Шенгенская история

Глава 3. Шештокай

Без двух минут полночь на рабочем столе под портретом президента Адамкуса зазвонил телефон.

Старший по званию офицер пограничной службы снял трубку, представился. Выслушал собеседника, видимо, еще более старшего по званию, стоя и уважительно, а потом как-то совершенно спокойно и расслаблено вздохнул и произнес «Gerаi!»^[1].

– Приказано поднять шлагбаум, – грустно вымолвил он и бросил задумчивый и немного скептический взгляд на фотографического Адамкуса.

И старик, и двое других пограничников тоже перевели взгляды на портрет президента.

А старший по званию уже смотрел на монитор компьютера, где шесть квадратов выдавали изображение с камер наблюдения. Черно-белая метель делала все квадраты одинаковыми. Только на одном из них изредка прорывалась лучше освещенная картинка с пограничным шлагбаумом.

Офицер, прикипев взглядом именно к этой картинке, потянулся рукой к установке дистанционного управления и нажал большую, размером с крышечку от пивной бутылки, зеленую кнопку. Однако на картинке ничего не произошло. Еще раз нажал. Чертыхнулся.

– Пошли поднимать! – скомандовал он остальным, встав из-за стола.

Густой снег нового дня, валивший с неба, немного отпрянул от раскрывшейся двери.

– Ого как метет! – вырвалось у одного из вышедших на порог.

Скрипнули ступеньки под ногами. Трое пограничников и старик приблизились к шлагбауму. Старший по званию наклонился к шлагбаумной тумбе, открыл дверцу механического блока. Разблокировав механизм, позвал коллег, и они втроем вручную подняли длинную полосатую стрелу.

– Спасибо! – сказал им старик и зашагал по более не перекрытой шлагбаумом дороге.

– У вас хоть паспорт есть? – окликнул его один из пограничников.

– Есть, – оглянулся тот на ходу, – конечно есть!

– А зовут вас как?

– Кукутис! – ответил старик.

– Это имя или фамилия?

– И то и другое! – крикнул Кукутис и перешел границу видимости. Увеличивающееся с каждым его шагом пространство от шлагбаума и дальше метель заполняла живым снегом.

Пограничники торопливо вернулись в служебный домик, лишенный будущего.

– Запиши, – скомандовал старший пограничник своему коллеге. – Первым без предъявления документов границу перешел Кукутис Кукутис! И как ему только живется с таким именем?!

Коллега, усмехнувшись, кивнул, и взгляд его быстро нашел лежавшую на подоконнике ручку.

– Паспорт! – насмешливо шептал сам себе старик Кукутис, лихо занося вперед при каждом втором шаге свою не сгибающуюся правую ногу. – У меня их шесть штук, этих паспортов! И все они мои!!!

Глава 4. Вильнюс

Кафе на Немецкой явно скучало по посетителям. Только Барбора и парочка пожилых туристов, усевшихся за столик у окна, чтобы пить кофе и смотреть на неспешную зимнюю вильнюсскую жизнь. И больше никого!

Барбора с интересом наблюдала за дамой, с румяного лица которой возраст уже давно стер молодость. Ее синяя дубленка и «дутая» черная куртка ее спутника, мужчины с моложавой спортивной фигурой и уставшими глазами, висели рядом на одноногой деревянной вешалке. Дама пила кофе, держа чашку в перчатках, в синих кожаных перчатках, явно купленных под цвет дубленки. Эту чашечку она держала, как пиалку, в ладонях, сложенных лодочкой, на весу перед лицом. Словно для того, чтобы наслаждаться ароматом кофе.

А по Немецкой улице проезжали машины, проходили люди.

– Извини, Барби, опоздал! – Мужчина лет сорока повесил на спинку соседнего стула кожаную куртку и сам опустился рядом. – Я привык, что ты опаздываешь! Думал, все равно приду первым!..

– Уже не придешь, Борис, – обернулась к нему Барбора, отвлекшись от дамы в синих перчатках и ее спутника.

– А что, ты решила стать пунктуальной?

Барбора не ответила.

– Коньячку для согрева? – спросил Борис.

Девушка отрицательно мотнула головой.

– Ты чего? – удивился мужчина. – Решила изменить своим привычкам?

Барбора кивнула.

– Да. И не только привычкам.

– А чему еще? – игриво поинтересовался Борис.

– Всему. И тебе тоже.

Выражение лица Бориса изменилось. Взгляд стал холодным.

– Может, объяснишь? – негромко, но настойчиво потребовал он.

– А что тут объяснять?! – Барбора заглянула в его серые глаза. – Это ты не меняешься! Все такой же! Семья – работа – фитнес-клуб и молодая любовница. Но кто-то же должен меняться, чтобы жизнь шла правильно и интересно. Вот я и решила измениться. И жизнь свою изменить. Надеюсь, к лучшему! Кстати, я решила замуж выйти.

– Когда?! За кого? За этого рыжего клоуна?! – пренебрежительно засыпал ее вопросами Борис, совершенно не удивившись услышанной новости.

– Ага, за него! Мы через неделю уезжаем в Париж.

– Новый год праздновать?

– Нет, новую жизнь.

– Так ты что, последнее время одновременно и с ним, и со мной?!..

– Ты мне, кстати, когда-то тоже Париж обещал…

– Не все сразу…

– И не всем сразу! – хихикнула Барбора. – С женой же ты недавно туда слетал? И ваше двойное селфи на Эйфелевой я у тебя на страничке в фейсбуке лайкнула. Ты заметил? А он, мой рыжий клоун, без всяких обещаний заработал деньги и купил два билета на автобус.

– На автобусе в Париж?! – Губы Бориса расплылись в ехидной улыбке.

Барбора заметила на бульваре некое странное движение. Отвлеклась от собеседника. Увидела, как пять красных двухметровых бутылок «Кока-колы» устало бредут по бульвару. Достала из сумочки мобильник и словно забыла о Борисе.

– Андрюс, привет! Я тебя вижу, только не знаю, в какой ты бутылке. – повеселевшим голосом заговорила она в телефон.

Борис ошарашенно смотрел на девушку.

– Не скажу! Ты меня все равно не увидишь! Только вас пятеро! А ну остановись!

Одна красная «бутылка» остановилась на бульваре и крутанулась вокруг своей оси, размахивая руками в стороны. Другие четыре пошли дальше.

– Теперь понятно! Спасибо! Целую! До вечера!

Барбора спрятала мобильник обратно в сумочку.

Борис довольно громко вздохнул, словно захотел привлечь к себе ее внимание.

Барбора бросила на него показательно безразличный взгляд и снова уставилась на бульвар. Рекламная процессия «Кока-колы» уже исчезла. Другие пешеходы яркостью цвета одежд не выделялись.

– И ты думаешь, что вот этим он сможет вам заработать на жизнь в Париже?! – Борис поднялся, надел кожаную куртку. – Будет хреново – позвони! Пришлю денег на обратный билет. Тоже на автобус! Но только тебе!..

Борис резкой походкой вышел из кафе и, словно специально, прошел по тротуару близко-близко к окнам, за которыми пила кофе пожилая парочка иностранцев и Барбора.

– Вы что-нибудь еще желаете? – спросил официант.

– Нет, – выдохнула девушка и поднялась из-за столика.

Глава 5. Лондон

Одноклассник Клаудиюса Марюс встретил их прямо на платформе автовокзала «Виктория». Пока Ингрида осматривалась, Марюс помог Клаудиюсу забросить рюкзак на плечи, а потом закинул себе на спину и рюкзак Ингриды. Так что первые шаги по лондонской земле дались ей особенно легко.

– На квартире нас ждут через три часа. А пока можем погулять, посидеть в кафе, – сообщил Марюс.

– Так давайте вещи в камере хранения оставим! – предложила Ингрида и бросила взгляд на тяжелое, свинцовое небо над головой.

– По три фунта за место, – сказал Марюс и отрицательно мотнул головой. – Лучше эти фунты в кафе проесть!

– Да у нас пятьсот фунтов, – похвасталась девушка, все еще рассматривая небо над Лондоном и думая, что не так уж оно и отличается от зимнего литовского неба.

– На двоих? И все?! – удивился Марюс. И тут же решил изменить тему, заметив в глазах Ингриды беспокойство. – Пойдемте! Тут рядом есть одно симпатичное кафе с почти литовскими ценами!

И Марюс повел приехавших за собой по Воксхолл-роуд. Минут через десять они свернули на боковую улочку и увидели целый ряд маленьких магазинчиков.

Присели в дальнем и темном углу итальянской траттории, не обремененной дизайном и особой мебелью. На стенке висело меню с перечислением десятка видов пиццы. Справа от бара – холодильник со стеклянной дверью, в нем – бутылки с колой и фантой.

– Я угощаю, – объявил Марюс.

Две пиццы на троих и бутылка колы с тремя стаканами. Легкий столик из красного пластика пошатывался на неровном полу, покрытом коричневой керамической плиткой. Ингрида свернула уже ненужный автобусный билет и подсунула под одну из ножек стола.

Клаудиюс наклонился к рюкзаку Ингриды, вытащил оттуда бутылку бальзама «Три девятки». Заговорщицки глянул на Марюса. Тот кивнул.

Клаудиюс разлил по трети стакана и спрятал обратно.

– Тут вообще классно, – «Три девятки» расслабили Марюса, и его лицо словно округлилось из-за улыбки. – Главное – найти работу. А дальше: калькулятор в руки и всё можно просчитать. Можно и на три фунта в день питаться, можно на пять. Если велосипед покупать, то лучше бэушный и плохого вида, чтобы не украли. Зато экономия огромная.

– А ты сам где устроился? – прожевывая кусок пиццы, поинтересовался Клаудиюс.

– Я сейчас одного серба подменяю на заправке. По ночам. Он на родину поехал, а мне за ночь по тридцать фунтов платят. Чистыми. Хозяин заправки – араб. Нормальный мужик. С ним никаких проблем.

– Тридцать фунтов за ночь? – задумчиво повторила Ингрида. – Это неплохо…

Квартира, куда Марюс привел друзей, находилась в подвальном этаже узкого четырехэтажного таунхауса в двух кварталах от метро «Ислингтон». На окне – решетка из толстой арматуры.

Дверь открыла коротко остриженная молодая женщина в джинсах и длинном свитере синего цвета. Увидела Марюса, кивнула и пропустила гостей внутрь. Сразу провела Ингриду и Клаудиюса в маленькую комнатку с полуторной кроватью и небольшим окном.

– Можете располагаться, – сказала она. – Марюс вам все рассказал?

Ингрида, опустив рюкзак у кровати, обернулась на остановившегося в дверях лондонского одноклассника Клаудиюса.

– Нет, Таня, еще не успел. Сейчас все расскажу.

– Пойдемте на кухню, там уютнее!

Хозяйка завела их на маленькую кухню со старой газовой плитой, умывальником, холодильником и квадратным столиком, за которым едва могли бы разместиться четверо. Однако в этот раз им это удалось.

Первым делом Таня включила электрочайник, стоящий на холодильнике, предложила сесть на табуретки.

– За неделю сто двадцать фунтов, – сказала она дружелюбно. – Только водой и электричеством пользуйтесь экономно. Тут еще две пары живут, и вам надо будет с ними договориться по времени: кто когда пользуется кухней. Устраивает?

Ингрида бросила растерянный взгляд на Марюса. Клаудиюс тоже вопросительно посмотрел на одноклассника.

– Это самые нормальные условия, – произнес тот негромко. – Особенно для вашего бюджета. Когда найдете работу, то сами решите: оставаться или что-то другое искать. Но дешевле вы в Лондоне ничего не найдете! Еще спасибо Тане скажете, – он посмотрел на хозяйку с благодарностью.

Клаудиюс тоже смотрел на нее, на ее волосы, по которым невозможно было определить их натуральный цвет. Свет на кухню попадал из окна, но так как оно выходило на узкий бетонный колодец и на железную лестницу, спускавшуюся с уровня улицы ко входной двери, то и рассмотреть само помещение в его подробностях без включенной под потолком лампочки никто бы не смог. Вот и волосы Тани казались Клаудиюсу то красноватыми, то темными, то русыми, и не мог он понять: или это игра его зрения, ослабленного полумраком кухни, или же действительно она так часто меняла цвет своих волос, что они стали рябыми и отказались «слушаться» новой краски.

– Хорошо, – выдохнула Ингрида.

– Вы, пожалуйста, сейчас заплатите, и я вам дам ключи, – настойчиво произнесла Таня.

Получив деньги, она поднялась к вскипевшему на холодильнике чайнику.

– Только вы их не потеряйте! – Колечко с четырьмя ключами, звякнув, опустилось на стол. – И никому не открывайте! У всех, кто здесь живет, есть свои ключи!

Ингрида кивнула.

Тане позвонили по мобильному, и она вышла, попросив Марюса дождаться ее.

– Вот видите, даже без залога, – сказал он с гордостью.

– А она хозяйка? Она что, русская? – заинтересовался Клаудиюс.

– Нет, хозяева – арабы, они где-то за границей, в Турции. А она у них снимает и пересдает. Иногда и сама здесь ночует.

– Где ночует? – удивилась Ингрида. – Тут же всего три комнаты, и все они заняты!

– Не знаю, может, на кухне. Но она нормальная! Не беспокойтесь!

Вернулась Таня через полчаса.

– Повезло вам, – сказала. – Тут еще одна пара хотела вашу комнату снять. Но я их в другом месте устроила. У знакомых.

Глава 6. Дорога на Августов. Подляское воеводство

Сколько той Европы?! Он ее уже прошел из конца в конец десятки раз! И до своей деревянной ноги, и с нею. Больше всего ему нравилась когда-то Пруссия, Восточная Пруссия. Она была почти родной, как двоюродная сестра. Он ее знал если не с рождения, то уж явно с младых лет и до того странного момента, когда она растворилась в истории. Этот момент длился довольно долго, несколько лет Кукутиса не отпускало ощущение, что где-то рядом варится суп из кислой капусты и гороха. В большом казане, висящем на крюке над костром. Запах этого супа догонял Кукутиса то на одной дороге, то на другой. А тот единственный раз, когда он попал в Кенигсберг, ноги занесли его во самое чрево Восточной Пруссии – в ресторан «Блутгерихт» в погребе королевского замка. И он, напившись пива и наевшись перечных клопсов, никак не мог и не хотел уйти оттуда. Сидел и все любовался люстрами и подвешенными кораблями-парусниками, и торцами больших бочек с фамильными гербами восточно-прусских баронов и изображениями их замков. И ушел, только когда над ним в стойке фельдфебеля замер насупленный и усатый официант, вымолвивший всего лишь одно слово «Zeit!», прозвучавшее, как слово «Ordnung». И тогда, понимая, где он находится и как тут относятся к коротким словам, Кукутис встал и с трудом поднялся по крутым ступенькам из подвала-ресторана со странным названием «Кровавый суд» на поверхность Восточной Пруссии. Шли годы, и он снова и снова заходил в прусские деревни и городки, видел их, слышал их, ловил носом запахи их кухонь. И вдруг, в какой-то момент, что-то изменилось. Они пропали. Пропали пруссы, словно в один момент собрали свои вещи и запахи и ушли. Вот так жили себе веками, встречались на пути, улыбались своей особенной мелкой улыбкой. Первыми и громче всех на всю Европу отпраздновали изобретение барона Карла Фридриха Кристиана Людвига Драйз фон Зауерброна – механическую мясорубку. Казалось бы, ну всё, прощайте, мучения по измельчению ножами мяса для клопсов, здравствуй, новая, комфортная жизнь! Но нет, недолго они радовались появлению механической мясорубки! И вот, видимо, встал кто-то над ними в стойке фельдфебеля, насупленный и усатый или наоборот – хитро улыбающийся и безусый. Встал и сказал «Es ist Zeit».^[2]

И они пропали. Пропали бесследно. Когда Кукутис первый раз задумался об этом, проходя через бывшие прусские земли, и спросил у встречного поляка, куда делись пруссы, поляк ответил: «Их убили литовцы!» Поляк, видимо, литовцев не любил и в Кукутисе тоже литовца признал. Поэтому так и сказал. А Кукутис поначалу поверил. Он вспомнил, что ему говорили про пруссов литовские крестьяне. А говорили они, что пруссы не умеют любить и поэтому у них почти не бывает детей. И действительно, ни разу раньше, проходя через прусские села и городки, он не видел детей, не слышал детских голосов и смеха. «Вымерли?» – задался он вопросом. И кивнул. А если вымерли пруссы, то и понятно, почему сама Пруссия пропала. Растянули ее по кускам поляки и русские. Ну, литовцам тоже кусочек достался – Мемельланд, но он и так был литовским. Хотя до литовцев был он и шведским, и тевтонским, и ливонским. Однако когда Мемельланд стал литовским и вернул себе название Клайпедского края, не было в нем пруссов. Немцы были, поляки были, даже эти странные мемельландеры, которые говорили по-литовски, но литовцами себя не считали, тоже были. А пруссов не было! Значит, соврал поляк, тот, который сказал, что пруссов литовцы убили. История ведь показывает, что если один народ убивает другой, то земля убитого народа сразу переходит к народу-убийце, но и недоубитые остатки убитого народа продолжают тихонько жить на окраинах. Но ведь нет на окраинах Литвы никаких пруссов. И земли у Литвы больше не стало.

Ее как было мало, так и осталось мало. Хотя в старые времена, много веков назад, Великое княжество Литовское было самым большим царством Европы, в которое, кстати, и все прусские земли входили. И тогда было Европе в этом княжестве уютно. И полякам, и пруссам, и тем малым народам, которые еще не придумали, как себя называть.

За спиной Кукутиса неожиданно зафыркала лошадь, отвлекла его от пеших раздумий, и шагнул он испуганно в сторону, уступая ей дорогу.

– Тпру! – крикнул лошади мужик и потянул вожжи на себя, отклонившись назад. Отпрянули от его раскрытого рта летевшие вниз снежинки.

– Шядай!^[3] – Мужик приглашающе указал Кукутису рукой на телегу.

Старик подошел, неуклюже подпрыгнул, оттолкнувшись здоровой ногой и отведя чуть в сторону деревянную. Уселся бочком, обернулся к возчику, кивнул благодарственно.

Возчик хлестанул пегую лошадку коротким кнутом, и телега снова тронулась в путь. Тронулась бесшумно, что само по себе насторожило Кукутиса. Уже встречались ему в жизни бесшумные телеги, увозившие подобранных случайных попутчиков в вечность, из которой нет возврата. Случались в 1918-м, когда войны уже почти не было, но не было и еды. И тогда села выбирали возчика, смазывали хорошо колеса телеги, чтобы не скрипела, и отправляли на ближайшую дорогу, чтобы возчик подобрал какого-нибудь странника помоложе, убил, голову отрезал и выкинул, а тело в село на еду привез. Тело без головы и разделывать легче. Голова ведь отвлекает, заставляет всматриваться, задумываться: откуда человек пришел, каких кровей, какого цвета глаза?

Кукутис наклонился вперед, чтобы на колеса посмотреть, да чуть и не слетел с телеги на ухабе. Однако успел заметить, что колеса под телегой были от машины.

Небо впереди светлело. Снежные тучи иссякли, весь свой запас растратив. И хоть дорога была еще покрыта снегом, но лежал он на ней неустойчиво, то и дело перекатываясь и оголяя острые, выдавленные еще осенью другими колесами края колеи, замороженные зимним воздухом.

– Тебе куда надо? – спросил, не оборачиваясь, возчик.

– Прямо, – ответил Кукутис. – В Париж.

Возчик обернулся. На губах взыграла усмешка.

– Это же далеко, за Варшавой! А зачем тебе туда?

– На похороны.

– Опоздаешь!

– Нет. Он еще не умер.

– Кто?

– Покойник. Покойник еще живой…

Возчик пожал плечами и уставил свой взгляд на пегую лошадь, тянувшую телегу не особенно прытко. Хлестанул ее коротким кнутом, и она побежала резвее, из-за чего и телегу затрясло повеселее на мерзлой гравийке, и Кукутиса пару раз подбросило, да так, что он чуть спиной на солому не опрокинулся.

«Хочет, чтобы я не опоздал?» – подумал о возчике Кукутис, посильнее схватившись руками за бок телеги, на котором сидел.

Глава 7. Париж

Шесть утра еще не наступило, когда автобус причалил к парижскому тротуару в Порт Майо. Прямо напротив кафе, перед которым смуглый магребинец подметал улицу. Водитель включил свет в салоне, и слежавшаяся за ночь масса пассажиров зашевелилась, стала распадаться на просыпавшиеся человеческие единицы.

Андрюс открыл глаза. Бросил взгляд на Барбору. Она еще смотрела сны. Будить ее не хотелось. Хотя ее мечта – проснуться в Париже – теперь была в нескольких мгновениях от реальности. И все-таки Андрюс тянул эти мгновения, растягивал их в секунду и десятки секунд, видя, как неспешно и, слава богу, негромко, поднимались со своих мест другие пассажиры.

Он оглянулся, пытаясь увидеть пару знакомых лиц, тех, кто садился вместе с ними в Вильнюсе в этот автобус. Но, странное дело, пассажиры выходили и входили по дороге в разных городах Польши и Германии. И, видимо, из литовцев, севших в автобус в Вильнюсе, только они вдвоем с Барборой и доехали до Парижа. Остальные сошли раньше, а их места заняли поляки, словаки и немцы. И теперь они стояли под автобусом и ждали свои рюкзаки и сумки, спрятанные в багажном отсеке. А водитель не спешил. Он все еще сидел за рулем, поглядывая в зеркало на салон, и пытался дозвониться кому-то по мобильному.

– Доброе утро, – прошептал Андрюс в ушко Барборе.

И она открыла глаза.

– Париж тебя приветствует! – сказал он ей и показал взглядом за окно автобуса.

А за окном в это время ползли вверх по витрине кафе защитные железные жалюзи. Внутри кафе уже горел свет, и по мере поднятия этих жалюзи улица под витриной становилась все светлее и светлее.

– Для нас открыли кафе! – прошептал Андрюс. – Пошли?

Она кивнула.

Забрав два рюкзака, они зашли внутрь. Забились в уютный угол.

Магребинец, теперь стоявший за барной стойкой, вопросительно уставился на Андрюса.

– Кофе и круассан. Два! – сказал ему Андрюс.

Магребинец кивнул и вышел из кафе. Они остались одни, проводив его удивленным взглядом.

– Куда это он? – удивился Андрюс.

– Какая разница! Зато мы проснулись в Париже, – проговорила Барбора. – И теперь будем здесь просыпаться всегда!

Магребинец вернулся с бумажным пакетом в руке. Над пакетом поднимался легкий пар. Он высыпал на поднос на барной стойке горячие круассаны. И подошел к блестящей никелированной кофеварке.

Автобус, привезший их в Париж, медленно тронулся с места и уехал, открыв для Андрюса и Барборы противоположную сторону улицы. Там уже горели витрины булочной и маленького продуктового магазинчика.

Бармен принес кофе и круассаны.

– Мерси! – сказал ему Андрюс.

Бармен ответил длинной и непонятной фразой.

Андрюс и Барбора переглянулись.

– Как ты думаешь, что он сказал? – спросила девушка.

– Наверное, что у меня очень красивая спутница.

– Нет, он же ко мне обращался, – не согласилась Барбора. – Ладно, надо будет учить французский! Почему мы с тобой раньше этим не занялись?

– У нас было мало времени, – Андрюс сделал глоток кофе. – А когда оно было, мы занимались любовью, а не французским…

– Ну, теперь надо будет заниматься французским. А любовь может и подождать!..

– С какой стати? – шутливо возмутился Андрюс.