Читать книгу: «Сны человека с ментальными особенностями. По другую сторону сознания»

© Антоша Чиханте, 2022

ISBN 978-5-0059-4012-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сон №1

Весёлый парень, нюхал швепс и смотрел на мои фото. Я не выдержала его взгляда и отвернулась. Голова у меня кружилась, и я чувствовала себя как после наркоза. Мне захотелось напиться, но это могло показаться подозрительным. Кроме того, алкоголь я не любила. А идти в магазин одной было опасно.

Слишком много людей шло по тротуару в ту сторону, а за одну мою руку цеплялся Тофик, с интересом рассматривая угол длинной пятиэтажки, до самого верха заваленный объедками. Это напомнило мне «Бульдозер и Стройку» Уэльбека. У дома номер 7 остановились четверо. Они тоже, видно, вышли из ларька, потому что заговорили одновременно, обращаясь в основном друг к другу. То, что они именно заговорили, я поняла по множеству их одинаковых кивков и быстрому, как у обезьян, жестикулированию.

Мимо прошли два толстых парня, вежливо кивнули нам и скрылись за дверью, не взглянув в нашу сторону. По дороге прошёл весёлый певец с гитарой, тоже молча кивнул нам в ответ и скрылся в подъезде. Люди вокруг всё время куда-то спешили. Стоило им на секунду остановиться, чтобы перевести дыхание и обменяться несколькими словами, всё, время терялось, они были, по сути, трупом, идущим в тот же крематорий. В этом городе никто никуда не торопился. Я поймала себя на мысли, будто я одна еду в этом пустом лифте, повисшем в пустоте, и нигде больше нет никаких людей. Только я и лифт. И весь мир вокруг. Наверно, именно так думала Жанна д» Арк, когда на её голову и плечи спускали плащ. Мы вошли в квартиру. Из спальни навстречу нам выглянул Гриша.

Как всегда в последнее время, он выглядел очень сонно. – Привет, – сказал он. Не дожидаясь ответа, Гриша прошёл в комнату и сел на диван. На журнальном столике перед ним появилась кружка с чаем. Он поглядел на меня. Глаза его были мутны и пусты. Видимо, в его голове с утра всё ещё висел груз какой-то мрачной информации. Вероятно, это была информация о тебе, Лера, подумала я. Гриша говорил по телефону. Мне захотелось спать. Моя первая в жизни любовь была крупной рыжеволосой женщиной, пилой, способной сделать из куска дерева красивую резьбу по дереву. Их было двое, её и его, молодых, ярких и странно красивых.

Шло лето, они отдыхали где-то на южных морях, целыми днями валялись на пляже и купались, потом забрели в дремучий лес, который был обнесён высоким забором, а за забором была страшная помойка. Они стали лазить по мусору и нашли ящик из-под бананов, полный книг, которые он очень любил, и среди них одну старинную книгу. В этой книге рассказывалось про одну избушку на курьих ножках, которая умела колдовать. Сначала они побаивались избушки и старались в неё не заходить, но когда наступило время отъезда, набрались храбрости и постучали. Дверь им открыла полная, румяная женщина в цветастом платье. На её голове была старая косынка, похожая на чалму. Женщина приветливо улыбнулась и пригласила их войти. У неё в комнате было много цветов, маленьких фарфоровых фигурок, рыбок в аквариуме, мягкой мебели и даже слоника на слоновой ноге. Она очень вкусно накормила их и пожелала им приятного отдыха.

И вот они приехали домой, сдали багаж и вышли на свежий воздух. Но на крыльце их ждал огромный котяра, такой красивый, что они тут же потеряли дар речи. Кот спокойно встал на все четыре лапы, выгнул спину дугой, страшно зашипел и бросился на них. Его большие желтоватые глаза были полны ненависти. А у ног его лежала книга, которую читал мальчик. Он посмотрел на обложку, открыл её и прочёл: «Шарабан, бубен и попугай». А потом закрыл книгу и так сильно дунул на неё, словно хотел сдуть с неё весь сон. Мальчик закрыл глаза и умер, а его родители оказались у себя дома и стали собираться в дорогу. Книга, конечно, оказалась волшебной. В ту же секунду, когда они вышли из дома, кот исчез. Больше они его никогда не видели. Родители мальчика были вполне довольны своей судьбой. Они стали самыми богатыми людьми в мире.

Их звали Сун и Чжао. Мама держала небольшую лавку, где продавала чай и сахар, папа служил чаеводом. Всю жизнь они трудились на свои скромные капиталы, но не было им покоя, пока смерть не оторвала их друг от друга. Как-то вечером у Сун из лавки вышла заспанная мать и, не раздеваясь, легла на кровать. Сыну тогда было около семи лет, и он всё ещё считал себя настоящим мужчиной. Поэтому, зная, что отец не вернулся домой, он принялся за его поиски. Поиски привели его к каналу, куда он иногда любил ходить, чтобы поудить рыбку. Возле канала стояла большая хижина, в которой жил чайный мастер. Он обычно выпивал несколько чашек чая со своей женой и играл на цитре. Когда Сун подрос, они часто стали заниматься любовью, после чего чайному мастеру приходилось спешить на работу. Это очень сердило его жену, которая была намного старше мужа и постоянно упрекала его в том, как плохо тот за ней ухаживает. Она была не замужем и жила с родителями. Тем временем в детстве у мальчика появилось много друзей. Они часто рассказывали друг другу разные истории, которые заставляли Сун смеяться и задумываться. Но самым главным из этих рассказов было то, которым заворожила мальчика мечта о путешествии в дальние страны. Один раз он случайно подслушал, о чём говорили его друзья, – они собирались в одно далёкое место, где можно было стать счастливым. Сун захотел туда попасть, но родители отговорили его, сказав, будто бы это невозможно.

Тогда мальчик захотел узнать, кто сможет ему помочь. Прошло несколько дней, и он решил отправиться к чайным мастерам. Поднявшись к ним, он сказал им, что идёт к далеким странникам и хочет там кое-чему научиться. На следующее утро он ушёл. Достигнув границы их земли, мальчик отошёл в сторону и стал рассматривать деревья. Вдруг он увидел двух незнакомых людей в зелёных халатах и шапочках. Приглядевшись, Сун узнал отца и мать.

Он бросился к дому, надеясь их увидеть, однако на его пути вдруг оказался ров с водой. Мальчик сообразил, в чём дело, попятился и с разбега прыгнул в ров, вылез из него и побежал назад к чайной. Не успел он добежать, как один из незнакомцев схватил его и выволок наружу. От испуга Сун свалился на землю и потерял сознание. Очнувшись, наконец, от пережитого потрясения, путешественник понял, почему его взяли в плен.

Сон №2

В СССР то было, а сейчас только депутаты принимают свои. А референдум – это разговор. Шутишь? А куды, мля, катиться-то? Туды… Бум смотреть телевизор. Там все ясно и понятно. Жизнь или смерть. Сейчас такого уже не дают, пошли мы в жопу со своим 8 марта… Увидимся там. Пока. Армеец“. Прощание с воином РККА, казалось, подходило к концу, но тут от Мятлева пришло странное письмо: „Товарищ! Помогите разобраться. Нельзя ли в порядке культурного обмена? Я знаю, Вы – просвещенный человек. Помогите хотя бы советом. Дело в том, что человек, на которого я собирался подать в суд за то, якобы он подделал мой почерк, несколько раз пытался заказать мне экспертизу. Я отказался. Потом его жена позвонила мне по телефону. Когда я стал спорить, она выбила у меня из рук трубку и сказала, чтобы я убирался из ее дома. Вчера она снова сняла трубку, и, когда я спросил, где ее муж, сказала: «Он умер. Выбрось его из головы». Скажите, можно ли по почерку узнать, подделывал его человек или нет? Мне очень нужно. Буду Вам премного благодарен. Добрый человек. Хулио Гальярдо. О чем было это письмо, Меньшиков не знал. Но он сразу понял – когда Хенаро получит его, он больше не придет. Как обычно, в полдень раздался звонок. Спрятавшись за штору, не включая света, Лев Петрович читал письмо. Оно показалось ему странным: обычно Хено, если что-то было не так, уточнял сам. А здесь все было как обычно. Всего Хенка была пара строк: «… коли не веришь…» «Не верю», – подумал Можейко, – «… хе-хен…» «… говорит, последний раз шлю…» Мимо прошла Надя, открыла дверь на площадку и впустила в коридор вздох свежего ноябрьского ветра – щелкнул замок, зазвенели по паркету каблучки. С Хеной и Жулией Морошко прощался теперь каждый день. И Хенко, со времени памятной ночи, стала на целую голову ниже. Прощание было сухим и вежливым. Несколько раз Морошеко выходил на лестницу, но оттуда доносился веселый стук кастрюль и тихие веселые голоса. На лестничной площадке Лев уже не курил. Следовало позвонить еще раз. Минута была нужна, чтобы спокойно и сосредоточенно обдумать все, что он сделал за последние дни, и еще одна, короткая, для последнего прыжка. Лев Сергеевич повесил трубку и вышел из дома. Теперь он шел по другому городу – желтая улица с облезлыми стенами, асфальт, отмытый дождем, горели холодные фонари. Вокруг было много народу, всюду мелькали лица. Кто-то вежливо козырял. Две дамы с двумя чемоданами на колесиках шли навстречу, о чем-т возбужденно беседуя. «Хе, хелло…» – пела тихая, неуверенная музыка. Видно, где-то играла радиоточка. Люди торопились, как люди обычно торопятся в последнюю минуту – с чувством, с толком, без суеты. Но в этом торопливом движении не было торопливости последнего прощания – да и, кроме того, все были в одинаковой одежде. И все же Лев не испытывал обычного чувства оторванности от мира, который его окружал.

Сон №3

У меня была кошка. Она научила меня разным удивительным вещам. Например, надевать на голову целлофановый пакет. Вставляешь руки в рукава, ложишься на спину и притворяешься кошкой. А когда мама входит, мы переворачиваемся на другой бок. И когда она, нащупав пакет, поднимет его к глазам, она увидит, что мы смотрим на нее. Ну то есть я. Но с другой стороны, пакет может и не заметить, а мама очень проницательная… Она может решить, например, устроить нам допрос с пристрастием. Тогда я скажу, чтобы она оставила нас в покое. Знаешь, как на Западе в таких случаях поступают? Переворачивают весь дом вверх дном. Вот тогда точно никаких вопросов не останется… Правда, пакетом надо уметь притворяться. Надо уметь полностью слиться с муляжом – тогда он и правда шевелится. Если у тебя, конечно, мама не глухая… Ну а если глуховатая, то тоже можно. Даже нужно. Во всяком случае, для меня. Тут еще один вопрос есть – какая у нее реакция будет… А, забыл сказать. Кошка почему-то делит мир на добро и зло. «Зло» это она про меня, когда бьет лапой по батарее. Конечно, мне было бы обидно, но ведь я действительно ни в чем не виноват. Поэтому, если она решится нас проверить, ей будет очень трудно. А вот если мы на день рождения с ней что-нибудь такое сделаем, тогда… Тогда, считай, пронесло. Я даже не знаю, сколько времени она будет копаться. Может, сутки. Или двое. Хотя, скорее всего, дольше. Но мама нас все равно выгонит. Она вообще не понимает, что такое дети. Мне иногда кажется, она не про наш народ думает, не имеет в виду наши проблемы, понимаешь? Она хочет быть такой как все нормальные бабы. И вечно хочет переделать мир по себе… Наверное, это оттого, от мамы все пошло. Папа только пороги обидел, и все. Так обидно. Он тоже из деревни был. Воровства не терпел, хоть на самом деле оно у него просто работой называлось. Мама говорила, я был вором потому, только чтобы он ничего не знал. Хоть у меня ничего и не получалось, все же такое ощущение, он это чувствовал и смеялся. Не знаю почему. Прямо ненависть, короче, ко всему, даже к своей работе. «Я тебе покажу воровство», – повторял он часто. Как он умел свою ненависть выразить, совсем коротко и жестко, знаете? Показать – и сразу послать. Обычно это сразу меня и накрывало. Больше всего мне нравилось его «ути-ути-ути». Он даже прощения за работу просить не умел. Даже в шутку никогда. Да, теперь я все понимаю. Вроде в детстве все за одну жизнь проживаешь. Особенно для взрослого. А потом – раз! – вырастаешь и проживешь еще одну. Все уже по-другому. Грустно, по правде говоря. Может, дальше в жизни будет чуть легче, но по другому. Раньше я людей любил. Теперь не знаю. Сначала думал – убить кого надо, а теперь думаю – понять. По-настоящему понять, как они живут. Ихние дела. Они мне в душе не нравились. Ни от чего я от них радости не получал. Нет, мне, конечно, хотелось чтобы я на самолете полетел, не такой, чтоб стюардессы красивые были, и чтоб все культурно было, дома посмотрел по телевизору, задумался, уже, может, пьяный. Вот тогда хорошо. Только это, наверно, сейчас редко бывает. Или на худой конец с парашютом, когда над границей пролетаешь. Чтобы на неизвестное смотреть, со всех сторон. Тогда только начинаешь узнавать и, главное, в себе понимать. Так я в одном письме и написал. Никому, думаю, другому про это не скажу, потому что если другим про такое напишу, значит сам уже никому не расскажу. Хотя, если разобраться, я и не понял ничего. Убил я, например, одного человека, подумал, убил, стало легче. Стала какая-то сила подниматься. Как будто я червяка убил. Стал спрашивать, кого убил – оказалось, никого. Забыл только, что сперва хотел убить. Потом вспомнил – а черт с ним. Зачем они мне? Вроде хорошо, живу, пью, детей воспитываю… Потом другой человек снится, про чего он говорил, забыл, потом еще раз смерть снится. А потом я с бабушкой чуть не поругался. Нечаянно как-то. Я ей говорю, ты что, говорю. Ты хоть понимаешь, говорит, на что идешь. На тебе крест святой. Она смотрит на меня, глаза отводит. И заплакала. Совсем как я тогда. Тоже про какую-то смерть. Прямо об землю носом. Это, видно, от святого креста на моем плече. Понял я наконец, как все кончается. Только не знаю, хорошо это или плохо. Может, еще не кончилось, вот с чем я теперь и мучаюсь… Ну вот, собственно, и все, чем кончилось… Но если интересно, дочитать ты все равно не сможешь.