Читать книгу: «Наедине с Минотавром»

© Антон Муляров, 2021

ISBN 978-5-0053-5038-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поэтические опыты. Избранное. (1995 – 2020 гг.)

Из цикла «Проба пера»

«Вся наша жизнь – лишь смена декораций…»

 
Вся наша жизнь – лишь смена декораций,
А сцена – время и ничто иное,
И я не жду от зрителей оваций,
Я жажду лишь смиренья и покоя.
 
 
Я проплываю первый акт, стремясь к второму,
Но впереди лишь ждёт усталость мира…
Я не хочу бежать от одного к другому —
Хочу сполна лишь насладиться лирой.
 

6.02.1996.

Песнь воина

 
I
 

Иль верного друга, который помечен,

И имя которому – «Песня стальная»,

Что звонко поет на просторах?! Он вечен!

Он черен!

Он черен, как сажа, из недр планеты,

Из недр земли, что зовется Землею на местном наречье!

Что может быть легче?!

 
II
Что может быть лучше свободы и воли?!
Свободы, что носит в себе бесконечность,
В которой сражаются армии вечных,
За право дышать, наслаждаться прибоем,
Любуясь закатом и луком заплечным,
Свободно сплавляясь со скоростью челна,
Стремясь к водопадам, что смерти подобны,
Что страшно угодны!
 
 
III
 

Что может быть лучше бескрайнего поля,

Растущий ковыль на котором бесчислен,

Когда вдруг восстанут из тлена земного

Огромные армии?! – О, как многочисленны!

А ты между ними бежишь, утоляя свой голод

И радуя меч долгожданной добычей!

Несешься тайфуном, со шлейфом из смерти,

И весь ты из крови и желчи… и вас сотни тысяч!

Как лучшее высечь?

 
IV
 

Что может быть лучше, чем мчать, обтекаемым ветром,

Когда ты несешься на встречу хлестающим веткам,

Вдыхая прохладу отчизны с оконченной тризны?!

Твой друг за спиною кричит в ожидании чуда, что битвой зовется —

Он мечется в ножнах! Он рвется!!!

И ноги твои монотонно бегут по равнине, сменяя ландшафты;

Плывут облака, превращаются в тучи и брызжут.

А ты все бежишь, повинуясь законам нещадным!

О, как ты конечен! И путь – быстротечен!

Его ожидаешь…

Что может быть легче?!

 
V
 

Что может быть лучше погибели в битве,

Когда я узрею всю истину мира,

Хватая раскрытыми порами стали прохладу?!

Да! – Умираю!

Когда прилетит, забирая на небо,

Ангел всех войнов с большой золотою трубою,

И я закружусь, повинуясь прибою,

К последнему Дому Блаженства и Счастья —

Тогда, оглянувшись на землю былую,

Ту, что приютила меня ненадолго,

Я, повинуясь предчувствию долга,

Скажу ей: «Прощай»,

наблюдая погибель собратьев, дерущихся молча —

Что может быть громче?!

 
VI
 

Что лучше, чем старым осмыслить прошедшее?!

Ты, кто читает сие откровение,

Взгляни на себя из-за дверок во времени,

Которые альфа с омегой для вечности!

Обычное рвение!

Куда ты торопишься?!

Оставь свое мнение потомкам безнравственным,

А сам наслаждайся воспоминаньями…

Полями сражений и спорами разными…

Что может быть лучше… а?

Что может быть радостней?!

Лето 1995 г.

Весна

Летучий змей рвет небо игриво

И щурится ромбом нам свысока,

И Солнце лижет верёвку криво…

Ветер!

Я не могу удержаться – слеза,

Одиноко ползет, оставляя след,

По рельефу, которому сотня лет.

Весна 96 г.

Проигрыш

Как грустно мне, что мы с тобой одни,

Средь тёмной бури мечемся на щепке.

Нам маяков невидимы огни.

Пускай сам Бог считает наши дни —

Мы пробовали быть, предельно крепки!

Что сделать могу я такого тебе,

Что сможет спасти нас от краха, что близок?

Ни я, и ни ты, мы увы не в седле…

Кружатся навстречу, мурлыча во тьме

Тайфуны сплошной вереницей.

Тайфуны, что мечутся по земле,

Питаются черепицей,

Увидел их и сказал себе —

«Да будет то, что случится».

Самое страшное в этой борьбе,

Что я – тот, кто воюет,

Бросаю оружье на ветер, судьбе,

Все ей отдаю – пусть кочует!

Мое оружие! Наша война!

Мой острый язык! Моя глупая жизнь!

Я знаю – всё правда! И та молва,

Что несет про меня зелена трава…

Оставляю поля… оставляю себя – кружись…

Весна 1996 г.

Планета «Война»
(ровесникам)

Ребята! Братья! Парнишки!

Зачем вы здесь и почему?

Зачем вы друзья – мальчишки,

Уже окунулись в войну?

Ведь это не фильм, не книжка,

Зачитанная до дыр,

Ведь это – заведомо крышка,

Вороний, заведомо, пир.

Со смертью стоять у барьера —

Бомбежки, прицелы, стрельба!

Кому-то ведь это карьера,

Но вам же – цинковка гроба.

А кто-то орал с трибуны —

Не можем мы, мол, воевать!

Чего бы он сам под Аргуном

В канаву не лег стрелять?!

И матери с женами плачут,

Буханку кроша воронью,

И маленький мальчик прячет

Того, кто погиб фотографию.

Афган и Чечня – планеты

Единой системы – война.

Возложим венки – сонеты

Всем тем, кого съела Земля!

Июнь 1996 г.

Чеченский синдром

Изгиб дерев облизан Солнцем,

И ветер рвет седые тучи.

Глядит на мир через оконце

Обрубок кактуса колючий.

Обрубок кактуса колючий

Глядит, цветами глаз краснея,

Его избушка возле кручи,

Река, тропинка и аллея.

Октябрь 1996 г.

Маэстро Оружейных дел

Вражда окончена, потушены пожары,

И с тихим вздохом пробудился мёртвый мир,

Пришел тот час, которого все ждали,

И бывшие враги сошлись на пир.

Меч вложен в ножны, щит повис над дверью,

Вокруг благоуханье и покой,

Лишь где-то он сидит в полузабвеньи,

И мысли вьются, будто мошек рой.

Он созерцает то, что будет после мира,

Своими темно-карими глазами,

Но молот наготове и секира

Опять желает стать его руками.

И так сидит один в ночи безмолвной,

Пока не вспыхнет в голове бурлящей

Искра огня из пламени земного,

Что выльется в поток войны кипящей.

И вот опять он в кузнице трудится,

И пламя хлещет по рукам его и шее,

И силы вечные готовы возродиться,

Лишь только примет это он решение.

Мечи и копья точно из-под штампа,

Срываются, что свет от них искрится,

И улетают, бряцая в когда-то,

Затем, чтоб никогда не возвратиться.

Они летят туда, где будет битва,

Где перемирие нарушено стрелою,

Где пир закончился кровавою молитвой

И разразился новою борьбою.

И вот опять окончилось сраженье,

Щиты на дверь, а в угол меч падёт.

И вот опять он в сладостных томленьях

Идею ждёт… Идею ждёт… Идею ждёт.

Лето 1996 г.

Паразониум

Короткий меч – носитель славы,

Ты ношу гордую пронес,

Легионером был кровавым

И в мифах сам себя вознес.

Своей уродливостью дикой

Ты породил немало строф,

От сфинкса, замершего тихо,

До геркулесовых столпов.

Перед тобою, как пред Богом,

Склоняли головы враги,

А сам с длинной своей убогой

Хоть раз бы крикнул: «помоги»!

Ты на своем клинке двуостром

Чрез годы войн оставил нам

И Клеопатры лик «неброский»,

И жадную любовь к пирам.

Носитель Римской славы вечной

И очевидец многих войн,

Хранитель жизни быстротечной,

Посланник смерти роковой.

Лето 1996 г.

Ода «К…» или солдатская любовь

Тоска, погода скучно-хмурая

Была в тот день, когда с тобою встретился

И настроение ужасное, понурое…

Но лишь тебя увидел – дождь рассеялся.

Я помню, пил вино за стойкой грязною,

И через темное стекло с косою трещиной

Я тело вдруг увидел столь прекрасное,

Сколь может быть таким оно у женщины.

Я весь преобразился, стал подтянутый,

И цель какая-то как будто появилась,

И нервы перестали быть натянуты,

И сердце чаще вдруг заколотилось.

Теперь я каждый день на той же улице

Сижу и пью, смотрю в стекло разбитое,

И понимаю, что люблю, как только любится

Тому, кто видел лишь друзей своих убитыми.

Наверно, все-таки немного сумасшедший я,

Но продавец, тот, что напротив, – жуткий скряга,

Тебя он мне не продал, снизошедшая,

Моя любимая – серебряная шпага!

Лето 1996 г.

Мысли вслух

Не знаю, что, Господь, тебе сказать.

Не знаю, что сказать тебе, о Боже!

Вокруг меня мир скачет – не догнать

И не понять, что гоже, что негоже.

«Зачем» и «почему» – не мне судить,

Я лишь в ответе за «что делать».

Не знаю, сколько мне еще кружить,

Не знаю, сколько дел еще приделать.

Весь мир – слепец, идет на встречу яме

И ни за что не хочет обернуться.

Идут, совокупляясь, все в канаве,

Вина пиют, целуются, дерутся.

Зачем о, Господи, ты создал нас такими —

Безликими, пустыми до безумства,

Идущими уверенно на гибель?

О, люди, не пора ли нам проснуться!

Сентябрь 1996 г.

Орландо

Тебе бы женщиною быть,

А ты – мужчина,

Тебе бы юбочки носить,

Да вот кручина —

Никак не можешь ты решить,

Что больше мило,

Смотреться в зеркало и шить,

Иль, как мужчина,

Душою страстно полюбить,

В чем здесь причина?

Причина в том, что ты умен,

Умен с излишком,

Своею женскою красой

Красив ты слишком.

В своей душе ты как поэт,

Или как философ

Глядишь на жизнь сквозь приму лет

И всюду видишь, точно бред,

Крючок вопроса.

Сентябрь 1996 г.

Осенний вальс

Кружиться вальсом в вихре ветра

Опавшая листва златая,

И по аллеям кто-то где-то

Бежит, красу дерев вдыхая.

Природа воскресает в танце

И в пеньи птиц неугомонном,

В походке пар и в школьном ранце,

В стволах, поющих, словно домры.

Все воскресает в бабье лето,

Лучи на кронах сосн искрятся.

Все повториться снова, где-то,

И все воскреснет, чтоб остаться.

Октябрь 1996 г.

Волга

Широкая в приливе и отливе,

Огромная, могучая река,

Немало сотен жертв в твоем активе,

Но и за это нет в тебе греха.

Течешь ты долго по всея России

И омываешь грады и села,

Уж сколько кораблей пробороздили

Твои глубокие прекрасные тела.

Тебя благословила мать-природа

Бежать меж берегами своих вод

И не взирать на глупости народа,

Бежать, бежать, бежать, бежать вперед.

Насколько Бог продлит твои столетья

Неведомо, незнамо никому,

А я тебе желаю долголетья,

Твоим брегам, покою моему.

Сентябрь 1996 г.

Цикл «Посвящения»

Той, которая будет
(Е.Т.)

 
Когда-то, я знаю, когда-то
Случится именно так,
Что жизни моей контатта
С вашей сольется в такт.
 
 
Я знаю, я искренне верю,
Что будет такой момент,
Когда мы встанем у двери
И выйдем на мост планет.
 
 
Когда мы шагнем в мир множеств,
Закружимся между звезд,
И вечность увидеть сможет
Любви нашей скрытой рост.
 
 
Когда мы закружимся в вальсе
Да так, чтоб стучала кровь,
Тогда нам откроют пасти
Черные дыры и вновь…
 
 
Мы снова будем у двери
Ладонь в ладони стоять,
Глазами безмерное мерить
И нового вальса ждать.
 

Февраль 1997 г.

Кэтрин
(Е.Т.)

Завтра то же, что вчера —

Год уныл и скучен!

Правда, в жизни есть пора,

Каждый с нею дружен!

День цветов, друзей, пардон,

Говорю я сухо,

День, когда магнитофон

В клочья рвет вам ухо!

Когда все раздоры – прах,

Хлам, тряпье, обрывки…

С днем тебя рожденья, птах!

Счастья и улыбки!

01.05.1997 г.

Жене́

Я пишу этот стих – оправдание новых ночных посиделок,

Той, которая стала, вернее, сбылась, в вальсе множеств и стрелок!

Четверть века прошло, три ещё и – Бог даст! – чрез столетье

Ты поймешь: хорошо, что никто никогда не желал долголетья,

(Не желал (вроде нет!), оно просто пришло), значит, в этом есть смысл —

Ведь и юность, и старость, и сорок с полтиной Владыка возвысил.

Значит, было мне в пользу: увидеть детей и в четвёртом коленке,

Угадать тот же нос, тот же цвет у волос… и похлёбка в тарелке,

Скажет: жизнь удалась, не во мне, ибо счастье своё ты искала,

А в пяти тех хлебах, что и всем человекам не стало бы мало.

Ну а если не сто! Если меньше и, может быть, много!

Неужели лишь старость мудра и лишь только одной ей дорога

Приоткрыта. Ухабы ее, повороты, канавы и знание карты?

Нет! И в двадцать иной вознесётся с исписанной парты.

Купишь Атлас Дороги ты нынче повсюду, и возраст не спросят.

Каждый миг – не кювет, а трамплин; и попросишь – подбросят.

Я желаю тебе не того, чтоб пожить, но того, чтоб со мною.

И не просто детей, но хороших людей, непременно с душою.

Не цветов, но друзей! Не подарков, но главное – Веры,

С ней цветок будет счастьем, и дети отрадой, и муж лишь примером…

Мы завязаны в вечности! Что двадцать шесть, если даже по смерти

Есть возможность отметить Златой Миллион в неземной круговерти!

1.05.2007 г.

Размышление о любви на десятилетие нашей с Катей свадьбы

Десять лет – для кого-то «вышка»,

Небылица и жуть до гроба,

Ну, а мне, братцы, – так уж вышло —

Оказалась в размерчик роба!

Дело в той, что трудилась рядом

И в работе ничуть не злилась!

Я отдал ей себя задаром!

И она в ответ не скупилась!

Нынче редко – чтоб брать за скромность,

Вопреки всяким разным «измам»;

Ценят в дамах теперь оптовость,

В перемежечку с феминизмом.

Но с любви такой много ль пуху?!

Счастья нет, как и нет услады.

Человек превратился в муху,

И Гвидоном вертит каскады!

Старый вид «однобрачных» отжил,

И под ритмы устоев новых,

Вид «двубрачных», «трёхбрачных» ожил,

Вея вспученностью бобовых!

Новый вид – право жалок! В дверцы

Бьётся ЗАГСов. Ну, что исправить?

В нём мутация съела сердце,

Лишь либидо решив оставить!

Где находится антивирус

Знает БОГ! Но, а может, Боже,

просто в трубку свернуть папирус

Со стихами, да дать по роже!..

…Самому б только взор свой ясный

Тряпкой грязною не завесить!

Дай нам, Боже, закат прекрасный,

Да ещё бы пять раз по десять!!!

4.09.2011.

Родителям

Как мы успели,

Стать старше родителей нашей юности?

Толи мы ели

Много. Толи время по глупости

Напортачило,

Чего-то там по квантовой части.

Одурачило!

Чем-то плюнув из чёрной пасти.

Всё ещё дети —

По разуму, по восприятию, хотя по ноге —

Фактически – Йети,

И сами с детьми уже, от которых на островке

Лысины,

Волосы злобно шевелятся собою сами.

С выселок

Возраста, до сих пор набираю маме!

С утреца —

Вижу в зеркале седую бороду,

Как у отца!

Надеваю его прищур и иду по городу.

Вы были бдительны,

Но время украло нас, и вот мы выросли.

Дорогие родители! —

Как это вынести?

24.12.2020.

Поэтессе
(моей сестре, Яне Павловской)

 
1
 

Ты доказала, что пишешь – здорово!

Ты показала, что можешь – дорого!

По-женски, взросло, без ложной робости!

При этом – вкусный налёт особости!!

 
2
 

Ты доказала, что есть стихи женские!

Хлёсткие, не по-женски – резкие!

Я читал такие у любимой Ахматовой!

Когда ты это в себя понапрятала?!

О моих стихах есть верное мнение —

Не даются лирические произведения!

На верфях моих – не увидишь ботика —

Стапеля забила линкоров готика!

Ты напротив – не любишь больших конструкций,

(как не любишь всяких чужих инструкций!)

Многоходных противовесов, гирек…

Всё – от сердца! – Сестра, ты – Лирик!!

26.12.2020 г.

Дочки-матери
(моей жене Кате и дочке Саше)

 
I
 

Спросите меня: «Что такое, Антоша, шок?»

Неделю назад я навряд ли бы смог два слова

Об этом связать, потому как ноге босого

И впрямь непонятен сандалии решеток.

Покамест не клюнет нас жареный петушок,

Иль пыльный, холщовый из-за поворота мешок

Нас не оглушит с налета или с размаху,

Нам будет казаться, что все мы о жизни знаем,

На замечанья мы будем кидаться лаем,

И если нам скажут, что дали мы там-то маху —

Мы шашку из ножен, околышек на папаху,

И нерв обнажили как Гойя «Нагую Маху».

 
II
 

И я до вчера точно так же влетал в галерку.

Кидался в ножи, когда кто-то мне резал матку —

Правду. Себя излелеял, свой профиль воздвиг на полку…

Но хватит об этом, пора залистать закладку —

Вернуться к тому, о чем говорили выше:

И я был таким же! Но в жизнь ворвалися крыши,

Стены, палаты, халаты, но главное натку —

сатели маминой груди – беззубый народец.

Я ощутил себя Маркою Полой, идущим в походец,

К угрюмым и странным – но красным – китайцам. Лошок!

В роддом я попал! Попав в мир палат и кроваток,

Я дочку увидел, летучих пегасов крылатых

Вдруг стал я воздушнее. Братия – вот это шок!!

 
III
 

Я стою в роддоме, меня поглотил этаж.

В башке калорифер, рамболь с лососиной, виски.

Но все вылетает, лишь только доносятся писки,

И ум подчиняется сердцу, как юноша-паж.

Мне вынесли дочку, сказали: «У вас все в норме

И с весом, и с ростом». Не в силах подвинуть торс,

Я крюком изогнутым в пол забетоненный врос.

Смотрю на кукленка с большими глазами, в форме

парадной. Вся в белом – невеста – с пергаментным носом,

Со взглядом, как будто и впрямь жениха выбирает.

Его не забуду! Смотрю и в поджилках играет

озноб. Радость отцовства не выжечь доносом.

Тебе от родин сорок пять (не подумайте – лет)

Минут. Транс объял меня, жду продолженья.

Смотрю в две оливки, ищу в них свое отраженье,

Но вижу в тебе – красотули-мамули портрет.

Тебе ноль годов и ноль месяцев, так же часов.

В тумане сознанье и будущность тоже в тумане,

Но только одно в этих сумерках я понимаю:

Спасибо, о Боже, за дочку, за счастье без слов!

 
IV
 

Мы ходили с тобою не раз, мы с тобою гуляли.

Говорили о девстве, о браке, о будущих детях.

Мы смотрели вперед, в запределье мы мысли метали.

Все, о чем говорили, казалось далеким, как солнечный ветер.

Нам с тобою везло, сам Господь, и не раз, не взирая

На все то, что лишь только вдвоем мы и знаем —

Наши мысли в реаль превращал в мановение ока,

Мы с тобой понимали – аванс: (чудо – не одинокий).

Я когда-то в больнице давно написал «Той, которая будет».

Под обоями позже твоими старательно вывел.

Я писал, что ты – сон, и меня окружающий мир не разбудит.

Я все чувства в тот год о тебе на тетрадный лист вылил.

Много было ошибок – они позади, их Почаев исправил.

Мы три года затем отучились, но главное в том лишь,

Не рисунку учились, а своду супружеских правил.

И всего, что случилось меж нами, навряд ли упомнишь.

Мы хотели жениться! Ну вот тебе – скоро два года!

Мы хотели окончить! Окончили! – Много ли дела?!

Мы друг друга отслушались. Вместе в любую погоду

Были повсюду, мы главного ждали предела…

 
V
 

Начну с беременности – это ли не смех?!

В тебе катаются как в люксе, в Vip вагоне.

Ты – мама и дитя в одном флаконе.

В тебе растет (о, тайна!) человек!

Вот тот предел, которого так ждали.

Но так устроено беременное тело,

Ему, поверьте, лакмусу доверить

Приятней свои тайны, но едва ли,

Ему понятна эта радость вкупе,

С ознобом, пробегающим по жилам,

Когда все тело коленной пружиной

Сжимается и исчезает в пупе.

Большой живот – он гладок и прекрасен!

В него одетая жила две трети года.

У человеков уж такая, знать, природа,

Что больше девяти – исход не ясен.

Мне дорого твое его ношение.

Мне так же дорог он, тобой носимый.

Мы оба ждали, что дитя в волнах Цусимы,

Пройдя сквозь боль, придет, в исход сраженья.

Вот миг настал – мы прыгаем на шине.

С тобою я! Со мной сестра и мама,

В пакетах – все, что вспомнили из хлама.

И не беременный родит в такой машине!

Ты родила, теперь ты мама, я же

По-видимому, папа, но понять,

Что я не только кум и брат, и зять,

Но и отец – мой ум, как фиш на пляже.

Я на тебя смотрю в окне твоей палаты.

Ты в розовом стоишь, в руках кукленок,

И краснокожее лицо промеж пеленок.

И я от радости раздут, и лишь канаты,

Что притяжением Земли у нас зовутся,

Мне не дают взлететь к тебе на третий

(ох, мне условности физические эти),

а мне б взлететь под облака, шаром надуться.

Вы поняли, наверное, что кекса

Мне слаще то, о чем писал я выше,

И то, чем мы с тобою ныне дышим,

Важнее прежнего всего, всё просто «экс», а

Дети, однозначно, важнее секса.

Пускай же длит своей рукою Бог наш век.

И благодарность не иссохнет пусть в гортани

У нас. И я сгибаю в оригами

Тебе свой стих, мой светлый человек!

4—10. 05.2003 г.

Сыну Ивану

1. Нарождение сына

 
I
 

Наша жизнь, как будто не шаг до смерти,

А петля в экватор. Притом заметьте:

Всё равно не в даль, наш уставлен взор,

Близорукий век – нам слепым позор.

Только сдашь доску, мысли в три ряда

Бог не весть зачем, вновь ведут туда,

Где не Сердце-Ум, как лесной олень,

Ищет влагу слов, а поросший пень

Нас блудит к себе, будто леший душ,

Нашей воле – враг, нашей страсти – муж.

Я всегда имел веру в зомби, их

Я не раз видал, и не двух – троих!

Но главней всего, что в себе самом

Часто вижу: взор мой закрыт бельмом.

И сомнамбул транс превращает рай,

В кукловодский ад, в паутинный край…

И не видит глаз, и не слышит слух,

Как арканят вновь этих трёх иль двух.

Из-за ниток тех не оставишь след,

Ибо нет следа там, где почвы нет.

 
II
 

Мы молчали с тобой об одном и том же.

В нашей комнате, будто в палаццо дожей,

Возрожденье летало, как пух перинный,

На руках превращаясь в росу, и длинный

Диалог при закрытых устах, цепляясь

За картины в багетах, затем снижаясь,

Оседал на стол, меж икон в работе.

Мы парили ввысь. Тошнота на взлёте

Может лишь чуть-чуть описать процесс,

Когда ломит грудь и сжимает пресс.

Возрождение наше – его рожденье!

От туманных снов нас спасло волненье.

Интересы все вдруг ушли в обоз,

А во фронте Крест встал, да в Землю врос.

Я сердечно рад, что стенал под ним,

Что услышан был… то забыть нет сил!

И не вырвать боль, корвалол рекой,

А затем, как штиль; тишина, покой…

Я ведь сам хотел, чтоб хоть кто-нибудь

Разбудить бы мог, иль хотя бы пнуть.

***

Я не знал досель, что покой и тишь

могут быть настоль глубоки, малыш!

12.04.2007 г.

2. Больничное

Нет, не снег, а тополиный пух

На тетрадку в клеточку ложится.

Вновь февраль в июне закружится,

Охлаждая знойный летний дух.

Нет, не вьюга – ветер лишь с дерев

Наметёт сугробов перемёты,

Закружит белёсые полёты,

Чуть зимой сознание задев.

4.06.2018 г.

Баллада о маленьком викинге
(Моему сыну Николаю на двенадцатилетие)

В парусах разыгрался ветер!

Пять десятков сели в драккар,

Улыбнувшись грядущей смерти!

Ворон гаркнул в дорогу: «Кар-р!!»

Конунг крепко прижал кормило,

Каждый третий сел на весло.

Ни одна из жён не завыла,

Когда викингов прочь несло!

Старики лишь жалели молча —

Им уже не погибнуть в бою!

Злая старость! Одно лишь, впрочем —

Провожают, тоже в строю!

Скоро парус за фьордом скрылся,

Скрылась тень воронёных крыл.

Конунг взором вперёд вперился,

Рядом с ним малолетний сын.

Как отец он стоит под ветром,

Не моргая глядит вперёд,

Он немножко боится смерти,

Всё же – первый его поход!