Читать книгу: «Вставай, страна огромная. Война и российские немцы»

Шрифт:

Редактор Ольга Антонова

Корректор Полина Бондарева

Дизайнер обложки Ольга Третьякова

ISBN 978-5-0064-5799-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вставай, страна огромная,
вставай на смертный бой
с фашистской силой темною,
с проклятою ордой!
Пусть ярость благородная
вскипает, как волна, —
Идет война народная,
Священная война!

Отрывок из главной песни
Великой Отечественной войны
Сл. В. Лебедева-Кумача,
муз. А. Александрова

Светлой памяти родителей двух породненных семей: Амильды Августовны и Рейнгольда Карловича Грюнеров; и Розалии Карловны и Отто Иоганновича Герберсгагенов — посвящается

Предисловие

Величайшим бедствием середины XX века явилась Вторая мировая война. Как это могло случиться после того, как после Первой мировой войны в 1919 году в соответствии с Версальским договором был создан авторитетный орган Лига наций «для развития сотрудничества между народами и обеспечения мира и безопасности»? Но и этот орган не мог предотвратить новую кровавую бойню, и понятно – почему. Новое зло накапливается от предыдущей несправедливости.

Такой несправедливостью явился Версальский мирный договор от 28 июня 1919 года, которым был подведен итог Первой мировой войны. В войне участвовало 38 стран и три четверти населения планеты, а прибывший к окончанию войны американский президент Вудро Вильсон, страна которого почти три года придерживалась нейтралитета, но хорошо наживалась на поставках оружия воюющим странам, впервые в истории «взмахнула дубинкой международного полицейского». Вильсон поддержал большую коалицию в том, что виновником войны был один агрессор, немецкий народ во главе с кайзером Вильгельмом II.

Эту ситуацию правильно оценил уже в 1918 году командующий объединенной группой войск Антанты французский маршал Фердинанд Фош, не допущенный к выработке основных положений Версальского мирного договора. Узнав о его содержании, он сразу сказал: «Это не мир, это перемирие на двадцать лет».

И действительно, статьи договора были выработаны без учета интересов основных действующих государств. Прежде всего была исключена Германия, потому что ее объявили агрессором. Были даже предложения предать суду германского императора Вильгельма II, но затем от этой затеи отказались. Российская империя к этому времени перестала существовать, а захватившие власть большевики после долгих и трудных переговоров заключили с Германией сепаратный и кабальный для России Мирный договор в Брест-Литовске.

Германия и Австро-Венгрия еще успели аннексировать огромные территории бывшей российской короны, но ко времени заключения Мирного договора в Версале, 28 июля 1918 года, власть этих двух могущественных держав тоже сошла на нет.

В результате наибольшие потери понесла Германия. Это потеря огромных территорий своей страны и колоний, запрет на армию и флот, ограничения в развитии промышленности, ущемления в международной торговле, контрибуция и репарации. Все это легло тягчайшим грузом на обескровленный вследствие войны народ. И как только нашелся человек, который пообещал народу выход из создавшегося положения, он пошел за ним. Не один Гитлер затаил злобу на вопиющую несправедливость. Весь народ, недовольный унижением, ограблением, международными ограничениями и огромнейшей контрибуцией, которую затем должен был выплачивать девяносто (!!) лет, пошел за фюрером.

Так американский «миротворец», каким провозгласил себя Вильсон, заложил основы нового конфликта 1939—1945 годов. Как говорится, одна несправедливость рождает другую.

Глава 1.
На Северном Кавказе

С начала нового учебного 1937 года мой отец, учитель Рейнгольд Карлович Грюнер с семьей переехал из села Михайловка Сталинской области Украины на Северный Кавказ, в бывшую немецкую колонию Михаэльсфельд, которая к этому времени оказалась переименованной в Джигинку, и не колонию, а по новой номенклатуре населенных пунктов на Кавказе – станицу.

БЕСПОКОЙНАЯ ЖИЗНЬ В УСЛОВИЯХ

БЕСКОНЕЧНОГО ТЕРРОРА

Отцу с ранней молодости пришлось познать, что с новой (советской) властью спорить бесполезно и очень опасно. Именно эта новая власть упрятала его отца в тюрьму всего лишь за критические высказывания против избрания в сельский совет самых ленивых и бездарных из крестьян, доведших свои семьи до крайней нищеты.

Его самого спасло то, что он сразу же после окончания педагогического училища, приехав в родное село, официально отказался от отцовского наследства, заявив властям, что он только проживает в отцовском доме, но имея специальность учителя, занимается только этой своей работой. Тем не менее он оказался достаточно предусмотрительным и уехал из села, чтобы его не смогли «замести» вместе с отцом эти «люмпены и бездельники», дорвавшиеся до власти.

Затем, уже в немецкой колонии Тавежное, где он получил место учителя, женился и проработал шесть лет, он имел трагический опыт общения с комиссаром по раскулачиванию Штокманом, насильно привлекшим его, молодого и бесправного учителя, в свою проклятую комиссию в качестве писаря. И хотя он и был в комиссии только техническим исполнителем без права голоса, но после отъезда Штокмана он не мог работать в школе. Он испытал настоящий психический срыв, он не мог смотреть в лица детей, смотревших на него с немым вопросом: где мой папа? почему его забрали? почему он не вернулся домой?

Отец говорил моей матери, что он не мог объяснять каждому ребенку всю трагичность ситуации, которую создала новая власть, не мог объяснять бедным детям, что от него судьба их отцов не зависела. Он все больше был во власти этих вопрошающих глаз обездоленных детей, переживал за них и ничем не мог им помочь. В конце концов он объяснил свое состояние директору школы и получил увольнение с хорошей характеристикой. Он уехал в другую область и получил работу в школе в селе Рижово, где о нем никто ничего не знал. Сюда он вызвал жену Амильду с трехлетним сыном Гарри.

Далее отец помнил судьбу своего тестя Августа Гиллунга, посаженного в тюрьму за ошибки опять же бездарных новых советских руководителей. Он избегал контактов с органами и имел хорошее чутье на то, когда наступала пора уехать туда, где тебя никто не знает и не будет желающих накатать на тебя ложный донос в эти самые органы.

Школьники отца в шахтерском селе Михайловском. Государственный террор 1937 года, грусть

и безотцовщина отчетливо читаются в глазах

большинства детей

Вот и сейчас, в очередной разгар истерии «поиска врагов народа», в этот самый кровавый и большой по охвату арестованных, в этот спровоцированный властью Кировский процесс, он без сожаления покинул село Михайловку Сталинской области.

Здесь семья имела крохотную квартирку-пристрой к начальной школе без приусадебного участка, что особенно угнетало его жену Амильду. Да, ее можно было понять. Как прожить с тремя детьми на одну учительскую зарплату, хотя и на селе, но без приусадебного участка и без какой-либо живности?

И вот, он оказался здесь, в этом замечательном селе Джигинка, в бывшей немецкой колонии Михаэльсфельд, где получил место учителя в школе-десятилетке.

Десятилетняя школа в Джигинке показалась отцу дворцом по сравнению с начальной школой

в шахтерском селе Михайловском

Кроме новых, несравненно лучших условий для работы, отец получил здесь и роскошную квартиру для своей семьи, не просто квартиру, но дом и целый крестьянский двор.

Здесь же, под одной крышей этого бывшего крестьянского дома, перешедшего в ведение школы, он сумел воссоединиться с семьей своей родной сестры Розалии Карловны с ее мужем Отто Иоганновичем Герберсгагеном.

СТАНИЦА ДЖИГИНКА, БЫВШАЯ НЕМЕЦКАЯ

КОЛОНИЯ МИХАЭЛЬСФЕЛЬД

Мой отец Рейнгольд в этом селе был чужаком, но и нужным специалистом. Он хорошо вписался в учительский коллектив и скоро стал, как и везде раньше, уважаемым членом общества. Колония Михаэльсфельд к этому времени имела солидный возраст, около ста пятидесяти лет. Тогда колонисты из немецкой земли Баден-Вюртемберг поселились в Бессарабии, но не прижились. Ввиду засухи и неурожаев они добились разрешения двинуться дальше на восток, где им был предложен участок на высоком берегу реки Старой Кубани.

Трудолюбивые немцы хорошо прижились на благодатной земле, где от многовековых отложений буйного степного разнотравья образовался многометровый слой плодородной почвы – чернозем. Правда, поля на плоской возвышенности за селом были изрезаны глубоким оврагом от периодически разливавшейся, пересыхавшей и змеевидно извивавшейся речки, что затрудняло обработку полей. Но со временем коварную речку, стекавшую в пойму Старой Кубани, удалось заключить в бетонные трубы, овраги засыпать и получить замечательные поля.

Безналоговые тридцать лет, полученные от казны, позволили получить хорошие прибыли и отстроить и благоустроить свою новую родину, колонию Михаэльсфельд, которую жители соседних селений вскоре стали называть «маленькой Германией».

Соседние села были по большей части станицами кубанских казаков, служилые люди которых минимум по одному разу бывали с боями в Восточной Пруссии, а то и доходили до Берлина, так что знали, как выглядят немецкие селения. Да и как было не сравнивать это село, хотя и названное станицей Джигинка по имени упрятанной в трубы своенравной во время дождей речки Джиги (с местного наречия – Змейка) на дне глубокого оврага, с немецким селом в далекой Германии.

Здесь все дома построены по типу тамошних, с высокими крышами, с широко расставленными обычно двумя окнами в торце здания, выходящего на улицу. Длинный дом уходит вглубь двора, где под одной крышей наряду с жилыми помещениями для семьи находятся и все вспомогательные службы. Но кухня из соображений пожарной безопасности всегда выделена в отдельный домик во дворе. Центральная улица от края и до края выложена коричневой рифленой керамической плиткой с всегда чистыми водосточными канавами и тротуаром по обеим сторонам улицы.

По всей улице просторные дворы, с обязательной зеленой лужайкой и фруктовым садом впереди и хозяйственными сооружениями в глубине. Дворы со стороны улицы огорожены кирпичным, с фигурной кладкой и жестяной «крышей», забором, с широкими коваными железными воротами и такой же калиткой. На каждом конце улицы стоят огромные корыта с водой и мочала, чтобы при въезде в село с поля можно было вымыть колеса телеги и копыта лошадей. Скажите, читатель, встречали ли вы где-нибудь в России еще такое?

Именно это село и обширный двор учительского дома запомнились автору, которому тогда было уже четыре, а то и пять лет, как родина. Возможно, из предыдущей книги читатель помнит, как крестьянская усадьба стала домом учителя. Это стало следствием правительственной кампании новой советской власти, когда в 1930 году произвели разорение самого трудолюбивого, а потому и зажиточного, крестьянства под флагом ликвидации кулачества как класса.

Как рассказал отцу старик, долгожитель села, в Джигинке раскулачили и изгнали, выселили куда-то в Сибирь, в то время шестнадцать семей, дома и владения которых с удовольствием занимала сельская голытьба. Только одну усадьбу уважаемого в селе человека, многолетнего церковного старосты, никто не решился занять. В селе распространился слух о том, что вселение в его усадьбу, хотя и крестьянина, но «святого» человека, принесет проклятие и несчастья на эту семью. Тогда местный совет с согласия вышестоящих инстанций нашел выход в том, что дом и крестьянский двор со всеми постройками и животными, лошадями и коровами, садом, огородом и пашнями со всеми сеялками-веялками передали на баланс школы.

Со времени того ужасного года в доме жил приезжий учитель, не побоявшийся в него вселиться, а хозяйством занималась супружеская чета на должности управляющих хозяйством. С окончанием учебного 1936—1937 года прежний учитель вышел на пенсию и уехал, так что новый учитель, мой отец, так же без опасений вселился в предложенную квартиру. Старики, управляющие хозяйством, а в действительности бессменные труженики на крестьянском подворье, состарились, поэтому Рейнгольд с согласия директора школы и председателя сельсовета пригласил для этой цели остававшихся в «родовом» селе Фридрихсфельде семью своей родной сестры, Розу и Отто Герберсгагенов.

Они приехали и заняли свободные жилые помещения просторного дома. Теперь все были довольны, особенно брат с сестрой. Довольны, что снова вместе.

ДОМ И ДВОР ШКОЛЬНОГО УЧИТЕЛЯ —

МИР МАЛЫША

Этот двор был самым любимым местом для игр и развлечений четырех-пятилетнего Артура, которого все называли почему-то не по имени, а просто Малышом, хотя это несправедливо, ведь дома в колыбельке лежит настоящий малыш, недавно родившийся Эрнст, по-домашнему – Эрнстик. Ну, да и пусть. Малыш так Малыш, мама говорит, так все привыкли, но со временем забудут эту кличку и будут называть по имени.

А вообще-то, здесь его жизнь, как и всех маленьких и взрослых обитателей двора, была налаженной и счастливой. Его все любили: и мама, и папа, и братья, как родные, так и двоюродные. Через много лет выросший Малыш будет вспоминать, что этот дом и двор составляли его «владения» в первые благословенные пять лет его жизни.

Малыш (Артур) в два с половиной года, будущий автор этой книги – главный «хозяин» двора, которого все здесь любят

Здесь, в этом замечательном дворе, он проводит время до обеда со своим маленьким братиком Эрнстеле, которого мама выносит на руках, расстилает на зеленой травке одеяло, усаживает на нее этого кроху. Она просит Малыша следить, чтобы маленький не сползал на траву, потому что рубашка и штанишки окрашиваются в зеленый цвет, который плохо отстирывается.

Тетя Роза выносит свою дочку Агату, которая приходится ему двоюродной сестрой, и тоже просит последить за ней.

Двоюродные сестра и брат, Агата и Артур, во дворе учительского дома. Джигинка, 1939 год

Эта уже большая, все старается убежать к забору, куда ей нельзя, вот и бегай за ней. Но тетя Роза просит следить за ней не за так, а всегда дает Малышу гостинец, конфету или пряник, которые вынимает из своего большого кармана на фартуке.

Но у него есть еще друзья. Пока старшие братья в школе, он кроме Эрнстеле и Агаты играет еще с двумя русскими детьми из соседнего двора, Петей и Аней, которые приходят не через калитку, а просто пролазят через щель в заборе, которая появляется после того, как отодвигаешь доску в сторону. Их мама специально сделала так, чтобы дети приходили играть не через улицу, а прямо через этот лаз в заборе. Если доску отпустить, то никто и не догадается, что здесь есть такой потайной лаз. Этот лаз только для детей, взрослые через него все равно не пролезут. А приходят дети каждый день, потому что им в их дворе одним скучно. Они русские, но говорят так же, как мы, мама говорит, по-немецки.

ПОСЛЕ ОБЕДА – ПОЛНЫЙ СБОР

Но настоящая жизнь во дворе начинается после обеда, когда из школы возвращаются родные братья, Гарри и Лева, и двоюродные – Рихард и Оттеле.

Для игр во дворе имеется все необходимое. Двор большой, это прежде всего поляна, поросшая нежной зеленой травой, и большие камни, по которым можно лазать и прятаться за ними, и деревья, и деревянный стол со вкопанными в землю ножками и такими же скамейками со всех сторон, и качели, и песочная яма.

После школы во дворе полный сбор детей двух семей: Герберсгагены с маленькой Агатой на коленях

и Грюнеры с Артуром. Джигинка, 1939 год

Сюда к нам иногда приезжают гости, вот как бабушка Вильгельмина, которая пожила и опять куда-то уехала. Правда, остался Гельмут, мамин брат и мой дядя, как сказала мама. Но какой же он дядя, если он только на один год старше моего брата Гарри? Право, чудно устроен мир, как-то не сразу все укладывается в голове. Но Гельмут хороший, он тоже любит играть со мной. Приезжала еще одна бабушка, бабушка Берта, с сыном Иваном, большим мальчиком, больше Гарри, он был очень серьезный и почти не играл с малышами.

А еще откуда-то с Урала – мама говорила, что это очень далеко и там очень холодно, потому что на улице лежит снег, – приезжала тетя Геля с мальчиком Левой. Он такой же по возрасту, как наш Лева, и они хорошо сдружились, но гости пробыли совсем недолго. Вот они решили сфотографироваться на большом камне во дворе, не могли на нем удержаться, скатывались с него, но потом все-таки уселись, так и вышли на фотографии, все веселые и смеющиеся.

Мама с сестрой Гелей и с детьми на камне-валуне во дворе учительского дома. Джигинка, 1939 год

Двор этот принадлежит учительскому дому, потому что папа у нас учитель. Дом большой, на две семьи, и ко двору со стороны поля непосредственно примыкают хозяйственные постройки. Особенно интересно то, что находится за деревянным забором в глубине двора. Там находится хозяйственный двор школы, с коровами, двумя лошадями, большим огородом и пашней, жаль только, что Малышу на ту сторону перелезать строго запрещено. Но через щели в заборе он видит здесь каждый день тетю Розу и дядю Отто, которые живут в задней части дома и постоянно заняты с животными или трудятся в поле.

Отто Иоаннович и Розалия Карловна Герберсгаген (дев. Грюнер), наши ближайшие родственники. Фото предоставлено автору внучкой Розалии Карловны Ольгой Шпитцер

Очень жаль, что довоенных фотографий почти не сохранилось. Этот портрет тетя Роза заказала уже после гибели дяди Отто в трудовой армии. Здесь они именно такие, какими они мне, пятилетнему, запомнились еще из Джигинки, и я очень благодарен их внучке Оле за сохранение дорогих нам образов.

Отойдем на время от хронологии, чтобы подчеркнуть тот факт, что после войны такие портреты были очень распространены в стране, потому что почти не встречалось семьи, в которой не было бы погибших, причем не только на фронте у коренных народов, но и у российских немцев.

Правда, наши люди погибали в шахтах и на лесоповале от холода, голода и болезней, не получая за это ни орденов, ни медалей, как во время войны, так и после нее. Единственным утешением для оставшихся в живых были эти портреты, которые создавались прохожими художниками, как и рисованные прикроватные коврики с лебедями или оленями на любой полотняной ткани.

Так, у моей мамы Амильды Августовны мы видим в комнате на стене такой портрет ее родителей. А кроме того, она заказала портреты на своего брата Гельмута и старшего сына Гарри, погибших в трудармии. Затем эту домашнюю галерею дополнил портрет ее младшего сына Эрнста, погибшего в дорожно-транспортном происшествии. А когда я в последний раз приехал к матери в Казахстан, то я увидел на стене портреты двух еще живых, но уже покинувших материнский дом сыновей, свой и Левы. Теперь, оставшись одна, она могла «вести свои беседы» со всеми, как она мне объяснила.

Мама автора в своей комнате, портрет ее родителей виден на стене, портреты брата Гельмута и четырех сыновей на других стенах

Фото родителей автора военных лет, сделанные

для учета лиц немецкой национальности

Кстати, придет война, и совершенно изменятся условия жизни. Фотографии будут чаще такие, как здесь приведены, только для учетных документов министерства внутренних дел.

Но это военное время придет позже… нет, не позже, а уже совсем скоро. А пока все ближе приближаются предвестники страшных событий под названием «война».

Глава 2.
Герберсгагены в России

Наши ближайшие родственники Герберсгагены приехали в Российскую империю примерно в одно и то же время, как наш прадед Георг Грюнер. Наш Георг приехал в Малороссию весной 1804 года, а Петер Герберсгаген, родоначальник всех российских членов этого клана, – в 1805 году. Установление родового дерева Герберсгагенов стало возможным после выхода в свет монографии: Walter Kolb, Siegerländer Kolonisten in Taurien. Ihre Ansiedlung um 1805 und ihre Nachkommen. Siegen, 2004.

Автор провел кропотливую работу по описанию шести немецких семей, переехавших в Россию из Зигена (Siegenland). При этом он по немецким источникам установил предшественников выехавших в Россию колонистов, а затем по российским источникам и опросу возвратившихся в Германию семей составил подробную генеалогию родов.

Автор пишет, что Герберсгагены происходят из местечка Герверсгаген, лежащего между Гуммерсбахом и Мариенхайде в современной земле Нордрейн-Вестфален, в двадцати километрах от города Люденшайд. Он считает, что первым носителем фамилии Герберсгаген был Иоганн-Дитрих, родившийся в городе Люденшайд, но живший, по-видимому, в семье (или доме) лесника графского лесничества графа фон Шпеера, в доме, расположенном по улице Герверсгаген. Молодой человек посвятил себя богослужению, потому что известно, что он 24 мая 1671 года начал обучение богословию в Гиссене и 9 августа 1674 года получил должность викария в Хершайде. В этом городе он, очевидно, прожил всю свою жизнь и скончался в 1707 году. Это предположение подкрепляется фактом рождения его сына Каспара Христофа именно в этом городе в 1681 году.

Дальнейшая жизнь Каспара Христофа проходит в городе Хаарт графства Нассау-Зиген после его женитьбы на жительнице этого города Анне Маргарете Бонторф. Следующему колену этой семьи с жизнью в графстве Нассау, по-видимому, не повезло, потому что два их сына, женившись, подались в 1799 году на земли, как пишут, «наследного принца Вильгельма фон Ораниен-Нассау» в Южной Пруссии. Здесь условия жизни стали еще хуже. Уже через несколько лет оба брата умерли один за другим в 1802 и 1803 годах, а вдовы вернулись обратно на родину.

Сын старшего из братьев, Иоганна Дитриха, Иоганн Петер, родившийся в Хаарте 24 июня 1778 года, женатый на Элизабет Эйтенейер, рождения 7 января 1781 года, обратно ехать в Хаарт не захотел и в 1805 году подался по призыву российского императора Александра I Павловича в Россию на отвоеванные у Турции земли новой губернии Таврия.

Далее этого Петера, уже без второго имени Иоганн и с написанием фамилии Герберсгаген, мы находим в ревизских списках немецких колонистов Таврической губернии за 1811 год. Здесь в евангелической колонии Altnassau, образованной в 1805 году, под №37 значится: Gerbersgagen Peter 32, Schmied, seine Frau Elisabeth 30, seine Kinder Maria 7, Christina 3 und Peter ½.

Вот так образовался праотец всех Герберсгагенов в России. Повторим, что это был Петер Герберсгаген тридцати двух лет, кузнец, с женой Елизаветой тридцати лет и детьми, Марией семи лет, Кристиной трех лет и полугодовалым Петером (младшим). Эта семья здесь, по-видимому, неплохо прижилась, чему способствовали благоприятный климат, черноземная плодородная почва, безналоговое пользование землей в течение до тридцати лет и другие льготы еще со времени екатерининских указов. А кузнец нужен позарез любому крестьянину. Кроме того, он имел право и на свой надел земли при условии, что она будет хорошо обрабатываться. О том, что семье это хорошо удавалось, свидетельствует запись о состоянии их хозяйства: 3 Pferde, 12 Rinder, 7 Schafe, 1 Pflug, 1 Egge, 1 Wagen, 1 Spinnrad.

Рачительным хозяином был первопоселенец Петер Герберсгаген, не только сам, но и вся его семья, если уже через шесть лет после переселения в Россию семья имела такое значительное хозяйство. Три лошади, телега, плуг и борона явно свидетельствуют о том, что он занимался сельским хозяйством, а двенадцать голов крупного рогатого скота, к которому причислялись и телочки, и бычки, уже при наличии только трех-четырех коров требовали усилия всей семьи по переработке молочной и мясной продукции, а ведь еще и семь овец, да и прялка… Крутились как могли, но зато и жили неплохо…

А происхождение фамилии, как удалось нам выяснить значительно позднее, уже после переезда на родину предков, обязано характеру местности, где эта фамилия возникла. Дело в том, что лесной массив здесь огибает водоем Brucher Talsperre в виде дуги, которая кому-нибудь напомнила крюк кожевника, на которые тот подвешивает выделываемые кожи. Как и многие фамилии XVII века, вначале могла быть кличка, которая со временем закрепилась как фамилия.

Местные жители указали нам, что название Герберсгаген имеет именно этот лесной массив, имеющий форму дуги по краю водоема. Кроме того, сохранилась улица Герберсгаген, идущая из местечка Мариенхайде в сторону леса. В большом, старинной постройки, бывшем доме лесника сейчас располагается Strandhaus, как указано в путеводителе, «Дом на пляже» с рестораном, кегельбаном, биргартеном, диско, танцзалом, баром и всем необходимым для отдыха на озере.

В России клан Герберсгагенов со множеством детей в семьях распространился на ряд соседних колоний. Одну из этих семей мы видим через сто один год после переселения родоначальника в Россию на фото из книги Вальтера Колба.

Семья Иоганна Герберсгагена и его жены Элизабет (рожд. Эва) с их детьми от 1906 года

Представленная семья, по-видимому, жила уже много лет в колонии Фридрихсфельд, где родился их первый ребенок Карл 18 декабря 1882 года, затем упоминается колония Межевая Екатеринославской губернии наряду с колониями первичного поселения Альт-Нассау и Ной-Нассау.

Мой отец, от которого я имел основные сведения об истории семьи, был вынужден покинуть родовое гнездо в Фридрихсфельде уже летом 1922 года, сразу после ареста и осуждения отца Карла Карловича, так что я ничего не знал о дальнейшем развитии событий в селе.

Но мы знаем, что время социальных перемен в стране, связанное с революцией и террором над собственным народом, отличалось самыми ужасными явлениями в истории страны, при которых в первую очередь «вырубали» мужчин, отцов семейств. Так, из четырех сыновей, указанных на фото, только самый старший Карл, очевидно, по возрасту избежал пресловутой трудармии. Предполагаю, что он был с семьей эвакуирован в Казахстан, потому что указано, что он умер в Карабулаке в 1965 году.

Второй сын Эдуард был арестован в 1937 году во время большого (кировского) террора и расстрелян 8 февраля 1938 года в возрасте сорока трех лет. Кроме того, мы уже знаем, что лесоповал в Кировской области забрал жизни представленного на фото Филиппа вместе с его сыном Куртом и четвертого сына Отто. Только женщины Евгения, Катарина и Берта смогли создать семьи и фактически без мужей вырастить детей. Лидия умерла в девятилетнем возрасте.

А тогда, в первые годы после революции, в селе Фридрихсфельд остались Отто Герберсгаген, на фото самый маленький из четырех сыновей Иоганна и Элизабет, ставший к 1925—26 годам красавцем и богатырем почти двухметрового роста, и моя любимая тетя Роза, молодая красивая девушка. Оба у разоренных отеческих очагов, а то и изгнанные из них.

Не знаю, какая у них была свадьба в пору красно-комиссарского разгула, «ликвидации кулачества как класса» и всеобщей разрухи, но знаю, что у них 18 августа 1927 года в Фридрихсфельде родился их первенец, сын Эдгар, затем там же сын Рихард 19 марта 1929 года, сын Отто-младший 12 ноября 1930 года и затем после значительного перерыва и переезда в Джигинку – дочка Агата 14 ноября 1937 года.

Мой отец Рейнгольд после вынужденного бегства из родного села тоже скучал по сестре, поэтому как только представилась возможность объединить обе семьи в благоустроенной «маленькой Германии», сразу же поехал и уговорил Отто и Розу перебраться в Джигинку.

Этот момент соединения двух семей в одном доме учительского двора в Джигинке является одним из главных в нашей истории.