Читать книгу: «Берег Живых. Выбор богов. Книга вторая»
Часть 2
Глава 22
Отец и мать не могли нарадоваться – увлечения сына, казавшиеся сомнительными некоторым представителям благородного эльфийского общества, наконец-то оправдали себя. Грядущее назначение было высоким, хоть и опасным. К нему прилагалась награда – не только несколько чистейших драгоценных камней, но и достойная должность при дворе по завершении миссии. Шутка ли, быть отмеченным милостью высокорождённых!
Небогатому, пусть и талантливому молодому аристократу подняться в эльфийском обществе было очень нелегко. Власть в Данваэнноне удерживали роды, получившие её в незапамятные времена, и менялась структура редко. А жил народ наследников фэйри долго и на перемены шёл неохотно. И вдруг неслыханная удача – успехи юноши в изучении культуры соседнего государства были замечены. Не кого-то, а его, Келаэлира из пока ещё не прославленного рода Линнтэ, выбрали! У юноши голова шла кругом, когда он представлял, какие великолепные перспективы развернутся перед ним, когда он сделает всё возможное для закрепления мира между государствами. Но что самое прекрасное – он побывает в чудесной стране, о которой столько читал и мечтал, и будет удостоен высочайшей чести, аудиенции у правителя, чья мощь способна сравниться с мощью эльфийских властителей древности! Он увидит прекрасную царицу, о красоте которой слагают песни! Кто знает, возможно, ему даже позволено будет перемолвиться словечком с государственным мужем, которого уважают и самые нетерпимые эльфы, а сам Келаэлир разве что не боготворит: со старшим царевичем Хатепером, величайшим дипломатом своего времени! Если Император позволит, конечно же, и если господин Хатепер соблаговолит… Ах, как много хотелось узнать юному сыну рода Линнтэ из первых рук! Все письменные труды мудрейшего рэмеи, которые только возможно было найти по эту сторону гор, Келаэлир давно прочёл не по одному разу и даже сделал несколько копий и переводов на эльфийский. Разумеется, стать равным прославленному рэмейскому вельможе, брату Императора, он не мог и мечтать. А всё же лестно было думать, что раз теперь он ступает на поприще дипломатии, это в чём-то роднит его с великим рэмейским царевичем.
Келаэлир уже едва мог ждать. Лорд Каэлисс, посланник самого́ Высокого Лорда Саэлвэ, стал частым гостем в их доме, но о точном сроке путешествия пока не сообщал – Её Величество ещё не приняла решение. Как долго Келаэлир мечтал побывать на родине мудрых кудесников-жрецов, прозревающих тайны мироздания… могучих воинов, не понаслышке знакомых с понятиями о чести… великих учёных, способных проектировать едва ли не вечные каменные сооружения… и, конечно же, прекраснейших женщин – воплощений живого обжигающего пламени… Что ж, ради такого можно было подождать и ещё немного – ожидание того стоило!
Сегодня лорд Каэлисс снова наведался к ним, и отец с матерью расстарались, встретив дорогого гостя щедрым обедом, достойным, как казалось Келаэлиру, даже высокорождённых. Посланник прибыл с подарками, согласно этикету равнинников и жителей Перекрёстков – как известно, наиболее цивилизованных народов Данваэннона. Беседа за столом текла размеренно. Келаэлир больше слушал, чем говорил, чтобы не пропустить ничего важного. Ему, как и многим эльфам, было очень любопытно, как же прошёл последний Совет Высокорождённых: по приказу Пресветлой то, о чём говорилось на собрании, не предавалось огласке. Однако лорд Каэлисс с прискорбием отметил, что он и сам того не ведал, поскольку Высокий Лорд Саэлвэ неизменно чтил волю Её Величества и даже со своими доверенными произошедшего не обсуждал.
– Стало быть, и о грядущем посольстве пока ничего не известно? – спросила мать.
– Увы. Но смею заверить Вас, моя леди, вы будете первыми после меня, кто узнает, – с учтивой улыбкой заверил её посланник. – Однако же сегодня я принёс весть, которая, полагаю, порадует гостеприимных хозяев, за чьим столом я имею честь обедать.
Келаэлир встрепенулся и бросил взгляд на отца. Глава дома Линнтэ сохранил приличествовавшую его положению выдержку, но в глазах его вспыхнул почти юношеский интерес.
Эльфы ничего не делали быстро. Пока лорд Каэлисс выдержал необходимую паузу, пока по жесту матери слуги произвели смену блюд, прошла, казалось, целая вечность. А за десертом, когда подали травяной чай и сладкое летнее вино, посланник произнёс цветистый, полный благодарностей за гостеприимство тост и торжественно закончил:
– Мой господин приглашает вашего сына ко двору дома Саэлвэ.
– Какая честь, – выдохнула мать, и Келаэлиру показалось даже, что сейчас она лишится чувств от избытка впечатлений.
– Благодарим Вас, мой лорд, – с едва сдерживаемым торжеством чинно кивнул отец и неодобрительно посмотрел на наследника. – Ну что же ты молчишь, сын?
Келаэлир просто не находил слов. Он пробормотал что-то сбивчивое о своей готовности служить высокорождённым, и лорд Каэлисс милостиво улыбнулся.
– Мне понятно Ваше смущение. Не каждый день мы получаем личное приглашение от одного из наших высокочтимых правителей, – он выложил на стол перетянутый серебряными нитями изящный свиток. – Смею заверить, в Ваших качествах никто не сомневается. Мой господин лишь хочет лично оценить Ваши уникальные таланты и знания, о которых столько наслышан.
Келаэлир вспыхнул и поклонился.
– Мой сын оправдает ожидания Высокого Лорда, – с гордостью проговорил отец.
– Без всякого сомнения, – улыбнулся посланник.
Юноше показалось, что за его спиной распахнулись крылья. Он не мог отвести взгляда от свитка с приглашением, едва в силах дождаться, когда же прочтёт его. И хотя грядущая встреча с высокорождённым вызывала вполне объяснимый трепет, Келаэлир ясно видел, как двери блестящего будущего распахнулись перед ним.
* * *
Хрустальная мелодия флейты и журчание маленьких водопадов убаюкивали сад, убаюкивали мысли. В густых ветвях то тут, то там проглядывали шары с мириадами золотистых светлячков. Мягкий свет лился на тропу, переходившую в раскинувшиеся над заводями узорные мостики, заботливо выращенные эльфами из зачарованных древ. В тёмном зеркале воды изредка вспыхивали яркие серебристые отблески чешуи ночных жемчужных рыб. Их спинки сквозь водную гладь ловили лунный свет и мерцали, как блуждающие огни колдовских чащоб у Перекрёстков Фэйри.
Келаэлир замирал от восторга, идя по садам и рощам рода Саэлвэ вслед за лордом Каэлиссом. Всё здесь казалось ему чудесным. Ожившее фейское волшебство из легенд Высокий Лорд Иссилан приручил себе на радость. Воистину, такое было под силу только высокорождённым. Келаэлир ни на миг не забывал, где было его место и место даже лорда Каэлисса, доверенного посланника Высокого Лорда. Между высокорождёнными и другими аристократами лежала пропасть не меньшая, чем между аристократами и простыми эльфами или даже людьми. Их магия не знала себе равных и служила самой верной опорой их положению в обществе.
Положение же рода Линнтэ было шатким с тех недавних пор, как поднялась настоящая буря, ведь изначально Линнтэ были вассальным кланом Высокого Рода Арель. Впрочем, далеко не самым значительным и заметным кланом… То ли дело клан Ассаи, которому Арели действительно доверяли многие свои дела!
Родня Келаэлира не имела в Данваэнноне особого влияния. В политические игры они, в основном, предпочитали не вмешиваться, не участвовали в заговорах и вообще больше уважали искусства и науки. Давний их предок когда-то, ещё до объединения эльфийских народов, отличился в военном походе и в награду получил звание аристократа. Предком, безусловно, гордились, но в общем-то на том достижения эльфов Линнтэ, не отличавшихся особой амбициозностью, и заканчивались. Никто из них не сделал чего-то, заслужившего славы в веках.
Но тень преступлений Высокого Лорда Тремиана Ареля пала и на самые незначительные из служивших ему родов. А преступления были столь страшны, что о некоторых из них говорили только шёпотом в закрытых покоях, а то и вовсе не решались говорить. В частности – и об этом Келаэлиру, обожавшему всё рэмейское, было думать особенно тяжело – именно Арели были повинны в обострении отношений с Империей Таур-Дуат. Глава рода, Тремиан Арель, был эмиссаром Её Величества в рэмейских землях, но распорядился он своей властью и связями таким образом, что наследный царевич Эмхет то ли погиб, то ли исчез без следа. И это было лишь одним из немногих его дел по обе стороны гор – дел, которые до сих пор вскрывались и имели тяжёлые последствия. Может, кто-то, воспользовавшись бурей, приписал Арелям и свои собственные промахи и преступления – но о том было судить точно не ему, молодому эльфу из далеко не самого прославленного рода, даже если б он хотел в этом как следует разобраться. В Данваэнноне, как известно, лучше не задавать лишних вопросов, особенно ступив на болотистую почву. Ну а уж оказаться размолотым жерновами игр высокорождённых не хотелось никому.
Каким чудом Линнтэ вообще удалось сохранить положение аристократов, Келаэлир мог только гадать, но точно знал, кого стоило за это благодарить: Высокого Лорда Иссилана. Самым первым, опередив даже Высокий Род Тиири, взявший под крыло некоторые опальные семьи, чья вина пока ставилась под сомнение, род Саэлвэ защитил семью Келаэлира.
Келаэлир хотел отплатить добром за добро, хотя и понимал: всей его жизни, даже очень долгой жизни – а остальные эльфы и жили меньше, чем высокорождённые, – не хватит на то, чтобы вернуть неоплатный долг. Но он обещал себе, что будет служить Высокому Лорду Иссилану верой и правдой, и все свои знания – а именно знания, как Саэлвэ изволил дать понять, и были сейчас нужны – пустит на благо этого клана.
Посмотрев в спину своего спутника, Келаэлир в очередной раз задался вопросом, какими путями пришёл к службе Высокому Лорду сам Каэлисс, ставший дорогим гостем в доме Линнтэ. Да и из какого он был рода? Посланник Иссилана Саэлвэ никогда не упоминал имя своего рода, а так и представлялся – лорд Каэлисс. Если это и было родовым именем, то о таком клане Келаэлир не знал. Возможно, с ним была связана какая-то история, о которой не принято говорить. Или же изначально он и вовсе не принадлежал к аристократии, а возвысил его уже сам Высокий Лорд Иссилан?
Черты лица Каэлисса были жёстче, грубее, чем у многих эльфов, рождённых в этой части Данваэннона. Возможно, в его жилах текла кровь горных кланов, а предки тех не гнушались и браков с людьми. Разумеется, спрашивать Келаэлир не стал бы ни за что – не позволял этикет, да и обижать посланника ни в коей мере не хотелось, поскольку тот был всегда учтив и даже добр к семье Линнтэ. Потому Келаэлир неизменно оставлял свои мысли при себе. А думал юноша, что Каэлисс был обязан Высокому Лорду Иссилану не меньше, чем он сам. Может, когда-нибудь и ему удастся завоевать доверие посланника Саэлвэ? По крайней мере, Келаэлиру этого очень бы хотелось. Но подобные вещи у эльфов, так или иначе приближённых к элите общества Данваэннона, происходили нечасто… и не быстро.
Приближённых к элите… Когда Келаэлир думал об этом, голова шла кругом. Арели не приближали его семью к себе – и, как оказалось, к лучшему. И вот теперь ему предстоит аудиенция у самого Высокого Лорда Иссилана!
Меж тем лорд Каэлисс замедлил шаг, и вскоре они ступили на вымощенную мелкой разноцветной смальтой дорожку. Впереди Келаэлир увидел беседку из белоснежного резного камня, увитую лозами диких чайных роз. Такие беседки он уже подмечал в садах, пока они шли, – места отдохновения и медитаций.
Юноша постарался не сбиться с шага, но дыхание у него перехватило, когда он увидел фигуру эльфа в синих с серебром одеждах, ожидавшего их в беседке. Неужели сам Высокий Лорд?..
В нескольких шагах лорд Каэлисс остановился и глубоко поклонился, украдкой сделав жест Келаэлиру. Юноша почтительно преклонил колени, выслушал витиеватое приветствие высокорождённому, привычно нараспев произнесённое посланником. Ему самому до поры надлежало молчать, пока Высокий Лорд не изволит обратиться к нему.
– Покажи же мне нашего гостя, Каэлисс, – мягко велел Иссилан.
Посланник, до этого стоявший между ними, почтительно отступил.
– Я желаю говорить с тобой, юный Келаэлир, – сказал высокорождённый, оказав юноше огромную честь уже самим тем, что знал его имя. – До меня доходили слухи о твоих редких знаниях, о тонком чувствовании рэмейской культуры.
По жесту Высокого Лорда юноша поднялся и нерешительно посмотрел на него. Говорили, что Иссилан Саэлвэ очень стар, но никто не мог сказать точно, сколько ему лет. Некоторые из людей и неблагородных эльфов вовсе считали его бессмертным. Лицо Высокого Лорда в обрамлении серебристых волос напоминало безмятежные прекрасные лики статуй, лишённые печати возраста и каких бы то ни было страстей. Лёгкая ободряющая улыбка тронула губы высокорождённого, побуждая Келаэлира ответить на вопрос.
– Мой лорд, я лишь смею надеяться, что знаний моих окажется достаточно, чтобы быть полезным Вашему роду, – почтительно проговорил молодой эльф.
– Не все в Данваэнноне могут поддержать такого рода беседу достойно, – Иссилан задумчиво посмотрел куда-то за спину своего гостя, в глубину рощи. – Пройдём со мной. Изволь говорить свободно. Давно мне не с кем было обсудить речи древних рэмейских мудрецов.
Келаэлир почувствовал, как его сердце учащённо забилось, но склонил голову, пряча неуместный в присутствии высокорождённого восторг. Подчинившись жесту Саэлвэ, он последовал за Высоким Лордом – на положенной по этикету дистанции. Удивительно, но лорд Каэлисс остался ждать у беседки, не присоединился к прогулке – высокорождённый пожелал говорить со своим гостем наедине.
– Верно ли мне доложили, что многое ты почерпнул из трудов старшего царевича Эмхет, великого дипломата Хатепера? – молвил Иссилан, не оборачиваясь.
– Всё именно так, мой лорд, – тихо подтвердил Келаэлир. – Его мудрость и тонкость смыслов изречений поражает воображение… Изначально я овладел рэмейским языком для того, чтобы прочесть его тексты в оригинале. Не потерять нюансов. Язык, он ведь… – смутившись, эльф замолчал.
– Из понимания языка складывается и понимание мышления других, – подхватил Иссилан, казалось, прочитав его мысль. – Их представления о мире, таинства верований, особенности культуры, отношение к себе и остальным… Так многое скрыто в гранях родных слов народа…
Они шли по тропам среди вековых деревьев, под арками переплетённых ветвей, и всё казалось юноше чудом. Иссилан Саэлвэ знал о рэмеи так много! Цитировал древние тексты на хорошем рэмейском, поддерживал и развивал мысли Келаэлира, задавал тонкие вопросы, сдержанно восхищался глубиной его познаний и понимания. Такого удовольствия от высоких учёных споров юноша не получал, пожалуй, никогда. Беседа абсолютно очаровала его, и он почти забыл о своей первой робости, обретя благодарного слушателя и мудрого собеседника.
Под конец Келаэлир окончательно уверился в том, что для этого высокорождённого он и правда может представлять собой некую ценность и пользу. Личное знакомство с Иссиланом Саэлвэ внезапно открыло ему, что соблюдать эту вассальную клятву будет не только честью, но и радостью. Не восхищаться Высоким Лордом было просто невозможно! Как удивительно этому высокорождённому удавалось одновременно и держать подобающую дистанцию, и обращаться к самому сердцу собеседника! Только теперь он понял, почему лорд Каэлисс беззаветно предан Саэлвэ. Келаэлир был абсолютно счастлив и мысленно благодарил Богов, что его путь повернулся именно так, пусть и после тяжёлых событий.
Но даже при общей полноте счастья и осознания своего нового места в Данваэнноне юноша был не готов к тому, как завершится этот разговор. Высокий Лорд вдруг остановился, подошёл к ближайшему дереву и положил ладонь на замшелую потрескавшуюся кору, погладил шершавый ствол.
– Подобно древам, прекрасные сыны и дочери нашего народа набирают свою силу медленно, постепенно насыщаясь соками мудрости и красоты мира. Но потом в величии своём они поднимаются над всем лесом… – тихо проговорил Иссилан, обращаясь скорее к самому себе.
Келаэлир терпеливо ждал, пока взгляд древних кобальтовых глаз не обратился к нему.
– Неспокойные времена грядут, – сказал Высокий Лорд. – Нам нужен посол, которому мы сможем доверять – посол в Таур-Дуат, понимающий и принимающий равно обе наши богатые и полные противоречий культуры. В тебе я вижу этот потенциал, юный Келаэлир Линнтэ. В следующий раз, когда я призову тебя, будь готов, ибо я направлю тебя в земли народа рэмеи с особым заданием, которое, возможно, поменяет ход истории для обоих наших народов.
Не находя слов, не веря себе, юноша упал на одно колено и склонил голову.
– До того же мига храни детали нашего разговора в тайне, в том числе и от родных, Келаэлир Линнтэ, – мягко велел Иссилан. – Таков приказ твоего Высокого Лорда.
– Клянусь своей честью, мой лорд, и милостью ко мне Каэрну Охотника, – пылко ответил Келаэлир, не в силах скрыть переполнявшие его эмоции. – Я исполню всё, как Вы повелите.
* * *
Расчёт Таа не оправдался – пленник оказался более терпелив, чем он ожидал. Или же сознание мятежного жреца пошатнулось настолько, что теперь он не вполне различал, что было реальностью. А возможно, Итари Таэху опередила Таа и уже рассказала Перкау, что старик Минкерру оставил мятежников в живых, просто лишил жреческого сана и поселил в храме, приставив к привычным им простым работам. Столичные бальзамировщики относились к пришлым настороженно и не принимали их как своих братьев и сестёр по культу. Все прекрасно помнили, по чьей вине жречество Ануи едва не лишилось милости Владыки.
Таа продолжал умело исподволь подогревать это общее тайное недовольство. Во-первых, мятежники – пусть даже официально вину за всех взял их бывший Верховный Жрец – вызывали у него искреннюю неприязнь. Во-вторых, держать их в почти полной изоляции было выгодно, и это можно было со временем применить с пользой. Община пойдёт ему навстречу в обмен на покровительство, когда Таа угодно будет это покровительство проявить. Они могли подсказать ему что-то полезное касательно человеческой девицы, поднявшей царевича из мёртвых и обладавшей редкими знаниями. Возможно, их даже можно было против девицы использовать, когда Таа до неё доберётся… Всему своё время.
С Перкау было сложнее. Таа не мог защитить мятежного жреца от Великого Управителя и тем более от самого Владыки – и жрец это знал. Поэтому единственной разменной монетой в их уговоре была община. Пожалуй, стоило бы осторожно намекнуть ему ещё раз… но у Таа было мало времени для намёков. Пока что Великий Управитель оставался полностью поглощён государственными делами – с тех пор, как Император отбыл в паломничество. От царицы Таа тоже не получал никаких дополнительных распоряжений – она сейчас, по сути, заменяла Владыку. Хатепер Эмхет не появлялся в столичном храме, хотя мог прийти в любой миг. Таа должен был успеть раньше, пока о Перкау временно забыли. Ждать больше было нельзя.
Почти обо всём происходящем в храме будущий преемник Первого из бальзамировщиков знал. Знал он и когда отлучалась Итари, а потому мог устроить всё так, чтобы она немного задержалась. По всему пока выходило, что сам Перкау не рассказал целительнице о визите Таа, а это уже внушало надежду. Да и кто бы поверил ему, случись что?..
Бальзамировщик не мог не вспоминать о той просьбе царицы – раздобыть кровь мятежника – потому как понимал, кому и для каких целей эта кровь была нужна. Жрецу Сатеха он не доверял ни капли, хоть формально они оба и были на одной стороне, являясь одними из ближайших сторонников Амахисат. Нет, причиной вспышки безумия пленника была не только нестерпимая боль от пыток, заставившая потаённую Силу Перкау выплеснуться. Это стало результатом ритуала Колдуна. То, что жрец Сатеха мог влиять на бывшего Верховного Жреца даже здесь, в стенах храма, вызывало у Таа не меньше опасений, чем сам факт принадлежности Перкау к культу Владыки Каэмит. И как бы пленник ни был драгоценен Дому Владык, преемник Минкерру не мог игнорировать опасность, стоявшую за мятежником. Да и тайн скопилось слишком уж много.
Таа знал, что он сильнее Перкау. Однажды ему предстояло надеть пектораль Первого из бальзамировщиков – какие бы надежды ни возлагала часть жрецов на Кахэрку. Провинциальному мятежному жрецу не по силам тягаться с ним. Отступник был непредсказуем и опасен, как загнанный зверь, но он не мог навредить Таа – разве что косвенно, теми проклятыми тайнами, которые так упрямо хранил. И даже Колдун не поможет ему, потому что Таа был готов ко всему.
Бальзамировщик не хотел пользоваться своей властью в открытую, не хотел обнаруживать себя раньше времени, но его влияния должно было хватить, чтобы объяснить даже самому Великому Управителю, почему необходимо было вмешаться. Ожог Сатеховым Пламенем на запястье старшего царевича был весомым доводом уже сам по себе.
Свернув в коридор в нижних помещениях храма, Таа поправил привычную маску непроницаемого спокойствия, сквозь которую редко проглядывали какие-либо эмоции. Воины, охранявшие пленника, почтительно отсалютовали ему. На этот раз вопросов они не задавали.
– Без моего приказа никого не впускать, – велел он.
– А госпожа Таэху? – осведомился один из стражей.
– Если она вернётся раньше – её тоже, – невозмутимо ответил жрец. – Нашему храму грозит опасность. Я сам объяснюсь с мудрой Таэху.
С этими словами он вошёл в комнату, и стражи закрыли за ним дверь.
В небольшой комнатке, в которой из мебели был только простой маленький алтарь Ануи, при свете двух светильников пленник молился. Старик Минкерру не запретил ему совершать каждодневные обряды, а зря. Таа претило думать, что лишённый титула жрец продолжает мнить себя жрецом. Это бросало тень на служение других – тех, кто действительно оставался верен Стражу Порога.
– Я пришёл говорить с тобой, и у нас не так много времени, – холодно произнёс Таа.
Перкау ответил не сразу – прошептал последние слова ритуальных формул и только потом поднял взгляд на вошедшего, чуть переместился, садясь на циновки. По крайней мере, сегодня он двигался, пусть и не слишком уверенно, тогда как в прошлый визит жреца даже не поднялся. Впрочем, в искусстве Итари сомневаться не приходилось.
Взгляд мятежника был вполне ясным, осмысленным. Даже не верилось, что этот рэмеи рехнулся в руках дознавателей и явил Сатехово Пламя.
И всё та же упрямая воля, тот же покой осознания своей участи. Перкау не боялся Таа – просто не видел в нём опасности.
– Ты подумал о том, что я сказал тебе?
– Разумеется, – мятежник склонил голову. – У меня много времени на размышления.
– И что ты скажешь мне?
– Я не стал звать тебя и тревожить именно потому, что сказать мне нечего, – сдержанно ответил пленник.
Таа скрестил руки на груди, окидывая его взглядом, созерцая внутренним взором потоки энергий, под которыми Перкау таил и иную часть своей сути. Таил уже не столь умело, как прежде…
– Я знаю, что ты есть, – тихо, но твёрдо проговорил бальзамировщик. – Тебе не скрыть этого от меня под маской благообразности, под плетением молитв Ануи. Для каких бы своих целей ты ни вернул наследника, я не позволю этому сбыться. И твоей общине я не позволю стать спасителями в глазах народа. Запомни это.
Перкау вздохнул, и Таа вспомнил его слова: «Но ярость твоя понятна мне. Не думаю, что я чувствовал бы что-то иное, поменяйся мы местами… не знай я всего, как не знаешь ты…»
– Веришь ты мне, мудрый, или нет, но я никогда не противостоял культу Стража Порога, – мягко произнёс он. – И никогда не был врагом другим жрецам. А враг… он совсем близко.
Таа внутренне напрягся. Мятежник знал, а это было совсем уж некстати.
Заставив свой голос звучать теплее, он сказал почти доверительно:
– Так помоги нам, своему культу. Помоги мне не видеть врагов в тех, кто тебе дорог, и я смогу защитить их так, как не могу защитить тебя, даже если бы хотел.
Кому, как не Таа, было знать: бальзамировщики не были лишены чувств, что бы там ни говорили в народе. Отношение к ним других рэмеи, странная смесь глубокого почтения, некоторого страха, а кое-где и отвращения, заставляло жрецов Стража Порога больше ценить теплоту, близость. Общины жрецов были своего рода семьёй. Общины бальзамировщиков были семьёй даже в большей степени, ведь от остального мира их отделяла тонкая грань, постоянное напоминание об умирании, переходе в вечность и о страшных, пусть и необходимых обрядах, проводимых в их храмах.
И потому даже сейчас, когда Перкау был спокоен и отрешён, ему не было безразлично.
– Если даже я скажу тебе – ты всё равно не поверишь, – покачал головой мятежник. – Слишком невероятно. И слишком страшно, чтобы поверить.
Таа похолодел. Нужно предупредить царицу! А этого рэмеи ни в коем случае нельзя оставлять в живых… Или… Или же помочь Колдуну довести до конца его изначальный план.
– Ты не оставляешь мне выбора. Твоя наставница, Лират, мертва. Что делать с твоей общиной, пока не решено.
– Мертва?.. – тихо переспросил Перкау.
Таа почувствовал отголосок удовольствия, нащупав верное направление. У него достанет власти надломить эту волю.
Отступник жаждал узнать, обрела ли Лират покой и память. Таа не собирался дарить ему успокоение.
– Осталась в запечатанном храме, – сухо ответил жрец, говоря правду, но не более того.
Что-то странное отразилось в глазах мятежника, но Таа не успел прочесть – Перкау опустил взгляд и тяжело вздохнул. Его шёпот бальзамировщик не различил, но заметил, как дрогнула рука мятежника, когда тот провёл ладонью по лицу.
Мгновения тянулись удручающе медленно. Таа был терпелив, но почти физически чувствовал поступь приближавшейся Таэху, её намерение. А мятежник молчал и не поднимал голову.
– Ты знаешь, что не достоин сохранения в вечности, – наконец проговорил Таа и скорбно покачал головой, вкладывая в свой голос прохладу Западного Берега, дыхание древних гробниц – всё, что составляло его суть кроме привычной личности. – Боюсь, что и те, кто пошёл за тобой, не достойны. Мне жаль.
Перемену в пространстве он ощутил даже раньше, чем светильники полыхнули ярче. И когда Перкау поднял взгляд, Таа уже знал, что увидит там – тлеющее на дне чужих глаз пламя безумия. Он был готов. На миг, только на миг он отстранённо подумал, выдержит ли, но тени Западного Берега защищали его разум и плоть.
Когда чужие руки впечатали его в каменную кладку стены, в голове зазвенело, но Таа сохранил концентрацию.
«Прохлада Вод Перерождения… – напомнил он себе, чувствуя, как стонет, плавится его кожа. – Покой… Вечность… Немного терпения…»
Будущий Верховный Жрец Ануи всей Таур-Дуат не мог проиграть.
И лишь когда Таа почувствовал, как мутнеет, темнеет от боли разум, он вскинул руки и заслонился от пламенной ярости, которую призвал сам. Призрачные голоса взвились обвиняющим хором, хороня огонь. Вырвавшись из стальной хватки, Таа оттолкнул безумца и судорожно вздохнул, оседая по стене.
– Сюда! – хрипло крикнул он стражам.
Сквозь дымку полузабытья он слышал и видел, как ворвались в комнату воины и схватили пленника, как влетела следом жрица Таэху.
– Я пришёл… почувствовал опасность… для храма… – с усилием прошептал Таа, едва фокусируя взгляд на склонившейся над ним жрице, и наставил коготь на обмякшего в руках стражей Перкау. Рука предательски дрожала. – Он… пытался убить меня…
Отдаться теням, милосердно заполнившим его разум, было сладостно.
Дело было сделано.
* * *
Хатепер вздохнул, собираясь с мыслями. Некоторое время он просто сидел за столом, заваленном свитками, поверх которых стоял небольшой ларец, и никак не решался открыть. Его ладони покоились на крышке, пальцы обрисовывали иероглифическую вязь защитной магической формулы. Давно он не смотрел на то, что находилось внутри, но скоро это предстояло применить по назначению.
Его руки дрогнули. Он отчётливо помнил, как делал то, что было необходимо – необходимо и вместе с тем кощунственно. Однако выбора не было. Хранитель секретов, страж трона Владыки, не имел права на слабость.
Крышка открылась легко, и взгляд Великого Управителя остановился на том, что было внутри. Беззвучно он прошептал слова благословения ушедшему на обоих языках и извлёк на свет несколько небольших кусков выделанной кожи, потемневшей от действия натрона и бальзамов.
Мумифицированной эльфийской кожи.
Сохранённое для вечности, перед ним лежало последнее послание Высокого Лорда Тремиана Ареля. Старый друг и соратник Хатепера передал весть так, как мог, а в минуты угасания его жизни доступны эльфу оказались только кинжал да собственная плоть. Когда тело «мятежного торговца», покончившего собой, было доставлено во дворец, и все, кому полагалось, убедились в том, что Тремиан сам отказался от суда Владыки, приговор был однозначен: в погребении предателю отказать. Секенэф принял решение вельмож и озвучил приговор, но Хатеперу дал своё безмолвное согласие сразу же, как разобрался.
Великий Управитель похоронил друга сам, тайно от всех, так, как того требовали традиции Данваэннона. Воды Малахитового Моря отнесли главу поверженного Высокого Рода в Страну Вечного Лета. По крайней мере, так хотелось верить Хатеперу. Но прежде, до погребения, он тщательно изучил тело Тремиана. То, что другие назвали данью эльфийским Богам – кровавые знаки на коже, ритуальный узор, нанесённый на собственное тело тем, кто отчаялся получить достойное погребение и надеялся, что Боги всё же услышат его, – оказалось вестью для Великого Управителя. Лучше, чётче всего сохранился один знак. Эльфийская руна, переплетённая с рэмейским иероглифом, была вырезана, разумеется, далеко не каллиграфически, но Хатепер узнал её, узнал тайный шифр, который они применяли, в котором никто посторонний не увидел бы ничего, кроме случайных изящных линий.
И смысл этого знака он хорошо знал. В него укладывалась вся основная концепция эльфийской Игры Дворов, всё то, о чём его предупреждал Тремиан, знавший, как долго готовилось его падение, и до последнего надеявшийся победить. Даже сейчас Хатепер отчётливо услышал внутри его голос, интонацию, с которой Арель столько раз произносил эти слова – иногда на певучем эльфийском, иногда на древнем рэмейском.
«Ничто никогда не является тем, чем кажется».
Оплакивая старого друга, Хатепер исполнил его последнюю волю – сам вырезал куски кожи с нанесёнными знаками, сам обработал и сохранил их. Другие было прочесть сложнее, и не всё он сумел разобрать сразу, но сохранил, потому что послание предназначалось не только ему одному. Ллаэрвин Тиири также должна была увидеть это. Однажды Хатепер должен был передать страшное послание и ей.
