Читать книгу: «Нежная Ева»

Солнечные лучи прожигали мозг и совершенно разлагали сознание, а вместе с ним и мысли по теме сочинения. Я думал. Думал сосредоточенно и усердно. Но сочинение постоянно плавилось, растекалось и уплывало куда-то. Не очень далеко. На второй план. Всё внимание поглощала тоненькая изящная рука Капитолины, усердно выписывающая что-то в тетрадке. Какие невероятные усилия – перевести взгляд на разлинованный лист. Капа словно купалась в солнечных лучах. Тёмно-русые волосы при каждом наклоне или повороте головы переливались то золотом, то бронзой. И имя у неё такое весеннее – Капитолина. На капель похоже.

Вытянув шею, я заглянул в тетрадные владения Капы, пытаясь прочесть хоть что-то из её литературного творения. Не отрываясь от написания предложения, она плавно прикрыла свою “тайну” рукой.

“Не идёт сочинение!” Я отвернулся и тут же наткнулся на строгий испытывающий взгляд Толика Покровского. Торчащие в разные стороны взлохмаченные волосы, причёсанные утром наспех пятернёй, и изрисованные шариковой ручкой запястья и кисти рук а-ля татуировки, которые уже начали слегка расплываться – Толик смешной, но решительный и уверенный в себе. С ним надёжно, поэтому и дружим.

Толик кивнул, явно пытаясь задать вопрос: “Ну что?” Я помотал головой и пожал плечами. Возмущению Покровского не было предела. Он поджал губы и скривил осуждающе-угрожающую мину. Я вздохнул и уткнулся в тетрадку, пытаясь сконцентрироваться хоть на чём-нибудь важном. На парту шлёпнулась свёрнутая вчетверо записка. Я снова посмотрел на Толика. Тот активно жестикулировал, тыча ручкой в направлении Капитолины. Я развернул записку и прочёл: “Не тупи!!!” Собравшись с духом, я написал в тетрадке: “Приглашаю тебя…” – но тут же зачеркнул и перевернул страничку. “Есть идея пойти сегодня…” – я снова жестоко перечеркал выплывшую строчку и вывел с новой страницы: “Мы с Покровским идём в ночной клуб. Пойдёшь с нами?” Сочтя такое изложение мыслей наиболее приемлемым, я аккуратно вырвал лист из тетради и подсунул под локоть соседке. Капитолина прекратила писать и с удивлением вскинула на меня взгляд.

– Тебе, – тихо пояснил я.

Капа придвинула к себе листок и пробежалась по нему глазами. Я боялся даже взглянуть на девушку, мысленно прорабатывая всевозможные варианты её ответа и своей реакции. Мне казалось, что минута ожидания длится целый час, мучительный и беспощадный. Проще было высидеть пару алгебры или физики, чем пережить эту минуту. Наконец, Капа вынесла вердикт и, чиркнув что-то на листке, пододвинула его мне.

Я нерешительно прочёл: “Пойду”

Чуть заметно улыбнувшись, я сложил драгоценный листок и убрал во внутренний карман пиджака.

Ощутив себя героем, решившимся на отважный поступок и мужественно совершившим его, я почувствовал прилив творческих сил. Меня переполняла гордость за самого себя. Сочинение полилось как-то само собой.

Мне казалось, что сейчас я способен на всё. На всё, что вдалбливал Покровский длительными беседами, пытаясь вытравить робость и смущение из присущих мне черт характера. Сегодня я приглашу самую красивую девчонку класса на медленный танец и, может быть, даже поцелую её. Почему может быть? Обязательно поцелую! Приглашу и поцелую.

– Как только поддаёшься ситуации – поддаёшься судьбе, – наставлял Толик по дороге, – а следовательно, судьба над тобой, а не ты над ней. Понял?

– А если не всё зависит от тебя?

– Значит, плывёшь по течению.

– Ну судьба есть судьба, от неё не уйдёшь.

– Фаталистические глупости! Нельзя ей поддаваться.

– Не понимаю.

– Ну и дурак. Кто творит судьбу? Человек! А если ты позволяешь ей управлять собой… слабак, значит.

Я промолчал. Толик продолжал излагать свою теорию, а я мысленно давал себе установку, что должен пригласить Капу на танец и поцеловать. Обязательно поцеловать. Тогда, по теории Покровского, я буду владеть ситуацией, буду выше её.

Нет, для начала всё-таки пригласить, – засомневался я, когда увидел Капитолину у клуба. Это была не та юная симпатичная девчонка, у которой можно тайком списать формулу или задачу, перед нами стояла красивая девушка, наверное, самая красивая из всех, которых я видел в своей жизни. Я как-то сразу оробел и, если бы не Толик, наверное, не смог бы вымолвить и слова.

Никогда ранее я не бывал в подобных ночных заведениях. Едва я переступил порог клуба, мысль о танце тут же накрыло мощной волной впечатлений. Это не походило на школьные тусовки и дискотеки. Всё по-другому, всё солидно и серьёзно. Я вдохнул воздух взрослой жизни, и ощутил себя самостоятельным взрослым человеком, способным на самостоятельные взрослые поступки.

Мне захотелось сделать что-нибудь такое, чтобы и Капа увидела во мне не просто соседа по парте, а вполне зрелого мужчину.

– Что будем пить? – спросил я и остановил взгляд на Капе. Ничего лучшего я не придумал.

– Не знаю. Шампанское, – мило улыбнулась она.

– Это немодно, – поморщился Покровский, – текила, баккарди, ром. Ром настоятельно рекомендую!

Всегда так! Покровский неизлечим! Я готов был убить друга. Произвести впечатление – его конёк. Но не сейчас же! Мне стало обидно, захотелось отойти в сторонку и молча сесть за свободный столик, но вдруг я передумал.

– Тогда мы – по текиле, а даме – мартини и мороженное, – решительно и бесповоротно постановил я и направился к бару.

– Ковбой угощает? – донёсся за спиной ехидный голос Толика.

Ничего, Толян, эффектный жест того стоит! Я восхищался своим поступком, ликовал и наслаждался этой временной победой. Я не узнавал себя и по-новому оценивал свои действия. Если так всё пойдёт и дальше, завтра мы с Капой придём сюда вдвоём, без Покрова. Но блаженствовал я недолго. Бармен грациозно выполнил заказ и объявил сумму, которую я также красиво должен был сейчас выложить. К этому моменту я оказался не готов. Под коленками прошла странная дрожь, а на лбу выступила лёгкая испарина. Стараясь сохранять спокойствие, я залез в карман и медленно, оттягивая момент позора, пошарил там рукой. Я и без этого знал, что денег не хватит. Подумал было отказаться от своей порции текилы, но заказ был уже выполнен, да и Толик тут же раскусил бы мою уловку и высмеял. Нет, это хуже. Надо придумать что-то другое.

Я покрутил часы на руке. Договорюсь с барменом, завтра подвезу деньги. Это лучше позора перед Капой.

– Неужели всё осилишь?

Я обернулся. Рядом сидел солидный мужчина лет сорока с бокалом в руке.

– Простите, что?

Мужчина кивнул на две рюмки текилы и бокал мартини:

– Плохо не будет?

Я усмехнулся:

– Похоже, будет… Если я сейчас не расплачусь.

– У-м-м… – протянул он и отпил из бокала. – Неприятная ситуация.

Я промолчал. Ситуация была не просто неприятной, а позорной.

– Тебя как зовут? – поинтересовался мужчина.

– Илья.

Он протянул руку:

– Николай.

Бармен не торопил с расплатой, он словно не замечал меня и спокойно занимался текущими делами.

– За знакомство… – Николай чокнулся со мной бокалом.

Я нерешительно поднёс рюмку к губам и осторожно отпил. Горло словно обожгла вулканическая лава. Я закашлялся.

– Ну-у… – Николай постучал мне по спине и подсунул лимон. – Заешь.

Запихнув лимон в рот, я проглотил его, практически не жуя и даже не почувствовав вкуса.

– Я могу дать тебе денег, – предложил Николай, – в долг, естественно.

– Конечно, я отдам! Я завтра приеду и привезу деньги.

– Завтра?

– Я могу сейчас съездить.

– Откуда я знаю, что ты вернёшься?

Я кивнул в сторону Толика и Капы:

– У меня здесь друзья.

Он обернулся:

– Они остаются?

– Да.

Николай снова сделал глоток из своего бокала, затем достал бумажник и расплатился с барменом. Ура! Сегодня мой день!

– Спасибо вам огромное! – я радостно соскочил с табурета. – Я только скажу им что-нибудь и мчусь домой. Я быстро.

– Не привык я верить на слово. Даже таким милым как ты, – Николай допил и поднялся с места, – иди, я подожду в машине, съездим вместе. Заодно потолкуем.

– Спасибо. Я мигом!

Покровский и Капа уже сидели за столиком, бросая любопытные взгляды в сторону бара, и, видимо, строили версии, о чём я мог говорить с незнакомцем.

– Тебя за смертью посылать! – набросился Толик. – Чего так долго?

– С хозяином клуба разговаривал… – с чувством собственного достоинства ответил я на выпад друга и присел рядом с Капитолиной.

– Правда, что ль? – усомнился Покровский.

– Да. Предлагает у него поработать.

– Кем?

– Для начала барменом, а там видно будет.

Капа смотрела на меня широко раскрытыми глазами и никак не могла понять, шучу я или говорю серьёзно.

– Заливает, как мерин! – разочарованно махнул рукой Толик.

– Ну правда! – я вошёл в роль, да и отступать было поздно. – Видишь, он в офис идёт, сейчас подготовит контракт, и если меня всё устроит, сегодня и подпишем.

– С чего это такая милость? – всё ещё сомневался Толик.

– Я обаятельный.

Я посмотрел на Капу. Девушка словно светилась изнутри, и излучаемые ею потоки тепла и света согревали меня и наполняли чем-то воздушным и праздничным, как в детстве, когда я сидел на плечах у отца и сверху с замиранием сердца обозревал прохожих, машины и всё, что снизу мне казалось большим и величественным. Конечно, тогда меня переполняло чувство превосходства над окружающими. А в данный момент – над Покровским.

– Да ты гонишь! – снова попытался принизить меня Толик.

Я спокойно пожал плечами:

– Не веришь – не надо… – и обернулся к Капе. – Это ненадолго. Потанцуем потом?

Она благосклонно кивнула и улыбнулась.

Везёт как никогда! Толик сегодня, безусловно, на втором плане. Я и сам не ожидал от себя таких способностей. Я уже чувствовал себя барменом этого модного заведения, с гордым видом направляясь к выходу и спиной ощущая провожающий взгляд Капы. Расстраивало только одно – с ней, хоть и ненадолго, оставался Покровский.

Я вышел на улицу. Стоявший неподалёку лимузин подал мне световые сигналы. А вдруг он действительно хозяин клуба? – подумалось мне. Только большой босс может позволить себе такую машину ещё и с личным шофёром!

Переполняемый чувством собственной значимости я прошёл мимо охраны, открыл заднюю дверцу и сел рядом с Николаем.

– Где ты живёшь? – спросил он.

– Таганка. Там дворами, я покажу.

Он кивнул водителю, повелевая следовать указанному адресу. Машина мягко и плавно тронулась с места.

– Прости, что не доверяю тебе, но, сам понимаешь, в клубах много разных прохиндеев…

Я по гроб жизни обязан ему, а он ещё оправдывается!

– Если б не вы, не знаю, как бы я выкручивался! – поблагодарил я и тут же подумал о Покровском. Толик, пытаясь взять реванш, наверное, уже пригласил Капу и танцует с ней. Но, кажется, я сумел произвести впечатление. Один танец с Покровским ничего не изменит. Сейчас мне надо будет незаметно вытащить у мамы деньги или, если она проснётся, объяснить ей, в какую неприятную ситуацию я попал. Мама поймёт и не осудит.

– Расскажи про свою подружку, – голос Николая вывел меня из раздумий.

– Какую?

– Там в баре. Это не твоя подружка?

Я почему-то смутился:

– Мы вместе учимся… Сидим за одной партой. Она… очень хорошая, правда…

– Я заметил, хорошая.

Иногда бывает легче поделиться самым сокровенным с незнакомым человеком, чем с близким, тем более Толика в этой ситуации близким считать не приходится.

– Наверное, плохо, что я оставил их вдвоём в баре, да? – высказал сомнения я, ожидая совета умудрённого жизненным опытом незнакомца.

– Почему? – как-то спокойно отреагировал он. – Это нормально.

Не получив поддержки своих опасений, я попытался объяснить:

– Просто она мне нравится, а Толик…

Николай неожиданно перебил:

– Она не может тебе нравится.

– Почему?

Он странно покачал головой:

– Ты милый.

– И поэтому она не может мне нравится? – его логика поразила меня.

– Ты красивый мальчик… Нежный… – Николай провёл кончиками пальцев по моей щеке. Я вздрогнул и машинально отдёрнулся в сторону. – Ты – нежный. Понимаешь, что это такое?

Я испуганно взглянул на своего ночного попутчика. Николай взял мою руку в свою и, перебирая пальцы, продолжил:

– И пальцы у тебя такие тонкие. Музыкой, наверное, занимаешься?

Я помотал головой и попытался высвободить руку.

– Не надо стесняться… – Николай удержал её и притянул к своей ширинке. – Нежность – не порок…

Мороз пробежал по коже. Я испугался:

– Остановите, пожалуйста, я выйду.

– Всё хорошо, не бойся.

– Я хочу выйти. Остановите. Пожалуйста, – я дёрнулся к дверце и принялся отчаянно дёргать ручку. Дверца не поддавалась. – От…кройте!

Водитель невозмутимо поднимает стекло в салоне и прибавляет громкости, заглушая мои отчаянные крики.

Масса потного тела плотно прижалась ко мне, и я ощутил слюнявое прикосновение его губ.

– Не трогайте меня! – я начал остервенело лупить ставшее ненавистным и омерзительным лицо. – Пустите!.. Остановите! Остановите же!

Николай начал стаскивать с меня одежду. Отталкивая давящее тело коленками, я стал бить руками всё пространство перед собой, попадая то по спинке сиденья, то по лицу Николая. Неожиданный резкий удар головой о стекло. Я вскрикнул, перед глазами поплыл слабый туман. Ещё удар – лицо вдавилось в кожаную обивку салона. Сопротивление оказалось невозможным, я не мог даже пошевелиться, всё труднее становилось дышать. Боль, отвращение, ненависть, стыд – всё стало нелепым и ничтожным по сравнению с желанием умереть. Умереть немедленно и мгновенно.

Сколько это продолжалось, я не понимал. Ощущение времени также растворилось в жгучем желании смерти. Эта мысль словно молоточками стучала в висках до тех пор, пока волна свежего воздуха не охватила всё тело. Несколько метров я пролетел по шершавому асфальту, ударившись коленом и ободрав щеку и локоть. Хлопок дверцы и шум удаляющихся протекторов, – последнее, что я услышал. Невидимое пространство заполнилось отрезвляющей тишиной, нарушаемой чуть слышным комариным писком то с одной, то с другой стороны. Ощущение времени ещё не вернулось. Если это уже смерть, то почему так холодно?.. Почему сознание не уходит в далёкую бесконечность? Почему реальность жжёт как кипящее масло, попавшее на кожу? Почему не хватает воздуха и перехватывает горло?

Когда озноб охватил всё тело, я открыл глаза. Круг от тусклого фонарного света строго очерчивал свою территорию, частично захватывая моё тело на проезжей части. Всё та же тишина и отдалённый, чуть различимый плеск воды. Неподалёку – набережная.

Я натянул брюки и попытался встать. Никаких чувств, кроме ненависти и отвращения. К самому себе. Ни одной мысли, кроме желания смерти. Чем быстрее, тем лучше.

Я добрался до моста и посмотрел вниз. Вода, загнанная в искусственные рамки каменных берегов, тихонечко плескалась, стараясь не нарушать всеобщей тишины. Ласковые волны манили своими мокрыми ладошками, шёпотом уговаривая без излишних раздумий присоединиться к ним и нарушить размеренный ритм жизни. Их обещания казались такими заманчивыми, что я почти решился и прислонился к чугунной ограде. К реальности вернуло ободранное кровоточащее колено, которое сильно заныло от соприкосновения с холодным металлом. Я схватился за колено и присел. Надо кроссовки снять. Они хорошие, почти новые. Может, кто подберёт. Вообще-то, было бы неплохо, если меня похоронят в них. Хотя, какая разница? Разве это имеет какое-то значение?

Развязывая шнурки, я почему-то подумал о том, что скажет на моих похоронах Покровский. Несмотря ни на что, он был единственным моим другом и многому научил. Я пытался понять его философию подчинения судьбы человеку. В ней что-то было, что-то важное и серьёзное, непостижимое для меня. Толик понял это важное, я – пока нет. Но ещё есть несколько минут, чтобы осмыслить теорию владения ситуацией и властвования над судьбой. Уверен, мне будет легче принять смерть, разобравшись в своих отношениях с фатализмом.

Сейчас я переступлю чугунную границу омерзительного для меня существования и чего-то неизведанно-загадочного, ожидающего меня под тёмным покровом водяной глади. Но если смерть – значит, смирение и покорность. Значит, судьба надо мной, а не я над ней.

Мама всегда спала чутко. Заслышав поворот ключа в двери, она накинула халат и вышла из комнаты:

– Что так рано-то?..

Я молча скинул кроссовки.

– Хорошо погуляли?

Не отвечая, я прошёл в комнату и ничком упал на кровать. Только никаких расспросов! Ради Бога, мама!

– Ты пьян, что ли? – она вошла в комнату и присела рядом на кровать. – Алкоголь – не лучшее средство самовыражения, поверь мне. Это примитивно. Так каждый может… – мама ласково провела ладонью по моим волосам. – Всю жизнь я тебе говорю, ты особенный, ты не похож на других. Это не для тебя… – мама коснулась моей влажной щеки. – Что это, Илюша?.. Ты плачешь? Что случилось?

Я не отвечал, и только с каждым её словом становилось всё труднее и труднее сдерживать слёзы.

– Толик, да? Это он, скажи, он? Он тебя ударил, да? Бил? Тебе больно? Илюша, миленький, что случилось?

Я молчал и очень старался дышать ровно.

– Я позвоню его матери, я этого так не оставлю! Не можешь сам, я отдеру ему всё, что можно!

И тут я не выдержал. Слёзы словно прорвали большой накопившейся резервуар бурным потоком рыданий. Я уткнулся в плечо матери и, не в силах больше сдерживаться, разревелся.

Мама испугалась:

– Что случилось? Скажи мне. Что этот малолетний подонок сделал?

Я помотал головой и, глотая сопли, чуть слышно пробормотал:

– Это не Толик…

– А кто? Кто тебя обидел?

Рассказать матери правду я не мог.

– Меня ограбили…

– Ограбили? В клубе? – мама крепко прижала меня к груди и, стараясь успокоить, гладила по спине. – Разве ж можно из-за этого так плакать, дурачок!.. Господи, да чёрт с ними, с деньгами! Пропади они пропадом! Не смей, слышишь? Прекрати. Вот удумал! Пусть это будет самым большим горем в твоей жизни!..

Она искренне верила в это. А мне тогда казалось, что большего горя быть не может.

Сегодня назревает паршивый день. Я понимаю это, открыв глаза. Из окна ординаторской, насупившись, словно я – цель истребления, на меня косятся серые облака, тянущие за собой как тяжёлую артиллерию свинцовую тучу. Вероятно, её грозный вид должен привести меня в смятение, а если не поможет, нанести подлый мстительный удар по настроению. Я принимаю вызов и, отключив паникующий будильник в телефоне, встаю.

Первая атака хмурого утра отбита холодной водой и мятной зубной пастой. Включаю чайник и, прихватив на посту градусники, отправляюсь на утренний обход.

В четвёртой палате пациенты ещё спят, приходится их будить:

– Господа выздоравливающие, подъём! Проверка градуса здоровья.

Раздаю пробуждающимся пациентам градусники.

Один из них усмехается:

Лучше б ты его наливал, а не проверял!

– С утреца пораньше хорошо зашло бы! – смеётся второй.