Читать книгу: «Буду твоей Верой»

1. Вера

– Мам, ну как?

Я забегаю на кухню и кручусь вокруг своей оси, слегка расставив руки в стороны. А больше и не получится – дверной проем настолько узкий, что моему папе приходится проходить боком.

– Красавица! – Мама поднимает вверх большой палец и переворачивает скворчащие аппетитные оладушки.

Я зажимаю пальцами нос, чтобы лишний раз не травмировать себя и не поддаваться искушению, особенно когда времени в обрез.

– Ты всегда так говоришь, – с обреченным вздохом отвечаю я.– Пойду спрошу у Ромыча.

– Доча, поешь, – кричит вдогонку мама.

– Мне некогда!

А все потому, что я целое утро провозилась с мытьем и сушкой головы. Обычно я готовилась к универу с вечера, чтобы утром не отвлекаться и приходить на занятия вовремя. Но в субботу мы с мамой ходили по магазинам и купили мне новые полусапожки – замшевые. И я решила, что к новой обуви вряд ли подойдут мои свалявшиеся за ночь волосы. Если пытаться произвести впечатление, то сразу всем своим видом, а не частично.

Прагматик во мне во все уши трубил, что тратиться на замшевые сапожки для дождливой осени, зная, что другие не светят, как минимум слишком самонадеянно и как максимум не рационально. Но мамуля умеет уговаривать и убеждать в том, как они мне идут.

Мне и самой они симпатичны, а если эти сапожки добавят баллов, чтобы понравиться еще и ему, то я, возможно, перестану чувствовать угрызения совести.

Но мне все равно крайне важно услышать мнение независимой стороны и самого младшего члена нашей дружной семьи – моего брата, одиннадцатиклассника Ромы.

– Ром, ты одет? Можно войти? Знаю, что ты не спишь. – Я трясу занавеской, которая вместо двери разделяет одну небольшую комнату на два одинаковых пространства.

У нас обычная двухкомнатная хрущевка в старом районе. С бабушками-собачницами, милыми ухоженными палисадниками вдоль первых этажей, с деревянными столбами и протянутыми между ними веревками, на которых жители нижнего этажа сушат в летнее время белье. С дедами, играющими по выходным в домино или нарды, и с облитыми флотским мазутом скамейками, чтобы по вечерам молодежь не собиралась под окнами, раздражая этих самых бабушек. С переломанными обшарпанными детскими площадками, где малышня собирает занозы и шишки.

Наше с Ромой детство прошло здесь – в этих песочницах с формочками для куличиков, с песком в трусах и ушах. Мы с братом радовались, что он мокрый и липкий, совершенно не подозревая о том, что пятью минутами ранее его смочили местная толстая кошка и худая соседская собака.

Гостиную занимают родители. Нам с Ромой досталась спальня, разделенная тонкой перегородкой из гипсокартона, а как только Роме исполнилось четырнадцать, он занавесился от меня шторкой. Так и живем!

– Сплю, – пыхтит брат. Наверное, как обычно, прячется с телефоном под одеялом.

– Не ври. Я вхожу. – Я закрываю руками лицо, мало ли. – Вошла, Ромка.

– Вижу, – опять этот голос, как из трехлитровой банки.

Я отрываю от лица один палец, потом второй и в щелочку между ними подсматриваю одним глазом.

– Ох, черт! – Я хватаюсь за сердце от увиденного.

Мой брат с голым торсом, но, к счастью, в спортивном трико, отжимается от пола, а на голове у него… зеленый, самый настоящий противогаз.

– Доброе утро. – Он снимает с себя устройство защиты и являет мне свою мокрую взъерошенную голову.

– Где ты его взял? – Я беру противогаз и верчу в руках.

И впрямь настоящий!

Ой, а пахнет ужасно. Ромкиным по́том.

– Из кабинета ОБЖ стырил, – ржет мой брат-идиот.

Иногда я не верю, что мы – родственники. Я – суперответственная, мегарациональная отличница. Мой брат же – обаятельный оболтус, и это все, что можно о нем рассказать.

– Ром, ты дурак? – Хотя это и так понятно. – Чтобы сегодня же в школу вернул, понял? Иначе родителям расскажу, – шикаю я на брата.

– Стукачка, – бубнит брат и поднимается с пола. – Зачем приперлась?

Ах да, точно!

Я расправляю плечи, обворожительно, как я надеюсь, улыбаюсь и выставляю вперед одну ногу в новом полусапожке.

– Ну как? – интересуюсь у брата.

Рома оценивающим взглядом проходится по мне, наклоняет голову то влево, то вправо, пока я, нервничая от того, что начинаю опаздывать, томительно ожидаю его вердикта. И, не выдержав, поторапливаю:

– Ну!

– Тебе правду или соврать?

– Правду, конечно, – фыркаю я.

– Полный отстой. Кажется, в таких ходила наша прабабушка.

Мои плечи обреченно падают, а нога подкашивается с устойчивого невысокого каблучка.

– А если соврать? – еще на что-то надеюсь я.

– Ну-у… – приценивается брат, – тебе идет! – Затем он ржет так, что мне хочется схватить противогаз и настучать по его наглой физиономии.

– Дурак.

С этими словами я вылетаю из дьявольского логова под мерзкий хохот брата и несусь прямиком в прихожую.

– Сам он отстой, – бубню себе под нос и пытаюсь натянуть бежевое кашемировое пальто, купленное на распродаже летом.

– Веруня, а позавтракать? – Мама появляется в прихожей с наколотыми на вилку невыносимо аппетитными оладьями.

– Некогда, мамуль, у меня злаковый батончик с собой. Пока. – Я машу маме и проворачиваю замок.

Выхожу за дверь и… Эх, не могу!

Я не слабохарактерная, а слабоустойчивая.

Перед едой.

Перед любой вкусной едой. И мама об этом знает, поэтому, когда я залетаю обратно в квартиру, она по-прежнему стоит на месте. Под ее одобрительный кивок подхватываю верхний оладушек и целиком засовываю в рот.

По дороге прожую.

2.

Я ловко маневрирую между лужами, а где не могу, то иду по бортику как канатоходец, расставив руки в стороны. В одной удерживаю сумку, в другой – зонт. Держу баланс. Мне нельзя промочить и испачкать новые сапожки и почти новое пальто.

Октябрь в этом году мерзкий. Дождливый, как сказали бы депрессивные и солнцезависимые.

А мне нравится любая погода.

Как можно не восхищаться опавшими багряно-огненными листьями, прибитыми к земле грибным дождем? Или свежим влажным воздухом, наполненным романтичным унынием? Или низкими серыми облаками, гонимыми осенним ветром?

Я нависаю над чистой прозрачной лужицей и разглядываю себя точно в зеркале.

Эти очки…

С печальным вздохом перепрыгиваю через лужу, подключаю гарнитуру к телефону и спускаюсь в метро, которое довезет меня до университета. Вуз, в котором я учусь, достаточно престижный в столице. Моих баллов ЕГЭ хватило поступить на бюджет. Вернее, они были самыми высокими среди всех поступающих на «Менеджмент».

Мне нравится территория нашего университета. Десять корпусов образуют студенческий городок, объединенный тенистыми аллеями и дорожками. Здесь находятся большая научная библиотека и несколько кофеен, а перед главным корпусом стоит фонтан, рядом с которым в теплую погоду обожают проводить свободное время студенты.

Иногда мне даже не верится, что я – студентка второго курса экономического факультета.

Каждый раз, пробегая по главной аллее, я чувствую себя частью одной общей неповторимой студенческой семьи. Но только на этой аллее. Потому что дальше я погружаюсь в мир знаний, учебников, коллоквиумов и гонки за оценками, стараясь обособиться от этой самой неповторимой общей семьи.

Вся студенческая жизнь проходит мимо меня: я не хожу по впискам, не участвую в групповых сборищах, не играю и не смотрю местный КВН, не зависаю в столовой, не курю в уборных, не болею за «наших», не состою в группе поддержки, и у меня нет друзей.

Я не интроверт и довольно общительна. Но с друзьями у меня как-то не складывается.

Наша группа разбилась на лагеря по интересам, а я так и не смогла прибиться ни к одному из них. Пока мои одногруппники заводили знакомства на студенческих вечеринках, я дружила с учебниками и художественной литературой.

Мой брат называет меня «Остановкой “Ботанический сад”», но я не ботан, просто… Ладно, да, я – ботан. Очкастый щуплый ботан. Но это не значит, что я ни с кем не общаюсь и считаю всех недалекими.

Хотя половину сидящих в огромной аудитории я именно такими и считаю.

Я замедляю шаг и сканирую взглядом присутствующих, пытаясь высмотреть его, чтобы примоститься поближе, а потом всю пару украдкой глазеть.

В аудитории с деревянными восходящими кверху столами шумно и оживленно. Первой парой у нас общая на весь менеджерский поток дисциплина – лекция по высшей математике. Я каждый раз жду эти совместные занятия, потому что потом мы разбредаемся по своим группам на семинары, а Артем Чернышов, к моей скорби, не в моей группе.

По Чернышову я тайно страдаю вот уже второй год. Правда, за летние каникулы я о нем забыла и успокоилась. А когда мы вышли на учебу в сентябре, я поняла, что до сих пор страдаю.

Пусть я заучка, но это не значит, что мне не может кто-то нравиться.

Мне нравится Артем Чернышов, но проблема в том, что я ему, похоже, не нравлюсь.

По Чернышову сходят с ума многие девчонки нашего курса.

Да и не только.

Когда Тема им улыбается, старшекурсницы истекают слюной, а из их глаз сыплются сердечки и разноцветное конфетти.

Не знаю, что сыпется из моих окуляров, но Чернышов Артем меня не замечает.

Угораздило же меня влюбиться в главного красавчика нашего потока!

Не могла, что ли, попроще кого-нибудь выбрать?

Но, с другой стороны, попроще – не мой формат. Ставить себе задачи и находить их решение все равно что бросить себе вызов.

– Я заняла тебе место, – кричит Кира Федотова на всю аудиторию так, что половина сидящих находит меня взглядом. Я проклинаю ее за то, что она выставила меня объектом ненужного внимания, но только не Артема.

Не знаю, как так получилось, что Кира Федотова вдруг решила, что мы подруги. Смею подозревать, что это случилось после одного случая, когда Кира неудачно уснула на лекции по сопромату.

Неудачно – это когда тебя спалил лектор. Удачно – когда ты выспался и остался непойманным.

Разгневанный преподаватель разбудил Федотову и заставил отвечать на вопрос, который она вряд ли видела и слышала во сне.

Я сидела неподалеку, и черт меня дернул шепнуть ей ответ. Кира, естественно, не расслышала и ляпнула такую глупость, что ее удалили с занятий. Но для нее оказалось важнее не правильность ответа, а то, что из всей аудитории ей помогла только я одна.

С тех пор мы как бы подруги.

Я не разубеждаю ее в этом, но и не соглашаюсь, сохраняя нейтралитет. Мне приходится терпеть ее еще и потому, что иногда она снабжает меня информацией и свежими сплетнями об их второй группе. Между прочим той, в которой учится Артем Чернышов.

С великим прискорбием я поднимаюсь на пятый ряд и сажусь рядом с Кирой. А это очень далеко. С Артемом нас разделяют несколько рядов и проходов. И мне его плохо видно. Но я и так знаю, какой он красивый и гладкий.

Да, гладкий!

Его кожа – образец из рекламы средств от прыщей: идеальная, ровная и чистая. Я завидую ему. Завидую и желаю потрогать его лицо, чтобы убедиться, что оно настоящее, а не керамическое. Иногда мне даже хочется найти свои старые детские очки большей диоптрии, чтобы разглядеть кожу Артема, как под микроскопом.

В Чернышове мне нравится все. Его ниспадающая на лоб длинная челка – или не челка, я не разбираюсь в этом, но выглядит стильно. Нравится, как изящно он дергает головой, чтобы закинуть волосы на бок. Нравятся его широкая красивая улыбка, которую он раздаривает всем, кроме меня; его остроумные шутки, пухлые губы и карие, практически черные глаза.

Слева от него сидит его друг, Роберт. Редкостный неандерталец. Я до сих пор не могу понять, как мой Артемка может общаться с этим приматом, словарный запас которого состоит из «А-а-а» и «У-у-у».

А вот справа… та, кто не дает мне спокойно учиться с конца первого курса – моя одногруппница и дива местного разлива, Карина. Причем дивой она обозначила себя сама, и я думаю, это не потому, что ее фамилия Дивеева. Просто она слишком себя любит и боготворит.

Первый семестр первого курса я была для всех одногруппницей-ботанкой, у которой можно попросить списать. Ни меньше, ни больше. Но все изменилось после зимних каникул, когда наша группа практически в полном составе съездила отдохнуть на туристическую базу. Не поехали только я и еще одна девочка, которая заболела ангиной.

Стоит уточнить, первая группа, в которой я учусь, считается элитной. В ней учатся студенты на коммерческой основе – то есть те, кто может позволить себе платить баснословные деньги. Детки, рожденные сразу в брендовых шмотках и с шестью нулями в глазах. Я же в этой группе потому, что набрала самый высокий вступительный балл. Кроме меня, на бюджете учится еще один мальчик, но у него полный порядок и с головой, и с финансовым положением родителей.

После зимних каникул я вернулась в универ изгоем и объектом насмешек Дивеевой, которая вдруг решила, что я позорю их золотую группу.

Но фокус в том, что мне абсолютно плевать на их слова, потому что в моей небогатой семье есть душа, уважение и любовь.

Карина Дивеева – красивая девушка, очевидного я не могу отрицать, как бы она меня ни раздражала. Возможно, внешностью она компенсирует то, чего не хватает ее голове – мозгов.

В моей же голове серого вещества столько, что можно было бы отложить в баночку и поделиться с Кариной, да только наша дива вряд ли поймет, что с ним делать и нанесет на лицо в качестве омолаживающей маски.

Я печально вздыхаю и отворачиваюсь.

Такой, как Карина, мне не быть. А судя по всему, моему Артему нравятся как раз такие: красотки с кукольным личиком, а не очкастые зубрилки в вещах с распродаж из масс-маркета.

3.

– О, какие люди!

– Да ладно?

– Где ты был, о, блудный сын?

– Явление Христа народу.

В аудитории раздаются аплодисменты и свист. Студенты скандируют и улюлюкают, пока я пытаюсь понять, что вызвало такой ажиотаж.

– Смотри. – Кира толкает меня в бок и слегка привстает, чтобы получше рассмотреть того, кто внизу. – Там твой одногруппник, как его там?

Я тоже привстаю и прищуриваюсь, пытаясь разглядеть одногруппника.

А, понятно.

Ну, точно «как-его-там». В последний раз этого одногруппника я видела мельком на летней сессии, когда забегала поставить экзамены автоматом.

– Бестужев, – бормочу я и плюхаюсь обратно на место.

– Точно! Какая фамилия красивая. – Мечтательно протягивает Кира и загорается будто новогодняя елка. – Да и парень огонь.

Я перевожу взгляд на парня-огонь, который лениво кланяется перед аудиторией, также лениво ухмыляется, будто он Папа Римский, а мы тут собрались на него поглазеть и прикоснуться к святыне.

– Давай к нам, Бес! – свистит ему Артем и машет рукой.

Медленно, расслабленной походкой, словно делает нам всем великое одолжение, Егор Бестужев поднимается вдоль рядов и усаживается рядом с Чернышовым и Кариной.

Местная элита. Всегда держатся вместе. Хотя не сказать, что Бестужев прямо вхож в компанию Карины и Артема. Они вроде и общаются, но друзьями их назвать сложно. Возможно потому, что Бестужев очень редко появляется на занятиях.

До первой зимней сессии первого курса Егор ходил стабильно – поспать. Если честно, я думала, что его не допустят до экзаменов, но после зимних каникул видела его пару раз на занятиях. Потом он куда-то пропал, и о его существовании, как об одногруппнике, я благополучно забыла. До сегодняшнего дня.

– А как его зовут? – не унимается Кира, прожигая висок парня взглядом. – Такой хорошенький. А почему он так редко ходит?

Я ошарашенно поворачиваюсь к Кире и смотрю на нее так, что, будь я на ее месте, то собрала бы свои вещи и пересела на другое место. Но Киру, видимо, даже атомной войной не проймешь.

– Егор его зовут, а почему не ходит – понятия не имею. Передо мной он не отчитывается, – бурчу и хватаюсь за ручку, потому что в аудиторию уже вошел преподаватель.

– Ну и ладно. – Совершенно не обидевшись, Кира пожимает плечами и блаженно улыбается, глядя в сторону Бестужева. Иногда мне кажется, что у нее отключена функция «чувство обиды». – Сама узнаю.

Вот нисколько не сомневаюсь.

***

– Господин Бестужев?

Я опускаю учебник и смотрю на преподавателя. Профессор Бубновский, приспустив очки, с показным пренебрежением рассматривает вошедшего в аудиторию парня. На локте у Бестужева висит сияющая Карина, а вот на его лице застыло выражение, говорящее: «Снимите это немедленно». Имею в виду Карину. Верная болонка Дивеевой, ее подружка Альбина, выглядывает из-за спины своей хозяйки.

Интересно, а как же мой Темочка? Или наша королева пытается усидеть на двух стульях?

– Я. – Не обращая внимания на преподавателя, Бестужев сканирует аудиторию на наличие свободных мест. Он встречается взглядом с моими глазами за стеклами очков, но отворачивается так быстро, что я даже не успеваю моргнуть. – Мне льстит, что вы меня помните, Марк Ифраимович.

Егор стряхивает Дивееву и расслабленной походкой идет к свободной первой парте, потому что все остальные места уже заняты.

Аудитория, где сейчас начнется семинар по управлению рисками, небольшая – всего два ряда. На первой парте первого ряда сижу всегда я, а большинство студентов из нашей группы выбирает места подальше от профессора Бубновского.

– Не обольщайтесь, молодой человек, я помню исключительно вашу знаменитую фамилию. А вы, Андрей, ее так опрометчиво позорите, – в ответ отзывается профессор Бубновский. Он снимает очки и берется за тряпочку, демонстративно проявляя пренебрежение к Егору, называя его другим именем.

Не знаю почему, но Бубновский с первого дня обучения предвзято относится к Бестужеву. Чем и когда он успел насолить Марку Ифраимовичу, я понятия не имею, но с первой парты мне прекрасно видно, как подрагивают руки профессора, сжимающего тряпочку для очков, как сильно сжаты его сухие губы, а лицо покрылось бордовыми пятнами.

– Я не Андрей. Меня зовут Егор, – все тем же тоном ленивого домашнего кота поправляет профессора Бестужев.

Смею заметить, у моего одногруппника есть одна выдающаяся черта: его сложно развести на эмоции. Он всегда в одном расположении духа – расслабленного пофигиста. Чего не скажешь о профессоре, который вместо линз уже протирает тряпочкой лоб, покрывшийся испариной.

Марк Ифраимович решает промолчать, тем самым показывая, что ему глубоко безразлично, Егор тот или Андрей, и поправлять себя он не собирается.

Бестужев снимает синюю спортивную куртку и вешает ее на спинку стула. Рядом с ним плюхает свою брендовую сумочку дива местного разлива Карина.

– Ты ведь не против? – приторно улыбается самопровозглашенная королева.

Обычно на семинарах они с Альбиной сидят вместе, но сегодня отточенным движением острого когтя с модным маникюром Карина сгоняет со второй парты одногруппника и по-хозяйски указывает подруге сесть позади. Альбина кивает и усаживается точно туда, куда указала хозяйка.

Вот это тотальное беспрекословное подчинение.

Я вдруг на секунду представляю себя в роли покорной овечки, и от этой мысли у меня внутри все скручивается. Это как себя надо не уважать?

Тем не менее в этом мире все-таки существует то, что может поставить меня на колени – вкусные мамины вареники с белорусским домашним творогом, богато политые растопленным сливочным маслом. М-м-м!

С чувством жалости смотрю на Альбину и понимаю, что лучше быть одиночкой-изгоем, чем безропотной бесхребетной амебой, плывущей по течению. Хотя Суваева сама по себе довольно безобидна. Пару раз, когда наша Дива болела, она даже со мной здоровалась. Но стремление быть популярной и узнаваемой на курсе продавило всю ее человечность, превратив в стерву.

Егор Бестужев смотрит на сумочку, усыпанную стразами и блестками, и одаривает Карину таким взглядом, от которого я бы на ее месте почувствовала себя прилипшим банным листом.

– Валяй. – Бестужев пожимает плечами и, подперев рукой подбородок, со скучающим видом отворачивается от дивы.

Мы снова встречаемся взглядами, и теперь уже я спешу опустить свои окуляры в учебник.

В «настройках» Карины программа собственного достоинства не установлена по умолчанию, поэтому она, не смущаясь, размещает свою пятую точку на соседний стул и начинает раскладывать на столе яркие ручки по цветам радуги.

***

– В зависимости от того, на каком этапе инвестиционного цикла выполняется инвестиционный проект и для какой цели служит, он может иметь вид технико-экономического обоснования и бизнес-плана, – вещает Марк Ифраимович.

Вместо того чтобы конспектировать за профессором, я нагло разглядываю Бестужева, закусив колпачок ручки. Я не хотела. Просто его выставленная в проход левая нога начала раздражать своим монотонным покачиванием. Это что, нервное?

На самом деле Кира права. С июня Егор Бестужев возмужал и стал еще шире в плечах. От кого-то я даже слышала, что он занимается профессиональным спортом. Не понятно, какого черта он забыл на «Менеджменте», потому что спортивная олимпийка с известной эмблемой на спине и трико явно намекают на то, что Бестужев собирался не на управление рисками, а на физкультуру. Причем каждой парой.

Его короткостриженый ежик волос под стать своему хозяину. Меня веселит, когда я представляю Бестужева, который каждое утро укладывает волосы в стильную прическу. Такую, как у Чернышова, например.

Егор сидит вполоборота – колени широко расставлены, руки сложены на груди – и полностью его лица мне не видно. Но даже так я отчетливо вижу все неровности и несовершенства на его коже: мелкие шрамы и три родинки в виде правильного треугольника на левой щеке. Профиль выдает небольшую горбинку носа, и мне вдруг становится интересно – это его физиологическое строение, или он был сломан? Упрямо сжатые, слегка потрескавшиеся губы и сведенные к переносице брови, если не знать Егора, могли бы намекнуть, что он напряжен или о чем-то задумался. Но не стоит заблуждаться: «грустные» брови Бестужева – это какая-то странная мимическая особенность. Они всегда незначительно сведены к переносице, придавая лицу нотку печали. Даже усмехаясь, Бестужев как будто грустит.

Я опускаю взгляд ниже и разглядываю, выглядывающие из-под олимпийки кисти его рук с разбитыми костяшками и подстриженными под самый корень ногтями.

Да-а-а, Егору Бестужеву далеко до идеального Артема Чернышова.

Егор сидит предельно расслабленно и с тем же невозмутимым выражением лица. Его поведение можно даже назвать хамским, потому как сидеть за первой партой, не имея при себе ручки с тетрадкой, и так откровенно зевать может только самоотверженный. Или отмороженный.

Со скучающим видом он заглядывает в розовый блокнот Дивеевой и усмехается, наблюдая за тем, как она старательно подчеркивает понятия и определения. Но не для того, чтобы выделить основные тезисы, а просто чтобы было красиво.

Мне тоже смешно, и я не успеваю подавить улыбку, как ловлю на себе взгляд сощуренных грифельных глаз, один из которых мне нагло подмигивает. Зажатая между зубами шариковая ручка с глухим шлепком вываливается из моего рта, и, могу поспорить, в эту секунду я выгляжу как пришибленная.

Бестужев сейчас решил, что я ему улыбалась?

Вот блин!

Быстро отворачиваюсь, надеваю маску невозмутимости и принимаюсь за конспект, как вдруг слышу приглушенный смешок Егора.

– Но мы с вами, уважаемые будущие великие менеджеры-экономисты, остановимся на бизнес-плане. Ему обычно предшествует разработка технико-экономического обоснования, он может быть альтернативой, а также его заменять или служить в более сложных проектах итоговым максимально компактным документом. Потому… – Марк Ифраимович опускает очки на нос и проходится пытливым взглядом по каждому студенту, задержавшись на лице Бестужева. – Каждый из вас подготовит бизнес-проект. Такова будет ваша самостоятельная работа, которая и выльется в вашу будущую курсовую работу. Разработчики лучших бизнес-планов получат на экзамене по моему предмету оценку автоматом.

Профессор Бубновский сверлит Бестужева взглядом, словно мысленно обещает, что произнесенная информация касается всех, кроме него. Потому как вероятность получить Егору автомат равнозначна выигранному чемпионату мира по футболу нашей сборной – то есть нулю.

– И сколько у нас есть времени на подготовку? – с умным видом спрашивает Карина, наматывая на палец светлую прядь, между прочим, натуральную. Ее интерес совершенно не связан с тем, чтобы поскорее начать готовить проект. Она просто хочет знать конкретную дату, к которой будет выполнена на заказ проектная работа.

– До середины декабря, точную дату сдачи сообщу позже. Методические рекомендации по разработке бизнес-плана возьмете на кафедре. Вопросы?

Вопросов ни у кого нет.

Стоит гробовая тишина.

Но это пока.

Пока группа находится во всеобщем состоянии аффекта.

Чуть позже, на следующей паре, профессора Бубновского будут крыть такими диалектами, что бедному преподавателю вряд ли получится уснуть этой ночью от повышенного артериального давления.

На самом деле подготовить целый бизнес-план с многочисленными расчетами, графиками, диаграммами, экономическим анализом, бюджетом и прогнозированием – достаточно трудоемкий и энергозатратный процесс. И лично у меня уже зудит от желания поскорее начать воплощать эту работу в жизнь.