаривали только с теми, кому верили; другими словами, общались только со своими соплеменниками. Конечно, Ромул и Бренн рассказали соседям по казарме о нападении; новость распространилась, как пожар. В лагере, что ни день, рождались новые слухи. Ясно было только одно: парфяне пока не начали репрессий, а это значило, что Пакор еще жив. То есть усилия Тарквиния приносили какие-то плоды, но какие именно, никто из римлян не знал.
Чтобы Ромул и Бренн не могли убежать, за ними постоянно следили. Новых откровенных угроз никто не произносил, но положение друзей оставалось отчаянным. Вахрам не разбрасывался словами попусту, и многие парфяне при любой подвернувшейся возможности старались напомнить им об этом. И, что еще хуже, их постоянно упрекали за смерть Феликса. Это несчастье обернулось тяжелейшим ударом по их гордости, тем более что они не отомстили за смерть друга и было маловероятно, что это им вообще удастся. Бренн сносил угрозы и оскорбления молча, лишь крепко стискивал зубы. Ромул ежедневно молился Митре. Он никак не мог отделаться от мыслей о доме и о том, что же мог увидеть Тарквиний. Брошенная гаруспиком фраза о возможном возвращении в Рим поддерживала его дух.
В мозгу юноши рождалось множество разнообразных видений. В одних он находил мать и Фабиолу. В других – пытал Гемелла. Часто он в своих фантазиях сходился в поединке с Вахрамом и медленно убивал его. Ромул также неоднократно возвращался мыслями к той стычке, которая послужила причиной их бегства из столицы. Тогда он в драке убил аристократа, по-видимому расколов ему череп рукоятью меча. Сначала, перепуганный и озабоченный лишь тем, чтобы избежать неминуемой казни – распятия на кресте, Ромул не слишком задумывался о происшедшем. Теперь же, пройдя через множество сражений, он знал, что, даже если он и не соразмерил тогда силу, все равно убить человека таким ударом, пожалуй, нельзя было. Когда он спросил Бренна, тот подтвердил, что ни разу не ударил толком взбесившегося нобиля, лишь пару раз толкнул. Все это наводило на размышления, прежде всего на вывод, что он, Ромул, ни в чем не виноват. А это значило, что у него на самом деле не было причины для бегства. В таком случае кто же убил Руфа Целия? Теперь узнать это было невозможно, но Ромул частенько погружался в размышления о том, как могли повернуться события, если бы всадник остался жив. Он неоднократно обсуждал то давнее происшествие с Бренном, но галла, в отличие от него, такие вопросы не беспокоили. Ему было на роду написано предпринять великое странствие, и Бренн был убежден, что именно поэтому он и оказался в Маргиане. У Ромула такого утешения не было.
У него не было вообще никакой опоры, кроме совета Тарквиния верить в Митру – бога, о котором он почти ничего не знал.
На то, что кто-нибудь из парфян расскажет ему о своем боге, надежды не было. Посетить храм он не мог – его ни за что не выпустили бы из лагеря. В конце концов Ромулу удалось обзавестись маленькой статуэткой. Он купил ее у худого, как щепка, старика, который регулярно являлся в форт и торговал разными безделушками. Продавец сообщил, что Митра носил на голове фригийский колпак и что из крови быка, которого Митра принес в жертву, родились люди, звери земные и птицы небесные, травы, деревья и вся пища людская. Ромул проявил настойчивость и узнал, что в культе Митры существует семь стадий посвящения. Рассказать что-либо еще торговец наотрез отказался. Он добавил лишь несколько слов:
– Ты кажешься храбрым и честным. Если ты и на самом деле такой, Митра откроет тебе что-нибудь еще.
Эти слова всколыхнули в сердце Ромула надежду.
Изваяние он поставил на специальный алтарь, находившийся возле входа в казарму. И неважно, что алтарь был посвящен Эскулапу, богу врачевания, – римляне никогда не упускали случая помолиться еще какому-нибудь богу. И теперь Ромул проводил почти все свободное время на коленях перед образом Митры, молясь о ниспослании какого-нибудь благого знамения, касающегося Тарквиния и того, что ему предстоит увидеть по возвращении в Рим. Ответа не было, но юноша не терял веры. Сколько он себя помнил, от жизни ему всегда доставались удары, один другого тяжелее. В детстве ему ночь за ночью приходилось смотреть, как Гемелл насиловал его мать. Потом Ромула продали в страшную лудус – школу гладиаторов. Поединок с Лентулом, несравненно более опытным и сильным бойцом, чем он сам. Массовое сражение не на жизнь, а на смерть на арене. Бегство из Рима после ночной стычки. Армейская жизнь, ужас разгрома при Каррах. Парфянский плен, а затем долгая дорога в Маргиану. Но каждый раз, когда ему грозила смерть, боги защищали его от опасности. После всего, что довелось вытерпеть, Ромул был готов посвятить все свое внимание Митре. Да и что еще ему оставалось?
В последнее время юноша бывал у алтаря гораздо чаще и дольше, чем обычно. И не уставал поражаться набожности своих товарищей. При иных обстоятельствах римляне с нетерпением ожидали бы смерти Пакора – никто из них не испытывал ни малейшей симпатии к жестокому парфянину, – но теперь легионеры непрерывно молились о его исцелении. Ежедневно к алтарю приходили едва ли не все воины центурии. О том, что жизнь Тарквиния в опасности, быстро узнал весь легион, и к святилищу стали во множестве приходить воины из других подразделений. Вскоре каменная вершина алтаря оказалась завалена сестерциями, денариями и даже амулетами на счастье – их легионеры особенно ценили и могли решиться отказаться от них лишь по очень серьезной причине. Все, что было отчеканено или сделано в Италии, стало теперь бесценным. Для Ромула и Бренна это оказалось веским подтверждением того, насколько высоко оценивали в Забытом легионе то, что делал для него Тарквиний.
Одним морозным днем Ромул, как обычно, молился перед алтарем. Он закрыл глаза и глубоко ушел в себя, но вдруг услышал позади громкие голоса. Сначала он подумал, что это другие легионеры, тоже решившие обратиться за помощью к богам, и не обратил внимания на шум, но, услышав смех, все же обернулся. Прямо за дверью стояли и рассматривали его пятеро легионеров. Ромул узнал их – все они входили в один из контуберниумов той же центурии, к которой принадлежал он сам. Все много лет служили в легионах. Что характерно, он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь молился перед алтарем.
– Просишь за прорицателя? – осведомился Кай, высокий, худой человек со зловонным дыханием изо рта, где сохранилось лишь несколько зубов. – За нашего центуриона?
Ромулу тон Кая сразу не понравился.
– Да, – бросил он. – А ты почему не молишься?
– Так ведь он нас покинул на некоторое время, скажешь, нет? – глумливо произнес стоявший прислоняясь к дверному косяку Оптат. Он был высоким и сильным, почти как Бренн, но, в отличие от галла, со всеми держался очень недружелюбно.
Ромулу стало тревожно. Все пятеро пришли с учебных занятий, были одеты в кольчуги и при полном вооружении, на нем же была лишь туника, а из оружия – только кинжал.
– Похоже, что так, – медленно проговорил он, обводя взглядом всех по очереди.
– Предатель, сволочь! – рявкнул Новий, самый малорослый из пятерки. Но это не мешало ему быть отличным фехтовальщиком. Ромулу доводилось видеть его в деле. – Сговорился с Пакором!
– Сейчас небось выдумывают на пару, как побольше наших перебить, – добавил Кай. – Вроде того, что он в Каррах учинил.
Ромул не верил своим ушам, но спутники Кая решительно закивали.
– Что ты сказал?! – воскликнул он.
– Что слышал, – оскалился Кай, показав красные, воспаленные десны. – Красс не мог проиграть битву. Он был великим полководцем.
– Что же тогда случилось? – изумился Ромул.
– Предатели набатийцы удрали в самый решительный момент. А этруск, дружок твой, вызвал злых духов. – Новий взялся за висевший у него на шее амулет в виде фаллоса. – Он всегда нам несчастья готовил.
И снова его спутники одобрительно забормотали.
Потрясенный до глубины души их словами Ромул понял, что лучше всего промолчать. Похоже, впавшие в отчаяние от безысходности легионеры решили найти козла отпущения. И Тарквиний с длинными светлыми волосами, золотой серьгой в ухе и далеко не всегда понятными поступками был прямо-таки напрашивавшейся мишенью. Спорить с ними или пытаться переубедить их значило бы, вероятнее всего, еще сильнее испортить положение. Повернувшись к ним спиной, он поклонился маленькому каменному изваянию Эскулапа, стоявшему на алтаре.
Неожиданно Оптат громко присвистнул.
– Где ты это заработал?
Ромул скосил глаза, и сердце у него оборвалось. Правый рукав его туники задрался, открыв большой шрам на том месте, где находилось клеймо раба. Срезав злосчастную метку, Бренн зашил рану несколькими грубыми стежками. Когда они вербовались в армию, свежий шрам, конечно, заметили, но Ромулу удалось отшутиться и соврать, что его зацепили во время случайной стычки с грабителями. А уж в состоящей из галльских наемников когорте никому дела не было до того, кто и откуда взялся. А сейчас, потрясенный клеветническими обвинениями против Тарквиния, Ромул растерялся.
– Не помню, – ляпнул он.
– Что? – ехидно рассмеялся Оптат. – Спал, что ли, очень крепко?
Его дружки продолжали посмеиваться, но выражения их лиц изменились. Теперь они походили на свору гончих, зажавших в углу дикого кабана. Ромул мысленно выругал себя последними словами. Разве может хоть кто-нибудь забыть, когда его ранили в бою?
Новий выставил левую ногу вперед и выразительно ткнул пальцем в казавшиеся совсем белыми отметины по обеим сторонам загорелой мускулистой икры. Судя по размеру, они были оставлены прошедшим насквозь копьем.
– Понятия не имею, кто это сделал! – крикнул он, ломаясь. – Даже удара острием не почувствовал.
Ответом ему был громкий многоголосый смех. За время службы в легионах все получили немало шрамов.
– Это было очень давно, – сказал Ромул, заранее зная, что эта попытка оправдаться окажется тщетной.
– Ты всего лишь щенок сопливый, – моментально отозвался Кай. – И не провел полжизни в легионах, не прошел через дюжину войн.
– Как мы, – добавил Оптат. – А мы все помним каждое прикосновение меча, как будто это случилось вчера.
Ромул залился краской. Увы, он не мог сказать того же о двух годах, на протяжении которых он был секутором и сражался на арене. Острую боль от ножа Лентула, вонзившегося ему в бедро, он ощущал и сейчас так же явственно, как в тот миг, когда все произошло. Но упоминать об этом нельзя было ни в коем случае. Почти все гладиаторы были рабами, преступниками или военнопленными и считались презреннейшими из презренных.
– Слыхал я, что есть люди, которые за хорошую цену отлично срежут клеймо и зашьют рану, – злобно бросил Кай.
– Потом и не подкопаешься, – хмуро добавил Новий.
– Признавайся, ты из этих! – потребовал, наливаясь гневом, Оптат.
– Нет, конечно! – воскликнул Ромул. – Рабы ведь не допускаются в армию.
– Под страхом смертной казни, – добавил Новий, искоса взглянув на него.
Кай переступил через порог.
– Ну-ка, напомни, откуда ты родом.
– Из Трансальпийской Галлии. – Ромулу ужасно не нравился тот оборот, который приобретали события. Он поднялся на ноги, подумав, что было бы очень неплохо, если бы сюда подошел Бренн.
– А вам-то что?
– Да просто мы же прослужили там три года, – отозвался Новий и прищурился так, что его глаза превратились в узкие щелки. – Было дело, а, парни?
Оптат ухмыльнулся.
Ромул почувствовал, что ему вот-вот станет дурно. Уроженцем той части Галлии был Бренн, сам же Ромул являлся чистокровным римлянином. Лгать понадобилось только для того, чтобы попасть в армию. И Бассий, их первый центурион, просто обрадовался, что к нему попала пара людей, которые прекрасно умели сражаться. И не стал задавать лишних вопросов. Для Бассия имели значение лишь доблесть и умение воинов. К тому же наемники в армии Красса начали общаться с римскими легионерами только в плену. Да и во время продолжительного похода на восток пленные почти не задавали вопросов друг другу. Куда важнее было уцелеть. Вплоть до сегодняшнего дня.
– Там побывала половина армии, – грубо бросил Ромул. – Коросту свою ты тоже там заработал?
Это было оскорблением, однако Новий будто не услышал его.
– Так где же ты жил?
Внимание остальной четверки было приковано к злобному недомерку, словно он сам намеревался ответить на свой вопрос.
– В деревне, высоко в горах, – уклончиво ответил Ромул. – Далеко.
Но его слова не удовлетворили доморощенных следователей. Новий и Оптат вслед за Каем вошли внутрь, а оставшиеся двое загородили дверь. Ромулу было некуда податься, кроме как в казарму, где было еще меньше места. Молодой солдат сглотнул слюну, борясь с настойчивым желанием вынуть кинжал. Если он в такой тесноте вступит в бой с тремя противниками, вооруженными мечами, у него не будет почти никаких шансов. Единственная защита состояла в том, чтобы дерзко отрицать все, в чем его обвиняли.
– Какой там был ближайший город?
Как Ромул ни ломал голову, ему никак не удавалось припомнить, упоминал ли вообще Бренн название своей родины. Не помогла даже молитва Митре, а за ним Юпитеру. Он открыл было рот, потом закрыл, не проронив ни слова.
Новий шагнул вперед, на ходу вынимая меч из ножен.
– Ты что, и этого не можешь вспомнить? – приторным голосом осведомился он.
– Мы жили неподалеку от Лугдунума, – громыхнул из-за двери голос Бренна.
Никогда еще Ромул не испытывал столь сильного чувства облегчения.
– Это территория аллоброгов, что ли? – глумливо спросил Новий.
– Да. – Бренн вошел в комнату, заставив Кая попятиться. – Была.
Оптат ухмыльнулся.
– Ту кампанию я отлично помню. Ваши деревни пылали, как хворост.
– И среди бабья, которое мы оттрахали, попадались очень смазливые девки, – добавил Новий и несколько раз вставил два пальца левой руки в кольцо, образованное указательным и большим пальцами правой.
Остальные вызывающе расхохотались, и Ромул почувствовал, что его распирает гнев за то, что Бренна подвергают такому унижению.
Галл и сам побагровел от ярости, но сдержался.
