Читать книгу: «Бузовьязы. Люди и судьбы. Книга первая»
Каждый уголок нашего Башкортостана своеобразен и красив. Один из них – мой родной Бузовьязовский край, село Бузовьязы.
В этой книге, словно в прозрачном зеркале веков, мы видим не только историю села и наших предков, но и себя, и будущих своих потомков.
Дорогой дружбы Россия и Башкортостан идут плечом к плечу 450 лет.
Посвящаю эту книгу
памяти моей незабвенной мамы
Магдании Гатаулловны Сулеймановой
Бузовьязы
Много я постранствовал по свету
Были грозы, стылый ветер дул,
По зиме, по осени и лету
Я немало горюшка хлебнул.
Жизнь – есть жизнь… Мне от судьбы-заразы
Не сбежать, не скрыться в камыше,
Но приеду снова в Бузовьязы-
Мигом потеплеет на душе.
Боль затихнет, полегчает сразу,
Встречный ветер высушит слезу.
Поклонюсь я низко Бузовьязам
И слова любви произнесу,
Вымолвлю: "Село мое, спасибо,
Здесь я рос, и запрягал коня,
Ты всегда спасало от ошибок
Всех сельчан и в том числе меня".
В давних-давних призраках тумана
В памяти всплывают у плетня
Мударис – отец мой – Сулейманов,
Рядом мама – свет – Магдания.
Все здесь близко, сызмала знакомо,
У ворот родных остановлюсь,
Низко поклонюсь родному дому,
Самому Аллаху поклонюсь.
Бузовьязы – родина моя
У каждого человека, если его душа не успела очерстветь на ветру жизненных дорог, самым дорогим, самым близким, теплым и светлым остается до скончания лет тот заветный уголок земли, который принято сейчас называть малой родиной. Для меня это Бузовьязы. Там могилы моих предков, там на тропинках еще не остыли следы благословенной мамы, а сенокосные угодья еще по-прежнему горят от обилия утренней росы. И, кажется, не роса это, а капли пота, упавшие на траву с натруженных плеч отца.
Там ивы-невестушки мочат зеленые косы в самой любимой реченьке – Муслимке. Любимой потому, что не успел тогда, в годы детства, встретиться с Агиделью, не постоял на берегу великой российской реки – Волги.
Край мой Бузовьязовский! Как же не любить тебя, если ты в моем сердце, узнавшем за жизнь многое, остаешься до сей поры родной кровинкой, светлой и чистой росинкой души. Остаешься взмахом крыла свободной птицы…
Вешние паводки прогрызли-прорезали в глинистых берегах извилистое русло. Из берегов торчали корни. Деревья, чаще развесистые ивы, стояли поодаль от реки, а корни тянули земную влагу и питали зеленую листву ив. Они вились коричневыми веревками, переплетались меж собою, сочили и переливали животворные соки реки тем ветлам, что стояли поодаль от берегов. В детстве я глядел на эти корни, мне думалось, что они похожи на древо предков.
Где они, мои дальние родичи? Как плохо, что в семейных кладовых памяти не сохранилось следов прапрадедов и прадедов наших.
Еще со школьной скамьи зародилась во мне мысль – написать историю своего села. Пока живы были старики, при любом случае я расспрашивал их о прошлом, о жизни конкретных людей, о важных событиях, пролетавших над селом.
Очень удобное местоположение села – как раз на половине пути между Уфой и Стерлитамаком – делало Бузовьязы хорошим пристанищем для путников. Здесь останавливались ямщики, все те, кто занимался извозом: возили всевозможные товары из Уфы и Стерлитамака. Село в те далекие годы стояло впритык к Оренбургскому тракту. Жизнь здесь бурлила и кипела. Сельчане торопились смазать колесные оси дёгтем. Была в силе кузня, где в горне постоянно горел огонь. У коновязи стояла сооруженная из добротных бревен специальная клеть, куда загоняли лошадей, чтобы поправить подковы на копытах. В кузне умелые кузнецы тем временем правили железные ободья колес, ремонтировали поистрепанные в дальних дорогах повозки.
О том, давнем времени напоминает сейчас старый каменный мост, построенный посредине села еще при Екатерине Второй. Хотя сама дорога – часть Оренбургского тракта – несколько лет тому назад была перенесена от Бузовьязов километров на пять ближе к деревне Ишлы. До сих пор еще среди местных жителей ходят предания и легенды старины глубокой. Сказывают, что здесь квартировали повстанцы Емельяна Пугачева, останавливался передохнуть Салават Юлаев, навещал своих земляков легендарный Канзафар Усаев, который в войске народного царя-Батши славился в те грозные годы не меньше, чем сам Салават.
И мы, бузовьязовцы, довольно ревностно относимся к тому, что ныне слава Канзафара Усаева не столь велика, как следовало бы, если судить по тем успешным боевым операциям и сражениям, какие он выигрывал у царских генералов. Приходилось нашим землякам скрещивать сабли с солдатами самого генералиссимуса Суворова. Жаль, мало чего сохранило время. Архивная пыль истории, может быть, прячет до сих пор неизвестные страницы далекого прошлого. И молодым историкам есть над чем поразмыслить. Я же, осуществляя прежнюю свою мечту написать книгу о родном селе, в силу своих возможностей хочу воссоздать некоторые картины старины и описать те события, какие происходили в более близкие к нам времена, пока еще живы старожилы, и имена их не затянуло туманом бурных столетий.
Само расположение села непосредственно у большой дороги, с одной стороны, положительно влияло на его развитие, с другой стороны – было много и отрицательного. В тяжелые годы народных трагедий несусветные беды не проходили мимо Бузовьязов. Были здесь и пугачевские пожарища, а трагедии гражданской войны после революционных событий неоднократно захлестывали обезлюдевшие улицы, когда в селе было больше пришлого народа, чем своих сельчан. Старые люди вспоминают, что тут орудовали белые, то приходили красные. То проносились теснимые красноармейцами казаки атамана Дутова, то советская власть скликала под свои знамена сельскую молодежь.
Поэтому, наверное, не случайно даже такое, казалось бы, божеское, мирное строение, как мечеть, было подвергнуто пожарам. В селе с момента его зарождения сгорело несколько мечетей. И каждый раз боголюбивые прихожане собирали, как говорят, с миру по нитке и заново строили молельные дома с величественными минаретами. Деревенские кузнецы выковывали священные полумесяцы, чтобы увенчать ими купол мечети. Народ, в основном, занимался хлебопашеством, коневодством, пчеловодством. После сплошных вырубок леса и обмеления речек охота и рыбалка отошли на самые последние позиции. Но и пахотных земель было не так много, чтобы обеспечить каждого. Периодически на башкирские земли накатывали волны переселенцев из центральной России, с Украины и Белоруссии.
В 1929 году в бузовьязовских краях началась коллективизация. Сегодня эту кампанию называют по-разному. Одни политологи и историки считают коллективизацию пагубным явлением в жизни страны, другие – благом. Деревенская беднота, которой нечего было терять, охотно пошла в колхозы. Но коса уравниловки жестоко прошла и по середнякам. Нажитое потом и непосильным трудом было в одночасье потеряно или даже разорено. Более-менее обеспеченных хозяев в колхозы загоняли, можно сказать, насильно. Не подчинившихся объявляли кулаками, выдворяли из села, а весь скарб, постройки, скотину забирали колхозу. Разгул коллективизации скоро да свои плоды. Вместо урожаев – недород, вместо тучных стад скота и отар овец – их многоголовый падеж. Даже самому родоначальнику коллективизации Иосифу Сталину пришлось вступиться. Он осудил преступную торопливость местных руководителей, стремящихся насильно загнать крестьян в обезличенные так называемые коллективные хозяйства. "Дело это не только чрезвычайно важное, но и сугубо добровольное", – заключил Вождь.
И вот местная мелкая бюрократия запустила колесо поголовной коллективизации в обратную сторону. Колхозы распустили, людей разогнали. Но скот, инвентарь, всякая обобществленная домашняя утварь, отобранная у более-менее зажиточных крестьян, – все осталось без присмотра, без хозяйского глаза. Начался падеж скота, а остатки пожитков растащили по домам те же сельские активисты.
Через недолгое время, уже в начале тридцатых годов, распущенные колхозы стали сколачивать заново, но уже в согласии со сталинским указанием, то есть на добровольных началах. И здесь без курьезов не обошлось. Обнаружилось, что в селе полным-полно неграмотных людей: заявление за них писали другие, а безграмотные сельчане только ставили подписи наподобие каких-то каракуль из арабского алфавита.
Оглядываясь назад, вглубь истории, всегда задумываюсь над тем, что спокойных времен у народа на земле никогда не было и нет. Суровым ураганом пролетают годы, столетия. Судьбы людей переплетаются в селах, аулах, городах, как те корни деревьев по берегам обмелевших рек.
Но как бы человек ни жил, куда бы ни увели его жизненные дороги, всегда и всюду будет он помнить родной край, отчий дом, откуда в первый раз перешагнул порог в будущее. И скрип двери, услышанный тогда, в малолетстве, будет вечно тревожить душу воспоминаниями о малой родине.
Много всевозможных легенд, предположений, вплоть до сказок, существует у моих земляков по поводу названия нашего села – Бузовьязы.
В детстве мой дедушка Гатаулла Асянов, который жил по соседству с Бузовьязами, рассказывал мне:
– У нашего бывшего райцентра очень интересная история. Одно его название чего стоит. Старые люди сказывают, что когда-то у кого-то из местных жителей пропала стельная корова. Долго искали ее, да коровы и след простыл. Через какое-то время вдруг она сама объявилась – и не одна, а с теленком. По весне все это случилось, потому и назвали так – "бозау яз", то есть, если сказать по-русски, "телячья весна".
По второй легенде, "бузовьяз" – это "ясная, прозрачная льдинка". И действительно, вода в нашей речке удивительная – чистая, мягкая, ласковая. Но на самом деле все оказалось куда величественнее и возвышеннее, нежели досужие вымыслы земляков, в том числе мои размышления в школьные годы о названии села.
Уже будучи зрелым человеком, к тому же вооруженным некоторыми знаниями по истории, просматривая как-то "Башкирские шежере", натыкаюсь на интереснейшее место о четырех башкирских эпических группах – Бурзян, Кыпсак, Усерган, Тамьян. В шежере говорилось: "Разделенные с общего согласия наши земли будут известны из следующего: сначала земли по течению реки Яик, нижняя граница от Сарачика, верхняя граница от Бузсавыла, еще река Сакмара, а также река Ик, еще Иваслы, Ускелек". Ну, и так далее, и тому подобное, разъясняющее месторасположение земель четырех этих родов. Меня прежде всего заинтересовали знакомые слова – "Бузсавыл" и "Иваслы". Последнее название вполне понятно, поблизости от Бузовьязов есть деревня Ишлы, в Зилаирском районе была когда-то ныне исчезнувшая казачья деревня Ивашлы, есть довольно известное село Камышлы, то есть в республике довольно много селений с окончанием на "шлы". Что обозначает окончание "шлы" – я не знаю, но не это заинтересовало меня. Главное в другом: "Буз-боз" – вот основа, входящая в название моего родного села.
Мне повезло. В пресс Башкортостана, особенно в газете "Истоки", с сотрудниками которой я в добрых дружеских отношениях, изредка встречается фамилия мало кому известного автора Равиля Исламшина, многие годы занимающегося вопросами далекого прошлого башкирского народа. В одной из его недавних статей обнаруживаю буквально следующее: "… этимология данного топонима, как показывают мои исследования, привела бы к древнему этнониму "буз". Например, топоним Бузсавыл (первая часть – древний этноним "буз", а вторая – "савыл" – синоним башкирского слова "урман", которое на русский язык переводится как "лес"). Вот так мы и подходим к семантике топонима, а она означает – "лес народа буз".
Сам автор с некоторой неуверенностью задает себе вопрос: а был и такой народ? И тут же ссылается на известного татарского ученого, писателя Наки Исанбета, который в конце двадцатых годов прошлого века записал на Урале и в Сибири именно эту лексическую единицу "буз" и утверждал, что она является первым компонентом ойконима "Буз Урда" – башкирского названия столицы Золотой Орды ("Йэшлек", август 2000 г.).
Как бы там ни было, название нашего села представляет ныне и некую научную ценность с точки зрения не только лексики, но и самой истории. Хотя, если смотреть трезво на изыски некоторых ученых, ищущих в звучании тех или иных слов некие родственные связи, можно заметить, что только лингвистика не может быть свидетельством истинности доказуемого, она всегда должна идти бок о бок с археологией и историей. Приведу один пример: как-то в беседе с одним крупным башкирским писателем, который глубоко копался в лингвистической схожести многих и многих слов, трактуя это в своих определенных целях, говорю ему:
– Друг, хочешь, я сейчас моментально опровергну большинство твоих доводов? Вот возьмем слово "Оренбург". Как оно переводится на русский язык?
– Ну, это любому ясно. Слово немецкого происхождения, что означает: "город на реке Орь". Так история трактует…
– А вот и нет, – прерываю его. – Оно – это слово – сугубо башкирского происхождения.
– Не может быть! – возразил знакомый писатель.
– Вполне может,– сказал я и привел сою шутливую "версию". – Вот как слово "Оренбург", если следовать моей системе, можно расшифровать на свой лад. Приехал башкир в раздольную степь, кинул седло наземь и сказал "Урын бар!". Отсюда и пошло "Оренбург".
Естественно, писатель, занимающийся доказательством исторических фактов, только лингвистикой, был сконфужен. Тем не менее, лексическая единица, древнее слово "буз" меня с давних пор сильно интересовало. Я в этом отношении придерживаюсь точки зрения историка Р. Исламшина из Татышлинского района, трактующего слово «савыл» как синоним всем знакомого башкирского слова "урман". А почему бы и нет? Взять русское слово "лес". Сколько у него синонимов? Много. Перечислим хотя бы несколько: роща, бор, тайга, урочище, дубрава, кущи, дебри…
У меня очень многое в жизни связано с родной деревней Бузовьязы, ведь здесь мои корни. Помню, как еще школьником я выходил в поле и задумывался: есть и в наших краях история страны, история Отечества и родного Башкортостана. Эти юношеские впечатления укоренились во мне и стали убеждением. Деревне исполнилось 250 лет. Сколько здесь был всего… Тысячи людей протоптали эту тропинку. Их дела, судьбы ушли в века, в туман времени.
Я не историк, но хочу, чтобы воспоминания моих односельчан, как и мои, стали теми самыми корнями, которые еще много-много лет будут питать новые кроны.
С этими светлыми мыслями я спешу передать свои эмоции и теплые чувства к родной земле в этой книге.
Все из нас хранят в душе светлые родники своего детства, из которых черпают силы в жизни, в творчестве, в работе. Тот, кто испил когда-либо нашей родной ключевой воды, уже не забудет искристой и обжигающей радости в пригоршне ладоней. А родник с такой водой скрыт дремучей тенью, грудой обомшелых каменных плит. Попробовав однажды, будешь долго беречь в сердце память о ней. Она ободряет, будоражит чистотой и свежестью. А тропинка, что привела тебя к большим жизненным дорогам, покажется намного короче и ласковей. Именно такими чувствами я живу и благодарю свою землю и моих дорогих земляков!
Память древней истории
По каким бы дорогам, в какие бы дальние края не уносила нас судьба, памятью своей мы всегда возвращаемся к родным и близким сердцу местам. Для меня это село Бузовьязы. Именно здесь моя родина. Намного позднее, когда закончится детство, когда за спиной останется школа, и ты окунешься в большую жизнь, понятие Родины перерастет в нечто большое, великое. Мы узнаем свой район и тоже начинаем называть его своей родиной. Затем – Республика Башкортостан, а там уж – вся Великая Россия навеки входит в сердце. И все мы, россияне, с гордостью говорим:
– Моя Родина – Россия!
Как в жизни, так и в самой истории. Человек, оглядываясь назад, вспоминает своих предков. История, устремляясь в далекие века, постоянно напоминает, что без прошлого не было бы настоящего. А без нынешнего дня не будет будущего.
У башкир боевые стрелы всегда были не только оружием, но и своеобразной почтой, носителями вестей. Летели они через стены крепостей, через реки и топи, несли всевозможные вести, даже признания в любви.
Стрела истории поступательно летит посланием из прошлых веков, напоминая современникам, как жили наши давние родичи, чем жила вся страна.
История нашего края, Башкортостана, как обширна, так и величава. Она корнями своими уходит в синюю дымку тумана тысячелетий. А 450 лет тому назад судьбы башкир переплелись с судьбой Русского государства. С момента вхождения в него Башкирии появляется общая психология граждан – психология братства и дружбы на евразийском пространстве.
Россия проложила первую тропу от разграбленных, разъединенных княжеств до нового государственного устройства – Империи. Судьбоносные тропы русских и башкир объединились с первых же лет, когда старейшины башкирских родов и племен мудро решили принять подданство московского царя Ивана IV и заключили с ним политико-экономический договор. С тех исторических времен два народа всегда были вместе, плечом к плечу обустраивали жизнь, стремя к стремени – в ратных делах. Башкирские батыры участвовали во всех войнах России с иноземным противником. Были в истории периоды народных смут и восстаний, направленных против притеснений и ущемлений договорных прав. Но никогда острые боевые стрелы не целили в братский народ, тем более не летели они в спину.
Башкортостан был и остается крепкой ветвью в развесистой кроне российского древа.
Спустя века после царской жалованной грамоты на вотчинное земельное право башкир, после скрепления Договора подписями предводителей башкирских родов и племен Шагали Шакмана, Кузяк-бия, Мурзы Бикбова, Мусула Каракузяка, Татигас-бия в пойменных раздольях по берегу речки появилось наше село. Первоначальное название его Муслимово, и протекающая рядом речка тоже в народе называлась Муслимкой. Название поселения и реки произошло по понятной причине и среди старожилов села до сей поры памятно. На этот счет в архивах сохранился самый первый документ, касающийся образования села. Вот он, датированный 2 марта 1757 года: "Запись поверенного башкира Ногайской дороги Уршак-Минской волости Ретьки Зиямбетова мишарям той же дороги Муслюму Каныбекову с товарищами о припуске их для поселения на 20 лет в вотчине по рекам Бузовьяз, Сакат и Узень".
Надо полагать, что уже по весне того же года сюда пришли первопоселенцы под началом мишарина Муслюма Каныбекова. по имени его впоследствии долгие годы назывались и поселение, и речка. Архивные источники сохранили нам и фамилии переселенцев. 250 лет прошло с тех пор, а строки вышеупомянутой "Записи…" волнуют нас, и перед нами рисуется удивительная картина. В "Записи…" встречаются непонятные нам слова, но и они звучат как музыка давних лет.
"Лета 1757-го года, марта 2-го дня. Уфимского уезду Ногайской дороги Уршак-Минской волости деревни Мрясовой башкирец поверенный по общему от мирских людей согласно за письмом татарским Ретька Зиямбетов, будучи в пригороде Каракулинне, дал сию от крепостных дел запись тое ж дороги, команды старшины Сулеймана Диваева, деревни Айметовы служилым мещерякам Муслюму Каныбекову, Бакиру Бикметову, Абдику Каныбекову с товрыщами в том, что по любовному договору и с общего мирских людей согласия, имея у себя довольную землю, припустили мы, Ретька со всеми мирскими людьми, их, Муслюма с товарыщи, на старинную крепостную свою землю, празднолежащую, паселитца 12-ти дворами жить, землю пахать, сено косить и лес рубить, дворами строитца и скота всякого водить, и зверей – выдру, норку, лисиц – гонять и самосадки, приискивая, делить с нами, башкирцами, пополам. А та наша вотчинная земля и угодья состоит по межам: от Юртбар – Синир на черный лес, и от него на мыс и по речке Бузовьяз по обе стороны, сено косить и землю пахать, до деревни Тукаевой по старой меже до лесу Кош-буляк по нижнюю сторону по речке Сакат до устья, да по речке Бузовьяз на низ до мосту по левую сторону, а с мосту на мыс, а с него на летние башкирские кочевья и на 2 таловые куста, на черемискую межу, и по черемиской меже по левую сторону, а оттоль на мыс и на первую межу Юртбар – Синир на черный лес, а в том лесу им, Муслюму с товарыщи, дрова и жерди и лыка рубить (а лубья не снимать и бревна не рубить). За которое припущение рядили мы, Ретька с товарыщи, с мирскими людьми, у них, Муслюма с товарыщи, тою нашею землею и с угодьи с нынешнего 1757-го году впредь 20 лет землю пахать, сено косить, хмель щипать. А нам, Ретьке с товарыщи, в том же не спорить и никакого помешательства и утеснения не чинить". (Уфимская провинциальная канцелярия, д. №338, 1757 г.).
Оно, наверное, так и было, согласно этой "Записи…": "Никакого помешательства и утеснения не чинить". Ибо по сведеньям последующих переписей видно, как быстро из года в год росло население Бузовьязов. Здесь были все удобства для нового поселения – рыбные реки, прекрасные луга для пастбищ и сенокосов, большие озера с пристанищем для дичи. И главное, непосредственно под боком стеной стояли вековые леса, где пришлому народу разрешалось без дополнительной платы рубить деревья для строительства своих изб.
"Запись…" 1757 года по истечении срока была переоформлена, и действие ее продлевалось еще на 50 лет.
Таким образом, даже из кратких сведений этой "Записи…" и позднейших документов создается впечатление, что пришлый, "припущенный" сюда народ жил в полном согласии дружбе с башкирами. Население росло довольно быстро, и к 1920 году, когда уже прошли Великая революция, и гражданская война, в Бузовьязах насчитывалось 3748 человек. А дворов был 657.
Испокон веков в Бузовьязах люди занимались хлебопашеством, скотоводством, рыбалкой, пчеловодством. Так как село стояло на удобном месте, и через него проходила не одна, а несколько дорог в разные концы губернии, кое-кто из жителей приобщился и к мелким промышленным делам. Появилось кустарное производство: стали изготавливать кирпич, выделывать овчины, валять валенки и шить сапоги. На речках появились мельницы.
Как свидетельствуют архивные документы, деревня Бузовьязы в начале 19 века становится своеобразным центром кантона, здесь обосновалась резиденция кантонного начальника.
С ужасающими трудностями встречались переселенцы на новых землях. В те давние времена, когда пришли сюда мишарские первопроходцы, земля стоила гроши, как отмечал в своих очерках Н.В. Ремезов – "дешевле редьки". Припущенникам разрешалось рубить в округе лес для строительства жилья. Позднее, во вторую или даже третью волну распродажи башкирских земель, в середине в конце 19 века дело обстояло куда хуже, чем столетие назад. Об этом красноречиво рассказывается в очерках под общим названием "От Оренбурга до Уфы" русского писателя Глеба Успенского, побывавшего в конце 80-х годов указанного выше столетия в Оренбургских краях. В очерках с большой художественной силой показана трагическая жизнь переселенцев и самих башкир, когда колонизация края достигла своего апогея. Коренное население, несмотря на великие природные богатства, которые их окружали, стояло на грани полного разорения. В советские времен писатели и журналисты, описывая прошлое Башкирии, никогда не упускали возможность напомнить фразу Г. Успенского из очерков, ставшую знаменитой во всем Башкортостане: "Пропадет башкир, пропадет! Беспременно пропадет этот самый башкир!"
Писатель с состраданием высказал в своих очерках гневный протест против варварского ограбления народа. "Гибель башкира, начатая хищником побольше сотни лет тому назад, – писал он в одном из вариантов очерков, – и уже на нашем веку выразившаяся в самых бесстыжих размерах и приемах, не требует подробного изложения, во-первых, потому, что оно не исчерпано даже и в двух томах добросовестнейшего труда Н.В. Ремезова, а во-вторых, потому, что у всякого впечатлительного русского человека позорное дело расхищения башкирских земель оставило столь неизгладимое впечатление, что никогда не забудется и без напоминания об этом позоре".
Перечитывая очерки русского писателя-гуманиста, невозможно оставаться равнодушным. Хочется для подтверждения своих слов приводить – да простит меня читатель – все новые и новые выдержки из печального повествования о прошлой жизни крестьян:
"Извозчик, указывая кнутом, говорит:
–Вон и Трехсвятский хутор!
Но, глядя самым пристальным взглядом по направлению кнута, мы действительно видим "что-то"; но представления о хуторе, то есть о трех-двух избушках, хотя бы самых мизерных, о двух-трех соломенных крышах, над которыми вьется дымок, свидетельствующий о "жилом месте",– этого мы не видим. Какие-то черные груды, напоминающие в кучке сложенный торф или кизяк, небольшого размера, разбросанные где попало, не дают ни малейшего представления о человеческом жилье. Оказывается, что народу много, очень много живет в глубине этих черных куч земли; маленькое окошечко сморит из ямы, по краям которой в несколько слоев наложены толстые куски дерна, как кирпичи, и такими же кусками дерна застлана плоская крыша; нагнувшись в три погибели, можно заглянуть в эту в буквальном смысле конуру и в миллионный раз убедиться, что "золотые" руки нашей крестьянской женщины даже и в такой ужаснейшей конуре могут придать облик некоторого уюта. Какой уют может быть в яме, вырытой в земле, аршина в четыре длины и в три ширины? А вот оказывается, что может: стены вымазаны крепкой красной глиной, прилажена из той же глины печурка в аршин величины; и люлька с ребенком качается в уголке. Шевелиться, ходить в этой клетке нельзя – и вот вы видите, что люди, живущие здесь, как бы только жмутся друг к другу, спасаясь от непогоды или присев для отдыха, конечно, "потеснившись". Заглянув в эту клетку, наполненную преимущественно женщинами и детьми, мы видим, что нас приветствуют поклонами, но что все приветливые люди удручены не горем, а таким отчаянием, которое нельзя высказать словами, которое притупляет способность слова, мысли и выражается в глубоком вздохе и мертвом молчании".
Кто-то из поэтов сказал:
Для любви и счастья, не для бед
Человек рождается на свет.
А выходит все наоборот:
Мучается на земле народ.
Тяжелая жизнь, обремененная непосильной работой, вечная погоня за хлебом насущным приводила к болезням, скоротечной смерти. Эпидемия то чумы, то холеры как косой выкашивали людей целыми деревнями. Бывали и голодные годы, случались пожары. Всех этих лишения не миновало и наше село Бузовьязы.
Передовые люди России – мыслители, писатели, ученые – неоднократно вставали на защиту бедного народа Башкирии. Обращались к этой злободневной теме Пушкин и Лев Толстой, Чехов и Короленко.
Но вот примечательно: очерки Г. Успенского и Н. Ремезова, опубликованные в российских журналах, были встречены в штыки уфимскими чиновниками – рыльце-то у них в пуху. Они на продаже башкирских земель, особенно в 19 веке, урывали для себя огромные куски. Вот они-то в первую очередь и подняли невероятный шум вокруг имен русских писателей, бывших всем сердцем за простой народ. Даже судебную тяжбу затеяли с ними, требуя наказания, как говорят сегодня, "за оскорбление личности".
Николай Ремезов по этому поводу писал в предисловии ко второму изданию своих очерков: "Господа уфимцы хотели зажать мне рот, но сами прикусили язык. Да-а, нужно твердо держать на памяти и зарубить на носу, что хищения хорошо помнятся, и это будет еще долго служить исторической справкой… "
Первых поселенцев, в том числе и моих родителей Сулеймановых, на бузовьязовских землях беды и произвол властей коснулись не меньше, так как они давно уже укрепились здесь и как бы стали своими вплоть до того, что со временем потеряли свою мишарскую принадлежность и стали кто татарами, кто башкирами.
Царские власти стремились постоянно урезать или отнимать права, предоставленные башкирам первоначально. Усиление феодального и национального гнета вызывал недовольство местного населения. Защищая свои вотчинные права на землю, башкиры в 17-18 веках неоднократно поднимали восстания. Активное участие в них принимало и население моего родного края.
Так, население края приняло участие в Крестьянской войне 1773-1775 годов под руководством Емельяна Пугачева – самом мощном вооруженном выступлении трудовых масс феодальной России против режима крепостнической эксплуатации и политического бесправия. Наш земляк Канзафар Усаев был бригадиром в армии Пугачева.
С самого детства я слышал из уст своих земляков это громкое имя – Канзафар Усаев. Его нам очень часто упоминали все школьные преподаватели, и не только литературы или истории, коим по долгу своему это было необходимо. Учителя физики, математики при любом случае называли его – боевого командира Крестьянской войны, которую царские прислужники неласково окрестили "пугачевщиной".
Прошедшие века, отшумевшие эпохи конкретно определили место и роль всех сподвижников Емельяна Пугачева, в том числе и самого народного царя. До поры до времени все мы, бузовьязовцы, гордились, что Канзафар Усаев – наш земляк. По сути, никаких сомнений в этом не было, ибо по многим литературным источникам оно так и значилось: Бузовьязы – родина Канзафара Усаева. намного позднее, изучая архивные документы, я узнал, что пугачевский полковник был родом из деревни Чекмагушево бывшей Уфимской губернии, и родился он задолго до Крестьянской войны – в 1738 году. Когда ему исполнилось 19 лет, юноша почему-то переселяется в село Бузовьязы. Там становится муллой, а позднее – сотником. Этот факт говорит сам за себя. Значит Канзафар Усаев – молодой мулла – был грамотен. Он хорошо знал руский и татарский языки, ибо на них писал свои воззвания к народу. Как мулла должен был владеть и арабским языком.
Когда возгорелись первые костры пугачевского движения, село, занимающее чрезвычайно удобное место вдоль оживленной дороги, привлекало к себе и восставший люд, и царские карательные отряды. Тем более что в селе уже тогда работали кузницы, на удобных речках стояло несколько мельниц, на лугах паслись тучные стада скота.
По указу оренбургского губернатора И. Рейнсдорпа, многих мишар из Бузовьязов направили на Стерлитамакскую пристань.
Со всех концов обширного башкирского края туда, на бельские раздолья, стекались конники и пешие лучники. Здесь, в Стерлитамаке, из их числа формировались отряды для подавления народа, восставшего супротив престольной императрицы Екатерины II . Самые отчаянные и знающие все беды своего края командиры отрядов (такие, как Салават Юлаев, Кинзя Арсланов, Канзафар Усаев) ушли к Пугачеву – царю-спасителю. Шестеро мишарей вместе со старшиной Ягафаром Кучумовым и сотником Канзафаром Усаевым бежали, не доходя Стерлитамака, из царских войск. Бежали они с мыслью о присоединении к Пугачеву, повстанческая армия которого базировалась в станице Берды под Оренбургом.
