Читать книгу: «Условие»

Шрифт:

ISBN 978-5-0056-2094-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Условие

«Правильного выбор в реальности не существует – есть только сделанный выбор и его последствия»
Эльчин Сафарли

Предисловие

В последнее время, если подумать – погрязло всё в мифах. О людях. Но не надо смеяться. Бесконечности тема, но не согласиться, пожалуй, и глупо. Не всё же здесь сгнило. Вы как хотите – а бесконечности вечность.
И вправду – рассуждения не всегда бесконечны. О любви и мире – вечные темы. О людях – всё равно, что быть обдурённым. Может, ты прав, а может – не ты. Или же оба ошиблись. Попробуй узнай – и сляжешь же сразу.
Главное, у обоих есть что – то. До чего же всё странно звучит. А что же есть человек не боящийся? Может, он умный… Может, инертный… Не найдётся места ни грамму страха. И ведь он не боится. Он – говорящий! Настоящий герой!
А что же? Звучит – то достойно! И даже вполне! Аж говорящий. Противится всем он. В этом и прелесть. Он думать, он делать не против. До чего же прелестно! Таковых захочешь – не сыщешь!
И всё хорошо, и не хватает слов восхититься. Настолько прекрасный. «Идеальнейший мир» будто создав. Но это только начало… Что тут и думать. Возможно, что всё ещё лучше.
Несомненно, ответить можно и «Да», но есть ли резон? Зачем же всем врать то? Ведь это неправда. Дальше – только хуже. Есть говорящие. Мир ведь не мал. Есть и не умные. Но кто это такие?
Не будешь ты умным – не будет и мнения. Лишь хочешь ты быть популярным. За счёт же чего? За неимением того же самого мнения. А лишь повторяя другое. Чужое. Чтобы не подвергнуться критике тех же неумных.
Чьё же чужое? Возможно, глупца, или же сборища. А что же есть сборище? Это же общество. Один лишь сказал, другой, как за монетой, погнался. И вот, уже двое. Но двое уже есть большинство.
Двое же больше. Один же в поле не воин. Другой есть другой. Но он не согласен. Он лишь сказал. И нет его больше. Его задавили. Хотя нет. Он сам себя растоптал. Он сам себя предал.
Вот что есть слабый. Ничего ты не стоишь. Не стыдно? Совести – да. Тебе – может и нет. И, поскольку не стыдно, то замкнутый круг получается. Сейчас ты не чувствуешь, но позже ты мучиться будешь.
Оно самое страшное. Оно ужасно. А что же? О нет… Почему оно право? Ну почему же?! Ведь это нечестно. Оно же злое. Оно же не думающее. Просто, что называется «Посмотрел – взял – передал другому».
Ничего же не помнится? Жаль. Оно же как вирус. А глупцы – паразиты. Лишь делают больше. Зачем же? Как было и сказано – чтоб обрести популярность. Или же трусы. Да и в том истина есть. Глупые трусы.
Боятся истины. Боятся себя. А ведь правда может быть в меньшем. А может, вся правда в тебе? Чего ты боишься? Не бойся. Ты можешь быть прав. Не будь ты глупцом. Не бойся себя
О чём же преамбула? Что так пугает людей? Что так симпатично глупцам? А проще ведь некуда! Шаблонное мнение. Первоначальное. И его глупцы – господа. Во всём ему потакают. Даже, бывая сами в бреду, потакают бреду.
«Года – рутина. Настоящие, живые мгновения – жизнь.» Да, это верно. Но суждения о людях шаблонных тоже верны не всегда. Быть может всё. Даже вплоть до того, что сам ты, рассуждая о шаблонных – шаблонный.
Жизни отдельные части – немного сложнее, чем кажутся. А другие части жизни – просто пугают. На деле же – намного проще, чем есть в самом деле. Баланс должен быть. Не только в жизни, но и в людях самих.
Если изобилие будет разных людей, то все, подобно снежинкам, запоминаться не будут. Все просто растают через долгое время. Если неодинаковые все, то все – одинаковые. Такой парадокс.
Но это не значит, что должно быть изобилие одинаковых, шаблонных людей. Они просто не будут представлять интереса. Не стоит просто всех совмещать. Иначе несложно будет запутаться.
Посмотришь поближе – всё станет ясно. Шаблонное мнение не уникально. Но сразу же влезешь – и будто другой. Попробуй хоть вылезь. Погибнет слепой. Но не слепыми одними богата Земля.
Вот, сам посмотри. Это о чём? Вспомни, один лишь сказал – другой. Ну что это такое?! И вот большинство. Казалось бы, доброе. Казалось бы, примет. Но не так – то всё просто.
С чем же сравнить? Большинство – это компания. Оно же и манит. И манит, и манит… Будто вездесуще. Точно как предприятие, манящее безработных к себе.
Обещает, что всё тебе будет. И будешь ты «в шоколаде.» И весь коллектив – как на ладони. И даже директор тебе подчинён. И в золоте даже с ног до головы.
Уже захотел. И этап первый пошёл. Пришёл – навязали – ушёл. И вновь. Вездесущий звонок. Другим не назвать. Только взял трубку – «Вы приняты!»
Шагаешь старательный. Готовый к хорошему. Амбиции спрячь. Не торопись, голубчик! Что ж, не послушал. Пропал. Буквально в двери. И вот, ты готовый. И что делать дальше?
Кому ты здесь нужен? Таких здесь миллионы. И всё чуть ли не лопается. Но ты же привык. Привыкшие не обрели радости. Просто работают. Не думая. И ты, не успеешь заметить – ты точно такой же. Шаблонный.
И в чём же проблема? Казалось, понятно. Но человек удивителен. Он редко поймёт. А кто не поймёт – глупец. А глупцы кто? Большинство. А если подумать? Один в поле всё – таки воин?
Неужели остались не думающие? Верить не очень – то хочется. Хоть грубость, а правда. Сначала один. Хоть чуть, но подумал. Присоединился. Теперь же обманывать проще. Второй чуть меньше помыслил.
Третий не думал. И так всё пошло. А что же в итоге? Полно не самых умных людей – вот как оно пожирает. Вселяется страх. Страх неповиновения. Страх без предела.
«А может, не плохо?» – спросят быть может. А может, и стоит бы следовать. Тому, кто всегда бы, казалось, но прав. Но такова ли истина? Можно проверить.
Предположим, судьба. Есть ли она? Посмотрим на общество. Возможно, и есть индивиды, что всё отрицают. Но большинство в большинстве как обычно. И это не глупо. Это лишь правда.
Оно верит в своё. Что судьба существует. Что есть предначертанность жизни. И она всего лишь одна. Одна и для каждого. Но стоит лишь вдуматься. «Для всех». Всех под гребёнку. В этом вся суть.
Не ювелирная точность. А что, разве не очевидно? Вот, всё об обществе. И число. Число его неумолимо растёт. Всё выше о глупости. Легко связь находится.
Связью с числом. Глупости без числа быть не может. Простое размышление. Общество – глупость. Общество – возрастает. Сделаны выводы. Всё очень просто. Это не хорошо и не плохо. Просто не все понимают.
А нужно просто подумать. Главное – не бойся. Ведь сделаны выводы. Что общества много. Что значит и глупости много. Чего же бояться? Глупости? Большинства бояться – себя не любить.

Глава I

Почём жить в унынии? Или в тебе оно живёт давно уж само? Вопрос такой же извечный. Можно день говорить, а можно – и год. Из уныния есть выход один. Выход есть из невежд – лишь надежда. Порою она лишь спасает. Но от уныния, грусти, избитости. Избитость всего – вот в чём есть сила. Для кого сила какая. Кому – то и так в ней комфортно. Они и есть сама сила. А сила их наполняет. Лишь единицы отдельные, и те сами съедаются. Жаль их. На то они и единицы. Отдельные сами. Будто и нет их почти. Даже делать что – то сами пытаются. Вот удивительно. В них верить – что на ставках играть. Не просто играть – а проигрывать! Знать, что всё безнадёжно, но всё продолжать. Точно бесстрашные. Или глупые. Гении. Они самые – бесстрашные глупые гении.

Но всегда есть надежда. Недолго уныние жи́ло. Прошло, точно в ту же секунду, когда девчуля прошла. Не низка, а немного высо́ка. И с тонкими ножками. Сзади посмотришь – со слегка широкими бёдрами. Недалеко взгляд отводя, в чёрных джинсах, таких же носках. Но лишь два айсберга были преградой сей строгости. Ботильоны из кожи. И красные, как сами льдины, и такие же кожаные, глыбы внизу – каблуки. Точно прямая игла. Прекрасная смесь всеобъемлющей строгости и острой будто насмешки над остальными зеваками. Отлично передавала косуха, почти как обувь. Такая же алая. Такая же кожаная. Длинные волосы прямо по те самые бёдра. Чуть развивались. Но не по ветру, а вследствие шага. А может, и тысячи. Точно ветки каштана, уходящие от кроны. Впрочем, и цвет не подвёл.

Если быть честным, присутствует чуть искушение даже. Ноги, походка, спина. И всё это лишь обратная сторона того солнца. Нелепо просто подумать о предстоящем.

Держа руки в карманах, шагая со скоростью пули так, что даже листья взлетали. Все пожелтевшие, и даже немного зелёные. Вялые. То ли дело. Когда пасмурно, по – другому – то быть и не может. Совершенно интересней становится, когда темнота кучевых облаков сменяется пустынною тьмой подворотни. Едва – ль завернуть успела девчуля, так сразу оказия. Чуть ступила немного тем айсбергом в лужу. Повезло лишь немного обрызгать ей ножки. Даже не обрызгав чёрные джинсы. Но недоумение уже наступило, побуждённое совсем скромным звуком. Будто рыбка в воду нырнула.

Через ту же секунду на едва различимом лице форма глаз поменялась. Превратилась из почти ровного круга в прикрытую веками чашу в тени, внутри которой плавали синие яблоки, устремлённые вверх от недовольства.

Очнувшись от лёгкого недовольства, отдёрнув ногу, она совершила три шага вперёд и тот час замерла. Перед нею стоял силуэт. Не просто стоял – рисовался! Наводящий страх, силуэт приближался. Он чуть ниже был девушки. Немного лохматый. И кепочка была странноватая. Чуть ни цилиндр. Бордовая куртка, брюки коричневые, да чёрные туфли. Затёртые. Почти как из печки. Силуэт рисовался всё больше. Нога, как тонкий рычаг. Дёргалась то одна, то вторая, тот самый силуэт приближая. Почти до конца не раскрыта загадка. Тайной тени лицо его было. Но, по мере темноты удаления, свет всё подкрадывался. Шаг за шагом, высокие ноги девчули отходят. Шаг один, шаг второй, за ним третий.

Стараясь уверенной быть, строя из себя чуть ли не рыцаря, она отступала тактично. Будто совсем невзначай. Шаг первый, второй, а на третий свет уже чаши пронзил. Солнце их не щадило.

Тут же открылось лицо. Лоб, вполне себе средний. Можно даже плавный – сказать. Волны – брови, уходящие вниз от виска. Большие чаши – глаза слегка были строгие, пока в них не ударило солнце. Нос, чуть меньше обычного. Губы с хитрыми, вечно поднятыми вверх уголками. Подбородок плоский. Совсем ровный почти. Отдалённо похожий на яблоко в профиль.

У страха глаза велики. Силуэт всё ближе казался. Он также являлся на солнце. В пословице правда. Мужичка глаза, аж больше, чем у девчушки. «Робкий десяток – это ни как не о ней» – можно подумать.

Солнышко срывало все маски. Едва наклонив голову вниз, то ли чтоб солнце в глаза не светило, то ли чтоб к сердцу никто не пробрался, приподняв глаза вверх, она смотрела на не такой уж и тёмный теперь силуэт. Она уж было хотела продолжить движение, но гражданин прошёл уже мимо и в ту же секунду успел удалиться. На девушке нет ни капли глупости или даже стыда.

Лишь голову вверх подняла, дёрнула ножкой разок, чтобы капли оставшиеся смыть. Ещё кашлянула негромко, чтоб даже тень смущения сдуть. Да и дальше пошла.

Несмотря ни на что даже, сердцу слегка полегчало. И вздох облегчения сам прозвучал. А шаг за шажком так и продолжился.

Ни на что несмотря, даже головой почти не крутила. Однако страх ещё воевал. Пока что до арки.

Небольшая, под домом. Прям как портал в другой мир.

– Быть честной, всегда казалось мне непонятным. Зачем человек так одевается. Он аж меня напугал. Ещё и шёл с лицом маньяка. Точно хотел напугать. – тихо сказала девушка.

Преодолев арку, она оказалась во внутреннем дворике дома. В одной из стен была дверь. Тяжёлая, ржавая. Но девушка смогла её отворить. Зашла в темноту и пропала. Как будто и не было здесь никого. Темнота в подъезде всё растворила.

Глава II

«Шаг вперёд и два назад» – этим лишь выражением можно было охарактеризовать происходящее. Это было то место, где сплошь всё зелёное. Что люди, что местность. Всё одинаковое. И даже те, кто возомнил себя главным – всё равно остаётся зелёным. Потому что такой здесь порядок. Как зелёный остаётся зелёным, так и опытный здесь давно уж зелёный. Ведь положение обязывает. Камуфляж здесь повсюду. Без него здесь никак. То ли для напряжения. То ли атмосферы лишь ради.

Армия – дело странное в принципе. Палка с тремя концами. С одной стороны, дело хорошее. С другой – современные реалии вынуждают подумать в другом направлении. В третьем: о том, есть ли смысл там находиться как таковой.

Всем преодолевать распутье приходится. И не всегда это бывает легко. Однако есть люди, не особо задумывающиеся. Просто берут и просто делают всё. Прям как в казарме парниша. Стоит, о чём – то беседует с кем – то. Ближе чуть подойдёшь – сразу всё прояснилось. С сослуживцами парниша смеётся. Вспоминает, видимо, что – то.

Ясное дело. Срок – то к концу уже близится. И нет причин им не радоваться. В конце весь срок вспоминается. Вспоминается весёлое, грустное. Страшное, и самое лучшее. И даже то, что вспоминать больше никогда не захочется. Всё равно вспоминается. Ведь это – конец. Даже у мужиков слёзы чуть ли не льются. От радости.

– Да, да, естественно помню. Как же такое забыть? – отвечал товарищу один рядовой.

– По голове ему тогда знатно попало. И все даже смеяться боялись. Но ужасно хотелось. – отвечал тот самый товарищ.

– А помнишь, как ломом плац убирали? Дичь тогда тебя наградила. А что? Примета хорошая. Птица иногда умней человека. Оставила след на плече. Палка, две точки. Тебя с тех пор тебя Лейтенант называют.

– Помню, как будто это было вчера. – усмехнулся другой сослуживец. Он, смущаясь немного, покашлял в кулак. Отвёл глаза в сторону. И, то ли от боли покашливая, то ли специально, сказал:

– Припоминаю. – и тут же постарался проскочить эту тему и ляпнул первое, что пришло в его странную голову:

– А помните, как в увольнение ходили на двадцать четвёртое? Столько интересного было…

Не успев сформулировать мысль, он понял, что загнал в могилу себя самого:

– Это ты когда флиртовал в кинотеатре? Да, ты потом носился как угорелый. Никому, правда, так и неясно, зачем после угроз её ухажёра надо было идти в туалет. Этакую встречу предугадать было нетрудно. Вот и бегай потом от него.

– Ага. Бежал чуть ни по улице. И даже чуть дальше. – намекнул противный солдат. Трусливый солдат промолчал, но глаза опускать вниз всё же не стал. Только злобно на солдат посмотрел. Но тут один из них начал:

– А помните…

Но трус успел речь прервать:

– Естественно. – он ответил со злобой. И тут же предпочёл удалиться. Шагал он уверенно. Вдаль. Даже сам не зная куда. Лишь бы подальше ото всех остальных.

На следующий день он был не таким раздражённым. Высокий молодой человек продрал глаза раньше, чем дневальный скомандовал банальное «Рота подъём!». Он знал, что сегодня не будет занятий. Не будет рутинной работы. Не будет вообще ничего.

Его трясло прямо в кровати. Трясло так, что даже скрипы от кровати исходили сильнее обычного. Прошла пара минут, а он всё не мог себя контролировать. И так прошёл целый час.

Но дневальный всё ж объявил такой столь желанный «Подъём!». День шёл слегка даже аморфно. Солдату не верилось, что это конец. Думалось, что что – нибудь сейчас потеряется. Пропадут документы. Или забудут назвать. И служба продолжится.

Ощущение, что не было жизни до армии шагало с солдатом по роте. Не верилось, что наконец – то дала жизнь шанс его участи. Но все самые страшные мысли команда прерва́ла: «В строевую часть». Пошёл, документы всё же забрал. Штампы, деньги, свобода – всё с этой минуты было при нём. А самое главное – военный билет. В его глазах это была самая красивая и самая ценная вещица на свете. Двуглавый орёл смотрел в разные стороны. Не обычные запад, восток. Он указывал две тропы для дальнейшей всей жизни. Ему казалось, не так как у всех. Лишь у него все тропки прямые и ровные.

А он – сам орёл. Две головы – два различных характера. И спорить с этим, пожалуй, бессмысленно.

Он сам так хотел, он сам делал так. Странный солдат. Тем лучше для него самого.

Под защитой орла самого солдатик стоит. В прямом и переносном смыслах – буквально. Откроешь страничку – а там младенец, будто только что вымытый. А выше подпись – Онегин Александр Романович.

После получения красного билета спасения, у солдата невидимый дым в голове разразился пуще прежнего, как говорится. Дальше была уже какая – то казарма, комната, завистливые взгляды салаг.

И только лишь к вечеру ближе он уже у ворот пропускного пункта с товарищами стоял. Все в парадке нарядные были. Попрощались с майором, ротным, уже как родным, какими – то ещё офицерами, да и пошли. Онегин хоть был лейтенант, а всё ж рядовой. По правде, не особо хотел с парадкой всей мучиться. Но убедили товарищи.

Но только вышли за пункт пропускного контроля, так не о парадке размышления были:

– Поздравляю, ребята, теперь мы свободны. – надменным и не таким уж строгим тоном всех поздравил сержант.

– Знаете, что интересное самое? Непонятно что делать. Радоваться, смеяться или плакать. В голову снова всё возвращается. А раз всё приходит, и плохое и хорошее. Эти чувства разрушают друг друга. А значит не остаётся вообще ничего. А мы называем это просто непонятные смешанные чувства. – размышлял маленький задумчивый уже не солдат.

– Иван, не начинать! – скомандовал, изменившийся в тоне сержант.

– Не сержант уже ты мне, Евгений. Ты сам сказал, что теперь я свободен. – посмел возразить маленький бывший солдат.

– Не ты лишь один, а мы все. Это во – первых. А во – вторых, с тобой тут согласен. Тебе я уже не сержант. Но будешь ли ты помнить меня как сержанта? Теперь, сомневаюсь я сильно. – ответил сержант.

Маленький Иван приложил лишь руку к лицу. Над чем – то он думал. То ли над своими словами. То ли над недостойным, с его стороны, поведением сержанта.

– Ваня, ты что загрустил? Видать тоже тяжёлые мысли и к нему наконец – то нагрянули. – сказал один из солдат.

– Знаешь, тяжелее и некуда. Мыслить о важном – совсем уж непросто. Особенно если речь о выходе из этой деревни.

– Так вон же автобус! – сказал Лейтенант и указал пальцем на подъезжающий сельский дряхлый автобус.

Делать что было – особо неясно. Поэтому было без слов решено сесть прямо в автобус. Тем более, он как раз останавливался. Именно поэтому группа солдат и забежала в него. Повезло, что был вечер. Даже час – пик не застал их.

Там сидели старухи. Великий вопрос был как никогда актуален. Они были настолько типичные, что всех даже заставляли задуматься. «Куда они сейчас едут?» – можно точно сказать, пронеслось у всех в голове. Солдаты смотрели по – разному, в силу характера, но один лишь Онегин смотрел на старушек с презрением.

На то две было причины: ему казалось одним унижением слушать их разговоры. Были лишь сплетни одни. Солдаты – то ничего и плохого не сделали, а бабульки их уже осуждали. Онегин всё слышал. И оттого очень злился. И они ему казались сплошь неинтересными.

– Снова эти зелёные ряженые. Каждый раз, как их не встречу – всегда место лишь занимают. Сделали бы хоть что – то полезное, доброе… – слышалось от старухи одной.

Как всегда, Онегину совсем их не жаль. Он знал, что сами они виноваты в подобном бытии. А кого было не жалко, тех всегда его постигало презрение. Такие люди заставляли его всегда чувствовать гордо. Выше голову вверх поднимать. И ощущать себя совсем не последним человеком Земли. Ведь подобные поступки подобных личностей вызывали у него осуждение. И гордость от того, что сам не такой. Другие всё это видели. Но стояли, к счастью, дальше от бабушек, в отличие от своего сослуживца. Но они понимали Онегина взгляд. За год вполне можно человека узнать. И этот взгляд им уже давно надоел. По правде, не сказать вообще, что ребята дружили. Так, сослуживцы, не более. Друг другу за год давно надоели. Сержант на Лейтенанта смотрел. А Лейтенант всё подслушивал. Тешил своё самолюбие. Сержант это всё понимал. От поручни он отошёл, хотел, будто невзначай, к нему прикоснуться. Да тут шофёр внезапно скотовоз остановил. Уставшим голосом крикнул чуть позже: «Остановка «Вокзал».

Одумавшись, сержант скомандовал, чтоб все выходили. Когда пошагали все к выходу, на них пялились бабушки. Даже не особо приоткрывая глаза. Провожали глазами, на первый взгляд – безразличными. Но в душе было презрение.

Сержант вышел последним. Напоследок прокричал шофёру:

– Спасибо!

– Ну что, спасибо за службу, ребяты. Мне в направлении южном идти. – сказал один из солдат. Сержант тут же ответил:

– И тебе спасибо. Будь здоров. – они обнялись. Честь друг другу отдали. Позже с другими слегка неловко обнялся. Да и пошагал на вокзал направления южного.

– Пора и мне тоже домой. Соскучился я по родному северу… – сказал сержант и обнялся с оставшимися солдатами. Пожелал им добра, и пошёл, естественно, на вокзал северного направления.

– Остались с тобой вдвоём мы, Ванёк. Нам с тобой на запад. – сказал Онегин.

– Точно. Вот, только найти бы ещё нужный вокзал.

– Вон там, случайно, не наш? – спросил Онегин и указал пальцем на малюсенькое здание.

Малюсенькое здание, а за ним виднелась платформа, больше самого здания. А над входом небольшая потёртая табличка c еле – различимой надписью «Западное направление».

– Точно. Наш. – ответил Иван.

Ребята зашли. На весь вокзал лишь касса одна. Да и в той снова бабка какая – то сидит.

Они спросили билеты. Ей потребовалось целых десять секунд чтобы поудобней усесться перед посетителями и отложить свой кроссворд. И ещё десять секунд на выслушивание. Позже целую минуту она болтала что – то про дембелей и про билеты. Правда, не вслух. Через минуту билеты были у парней на руках.

Пройдя на платформу, они стали провожать взглядом всю местность. Только сейчас они увидели её в полном обзоре. И почувствовали, наконец – то, свободу.

Но недолго длилось столь приятное чувство. Поезд был уже на подходе. Не успели парни оглянуться в другую сторону платформы, как поезд уже тормозил.

При заходе они снова испытали радугу чувств. Ваня, заходя в поезд лёгко вздохнул, а Сашка произнёс про себя:

– Прощайте, поля… Надеюсь, не встречу вас больше. – и плюнул напоследок прям на платформу.

Поезд мчался достаточно долго. Дня целых четыре, а может и пять. Сколько всего солдатам удалось поведать. Пусть из окна, а за год в армии, всё же, столько всего не увидишь. Солдат преследовало чувство пустоты. Новое чувство свободы. Пред ними новое предстало совсем человечество. Ничего кардинально не поменялось. Но солдат удивлению предела не было. Почти всему они удивлялись. И даже на вопрос проводницы о чае каждый из них практически хором ответил:

– Так точно!

И также одновременно поняли, что сказали что – то не то. Но неловкую паузу проводница прерва́ла, прокричав им в ответ:

– Есть!

И тут же ушла. А солдаты переглянулись друг с другом, усмехнулись слегка, да и чуть подрасслабились. Наблюдали какое – то время в окошко. А тут чай уже принесли. Солдаты продолжали наслаждаться чудесными видами. На скорости виды все казались красивей. Речка красивей казалась. Ветки деревьев развивались в бесконечную даль. Простые каменные столбы пролетали быстро настолько, что глаз солдата не успевал их заметить. Плоские ущелья и ямы заставляли чувствовать добрую гордость. А на фоне возвышений, которые забирали лишь рельсы, пропадала вся гордость. Появлялся лишь страх небольшой. Но, в то же время, и всё любопытство из людей вылезало, ведь поезд всё поднимался. Скорость всё набирал, и почти что в небо взлетал… И снова плоский участок земли. А потом пронзающее жужжание. И сине – зелёная муть прямо под ними. Это был мост над водой. Речка и без того широка была, но солдатам всё равно казалось, что никакое море её превзойти никогда и не сможет. А ближе к городу дорога становилась спокойней, ровнее. Пейзажи переставали быть таковыми. Белые берёзки превращались в бело – серые стены каких – то построек. Поезд потихоньку уже скорость терял. А серо – белые оттенки стремительно принимали совершенно другие обличья. Сначала они становились коробками с дырочками – окошками. Потом и вовсе кончались.