Читать книгу: «В твоих руках и Цепи станут Жемчугом»

Beatrice Boije

Шрифт:

Дизайнер обложки Анастасия Вячеславовна Кулаковская

Дизайнер обложки Мария Дмитриевна Колчина

ISBN 978-5-0055-4365-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Полуторатысячелетний Призрак

Германия. Саксония. 1500г.

Во мраке коридоров раздался тихий стук в дверь.

– Виктор… прошу прощения.

– Да, я вас слушаю. – мужчина отвлекся от футляра со шпагой, повернувшись к девушке лет четырнадцати, – Вы что-то хотели спросить, моя госпожа?

С опаской заглянув в комнату, Беатрис все же нашла в себе силы зайти в мрачную спальню. Тихо прикрыв за собой дверь, она нерешительно оглянулась по сторонам. Это место всегда было для нее чем-то вроде той самой таинственной комнаты, что есть почти в каждой сказке, чем-то, куда так непреодолимо влечет, и что при этом внушает стойкое чувство неотвратимости непредсказуемых последствий. Но пусть нечто и подсказывало девушке, что ей есть чего опасаться, она была уверена, что здесь ей ничего не грозит. Она слишком долго томила в себе эти чувства… тяжелое, непреодолимое бремя. Не зная, как поступить, она в бессилии закусывала губы, не решаясь поднять взгляда. Она больше так не может, она должна у него спросить, сказать ему, даже если он ее засмеет. Конечно, не пристало девушке ее положения спрашивать такое у взрослого мужчины, который ко всему прочему тренирует ее брата, но, видит бог, она больше так не может.

– Я… – девочка запнулась, в то время, как ее руки не находили себе места, то и дело теребя шнурки на платье. Она никак не могла сосредоточить взгляд в одной точке. – Я хотела бы спросить у вас…

– Говорите… – лицо мечника, обычно холодное, сохраняло напряженную серьезность. Но видя поведение юной воспитанницы, он едва ощутимо помрачнел.

– Прошу простить мне мою дерзость, если мои слова покажутся вам неуважительными… – издалека начала она, не смея поднимать глаз, – Вы достаточно давно живете с нами, Алоис обожает вас, родители очень довольны нашими успехами в учебе и фехтовании… И мне очень приятно находиться рядом с вами, учиться у вас…

– Безусловно, мне очень приятно это слышать, госпожа. – одними губами улыбнулся Виктор, принимая комплимент, но не теряя бдительности, – Но что-то мне подсказывает, что не желание сделать мне комплимент привело вас сюда в такой поздний час.

– Вы как всегда проницательны… – смутилась девушка, хватая ртом воздух снова заломив пальцы.

– Присядьте… – вздохнул мужчина, прикоснувшись ладонью к ее спине проводив ее к креслу у едва тлеющего камина.

Огонь мерцал и робко трепетал меж углей, создавая дрожащие блики на поверхностях, отчего черты лица мужчины, казалось, жили своей жизнью, хотя и не изображали ничего. И от этого становилось жутковато. Беатрис снова ощутила то самое выворачивающее нутро чувство, которое и привело ее в мрачную, увешанную старинным оружием спальню загадочного мечника из России – déjà vu. Невероятное по своей сути, ему невозможно было противиться и оттолкнуть прочь. Это была та иррациональная уверенность, когда сомнений быть не могло и оставалось лишь одно… И только усевшись поудобней в мягком кресле и сжав в руках вышитую бисером подушку, девушка смогла вдохнуть свободней.

– У меня такое чувство, – через некоторое время тихо заговорила она, глядя как потухающее пламя ласкает тлеющие угли, – будто я давно знаю вас. Когда вы рядом, я ощущаю прилив сил и уверенности в себе… Когда вы наставляете нас… каждое ваше слово направляет мою судьбу. За вами я как за каменной стеной.

– Это вполне нормально, моя госпожа, ведь я ваш наставник, тренер и гувернер. – кивнул Виктор, опустившийся на колено рядом с креслом, где сидела юная дворянка. – Это моя работа.

– Нет, вы не поняли! – ее глаза ярко вспыхнули в свете камина, тонкие брови сошлись в одну точку, прокладывая бороздки на лбу, а губы сжались, будто в последний момент сдерживая рвущиеся из нее чувства, – Вы мне как отец! Я… я не шучу. – она снова потупила взгляд, едва сдерживаясь, чтобы не закрыть руками краснеющие щеки. Она будто чувствовала, как у нее начинается жар, – Я сама не знаю, почему так происходит, ведь мы никогда не встречались с вами раньше. Когда-то давно мне снились сны. Я вижу в них… вас, таким, каким вы сейчас стоите передо мной. Будто я ваша еще не родившаяся дочь, а вы…

– Ухожу на войну?.. – вдруг закончил за нее Виктор. За обзором, что давало кресло, он сжал руки в кулаки. – И оставляю вас на растерзание неведомой силе?..

– Да… да… – она все же заплакала, не в силах больше сдерживаться, закрыв лицо руками, она не сразу решилась вновь открыть глаза, – И вы оставили нас с той красивой женщиной, что виделась мне мамой, не вернувшись. Мне… было так страшно. Это чувство… каждый раз будто поглощает меня, накрывает с головой. – задыхаясь, всхлипнула Беатрис, – Обездвиживает… лишает воздуха… – вновь зажмурившись, она глубоко вздохнула, будто пытаясь взять себя в руки, – И проходит это… стоит лишь вновь увидеть вас… В ту же минуту… становится легче.

Тут руки Виктора обхватили хрупкие плечи, и поддерживая ее за талию, мужчина сел в кресло, опустив девочку себе на колени. Беатрис тут же резко вжалась в ткань жилетки, крепко стискивая ее пальцами, словно это была последняя соломинка во время шторма, и от этого, вздохнув и сморгнув дымку перед глазами, что вызывал тусклый отблеск огня, мужчина воздел глаза к потолку, стиснув в полоску тонкие губы.

– Я не хотел… – он прижал ее голову к своей груди, склонившись к ней, зарывшись пальцами в густые черные локоны, уложенные в изящную прическу, – Я был должен, поймите, дитя мое…

– Так… неужели это правда?.. – с надеждой в голосе прошептала Беатрис, через силу поднимая заплаканные глаза в лицо своему наставнику, – Вы верите мне?..

Где-то глубоко в ее груди сердце билось подобно голубю в тесной клетке. И сквозь воздух, будто пошедший тонкой рябью, она смотрела, как плещется в глазах ее наставника огонь. И именно в этот момент… момент смятения и истины, он показался ей самым близким на свете существом.

– Я помню это так, будто это было вчера… – глухо ответил он, сжимая пальцами парчу ее платья, – Я проклинал каждый день, что я прожил без вас…

– Но как это возможно?..

– Понимаешь ли, дорогая Беатрис… – Виктор осторожно взял в руку тонкую ладонь девочки, – Есть в мире вещи, непостижимые даже тебе… пока что. – он медленно поднес ее руку к своему лицу, проведя ее пальцем по своим губам.

– Ай! – вскрикнула она, прижимая к себе руку с прокушенным пальцем, – Что все это значит, Виктор?

– А то и значит… – мрачно ответил он, вновь невесомым движением перехватывая ее руку и слизывая текущую по пальцам кровь, – Что иначе я бы не дожил до нашей встречи…

Госпожа и ее волки

Лейпциг 1498г.

«Мой дорогой друг,
Я помню, что по роду своей деятельности и согласно последствиям твоего выбора, ты стал несколько нелюдим, но, пойдя на поводу моего предчувствия, ты просил меня вмешаться, если вдруг случится непредвиденное. Так вот, надеюсь, что не отвлекаю тебя от дел сверхгосударственной важности, ибо именно это и произошло…»

– Где моя дочь?! – разрывался Генрих, вот уже в который раз собирая подле себя всех слуг и смотрителей, едва сдерживающих разрывающихся лаем собак.

Но все как в рот воды набрали. Или им просто нечего было сказать. Когда дело касалось юной госпожи, никогда нельзя было сказать наверняка. Иногда за ней просто невозможно было уследить. То она спокойно сидит в библиотеке за очередным учебником, не вызывая ни капли подозрения, то «фьюить» и…

– Мы обыскали все поместье уже несколько раз, господин Бойе.

– Значит, ищите за ним!

Пусть в ее понимании прошла всего пара часов, но в лесу, ночном лесу, время течет иначе. Особенно в лесу времен Перехода. Даже не сообразив накинуть на себя что-нибудь потеплее домашнего платья, Беатрис тихо, на цыпочках, продвигалась через заросли папоротника, боярышника и колючих кустов смородины, царапая руки, но будто не замечая противно ноющих мелких царапин, едва различимых глазу. Было темно, хоть глаз выколи, но… кого это беспокоит, когда тебе только семь лет, любопытство твое не знает границ, мир так велик и прекрасен, он еще не явил свою мерзотную суть, и будто подманивая ближе к краю пропасти, показывает тебе самые прекрасные и волнующие свои стороны. Как, например, «блуждающие огни»… светлячки, обман зрения… или же…

Девочка улыбнулась в ответ звонкому смеху, что слышался вдали. Ей безумно хотелось посмотреть, что же происходит там, на поляне в конце тропы, устеленной огнями, что брызгами светящейся в темноте росы, то тут, то там примостились на ровных дорожках мелких грибов вдоль едва различимой в темноте обочины. Она не знала еще ни о каких лесных духах, ни о каких правилах и опасностях, вернее… не помнила о них. Не хотела помнить сейчас, когда ее разум как никогда после был чист. Ей хотелось, пусть и подсознательно, радоваться тому, что происходит с ней. Ибо «такие» моменты наивной беспечности больше никогда не будут так дешево ей обходиться, как в этот раз. Однажды всему приходит конец и прошлое настигает тебя, чтобы напомнить о себе. Напомнить нам… кто мы на самом деле.

И порой рядом оказываются те, от кого в последнюю очередь можно ожидать помощи.

Девочка вздрогнула от протяжного волчьего воя, разорвавшего ночь, застыв на месте, как вкопанная. И это привело ее в чувства. Конечно же, папа же предупреждал ее, что в этом лесу водятся волки, как ее вообще угораздило вылезти из дома? Что она вообще забыла здесь одна в такое время? Кстати, а который сейчас час? Беатрис резко подняла голову к небу, пытаясь разглядеть среди покрова крон сосен луну…

По телу пронеслась волна холодных мурашек.

Иногда бывает трудно прийти в себя, разорвать вязкий флер наваждения. Будто охваченные сонным параличом или какой-то извращенной формой лунатизма, мы не в силах ничего поделать, ведомые вдаль невидимой указкой высших сил. Иногда они добры и милосердны, а иногда… изворотливы и коварны. И заметив даже малейшие признаки сопротивления, они тут же ринутся вперед, ревностно пытаясь отбить обратно свою зазевавшуюся добычу, уже вот-вот готовую было коснуться клейких нитей расставленных на нее сетей. Смех и стрекот слышались где-то позади, мерцание то и дело застилало взор, заставляя запинаться о невесть откуда появляющиеся из земли корни деревьев, но сейчас вполне реальные волки пугали куда больше каких-то там эфемерных духов природы, о которых до того она лишь читала в сказках в большой и теплой библиотеке своего отца.

И пусть на самом деле было наоборот, на то и был расчет. Когда тебе семь, клыков огромных мохнатых хищников боишься больше тысяч мельчайших когтей, что будут разрывать твою душу максимально долго и методично, пока не выдавят весь сок по капле… и никто не гарантирует, что на этом все закончится.

Она бежала, закрывая уши руками, стараясь не слушать воя волков, стараясь заглушить шепчущие ей на уши голоса, уже не зная, что пугает ее больше. Они смеялись над ней, звали за собой, обещали показать чудеса, каких еще не видел мир, но какая-то часть ее души, та, которой еще только предстояло пробудиться, заставляла крепче прижимать ладони к голове, чтобы только приглушить этот парад лжи и обмана. Может обычных детей они и потерзали бы пару дней, отпустив домой с миром и парой отметин, но ее… Нет, ее просто так не отпустят.

И пробежав таким образом еще немного, Беатрис, все же зацепившись ногой за услужливо выползший корень, рухнула вниз, скатившись на дно оврага, прямо в ворох прелых листьев, мха и мягкой от влажности хвои. И так, укрытая листьями, запутавшимися в волосах и платье ветках она пролежала еще сутки, пока ее не нашел отец, ведомый старым другом семьи…

«Мой дорогой друг,
Я рад, что ты находишься в добром здравии и дела твои идут как никогда спокойно. Бывали шальные деньки, да и сейчас не лучше, но надеюсь в Российском государстве дела обстоят хоть несколько иначе. Спешу утешить тебя и предотвратить дальнейшее волнение по поводу недавнего инцидента. С ней все хорошо, можно сказать, отделалась легким испугом и исцарапанными руками. Они не успели ее догнать, благо Мы подоспели вовремя. Алан не отходил от нее ни на минуту, впервые видел его таким. Отец посадил ее под домашний арест, как будто она и раньше часто выходила из дома… Никогда не понимал этой дурацкой повадки ограничивать свободу передвижения. Я бы уже взвыл от такого обращения, но видимо флегматичный взгляд на вещи достался ей все же от тебя. Честно сказать… я удивлен, не ожидал, что это случится настолько быстро, но и твое волнение вполне объяснимо, потому я и здесь, а не рядом с тобой, как это было уже долгие годы. Я подумаю, что можно сделать. Не так давно ее мать родила второго ребенка. Это мальчик. Вскоре он подрастет и наверняка детям понадобится опытный наставник, умеющий держать в руках что-нибудь посерьезнее иглы для вышивания. Думаю, мне удастся убедить Генриха нанять тебя в качестве гувернера, ведь твой опыт и познания в науках не знают пределов и уникальны по своей сути. Будь осторожен, Виктор, в Германии сейчас крайне неспокойно… А пока ты готовишься, а я подготавливаю почву, обещаю, что позабочусь обо всем.
Всегда мысленно с тобой,
Йохан фон Глос.»

***

– Ну, что можешь сказать теперь… брат мой?

Мужчины стояли на веранде поместья, опершись на перила глядя на то как тренируются дети. Весна была в самом разгаре, атмосфера непринужденности и беззаботности так и витала в воздухе, а потому, со смехом размахивая тренировочными шпагами, Беатрис и Алоис относились ко всему как к игре, носясь друг за другом по лужайке и рассекая оружием воздух. Неподалеку от них, то и дело сменяя в руках инструмент, сидя на ступенях веранды расположился смуглый юноша лет шестнадцати, и, вырезая из дерева какую-то фигурку, с улыбкой поднимал взгляд на детей хозяев дома в те моменты, когда они смеялись особенно громко.

– Она впервые взяла в руки оружие, Виктор. Скажи, все ли дети в двенадцать лет так хорошо управляются со шпагой?

– Она моя дочь… иначе и быть не могло. – иронично ухмыльнулся мужчина, прищурив глаза цвета спелого гранатового зерна. – Рано или поздно она сама попросит меня обучать ее наравне с братом. А пока что она вряд ли отдает себе отчет в том, что ее дух был рожден с оружием в руках.

– Что ты хочешь этим сказать? Что у нее нет выбора?

На некоторое время на веранде повисла пространная тишина. В воздухе перед мужчинами то и дело проносились юркие тени летучих мышей, совершенно безразличных к тому, о чем только что шла речь, будто унося с собой в сизое небо отголоски оставшегося без ответа вопроса. И было неясно, то ли Виктор в своей излюбленной манере хотел оставить вопрос открытым или же на него вовсе не было ответа, однако на эти несколько минут, что в чистом воздухе весенних сумерек не было слышно ничего кроме детского смеха, каждый из них про себя подумал о своем.

– Ты не хуже меня самого знаешь, что случайностей не бывает. – вдруг заговорил Виктор, обращаясь будто бы в никуда, однако заставляя ловить ухом каждое слово, будто оно имело ключевое значение.

Бросив в его сторону быстрый взгляд, его собеседник вновь направил чуть светящиеся в последних лучах сумерек глаза цвета майского меда на лужайку, следя за детьми.

– Я пытался забыть об этом всеми силами, воздвигнув стены, которые не пробить даже судьбе. Но ты и здесь решил поступить по-своему. И поэтому ты оставил свою стаю, а потом и меня, чтобы начать новую жизнь здесь. Будто пытаясь что-то доказать… Иногда я сомневался, имеет ли все это смысл, но…

– Я всегда доверял твоей интуиции. Но так ведь не могло продолжаться вечно.

– Ты всегда был более чуток в этом плане, чем я, Йохан, именно поэтому сейчас я впервые за полторы тысячи лет смог вновь увидеть свою дочь живой и невредимой. Однажды и она поймет это. А Выбора нет ни у кого из нас, брат мой. Пусть мы и вольны создавать вокруг себя довольно правдоподобные иллюзии.

– Говорят, противоположности притягиваются, иначе как еще объяснить твою теорию. Где же ты еще видел, чтобы оборотни водились с детьми ночи…

– А еще говорят, что это незаконно и противоестественно…

– Как будто тебя когда-либо волновало, что о тебе говорят. – рассмеявшись покачал головой Йохан, – Ты сам оставил свой Клан, покрылся плесенью и тебе постоянно приходится напоминать какой сейчас год. Если бы не мое письмо пять лет назад, ты бы до сих пор думал, что Римская Империя все еще является вершиной мира.

– Я никогда так не думал. – сухо прокомментировал Виктор, чуть приподняв бровь, – Это была просто бракованная свеча на именинном торте планеты. Всполох, оставивший после себя лишь руины, задав новый виток в развитии человеческого рода. Но речь не об этом. – его взгляд вновь смягчился, – Я, как и многие из нашего рода, склонен тонко чувствовать вибрации нитей паутины предопределения… почувствует и она. Пусть даже я не могу предугадать, во что это выльется для нее в дальнейшем. А что касается нас с тобой… – он тяжело вздохнул, на мгновение прикрыв глаза, – Ты был мне другом и братом, когда больше никто не желал им быть. Ты увидел во мне то, чего тогда не смог увидеть даже я сам. И мало кому из нас дано выбирать свою судьбу, пусть тогда… на заре этого мира, нам иногда это удавалось. Наша дружба старше предрассудков и этих детских дрязг. Однако не все ликантропы подобны тебе. Потому ей пока что лучше этого не знать.

– Я понимаю. Но ничто не мешает мне защищать ее и помогать, как и раньше. Она отлично поладила с Аланом, после того случая он крепко к ней привязался, недавно решил, что хочет вырезать для нее личный тренировочный меч с резьбой и вензелями, а ситуация в лесу практически полностью под контролем. Она не будет одна.

– Пусть твой сын не сильно увлекается. – вновь улыбнулся мужчина одним уголком губ. – Однако ничего не имею против, если она будет иногда играть со щенками.

– Это ты моего сына сейчас щенком назвал? – добродушно оскалился Йохан, склонив голову на бок, отчего длинные каштановые волосы, забранные в хвост, перекатились за спину, переливаясь медью в лучах заката, – Нарываешься на то, чтобы прямо сейчас показать Беатрис как нужно держать в руках настоящую шпагу?

– Волчья кровь… горяча и слепа… – улыбнулся в ответ мужчина, сжав и разжав пальцы на руках, обтянутых тонкими кожаными перчатками.

В отличие от своего названного брата, чья кожа в любое время года, казалось, отливала легкой бронзой, на его фоне Виктор выглядел подобно фарфоровой скульптуре, чьи скулы румянец посещал лишь в дни насыщения. И глядя на них со стороны никто не смог бы с первого раза определить, что же связывает таких разных по внешности и характеру людей. Однако, как мы уже знаем… их дружба была глубже чьих-то домыслов и предрассудков.

Покачав головой, Виктор лишь звякнул перстнем по эфесу своей шпаги.

– Спорим, ты вообще забыл как пользоваться человеческими руками, Ян?..

***

Германия. Кельн. 1514г.

«Дорогой друг,
Боюсь, это наши последние письма перед долгой разлукой. Я сейчас нахожусь в Кельне и спешу сообщить тебе новости, которые вызывают у меня не иначе как одно только смятение. Я слышал о череде страшных убийств во Фрайбурге, но не был уверен до конца, пока не увидел ее вновь. Она сейчас со мной в гостинице, но это ненадолго. Не знаю, насколько еще меня хватит, чтобы успокоить бушующие в ней чувства и не вызвать ненужных подозрений. Что между вами произошло? Она постоянно прячет глаза, а когда я между делом интересуюсь твоими делами, уводит разговор в сторону или начинает впадать в безумства. Даже для ее нынешнего состояния подобное поведение выходит за рамки нормы. Говорит, хочет путешествовать, куда угодно, лишь бы туда, где ее еще не было. И помня твои наставления, суть которых я по-прежнему отказываюсь принимать, отправляю ее в Милан, а там только Гейя знает, что с ней может случиться в этих краях. Ты прекрасно знаешь, как там опасно. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь…
И после всего, что произошло… она была права, ты никогда не был хорошим отцом.»

1486-1513-…

Монастырь в пригородах Милана. 1632г.

– Знаешь… я до сих пор не уверен, что там тогда произошло, но у нас есть некоторые новости относительно той твоей… просьбы.

Закрыв рот рукой, отец О’Брайан смотрел куда-то в грудь Айзека, казалось даже не «в», а сквозь него. В пору было бы начать нервничать. Предвкушать или паниковать, но теплый свет от канделябра и бархатистая тьма библиотеки действовали успокаивающе и внушали уверенность. Здесь всегда царила особая атмосфера спокойствия, окутывающая теплом и умиротворением. Даже пошедшее складками лицо святого отца не могло нарушить этого. Пауза грозила затянуться и скрип кожаной перчатки в стиснутом кулаке вырвал мужчину из оцепенения.

– Что вы узнали?

– Некоторое время тому назад, я послал небольшой «отряд» в Германию, в Саксонию… В Лейпциг, если быть точным.

– А почему не в Тампере?

– Очень смешно… – отрезал мужчина, стрельнув глазами в сторону своего собеседника, – Я перерыл столько архивов, сколько за всю свою жизнь не видел, пока до меня не дошло, откуда ноги растут у той вещицы, что ты мне принес тогда… – он кивнул на плащ Айзека, куда совсем недавно был спрятан небольшой черный мешочек, – И ребятам удалось поговорить кое с кем…

Воздух пошел чуть ли не физически ощутимой дрожью. Щекотливая волна пробежала по спине, заставив зашевелиться волосы на затылке.

– Он представился Германом Раухом… хранителем «тайного знания семьи» и внуком госпожи Бойе… Ты знаешь, что она была ведьмой? – нахмурился мужчина, не отнимая руки от лица, – Вся семья об этом знала, пусть и держала эту информацию подальше от общественности. Они даже выдали ее замуж за человека, который знал об этом и продолжал скрывать ее тайну от посторонних. Она просто родилась такой, никаких сделок, никаких знамений… я не встречался с таким раньше. Расслабь лицо, Айзек, я еще не закончил… Так вот, этот Герман, он рассказал, что в тысяча пятьсот тринадцатом году Беатрис пропала без вести, оставив мужа с двумя детьми. И он верит, что это было не просто несчастным случаем. Вместе с ней пропал и учитель фехтования, которого нанял еще ее отец для ее младшего брата Алоиса Бойе… Но это так, лирическое отступление. Наверняка тебе интересно, каким образом это связано с тобой…

– Невероятно… – глухо выдохнул мужчина, не прекращая скрипеть перчатками. Невероятно здесь было то, что он до сих пор сидит спокойно, а не крошит книжные стеллажи в припадке нетерпения.

– Господин Раух показал нам ее гробницу с пустым саркофагом… и ее комнату в фамильном поместье, где хранит все как было при ней. Одежда, личные вещи, дневники, которые она вела в девичестве. Часть он передал нам, позже сможешь пойти ознакомиться. А еще… он рассказал «легенду».

Все переворачивалось внутри от этих слов.

– Незадолго до помолвки с Теодором Раухом в тысяча пятьсот четвертом году, сразу после своего совершеннолетия, она закрылась в своей комнате на месяц. Не трогала еду, не разговаривала ни с кем. По ночам из ее комнаты доносились крики и плач. Днем шепот и шуршание пера по бумаге. В последнюю неделю не было слышно ничего. Ее тогда спас Виктор, тот самый фехтовальщик. Выбил дубовую дверь вместе с петлями и каким-то образом вывел из летаргического сна, в который она впала… Перед отъездом в Гамбург она обмолвилась матери, что однажды за ней вернутся. Все посчитали это очередной причудой безумной девушки, учитывая ее долгое затворничество, голодовку и этот странный приступ. Но после инцидента в тысяча пятьсот тринадцатом Генрих Бойе, ее отец, после того, как в припадке ярости чуть не спалил собственный дом, обыскал ее комнату и нашел вот это…

Генри наклонился, открывая ящик стола, вынимая из него темный конверт, подписанный белыми чернилами.

– Они слышали, как она кричала твое имя по ночам, но когда у нее спрашивали, она лишь плакала и отвечала, что ничего не помнит. Это письмо лежало нетронутым сто лет, Айзек. Если быть точным, сто двадцать семь лет. И ее внук отдал его нам, сказав, что предсказание его бабушки наконец осуществилось. Что он отдает это нам, ибо верит, что именно об этом она говорила тогда перед своим отъездом. За ней вернулись.

Айзек вырвал конверт из холодных рук святого отца быстрее, чем тот успел договорить. Бумага буквально физически жгла кожу, с трудом верилось, что это не очередная причуда его сознания. Схватив нож для писем со стола, он вскрыл конверт, даже спустя столько лет сохранивший свою прочность, не решаясь рвать его в опасении повредить содержимое. Он даже не прочитал строк, что были написаны теми же белыми чернилами на обороте конверта. Он хотел увидеть, что лежало внутри…

– Господи, что за запах?.. – воскликнул Генри, закрыв ладонью еще и нос.

Айзек сжал пальцы на кружеве, медленно, как через кисель поднося его к лицу. Руки дрожали, как при похмелье, аромат кружил голову. Он даже не заметил, как прокусил губу, кровь из которой впиталась в ткань. Будто выпав из реальности… он сейчас находился где-то далеко отсюда, не здесь и не сейчас. Именно тогда в его душу спустилось семя покоя… и надежды, которому предстояло взойти уже совсем скоро. Об одном он жалел тогда – что не мог забрать послание лично. Почему… вопрос это, конечно, был уже отдельный.

– Это белладонна… – хрипло выдохнул он, не открывая глаз…