Читать книгу: «Рохля Несчастливчик – первый пулинский путешественник», страница 5

Глава 9 Восход первой луны

Эшши Рох проснулся, когда затекшее и потерявшее чувствительность тело вновь начало ее обретать. Тысячи и тысячи иголок одновременно впились в каждый сантиметр тощего хоблинского тела. Он распахнул глаза и, пораженный, уставился на родную заговоренную веревку, коварно опутавшую его от груди до щиколоток. Поясницу путешественника царапала кора высокого дерева, а между лопаток упирался маленький, но противный сучок.

– Спасите! Похитили! Ограбили! Убили!

– Убитые так не голос-с-сят, – заметила Люссся, подкрадываясь к пленнику со спины, в рассветных лучах блеснуло лезвие охотничьего ножа.

Рохля, воображение которого рисовало полчища злобных лесных демонов, кровожадных русалок или, на худой конец, банальных разбойников, как завороженный смотрел на боевую подругу, не в силах вымолвить ни слова.

– Хочеш-ш-шь, развяжу? – спросила арахнидка чужим, настороженным голосом.

Хоблин отчаянно замотал головой. Мало ли что задумала эта чокнутая, пусть уж лучше все остается, как есть. Только когда “чокнутая” предстала перед Эшши целиком, он заметил, что вид у подруги не угрожающий, а напротив, затравленный и виноватый.

– Это все рус-с-салки, – покаялась Люссся и, аккуратно разрезав нераспутываемый сложный узел, принялась развязывать пленника.

– Но я же спал и не слышал, как они поют! А значит, не мог пойти топиться в приятной компании! – Рохля бросил взгляд на свои путы. – Или мог?

– Не мог, – еле слышно сказала паучиха и вздохнула.

Первый пулинский путешественник растирал затекшие конечности и пытался сложить в голове веревку, проводницу, русалок и свою сонную глухоту. Не складывалось.

– Перестань суетиться, сядь и расскажи по порядку!

***

Прошлой ночью.

Едва из озера выплыла первая луна, круглая и нежно-голубая, на полянку высыпали, будто стая птиц, босоногие (впрочем, и босотелые, и босогрудые) девушки и принялись кружиться в странном танце, повинуясь зову неслышной никому кроме них музыки. Паучиха, не рискнувшая оставить друга без присмотра, не спала, и, завидев незнакомок, затаилась в кустах. То ли опасаясь напугать подлунных гостий, то ли из любопытства. Она и сама не знала, какой из вариантов более близок к истине.

Так прошел час, затем еще один. Танец сменялся другим, почти таким же, девы не уставали и не сбивались с одного им ведомого ритма, и Люссся начала задремывать, загипнотизированная спокойными, повторяющимися движениями и размеренным темпом этих плясок. Уже проваливаясь в мягкую, уютную тьму, арахнидка непроизвольно дрыгнула лапкой, и раздался оглушительный треск: это сломалось в месте удара маленькое, совсем тонкое, сухое деревце.

Девушки замерли. Несколько бесконечно долгих секунд смотрели они в темную чащу, чаща, замершая в испуге, смотрела на девушек. И тут от стайки танцовщиц отделилась одна, невысокая и вся какая-то округлая, подошла к самым кустам, храбро их раздвинула и звонко рассмеялась.

– А от кого ты тут прячешься?

Люссся, не встречавшая прежде храбрых голых девиц, совсем растерялась, оранжевые пятнышки залились румянцем смущения.

– Я… это… так…

– А я Алайя, очень приятно, Яэтотак! – взвизгнула девица, и поляна озарилась дружным заливистым смехом.

– Люссся.

– Что?

– Меня зовут Люссся.

– А-а-а, – ехидно сощурившись, протянула Алайя, – а я думала, Яэтотак. Пойдем плясать с нами!

– Я… не могу.

Арахнидка помахала лапками, демонстрируя полную танцевальную несостоятельность.

– Ерунда! – отмахнулась девушка и потащила новую подругу под яркий свет луны.

Люсссю тут же окружили, и полилась волшебная песня, и взлетели из высокой травы прячущиеся прежде светлячки. Золотые огоньки окутали паучье тело, завихрились синекрылые бабочки, поднялся теплый, чуть пряный ветер, меняя течение времени и судеб. Спустя минуту все стихло: насекомые вновь попрятались под широкие листья ракунки (1), замолкла тягучая, нежная мелодия, замер густой и сладкий ночной воздух. Посреди поляны, в кругу юных прекрасных девушек, стояла такая же юная и прекрасная Люссся.

(1) Ракунка – ракун-трава, используется мелкими воришками в сушеном виде как талисман на удачу. Серьезные воры и маги ракун-травой брезгуют.Длинные бледно-лиловые волосы с редкими звонко-рыжими прядями ниспадали на обнаженные плечи, а вместо мохнатых суставчатых лап красовались стройные девичьи ножки.

Глава 10. Я же не эта, ик, как ее?

Рохля окинул выразительным взглядом многоногую мохнатую фигуру подруги и скептически приподнял правую бровь. Люссся фыркнула и дерзко вздернула жвала, мол, сначала дослушай, а потом уж решай, верить или нет.

– Ладно, ладно, – махнул рукой хоблин, – извини, продолжай.

И паучиха продолжила.

У русалочьей магии есть два непременных условия: ясный свет луны и полное отсутствие случайных и не очень свидетелей. При этом свидетельницы никакого вреда волшебству не наносят, никто не знает, почему. Может, дело в том, что жертвами озерных дев традиционно становятся только мужчины, а может, в чем-то другом, этого не помнят даже самые старые русалки.

Поначалу никто и не думал привязывать спящего Эшши к дереву, честно говоря, о нем и вовсе забыли. Девушки невесть откуда достали большие глиняные кувшины с крепленым вином, а Люссся наловила и пожарила к нему улиток. Пиршество получилось – заглядение! Веселые песни, треск веточек в костре, душистый хвойный дым, сладкое вино, изысканные закуски и, разумеется, страшные байки.

– А он ка-а-к ухватит за хвост, ик, – замогильным голосом вещала тоненькая рыжая Осха, страшно выпучивая глаза. – И говорит, ик, исполни три моих желания, а не то, ик, съем!

– И что ты сделала? – Паучиха подалась вперед, испуганная и взволнованная, жадно впитывая каждое слово.

– А что я, ик, сделаю? Я же не рыбка эта… как, ик, ее?

– Золотая, – подсказал кто-то за пределами светового круга.

– Да, эта, она, золотая которая. Я, ик, желания исполнять не умею, кроме разве что, ик, самых низменных. Но я ж не эта, ик, как ее?

Тот же голос подсказал, и половина русалок звонко расхохотались, остальные отчаянно покраснели. Люссся, прежде всегда избегавшая шумных сборищ, веселилась больше всех.

Из-за леса лениво выползла вторая, зеленая, луна – предвестник скорого рассвета. Голоса стали тише, байки короче и печальнее, где-то у самого озера проснулась и огласила округу радостной трелью самая ранняя пташка.

– Когда ночь кончится, я снова стану собой? – полуутвердительно и очень грустно спросила паучиха, уже зная ответ.

– Или раньше, если твой парень проснется и нас увидит, – пискнула Алайя.

– А давайте его, ик, к дереву привяжем. Лицом к лесу! Ик!

Русалки рассмеялись, поначалу не слишком искренне, скорее из вежливости, но с каждой секундой серебряные колокольчики девичьего хохота становились все задорнее и звонче.

– А давайте! – внезапно решилась пьяненькая Люссся.

Глава 11. Иногда героизм не в геройствах

Хоблин молчал так долго, что покаявшаяся во всех грехах Люссся уже успела пожалеть о своем покаянии. Да, некрасиво вышло, но ведь у нее впервые в жизни появились такие подруги, которые… А, впрочем, мальчикам не понять.

– Я понимаю, – вздохнул Рохля и встал.

Паучиха напряглась, ожидая, что вот сейчас он развернется и уйдет дальше один, без нее. И будет прав. От нее ведь одни проблемы! И ослика сгубила, и от мелких тварей не уберегла, и к дереву вот опять же привязала. И что она теперь будет делать? Пойдет к русалкам? Да зачем она им нужна, многоногая и лохматая? В человека же только раз в месяц превратиться можно. А что делать в остальные безрадостные одинокие дни? Податься к своим? Не примут. Как пить дать, снова изгонят. Потому что и арахнидка она не настоящая, а так, восьмилапое несуразное чудище. Люссся всхлипнула.

– Эй, ты чего? – встревожился хоблин и, подойдя поближе, обхватил руками пушистую ногу подруги. – Да не сержусь я! Честное слово! Если бы меня вот так внезапно приняли в компанию, да еще превратили в настоящего героя, я бы тоже все на свете позабыл!

– Правда не с-с-сердиш-ш-шься?

– Правда. Ну хочешь, ослика спасем и вернемся к твоим русалкам?

– А смыс-с-сл?

– На берегу поселимся, будешь в девушку превращаться. Ну хочешь, привязывай меня каждую ночь к этому дурацкому дереву! Только ослика ты это, тоже на всякий случай к девчонкам не пускай, ладно?

– Я не хоч-щ-щу, – еще горче всхлипнула Люс-с-ся, осознав наконец, о чем на самом деле переживает Рохля.

– А чего ты хочешь?

– С-с-с тобой пойти.

– Так пойдем!

– И в человека хочу превратитьс-с-ся. Только навс-с-сегда.

– А это вообще возможно? – спросил Несчастливчик и с надеждой взглянул в глаза подруги.

– Никогда о таком не с-с-слыш-ш-шала. Но ес-с-сли поис-с-скать толкового колдуна…

– Значит, решено! Спасем скотину и наловим тебе увесистый мешочек толковых колдунов!

Рохля, расчувствовавшись, неожиданно для самого себя, звонко чмокнул подругу в правую хелицеру. Люссся покрылась яркими лиловыми пятнами смущения и шепотом пообещала:

– Когда нибудь я тоже с-с-смогу тебя поцеловать.

Неловкость ситуации достигла того уровня, когда любое сказанное друзьями слово могло внести в и без того непростые отношения совершеннейшую сумятицу, а потому, наскоро перекусив и быстро собравшись, молча и стараясь не глядеть друг на друга, спутники продолжили путь.