Читать книгу: «Стихотворения разных лет»

© Андрей Заленский, 2020

ISBN 978-5-0051-4236-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Совсем раннее
Стихи 60-х—70-х

…предстояли расставанья,

присыхали по губам,

гладью, гладью вышиванье

сном предназначалось нам

«Желтый купол Исакия желтым листом…»

 
Желтый купол Исакия желтым листом
проплывает по ряби под гнутым мостом,
бьется хрупким зрачком в сине-красный гранит,
солнце зеркалом в сонные окна гранит.
Ветром сдутые шпили шуршат в сапогах,
крутит клубом истертый в панелях их прах,
по подземным каналам сливает в Залив
и свинцовый всегда – желтизной он залит.
Золотистая зелень утопит меня,
задыхаюсь от охры осеннего дня,
засыпают дома сумасшедшие клены,
крыши гнут, стены к улицам клонят,
встали мертвой змеею на рельсах трамваи,
постовой на углу желтым снегом завален,
Город рвется, сиренами режет воздух,
Город болен желтухой!
Последний мой возглас:
– Мертв. Агония кончилась.
 

1964

«Дождь махнул из неба лейки…»

 
Дождь махнул из неба лейки
через сито, через сито,
улиц мокрые линейки,
и Нева дождями сыта,
дождь как бисер, дождь как бисер
быстро, больно бьет по стеклам,
за собой грозу на бисы
туча тащит в небе блеклом,
мотоциклисты по асфальту
– скользко, мокро,
очищенные от фальши,
афиши мокнут.
 

1960

«Мы – две стены…»

 
Мы – две стены,
колени угол сжал
в сцепленья вен.
По мне ползет сверчок,
щекочет
картинки кожи,
но не трещит.
Все сумрак.
И множество других
каких-то насекомых,
мне незнакомых
ползет еще.
Тебя не вижу,
ты за углом,
а я смотрю вперед
на зеркало стены,
в себя,
и думаю, что ты бела
как потолок,
которого не вижу, впрочем, тоже.
 

«Венок из одуванчиков оденьте мне на сцену…»

 
Венок из одуванчиков оденьте мне на сцену,
чтоб в желтом быть – ведь желтый цвет измены,
и дайте маску мне повеселее,
вдохните мне слова нежней елея,
налейте кубок мне,
кольцо туда швырните
– сквозь зубы пусть вина цедятся нити…
Но только лишь кольцо губами я задену
венок из одуванчиков падет на сцену.
 

«Хочу женщину…»

 
Хочу женщину,
хочу женщину,
не обычную, а уменьшенную
до размеров нормальной женщины
– с профилем как у сарая,
немного прогнившим
таким же ласковым,
с волосами такими же мягкими
как щетина свиньи
и такими же длинными,
с голосом как у дикторши,
и ростом с нормальную женщину,
только чуть-чуть уменьшенную.
 

«Вам, Гончарова, посвящаю этот стих…»

 
Вам, Гончарова, посвящаю этот стих,
писать легко, Вы так прекрасны,
Ваш профиль нежно-беспристрастный
зовет слова и подгоняет их…
Но поздно кукольного сердца
свинец почувствован в груди
– снег вверх летит и впереди
дорога крестит иноверца.
 

Венок сонетов
(или упражнение в словоблудии)

 
Во мне хватило б благородства
Чтоб схимником прожить хоть год
И год вперед прогнать как плот,
Неся вперед щитом юродство.
Соткать могу я вдохновенья
Тебе в несотканный ковер,
Но скажешь ты, что я лишь вор,
Укравший в вечности мгновенье.
Рукопожатьем бытия
В мужском тепле обласкан буду,
Но стынет в огневище блюдо,
Остыну, может быть, и я,
Остынет мир в твоих причудах,
И, не свершившись, канет чудо.
 
 
1
Во мне хватило б благородства
Смолой залить огонь желаний
И в омут сонный кинуть род свой
И убежать с усмешкой лани.
Пусть влажность губ перед рассветом
В пыли останется раздетой.
Не веришь ты – покину свет я,
Не засмеются только дети.
Соперников в любовной брани
Найдешь в людской ячейке сот,
А мне оставь лишь ожиданье,
Чтоб схимником прожить хоть год.
 
 
2
Чтоб схимником прожить хоть год
Мне мужества набраться стало
И тысячей кровавых од
Прокаплет в Вечность год устало.
Пусть рубищ вшивые холсты,
Усмешек сальных пусть плотина,
За мной лишь Вечность, Верность, Ты
И лжи, и проповедей тина.
Плесни весенних соков мощность
В пещеры где отшельник крот,
Чтоб было силы склеить мощи
И год вперед прогнать как плот.
 
 
3
И год вперед прогнать как плот
Сквозь ветры, сквозь кочевий стрелы,
Толпа грохочет – он урод,
Друзей молчат немые Стеллы.
Животный яд безверья стих,
Оставленный за руслом лодки,
И по воде струится стих,
Сгибая камышинки, четкий.
Спалю природы первородство,
Прорвусь к тебе через заслоны
Привычек тех, что в сонность клонят,
Неся вперед щитом юродство.
4
Неся вперед щитом уродство
Иду к друзьям сквозь галок гам.
Я знаю – щит болезнь роста,
Но как еще не дать врагам
Топтать ту детскую невинность,
Что мне дает и гнев и боль,
Асфальт, растекшийся под ливнем,
И на губах обмана соль?
Ослиное упрямство детства,
Каноны неповиновенья…
Я спас от них свое наследство
— соткать могу я вдохновенья.
 
 
5
Соткать могу я вдохновенья.
Кому вручить бесценный груз
– Толпе, меняющей стремленья?
– Тебе? «Возьми клубок из уз»?
Под небом, согнутым как ящик,
Кому отдать свои заветы,
Чтоб в одиночестве звенящем
Услышать звон лавровых веток?
Так пусть же мне позор тщеславья
(обычный для конюшни сор)
Поможет сплесть в тысячесловье
Тебе недотканный ковер.
6
Тебе недотканный ковер
Сплести из Ленинградской грусти
И бахрому из нитей вер,
Вдоль полотна, что гнется в хрусте,
Узор – из человечьих глаз,
Кайму из утренних туманов,
А в центре рваный черный лаз,
Который пусть тоску заманит.
Пусть листьев, сохнущих орнамент
На том ковре излишний сор,
Который прошуршит под нами…
Но скажешь ты, что я лишь вор.
 
 
7
Но скажешь ты, что я лишь вор,
Укравший и пропивший Вечность,
Что слов моих сплетенных хор
бессмысленная быстротечность!
И сразу предо мной шаги
Сапог армейских, дамских каблуков
Зовут – вперед, ко мне, сюда, солги
Под шаг и ритм подков.
Я отряхнусь и тут же как укор
За немужское это поведенье
Ты скажешь, что я просто вор
Укравший в вечности мгновенье.
8
Укравши в вечности мгновенье,
Ты заскочил на пьедестал,
Прорвавшись сквозь свои сомненья,
Подпрыгнул, умер, встал.
Ты вырвал перышко жар-птицы
– Иван-дурак, Иван-герой,
Оплеванный своей столицей
Ползешь как муравьиный рой.
Не ври, ты счастлив был отчасти
– друзья, хмель пития…
Все то, что звали мы в несчастье
Рукопожатьем бытия.
 
 
9
Рукопожатьем бытия
Могу помочь больным.
Ведь сам такой и я.
Развеять в солнце дым,
Оплетший тех людей
чьи мысли – зверь в тисках,
развеять мглу идей
и перерезать страх.
А кто-нибудь в награду и ответ
Поставит Дружбы бронзового Будду,
Исполнится лекарственный завет
— в мужском тепле обласкан буду.
10
В мужском тепле обласкан буду,
И вспомнив свой из детства смех,
Отдам тому кто просит – в ссуду,
Чтоб ссуду ж получить от всех.
Так не жалей, что мало выпить,
Подбрось-ка лучше дров в камин…
Как хорошо – я будто вытек
Из жавших столько лет стремнин,
Несусь, ломаюсь в брызги пены,
А Вечер льет свою полуду,
Литавры – в руки, звуки – в стены…
Но стынет в огневище блюдо.
 
 
11
Но стынет в огневище блюдо
С густым вином. И снова крах.
У ног осталась пепла груда —
Улыбки, ссоры, ревность, страх,
Дожди, вокзалы, мостовые
В них снова путаться и ждать,
Когда настанет время выю
Тянуть, и взгляда жадно ждать.
Парады, митинги, собранья…
И в хор со всеми вопия
На этом славном поле брани
Остыну может быть и я.
12
Остыну может быть и я,
Хлебнув зрачком вечерний воздух,
Уснув, вдаль стременем звеня.
И щелкнут сухожилий вожжи
Подняв всклокоченных коней
Над Невским водяным барьером,
Корзиной мокрых простыней
Мелькнут внизу дома и скверы.
Конец. Застынет тонко звук
В опять неконченых прелюдах…
Замкнув так надоевший круг
Остынет мир в твоих причудах.
 
 
13
Остынет мир в твоих причудах,
В других родится, блудный сын,
Создание божеского блуда
– Воспрянь, зажгись, и вновь остынь.
И снова потечет обычно
Нева, мой каждодневный Стикс,
Мосты поднимут шеи бычьи,
И кто-то мой напишет стих,
И мир продаст себя другим
Коварный опытный Иуда,
Пропев крестясь последний гимн.
И не свершившись канет чудо.
 

1967

Борису Козлову

 
1
 
 
Когда однажды утром
ты увидишь,
что голубее небо
чем на самом деле есть
– проснись.
Ты слышишь,
лики плачут,
ты видишь,
что ржавеет жесть
распятий,
что спятил мир,
забыв
про вонь,
про лесть,
про смерть.
Встань
– чувствуешь,
ты чувствуешь
– под нами твердь.
2
 
 
И вот опять ты посетил сей город,
где каждый рак в Расстрельевской норе,
где лебедь без крыла,
где щука тянет в ropу…
– Мой дом и ныне там,
он для тебя открыт,
как горлышко для пробки,
коль пробка от вина
(а в этом я уверен)
– Попьем его сполна!
 
 
3
 

«но я ведь так люблю Россию»

 
Прости, Старик,
опять не по дороге,
прости, старик,
я так к тебе привык,
прости, старик
– но я люблю пироги,
мне непонятен ваш язык,
мне непонятны ваши нравы,
так странно пахнут ваши травы,
так страшен ваш оркестр бравый,
так неприятны те, кто правы
– Прости, старик,
пойми меня, Старик.
4
 
 
Оставь себе себя частицу,
внутрь повернув – пройди насквозь,
нам стоит иногда поститься,
мотая сталь удил на ось,
чтобы однажды раскрутиться
да так, как Вам не довелось.
 

«Мои стихи в прощальный вечер…»

 
Мои стихи в прощальный вечер
забыты будут как назло
и ветер, беспощадный ветер,
их вербой выпушит в окно,
чернила располощет дождик,
в снег кляксы выбелит зима
и перечеркнутые дрожью
на строчках скрючатся слова.
 

Ресторанное

 
В ресторане девственные скатерти,
покатайте хлебом – скатите
из хлеба смех.
Завернуть бы в эти скатерти всех,
чтобы в саванах по площади – в марш,
чтобы ноженьки как лошади мах,
по проспектам чтоб галопом – в строй,
мостовые чтоб полопались как в зной…
Что-то в ресторане тихо,
блажь
– ты отрежь кусочек хлеба,
маслом смажь.
 

«Колокол Свободы…»

 
«Колокол Свободы»
сломали уроды,
сломали,
расплавили на металл.
«Колокол Свободы»
в крапив огороды
забросили,
спрятали,
а я искал.
«Колокол Свободы»
ищут народы,
а колокол свободы
звенеть устал.
 

Михаилу Каплану

 
1
 
 
Белокурая бестия,
бражные сны,
неужели все бестолку,
бестолку, слы…
Неужели все по ветру,
по ветру, по…
Мнишь березовость поутра,
бирюзовый запой.
Мне – хмельные закосины
порыжевших домов,
вскрик испуганной Осени
– Снись, я сплю, я готов.
 
 
2
 
 
Грешим как можем в этом мире.
Кровать преуподобив лире
– пружиной музыку творим,
с утра похмелием горим,
и с думой сладкой о кефире
виолончелью говорим.
 

Весна

 
Растаял снег, что был тобой целован,
он растворился, высох, он разочарован,
что больше он не может повториться
в губах как форме.
Только лишь присниться
ему осталось,
и я к нему испытываю жалость
такую как к себе
– Леплю веселье, в ком толкаясь,
и не жалею, и не каюсь.
 

«Стихи надоедливы словно птицы…»

 
Стихи надоедливы словно птицы,
стряхивающие шапки снегов,
и вспыхивают, вспыхивают зарницы
еще не рожденных страниц стихов
– в вечер, в слякотный город,
в подворотни, пахнущие темнотой,
как женские руки струятся за ворот
дождь и стихи, дождевой теснотой.