Читать книгу: «Перстень Рыболова»

Шрифт:

ISBN 978-5-0053-8698-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Вечер жил.

Он дышал, переливаясь огнями, которые отражались в темнеющей воде. Их сверкающая цепь извивалась вдоль берега и покачивалась, вторя движению волн. Ветер доносил из гавани обрывки песен.

В пустых закоулках крепости Старых ветров эти припевки хорошо слышно. Так выстроена крепость – голоса издалека долетают и блуждают потом в стенах. И единственный, кто был сегодня на Старых ветрах, от этих звуков вздрагивал и озирался – всё казалось, его окликают из-за угла. И самое ведь поганое, что не поймешь, кто зовет – тот, кто ушел, или кто следом явился…

– Ох, напринимался страху бедный Арвил, как только с ума не сошел! Вся душенька в пятках сидит, – бормотал под нос маленький старик, щуря колючие глазки. Острые уши, поросшие седыми волосами, задвигались. – Кто ж знал, что Серен перед смертью такое выкинет! А еще прынц… Такого бы прынца на ярмарке показывать! – старик захихикал, тряся сухоньким кулачком. – Мое зеркало разлетелось на осколки от одного его взгляда, дзинь! А потом… – Арвил прихлопнул рот ладонью. – Т-с-с! Не сейчас…

Знали старые мореходы, где строить – весь город как на ладони, далеко видать. И цепь корабельных огней в гавани, и как солнце за море уходит, и как с гор ночь ползет. Обычная ночь, и бояться нечего.

– Зато получил умный, чудненький Арвил за свой страх награду, – старик вытянул сжатый кулачок и с изумлением на него уставился. – Что это у тебя есть, а? Покажи, покажи, Арвил! Э нет, много будешь знать – скоро состаришься! Ну дай, – заюлил он снова, – хоть одним глазком!

Погримасничав вволю, старик разжал ладонь и двумя пальцами взял с нее перстень – скверный перстенек в кривой оправе с сероватым, точно запыленным камнем.

– Принцу он теперь ни к чему. Принц умер, а мертвецам украшения незачем… Мое!

Арвил крепко сжал ладонь. Ощупал себя, ища, куда бы запрятать перстень, полез под плащ и схватился за кожаный поясок. Тихонько зазвенело – на пояске болтались кошелек, чернильница с перьями и какая-то гремучая мелочь.

– Вот сюда припрячу, попробуй, найди…

Над головой пронзительно, тоскливо закричала чайка. Крик эхом скатился куда-то за угол, за Лоцманские ворота, и Старые ветра начали гонять его между башен и простенков. Арвил застыл, держа в руке конец пояска.

– Думаешь, чайка кричит? – прошептал он. – Нет-нет, это не чайка. Это он пожаловал, ходит теперь тут, осматривается… Вон, шаги слыхать. Пойду-ка от греха подальше, мне с ним встречи искать не стоит. А что, славно мне заплатят за разбитое зеркало? – и он визгливо засмеялся.

Последний луч солнца блеснул на глади залива и погас. Закат умирал.

Город погружался в ночную мглу.

Прошло без малого десять лет

Часть первая. Человек зеркал

Есть в Светломорье заповедные острова, на которых бывают лишь ветры-странники да редкие мореходы.

Эти острова спрятаны вдали от больших Архипелагов с шумными городами, разбросаны, как бусины, по синему шелку морских просторов. Не на каждой карте и разглядишь точку за сотни миль от торговых путей. А тот остров даже на карты нанесен не был. О нем просто знали те, кому положено было знать.

Когда-то само время, заглянув сюда, остановилось и пустило корни в каменистую землю, где они накрепко срослись с вековыми соснами. С тех пор здешняя жизнь не шла, а проплывала – как облака по небу в погожий день. Бури и шторма лихолетий проносились над островом, лишь слегка задевая крыльями верхушки деревьев и не нанося особого вреда. Правда, последние годы кроны исполинских сосен качались всё сильнее. А гости, которые появлялись в этих краях, приносили слухи один тревожнее другого: о пиратах, которых развелось полно в Светломорье, о мятежах, беспорядках и много еще о чем…

…В начале марта, когда холодные дожди ушли на север, а с востока подули теплые ветры, в гавани островка бросил якорь незнакомый корабль.

Стояло то чудное и таинственное время, когда год поворачивает с зимы на весну. В эту пору отмечают Ясные вечерницы – череду древних праздников, которые длятся до первой весенней грозы. Старое время, зимнее – смыкается с новым, а на границе крутит невидимые вихри, путает и скрещивает людские пути. Потому и случается то, чему случаться вроде бы и не должно.

Нынче вот был четверг-ветреник. В этот день ветры, как известно, дорог своих знать не хотят и летают, как вздумается. Шумят всюду гости с юга и запада, с гор и равнин, и кто умеет слушать ветры, узнает немало новостей. Но то больше чародеи, а мальчишка по имени Арвельд Сгарди учился другому. Чудного языка он не знал, и в шелесте ветвей ему слышалась только новая весна, полная надежд и точно самая лучшая.

Сгарди несся по каменистой тропе, перепрыгивая через ручьи и корневища сосен. За колодцем тропа заканчивалась – жилья поблизости от Горы уже не было. Крутой, почти отвесный склон покрывала россыпь из валунов, будто кто-то опрокинул между сосенками громадный мешок с камнями.

Ворона, качаясь на ветке, смотрела, как странный человек в три прыжка взобрался по опасной круче и тут же исчез на вершине. И ни деревца не задел.

Наверху Арвельд замедлил шаг. Сколько он набегал? Раз двадцать… Тогда всё, на сегодня хватит. Конечно, можно еще пару раз пробежаться, но жаль было времени – очень уж чудесный выдался денек.

Здесь было заметно холоднее, чем внизу. Пахло талым снегом, соснами и морем. И видна была вся Храмовая гряда – десяток островков-камешков, осколков больших земель между Северным и Лафийским архипелагами.

Не иначе, когда пращур всех рыболовов наделял детей землями, осталась у него горсть таких вот камней, которые и дарить неловко, так он размахнулся и бросил их в море: бери, кто захочет! Только никто не позарился. Незавидная была земля: горы, затянутые жесткими коврами хвойных лесов и продуваемые всеми ветрами, на самой окраине Светломорья. Так эти места с давних пор и звали – Шартэн-аэп-Келлах, «Пристанище на краю морей».

Угол глухой, а всё ж гости с Архипелагов наведывались, и довольно часто: что ни месяц, то стоял в заливе корабль. Иногда местному люду удавалось кой-чего вызнать о гостях, и в рыбачьем поселке пищи для пересудов хватало надолго. То старики-звездочеты по острову разгуливали, чародейки разные и колдуны – порой такого страхолюдного вида, что оторопь брала. Просто не приведи бог… Мореходы с дальних берегов – те, которые знали острова и страны Светломорья, как свои пять пальцев. Еще появлялись молчаливые, неприметно одетые люди, с бесшумной поступью и стальными глазами, которые ударом меча могли снести сосну.

Домыслов было много, а точно знали одно – гости приезжали в монастырь у Кедрового ручья.

Приезжали, уезжали, иногда задерживались на месяц-другой. И тогда в монастырь из поселка было не попасть – хотя вон она, Обитель всех ветров, крыши из зелени видать. И ворота настежь. А не зайдешь, и всё тут: тропа будет крутить, вилять, и не заметишь, как окажешься на другом конце острова, куда и не собирался. Об этой диковине в поселке судили-рядили, но большей частью просто принимали как должное.

Обитель много лет жила бок о бок с поселком, лечила и учила, предсказывала погоду, а требовалась помощь посерьезнее – обращалась к своим гостям. Поселок помогал по хозяйству и снабжал разной снедью. Жили, в общем, как добрые соседи. Но что за дела творились в монастыре, и какая причина была влиятельным чужеземцам наезжать в такую глушь… Кто их разберет. Троих безродных мальчишек из обители, нет-нет, да и расспрашивали, но ничего не выведали. Да и что те могли знать – скорее всего, попросту там прислуживали и ко всяческим тайнам близко не допускались.

Кому скажи, что гости являются в монастырь из-за них – не поверят, да еще и посмеются.

А между тем так оно и было.

Близился вечер. Облака серебристым неводом висели в небе. Над соснами вился дымок из печных труб, на берегу смолили лодки. Кто-то наигрывал на свирели.

Пора было спускаться вниз. Друзья, поди, заждались. Арвельд взобрался на валун, чтобы еще разок глянуть на корабль – отсюда он был особенно хорошо виден. Стоит на якоре с полудня, откуда прибыл, никто в поселке и слыхом не слыхал. И того больше – даже не видели, когда он появился. Плотник вон божился, что только вошел к себе в сарай, через минуту вышел – а вон тебе и мачты торчат. Правда, этот соврет – недорого возьмет…

По вершине пронесся холодный ветерок. Почти ледяной. Откуда ни возьмись, закружился маленький смерч, подхватил горсть сухих листьев и швырнул с Горы. Исчез так же быстро, как и появился.

Арвельд смотрел, как оседает пыль на камнях, и вдруг понял, что не слышал шелеста листьев. Странно, он вообще ничего больше не слышал, точно оглох – такая тишина стояла кругом. Чайки замолчали. Подевался куда-то обычный ветер, бродивший в соснах. Море – и то словно исчезло. Горизонт затянуло чем-то – и не тучи, не дымка, а словно марево… Облака потемнели и опустились на остров. Будто Храмовую гряду накрыло глухой пеленой, в которой стало трудно дышать. И послышалось в этой тишине то ли шипение, то ли чей-то шепот. Слов не разобрать, но язык незнакомый, чужой…

Это длилось всего мгновение.

В следующий миг снова обозначился и посветлел горизонт. Воздух посвежел. Где-то в ветвях закаркала ворона, и с берега снова послышалась свирель.

Сгарди поежился – до самых костей прохватил лютый озноб, будто опять вернулась зима. Видение появилось и пропало так быстро, что он и разглядеть толком ничего не успел. Зато осталось странное чувство – не то чтобы страх, нет, другое… Уйти захотелось, хоть куда, лишь бы подальше. Арвельд соскочил с камня, злясь на себя – подумаешь, уши заложило на Горе, что теперь, не ходить сюда, что ли…

И тут же увидел его.

Сперва показалось, что на обрыве торчит каменный утес, темный против солнца, хотя никаких утесов на вершине никогда не было. Потом Арвельд понял, что перед ним человек.

Стоял он на самом краю – необыкновенно прямой и стройный, в тяжелых складках плаща, словно выбитого из черного камня. Стоял себе и смотрел на море. С виду вроде человек как человек, только было в нем… непонятное что-то, чужое. Сразу и не поймешь, что именно. Но он будто мог простоять так целую вечность и не двинуться с места. Да, пожалуй, так – точнее сейчас не скажешь.

Только эта мысль пронеслась у Арвельда, как человек повернул голову и встретился с ним глазами.

Надо же, какие точеные черты, как мраморные… Плащ из черного камня, а лицо из белого. Даже сами глаза как смарагды – яркие и зеленые. И безо всякого выражения.

– Вечер добрый, – сказал Арвельд. – Ищете что-то?

Незнакомец так и смотрел на Сгарди, не спуская глаз-самоцветов.

– Ищу, – отозвался наконец он. – Монастырь, который звали Обитель всех ветров. Он стоял когда-то на одном из этих островов… – голос звучал обычно, но человек произносил слова, будто вспоминая их значение.

– Монастырь здесь, – ответил Арвельд. – Но с Горы трудно спускаться, тут дороги нет. – По-хорошему надо бы предложить проводить, раз он тут гость нечастый, но Сгарди отчего-то подумалось, что ни ему, ни гостю это не нужно.

Чужак показал рукой в сторону.

– Туда идти?

– Да, – ответил Сгарди. – Ворота с резными столбами, увидите…

– А как зовутся теперь эти края?

– Храмовая гряда, сударь.

– Храмовая гряда, – повторил незнакомец, вслушиваясь, как звучат эти слова. – Храмовая гряда… Столько лет прошло, не мудрено и забыть. Последний раз я был тут, когда Шартэн-аэп-Келлах еще принадлежал Лафии.

Больше он не спрашивал, а Сгарди в разговор не тянуло. Странный, однако, гость пожаловал. Любопытно, к кому из них троих. Арвельд быстро пошел к россыпи, и в затылок ему дунул уже знакомый ледяной ветер. Оборачиваться не хотелось. Обернешься – а он так и глядит своим немигающим взглядом. И не то, чтобы пугающим этот взгляд был, нет… Просто люди так не смотрят.

У валунов россыпи Арвельд всё же не удержался и глянул назад.

На вершине было пусто. Камни разбросаны, как обычно, да кривая сосна. А незнакомца и след простыл.

Арвельд плюнул и ускорил шаг. Да так, что чуть вниз не скатился по своей россыпи.

Когда он подходил к деревне, уже казалось, что эта встреча во сне привиделась. Так, почудилось… Как вдруг Арвельд вспомнил, что земли Храмовой гряды и впрямь считались когда-то лафийскими.

Только было это лет двести тому назад.

Нигде ветры не шумят так тревожно и сильно, как в прибрежных соснах.

Год от года странствуют они по разным землям, а береговые деревья им – как кораблям гавань. Вот и ведутся там разговоры денно и нощно о всяких делах, что творятся в мире.

– …в полдень сцепились двое прямо у переправы, – Гессен перебирал клюкву, вытаскивая листья и мох из корзины, – один с юга, другой с запада. Вот и представь себе – в лесу тишина стоит, ни одна ветка не шевелится, а по реке целый смерч гуляет. Вороны с перепуга орут, брызги летят, пена, галька в разные стороны… Я их еле разнял.

– Из поселка кто-нибудь видел? – спросил Флойбек.

– Этого еще не хватало… Нет, конечно.

– А что не поделили?

– Да я так и не понял – дорогу, кажется. Так тот, что с юга, потом всё про пожары вещал. Будто много дыма он переносит, – Гессен помолчал, растирая в пальцах какой-то стебелек. – Дым, гарь, беды… Тяготы. На их языке это примерно так звучит – ну, на том, что ветрам слова заменяет.

Флойбек вытащил из корзины горсть ягод. Пожевал и сморщился.

– Ну и кислятина…

– Какая выросла.

– Откуда, ты сказал, второй ветер – с запада? А он что?

– А что он скажет… Там и раньше покоя не было, в мирные-то времена. Враждуют века четыре, это у них вроде местного обычая. А нынешний король молодого князя и вовсе ненавидит – очень гордого нрава правитель выдался. За словом в карман не лезет, на поклон не ходит, – Гессен вытащил улитку и осторожно положил на камень, – совсем от рук отбился, надо бы поучить уму-разуму. А князь Расин только из долгов вылез. Княжество нищее, и воевать не на что.

– А мы тут сидим, – заметил Флойбек, глядя, как улитка выползает из раковины.

– Вот именно… А мы тут сидим.

Флойбек встал, по-кошачьи потянулся и запрыгнул на высокий каменный парапет, схватившись за сосну.

– Корзину мне не спихни, – предупредил Гессен. – Собирать сам будешь.

– Вижу, вижу…

Внизу лежал залив, изрезанный скалами. Легкий ветер морщил воду. К востоку торчала из моря старая башня с остроконечной крышей, заросшей деревцами. За башней стоял корабль.

– Гостя-то видел?

– Видел, – коротко ответил Гессен.

– И что думаешь?

– Пока неясно.

Флойбек оперся о ветку, покачался, щурясь на море. Потом замер и издал тонкий, протяжный свист – вроде тихий, еле слышный, но со стороны рыбачьего поселка показалась стая белых птиц. Чайки закружились прямо над головой, хлопая крыльями. Флойбек свистнул еще раз, и птицы с криками разлетелись в стороны. На тропу с гулким звуком шлепнулось несколько густых белых пятен.

– Клюква!

– Да я успел убрать! Вот дурак! Теперь понятно, почему старосте крышу вчера изгадили – чистого места не осталось…

Флойбек взъерошил темные волосы. На его щеке остались капли смолы от соснового ствола, он растер их и вдохнул терпкий пряный запах.

– Скука… – произнес он. – Может, бурю устроить?

– Я тебе устрою. Забыл уже, что месяц назад было?

– Виноват, не рассчитал. Так никто не пострадал, сам знаешь. Ну небольшое волнение можно сделать – вон там, за Кошачьей горой. Никому ведь не помешаем…

Гессен выбросил горсть мха.

– Прости, неохота. Сегодня и так ветры гоняют, а если не справимся – будет шторм. Да и погода не устоялась. Лодки на берегу перебьем, да еще и рыбу в моря загоним. Нет, не хочу…

– Ладно…

Флойбек всё смотрел на корабль.

– Слушай, Гессен… Вот Арвельду семнадцать, мне семнадцать. Тебе скоро столько же. А не приходило в голову, что мы так и останемся на Храмовой гряде? Проживем тут всю жизнь и состаримся прямо на острове? Вот проходит лет пятьдесят, а ты так и сидишь и клюкву перебираешь?

Гессен поднял серые глаза.

– Типун тебе на язык, – ответил он.

– Сидим и ждем непонятно чего, – продолжал Флойбек. – Хотя нет – понятно, но случится ли оно и когда? Может, лет через пятнадцать, двадцать, а может, и вовсе не при нашей жизни? Или представь, что мы переберемся на большие земли, и заживем там… ну, как обычные люди живут, понимаешь? Я, к примеру, наймусь на корабль, ты пойдешь лекарем или гадальщиком, а Сгарди – в охрану к какому-нибудь градоначальнику. Да хоть на севере – вы же оба оттуда, белобрысые, вам до родных краев рукой подать…

– Чушь не мели. Не бывало такого никогда.

– Можно подумать, то, что нынче творится – обычное дело. А ведь творится, и никуда не денешься от этого… – Флойбек обхватил сосну руками и выглянул с другой стороны. – А? Может такое быть?

Тот помолчал, перебирая ягоды. Алые капли скользили и перекатывались между его пальцев. Одну он случайно раздавил.

– Нет. Будет по-другому, – Гессен поднес ладонь к глазам, рассматривая красный след. – Главное, чтобы хуже не оказалось. Хуже того, что ты сейчас наговорил. Всё… Довольно об этом.

– Тоже думал, да? Признайся – ведь думал?

– А что думать, когда ничего не понятно, – Гессен вытер ладонь о траву. – Только себя изводить. Скажи лучше, где Арвельда носит?

– Вокруг Горы бегает, как всегда, – Флойбек глянул на заходящее солнце. – И уже ровно час с четвертью, как он опаздывает. А Ревень нас ужинать звал, уловом хвастался… Чего морщишься? А, Гора… Не любишь.

– Потому что нечего там людям делать, сто раз вам обоим говорил. Гора – вроде маяка, ее со всех мест хорошо видно. И я сейчас не про соседние острова говорю. Пошли за ним…

– Да сиди тут, сам схожу, – Флойбек соскочил вниз и через мгновение скрылся за поворотом Глухариной тропы.

Гессен остался один. Отставил корзину и зачем-то огляделся.

В этих местах тропа сильно петляла, то спускаясь к заливу, то снова поднимаясь к Горе. Узловатые сосны, кривые от вечных ветров, цепляются за каменные глыбы, между ними торчат старые истуканы, ставленые тут в незапамятные времена. Вот так стоишь один и знать не знаешь – пусто за ближайшим поворотом или притаился кто. Хотя кому таиться – рыбакам из деревни? Отроду не слыхали, чтобы на Глухариной тропе случилось что худое, но непонятно откуда привязалась тревога, и всё тянуло обернуться, не стоит ли кто за спиной…

Солнце отошло за утес и уже не слепило глаза. Корабль просматривался хорошо – и высокие обводы, и зеленые паруса, и раззолоченная носовая фигура в виде змеи. Такие на восточных судах встречаются, и на особенных каких-то. То ли владельцев обозначают, то ли их ремесло…

Корабль стоял на якоре, отражаясь в тихой воде. Рядом башня – точно великан забрел по колено в залив и стоит, глядя на вечернее море. А вокруг тебя древние сосны. На такое смотри – не насмотришься, глаз не оторвать. Но чем дольше Гессен смотрел, тем беспокойнее становилось на душе.

Корабль был тут лишним. Он явился откуда-то, откуда не должен был явиться, во всяком случае, на Храмовой гряде ему не место. Пусть исчезнет, и тогда всё будет как надо.

И слишком тихо кругом. Море шумит, ветер в соснах бродит, но всё не то… Потом стало понятно – чайки. В расселинах башни гнездились чайки, и сюда долетали их крики. А теперь было непривычно тихо, будто птицы скрылись куда-то.

Сверху, со склона, посыпался песок. Порыв ветра качнул кроны сосен. Холодный, студеный ветер, как зимой – только холод не морской, а могильный, каким веет от камня. Гессен не выдержал и оглянулся.

Янтарные отблески солнца плясали на корявом стволе сосны в двух шагах. А в ее тени стоял человек.

Он ни от кого не таился, не прятался. Стоял, глядя на море – неестественно прямой в черных складках тяжелого плаща, точно уходившего в землю. Ледяной ветер задел руку Гессена, обжег холодом, но на плаще незнакомца ни одна складка не шевельнулась.

Наверное, с минуту оба стояли так, не двигаясь. Это начинало странно выглядеть. Кто бы это ни был, он явился на Храмовую гряду по приглашению Обители всех ветров и не должен был причинить вреда.

– Кто вы? – спросил Гессен.

Незнакомец даже не повернул головы в ответ.

– Я спросил, кто вы, сударь, – повторил Гессен, приблизившись. – Вам трудно ответить?

Еще шаг – и стало понятно, в чем дело. За человека он принял статую, одну из тех, что стоят повсюду на островах Гряды. Замшелый каменный столб, с которого время и морские ветра стесали всякое обличье, только два зеленых камня мутнели там, где были глаза.

– Истукан, – сказал себе Гессен. – Просто истукан. И как мы его раньше здесь не видели…

И тут яркий луч, резанув хвою тонким лезвием, полыхнул огнем в зеленых самоцветах, и осветил всё лицо. Гессен отшатнулся. Глаза! Живые!

Он отступил назад и чуть не упал, споткнувшись о парапет.

В следующий миг страшные очи снова были тусклыми, грубо ограненными бериллами. Надбровные дуги стерлись, рот обозначался узкой канавкой, нос еле угадывался. Но чье тогда лицо он увидел? Точеные черты будто вырвались из камня, а взгляд пронзил насквозь – жуткий взгляд, неживой, безо всякого выражения…

Не успел Гессен подумать это, как за спиной зашуршала галька, точно кто-то шел к нему. Он резко обернулся. Пусто. Шаги тут же раздались с другой стороны, но теперь они удалялись.

Гессен почувствовал, как в нем поднимается злость, и стал взбираться по склону. Что ж, я тоже умею шутки шутить, кое-каким научили… Сейчас и повеселимся! Песок потеплел у него под ногами, словно под ним тлел огонь. Вокруг него начала дымиться земля, и чем больше он раздражался, тем жарче становилось вокруг. Черный истукан возникал то тут, то там, но когда Гессен приближался, опять видел сосну, пень или валун.

– Да ты что творишь! – кто-то схватил его за плечо. – Гессен, остановись, с ума сошел! Сейчас лес подожжешь!

Он оттолкнул кого-то, но сильная рука вцепилась ему в воротник и усадила на землю. Только Гессен сел, как навалилась такая усталость, словно на нем полдня камни таскали. Глаза сами собой закрывались.

– Что с ним? – спросил Флойбек.

– Не разберу. Погоди…

– Арвельд?

– Я. Гессен, у тебя лоб в испарине. Что стряслось?

– Тошнит, – еле слышно ответил тот.

– Воды с ручья принеси, – Сгарди обратился к Флойбеку, – давай-давай, что встал… А ты посиди, не двигайся, сейчас отойдет.

Арвельд сел рядом, вытирая ему лоб.

– Руку не убирай, – сказал Гессен. – Теплая…

– Это у тебя лоб ледяной. Сиди, сиди спокойно, вроде в себя приходишь, – он чуть надавил ему на брови, и Гессен почувствовал, как слабость отступает. Кровь потеплела и быстрее побежала по жилам.

– Я успел что-то сделать? – тихо спросил он.

– Нет, к счастью.

– Стыд какой… Я только сейчас понял, что чуть пожар не устроил… Никогда ведь не позволял такого. И минут пять ведь всего… – Гессен поднял веки и уставился в темнеющее небо. В перелеске сгущались сумерки. – Погоди… Ничего не понимаю.

– Вот то-то и оно. И не пять минут. Флойбек меня на спуске встретил, сказал, что вы уже час ждете. А я и времени не чувствовал. Вернулись. Вроде ты у поворота остался, который чайки изгваздали, – Арвельд улыбнулся, но улыбка тут же сошла с его лица, – помет свежий раскидан, а тебя нет. Пошли искать. Глядь – а ты по склону рыщешь, как не в себе, и уже гарью вовсю несет. – Сгарди наклонился к нему: – Гессен, ты странное что-то видел?

– Сам не пойму… Тут где-то истукан старый торчит, каменный. И ты понимаешь, Арвельд, он… Он на меня уставился, – Гессен обхватил руками голову, – чушь какая…

– Договаривай.

– Я пока на море смотрел, всё казалось, подглядывает кто-то из-за сосен. А тут эта статуя… Арвельд, на меня нашло что-то, как сморило. Ничего не помню. Очнулся, когда ты меня схватил.

– Так, – Сгарди поднялся, – показывай, где это пугало.

– Прямо за парапетом стоит, я и двух шагов не сделал…

Сгарди поднял его за локоть, и Гессен, уже придя в себя, огляделся. Вокруг стояли сосны, за ними виднелся полуразваленный каменный парапет, на котором они трое всегда и сидели, да вечернее море. А статуя как сквозь землю провалилась.

III

«…и настоящим подтверждаю, что предъявитель сего является моим первым доверенным лицом.

Мудрецов Храмовой гряды прошу принять его слова, как приняли бы слова Алариха I Ланелита, короля Лафийского архипелага».

Старый Лум перечитал, кивнул и свернул грамоту.

– Узнаю почерк Алариха, хотя давненько не приходило от него писем. Приветствую посланника короля в Пристанище на краю морей. Благополучно ли прошло путешествие… – наставник встретил взгляд зеленых глаз, тяжелый и пристальный, от которого слова почтения растерялись сами собой. – Вижу, что благополучно. Как здоровье короля?

Они встретились у Кедрового ручья. В быстром потоке ломался и дробился мост, соединявший пологие берега, осыпанные прошлогодней листвой. За мостом, в лиственницах, белела часовня. В хвойной зелени мерцали огоньки и плыл в прохладном воздухе запах горячего воска.

Никто не видел, как гость сошел с корабля и как явился в Обитель всех ветров. Никто его не заметил – ни в рыбачьем поселке, ни на Глухариной тропе. Хотя не заметить было трудно.

Нений. Нений по прозвищу Любомудр. Имя это звенело по всему Светломорью еще в те времена, когда Лум только учился врачевать и читать по звездам. Но последние лет десять о нем не было ни слуху, ни духу… Кто ко двору поближе, говорили, что мудрец винил себя в гибели Серена – мол, не уберег от беды – и отправился в добровольное изгнание. Доживал свой век где-то на севере Лафии и никаких советов больше не давал – ни простым смертным, ни королям. Королям особенно.

И вот приехал на Храмовую гряду. Стало быть, дело непростое. Серьезное дело.

Никогда раньше Лум не видел Нения, хотя живо себе его представлял. Теперь Любомудру лет этак за девяносто. Праведник от великих своих дарований богатств не искал, и при короле-то жил бедно, а в последнее время, наверное, и вовсе пробавлялся чем бог пошлет. Лум покосился на гостя. Неожиданная вышла встреча…

Поодаль стоял величавый, осанистый старик. Лицо такое, про какое говорят – со следами красоты. Редкой, причем, красоты. Слишком уж правильной. Возраста непонятного: не молод, понятное дело, но и не дряхлый.

Заходящее солнце искрило в самоцветах на мантии. Белоснежная борода кольцами спускалась до пояса. И что самое непонятное в нем было – так это взгляд. И не спокойный, и не грозный, и не гордый… А так, безо всякого выражения.

Вот тебе и Нений Любомудр, святой звездочет и нищий праведник, слово которого любой король за честь для себя считал…

– Как здоровье короля? – повторил Лум, не услышав ответ.

– Король здоров, – с расстановкой сказал Нений. – Я сам за этим слежу.

– Вот и хорошо. А то разное говорят…

– Говорят? – переспросил Любомудр. – А что говорят?

– Да неважно, сударь, – махнул рукой Лум. – Праздные языки везде есть, мелят, как мельница. Я-то не слишком в это верю, но нет-нет, а задумаешься – вдруг правда…

– Я понял. Говорят, что король с ума сходит, так?

Лум посмотрел на гостя, ожидая увидеть усмешку, но взгляд по-прежнему не выражал ничего. Вопрос прозвучал странно, неуместно, всё же о государе речь. Одичал он там в своих горах, или всегда так изъясняется?

– Допустим, примерно так. Что ж, рад, что Аларих жив-здоров. Его мудрость и светлая голова сейчас как нельзя более кстати. Монархи в последнее время этим редко отличаются. Я готов выслушать волю короля.

Нений подошел ближе, и Лум чуть заметно повел плечами от прохлады. Вечер вроде был теплым, а сейчас захолодало.

– Ваши воспитанники. Король желает их видеть.

Чудно как говорит, подумал наставник, будто слова подбирает. Или вспоминает. Видать, просто лишнего сказать не хочет. Да уж, необычного посланца выбрал Аларих… Лум подобрал упавший свиток.

– Желание короля законно и может быть исполнено. Однако как хозяин Пристанища я вправе знать намерения Алариха на их счет. Что он думает? Вряд ли вы проделали такой путь, чтобы король просто… – наставник пожал плечами и продолжил: – просто посмотрел на них да свел знакомство. Так в чем дело?

Любомудр молчал, и Лум снова заговорил, думая, что его не понимают:

– Они не моя собственность, и уж точно не собственность короля. Они – достояние Светлых морей и их главная защита. Но и угроза немалая, много для кого. Потому их и держат тут до поры до времени, чтобы поменьше народу знало…

– Угроза… – произнес Любомудр, и снова эта странная манера разговора, с повторами и переспросами. Будто сам не разумеет, что к чему. – В чем угроза? Обучение не закончено?

– Начало и конец их обучения, – неприязненно ответил Лум, – определяются началом и концом их жизни. Знают ли они, кто такие и в чем их назначение, то – да. Знают. Однако же я не получил ответа на свой вопрос, сударь, поэтому должен задать его снова. Что думает король?

– Король думает, – медленно проговорил Нений, – прекратить смуту и начать новое правление.

Порыв ветра с моря качнул ветки лиственниц. Огоньки у часовни заплясали в темной зелени, и Лум отвлекся, глядя на них. Беспокойное что-то было в этом мерцании.

– А в Светлых морях родился новый правитель? Или хотя бы перстень нашли? Нет? Тогда кому, как не Алариху, знать, что такое правление ничем не подкреплено и власти у него не больше, чем у любого градоначальника… Держите, – Лум протянул обратно свернутую грамоту. – Странное решение, и вряд ли от него будет толк. Скажите еще раз – о перстне никаких вестей?

Нений тоже посмотрел на огни.

– Нет. Ни малейших.

– Так и пропал? Вот беда так беда… Я, признаться, рассчитывал, что такая вещь всё же найдется, хоть как-то себя обнаружит!

– Это не более чем старый перстень, – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал гость.

– Будь это так, было бы проще. Боюсь, сударь Любомудр, предпринятое сюда путешествие и другие дела не будут иметь никакого смысла… Жаль. Но об этом уже не мне судить. Воспитанников видели?

– Видел троих, – подтвердил тот.

– Вероятно, они и есть. Первый – Арвельд Сгарди. Родился на Северном архипелаге, бедная семья, пятеро детей. Того, кто мореход, зовут Флойбек. Мать умерла при родах, а отец, лафийский лоцман, скончался от морового поветрия. Мальчика забрал родственник, привез сюда, потом и сам обосновался на Храмовой гряде. Гессен… Впрочем, они сами о себе расскажут. Когда вам удобно с ними встретиться?

– Я выберу время сам.

– Как угодно, – сухо ответил Лум. Он встал. – Пойдемте, устрою вас в обители. Вы с дороги…

– Не нужно.

– Вот и хорошо… Гм, простите, сударь. Примете окончательное решение – уж известите меня, сделайте такое одолжение. Доброго вечера.

Лум, запахнувшись, пошел к часовне. Холодно-то как, день теплый был, а сейчас словно зимой веет… У часовни наставник обернулся и посмотрел на мост. Быстро ходит Нений Любомудр – уже и след простыл.