Читать книгу: «Любовь и революция»

© Андрей Клишевич, 2023

ISBN 978-5-0059-8220-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Данная книга содержит сцены курения табака и употребления алкоголя, изобразительные описания противоправных действий и упоминание наркотических веществ. Все эти описания являются художественными и относятся к творческому замыслу автора. Автор осуждает изготовление, распространение, употребление и пропаганду наркотических веществ, не призывает к совершению противоправных действий и не рекламирует табачную и алкогольную продукцию.

Посвящение

Памяти Николая Муравина —

путешественника, писателя, анархиста.

Tu amor revolucionario…¹

Carlos Puebla.

– В чём смысл жизни?

– Любовь. Революция.

Из разговоров на «муравинских четвергах».

Всякое сходство персонажей с живыми или почившими – чистое совпадение.

Олдос Хаксли.

Пролог: Москва, апрель 1996

Её кожа была сухой и горячей. Ладони Дика скользили по упругим округлым бёдрам, повторяли плавные изгибы талии, ласкали нежную плоть грудей…

– Признайся, ты – амазонка!..

Алинин голос прерывался:

– Разве… амазонки были… рыжие?

– Непременно… рыжие… В веснушках…

Да, рыжие и ненасытные…

Темп постепенно нарастал. Старая тахта под ними скрипела и, казалось, вот-вот развалится. Погружённая в темноту комната раскачивалась, и большая карта полушарий на стене рельефно проступала из плотного полумрака сейсмическим районом Анд. «Это как землетрясение», – всплыла откуда-то фраза. Сознание туманилось. Смыкая веки, Дик попадал в царство образов, считавшихся непристойными, – бесконечной чередой они сменяли друг друга перед внутренним взором. Под ладонями он ощущал податливое, распалённое страстью тело возлюбленной. Вверх-вниз, вверх-вниз… Конечно, амазонка! Ведь именно так они это, должно быть, и делали, прирождённые наездницы: садились на мужчину – и…!

Небо содрогнулось последний раз и замерло. Алина в изнеможении повалилась Дику на грудь, накрыв его волнами рассыпавшихся волос. Волосы пахли отваром из земляничного листа – Дик собрал их в ладонь и с наслаждениям втянул аромат. Острым, как у лисы, носиком она потёрлась об его щёку.

– Ты ведь… ещё не всё?

– Не-а!.. – Дик поймал её губы своими. – Теперь я снова хочу опрокинуть тебя на спину…

Потом, обнявшись, они лежали в темноте и говорили о сокровенном.

– Смотри, мы с тобой сейчас на высокой дозорной башне. Нет ни потолка, ни верхних этажей, над нами – только звёзды. Тёплый ветерок доносит сюда запахи диких трав из долины внизу. Ты видишь Млечный Путь?

– Ага, во всё небо, – прошептала Алина, снова ощущая сладкое замирание сердца. Начиналась одна из тех историй, которыми Дик мастерски заполнял повседневную жизнь, смешивая реальный мир и воображаемый, но от этого не менее реальный. – Великолепное зрелище!

– Иногда здесь пролетают большие корабли. Они очень похожи на старинные клипера: те же высокие мачты, длинные реи, тугая ткань развёрнутых парусов. Корабли курсируют между разными гранями многомирья. Идут они в ночи, срезая узкими корпусами верхушки редких облаков – в старину их собратья так резали верхушки волн – и сигналят мерцающими огнями тем, кто способен их видеть. Ты спросишь, кто? Дети. И некоторые взрослые – из тех, что сохранили взгляд незамутнённым. Иногда корабли причаливают здесь, у края дозорной площадки. Когда это случится снова, мы с тобой взойдём на палубу и отправимся в путь – туда, где ночные берега сливаются с созвездиями. После восхода солнца мы увидим поля земляники, которые тянутся до сплошного леса на горизонте, и весь бесконечный день будет наш. А на следующее утро отправимся дальше. Сначала мы не станем сильно отдаляться от нашего мира, слишком многое нужно сделать здесь…

За окном взвыла противоугонная сигнализация автомобиля, возвращая их в панельную многоэтажку в одном из спальных районов на севере Москвы. Но Дик не сдавался:

– Было бы здорово собрать друзей на таком корабле и носиться по всей планете, приставать к разным берегам, помогать тем, кто восстал против угнетения: мексиканским индейцам, колумбийским крестьянам, мауберам Восточного Тимора… О чём-то таком мечтал Гарибальди.

– И ты собираешь друзей в вагонах электричек и уводишь их прочь из города… как это?.. в малые освободительные походы.

– Конечно. Себя тоже надо освобождать. Выходить из засасывающей монотонности хотя бы на отдельных отрезках времени.

И добавил как будто невпопад:

– Ведь корабли… они внутри нас.

Алина притихла возле его плеча. «Рыжий лисёнок!» – Дик нежно провёл ладонью по её волосам, шее, ключицам… – «Сколько тебе лет, девушка? Неужели тридцать?»

Стоял тёплый, солнечный апрель. Она носила короткую юбку из джинсовой ткани, ветер перебирал её слегка волнистые янтарные волосы, в глазах отражалось высокое чистое небо, а с губ не сходила счастливая улыбка женщины, которая знает, что желанна.

– Девушка, я снова уезжаю вести скрупулёзные научные наблюдения. Ты ведь приедешь ко мне на выходные, чтобы свидетельствовать приход весны? – говорил Дик, собираясь на университетскую географическую базу, затерянную среди лесов и полей на крайнем юго-западе Подмосковья, и слышал в ответ её тихий счастливый смех.

Или:

– Как тебя ещё не уволили из этого вашего горноинженерного АО?

– За что? – весело удивлялась она.

– За красивую линию ног, конечно! Ведь она отвлекает сотрудников от работы. Что смеёшься? В Австралии так уволили сотрудницу строительной фирмы. Представляешь, что бы они там построили!

Или – нацеливаясь старым «Зенитом»:

– Будь ласка, немного левее. – Это когда Алина позировала для анархистского плаката «Наша цель – капитализм!» – гордо вскидывала голову и отводила назад локоть, до ямочки под скулой натягивая тетиву лука, – так что не оставалось сомнений: цель будет поражена.

Это очаровательное украинское «будь ласка» он привёз из их похода по Карпатам в таком нереальном, как другая жизнь, в таком кажущемся теперь беспечным и мирным июне девяносто первого. Ещё не было «шоковой терапии», не было той страшной ночи в Останкине, когда «витязи» расстреливали беззащитных людей из окон телецентра, «неопознанные» самолёты ещё не бомбили города и сёла на Кавказе, и молодых ребят ещё не посылали умирать и убивать от имени президента-алкоголика… Там, в Карпатах, солнце окрасило её кожу в медный цвет, и она говорила, что не нравится себе. Но не ему…

– Сейчас вернусь.

Алина бесшумно соскользнула с постели, набросила клетчатую ковбойку Дика и исчезла из комнаты. Щёлкнул выключатель в ванной, тихо зашипел душ.

Убаюканный этим ровным шипением, Дик всматривался в контуры материков и островов на стене. Контуры тонули в темноте, но на помощь приходила цепкая зрительная память прирождённого географа.

Где-то возле края земли смотрит в океан Берег Миклухо-Маклая. Там знаменитый русский путешественник хотел на основе местных обычаев построить вместе с туземцами благополучное общество, неподвластное колониальным державам. Державы его порыва не оценили.

По карте совсем рядом – дуга Малых Зондских островов. Вон там, вытянулась вдоль экватора. Её побережье патрулируют в поисках поживы крупные акулы. Если их, конечно, ещё не извели ради охотничьих трофеев – акульих челюстей. Но могут здесь встретиться и хищники куда более грозные: вдоль глубоководного жёлоба, что опоясывает острова с юга, пролегает кратчайший путь из Тихого в Индийский океан для атомных подлодок. Отсюда – внешне ненавязчивое, но пристальное внимание североамериканского Большого брата к этому региону.

По другую сторону Индийского океана – по пути переселенцев с Борнео – остров Мадагаскар с его легендой о Либерталии. Не то правда, не то вымысел. Либерталия… Похоже на Маркеталию, которая точно не вымысел. Но она дальше, в другом полушарии.

А сразу за Мадагаскаром лежит Африка. Здесь – звучные имена народов, населяющих континент: шона, баконго, овамбо, химба… и герб Мозамбика с причудливым сочетанием мотыги и автомата Калашникова. Силы, что клокочут в земных недрах, выдавливают на поверхность пустыни Намиб алмазоносные трубки; берег продолжает вздыматься, продвигаясь всё дальше в океан, и теперь в милях от линии прибоя среди песков находят остовы кораблей колониальных времён. Континент, где Родина честных людей Томаса Санкары. И где в конце уходящего века жестокая и бессмысленная смерть собирает самые обильные жатвы.

Дальше – Атлантика. Её раскрытие сотни миллионов лет назад разделило Африку и Новый Свет. Америка – к югу от Соединённых Штатов – была любовью Дика со школьных лет. Че, скиталец и романтик, сменивший министерский пост на новые лишения и опасности партизанских дорог, спасал его от равнодушия позднего «застоя». Дыхание большого и тревожного мира слышалось в тщательно отфильтрованных новостях и в рассказах приезжавших в Союз на учёбу оттуда. Никарагуа, Сальвадор, Чили, Перу, Колумбия, Гватемала… – пусть у нас революция давным-давно выдохлась, и огромному большинству всё было «до лампочки», но где-то там борьба продолжалась.

Конечно, «до лампочки» было не всем. Была у них команда из наших ребят и девчат и латиноамериканцев. Вполне легальная команда, под вывеской интерклуба. Какое время! Какое пьянящее чувство сопричастности, какая радость жизни, возможность делать что-то значимое, легко и изящно обходя всевозможные инструкции «сверху»! Тогда он начал осваивать испанский. Их трижды лишали помещения, пытались «закрыть», но так и не смогли.

А потом… потом изменилось время. Когда Дик был в армии, уехал Карлос – вернулся в родную Колумбию и, по слухам, вступил в М-19. Вскоре тридцать пять бойцов движения захватили Дворец Правосудия в Боготе и все погибли при штурме. Был ли среди них Карлос, Дик так и не узнал. Хоакин перебрался в Мюнхен и стал уличным музыкантом. Дина вполне ожидаемо улетела в Перу вместе с Андресом, но через пару лет вернулась одна, выучив там кечуа и научившись курить трубку – с маленькой чашечкой и длинным и прямым, как стрела, мундштуком. Из всех латиноамериканских знакомых дольше всех в Союзе задержался Бруно – аргентинский журналист, писатель и большой жизнелюб. Он был старше Дика лет на десять и в их Интербригаде не состоял. Зато пережил диктатуру, объехал обе Америки и часть Европы, опубликовал несколько книг. В Москве Бруно неожиданно открыл в себе талант педагога и обучал Дика испанскому, а потом перебрался в Барселону. Теперь они изредка переписывались: Бруно слал письма на русском языке, Дик отвечал по-испански. Из наших, кто остался, почти все вступили в Конфедерацию, когда та была на подъёме, а после разбрелись, кто куда. Только самоотверженная Галка по-прежнему активна на поприще дворового самоуправления…

– Смотри, начинается рассвет.

Задумавшись, он не заметил, как Алина вернулась в комнату и теперь стояла возле незанавешенного окна и смотрела через стекло в серые предутренние сумерки. В полумраке белели её обнажённые сильные ноги. Дик приблизился и осторожно обнял подругу со спины. С высоты десятого этажа в отдалении просматривалось пустынное шоссе в блёклом свете дорожных фонарей, за ним – тонущие в дымке типовые коробки домов до горизонта, подсвеченного холодным багровым заревом. Тревожные краски.

– Не успел сказать: ребята с работы на майские зовут на байдарках на Мсту. Идём?

– Идём.

Сквозь ткань ковбойки Дик вновь ощутил ладонями её твёрдые соски. Алина откинула голову назад, касаясь затылком его плеча, и негромко проговорила:

– Ты, кажется, ещё не насытился.

– Ты, кажется, тоже…

…Потом она уснула, уютно укутавшись в одеяло, и счастливо улыбалась во сне.

Разгоралось утро, и в нём растворялся, исчезая, тёплый свет кухонного бра. Дик работал. За стремительным пунктиром рождающихся строк вставали укутанные тёплым сырым туманом и поросшие джунглями горы…

Часть первая
Горы Колумбии

Глава первая

1

– До рассвета меньше часа. Пойду, сменю Хосе, всё равно не сплю.

Каталина затянулась ещё раз и бросила окурок в огонь. Проворно поднялась с поваленного ствола, подхватив «эмку» за ремень, и привычным движением повесила её на плечо. Мариана оторвала взгляд от костерка, разложенного в яме. Снова подступила со всех сторон темнота экваториальной ночи.

– Сейчас пришлю его к тебе, – продолжала Каталина, с хрустом потягиваясь гибким и сильным, тренированным в походах телом. Застегнула плащ-накидку. Поправила фонарь под козырьком армейского кепи. Добавила: – Опять дождь начинается.

Со стороны реки раздался короткий приглушённый свист. Быстрый поворот головы – в неровном свете костерка сверкнула серьга из мельхиора.

– Он зовёт.

– Тихо! Слушай… – Каталина застыла на месте.

Первые секунды Мариана различала только тихое шуршание бисеринок дождя в листве и по растянутому над головой тенту. Затем до её слуха стал доноситься едва уловимый гул мотора. Она вскинула встревоженный взгляд на старшую звена, моментально вскочила на ноги и через несколько секунд уже стремительно шагала вслед за Каталиной по утоптанной тропе через заросли. Свет двух налобных фонарей прыгал по замшелым стволам, густому подлеску, плотному листовому опаду по краям тропы.

Метров через двадцать лес расступался, и фонари были погашены. Тропа вывела к высокому, обрывистому берегу реки. Сквозь клочковатые разрывы в облаках лился призрачный лунный свет, оттеняя контуры леса на противоположном берегу. Река внизу зеленовато отсвечивала.

Из зарослей левее тропы бесшумно возникла по-кошачьи гибкая фигура Хосе. Приблизилась. С минуту все трое молча вслушивались в ночь. Звучание моторов то затихало, – должно быть, теряясь в ущельях и межгорных распадках, – то нарастало вновь, постепенно становясь всё отчётливее.

– Не меньше трёх лодок, – наконец уверенно произнёс Хосе, поправляя автоматный ремень под плащ-накидкой. Матовый отблеск луны скользнул по длинному стволу «эмки». Мариана ощутила льдистое покалывание вдоль позвоночника и спросила очень тихо:

– Паракос?²

– Похоже, – отозвалась Каталина. – И ведёт их кто-то, кто хорошо знает здешний фарватер.

О возможном проникновении парамилитарных банд в этот район страны команданте Альфредо сказал позавчера на утреннем построении. Перейдя на новое место, было решено выставить этот пост – над рекой, в полутора километрах от лагеря в сельве. Оказалось, не зря.

– Ветер со стороны гор, – заметил Хосе. – В лагере не услышат.

Будто стряхнув оцепенение, Каталина достала из нагрудного кармана под плащ-накидкой рацию, подняла на уровень щеки и, надавив клавишу, негромко проговорила:

– «Ла-Пас», ответьте «Колибри».

Секунды падали в безмолвии, только мелкие капли дождя продолжали слабо постукивать по капюшону плащ-накидки. Затем эфир ожил, разомкнув тишину негромким потрескиванием. Глухо прозвучал голос дежурного:

– «Колибри», я «Ла-Пас». Перехожу на приём.

– К нам гости. Не меньше трёх моторов. Как поняли? Приём.

Снова пауза, совсем короткая. И ответ:

– Вас понял, выходим встречать. Конец связи.

Каталина убрала рацию. Закурила, пряча огонёк в ладони.

– Луис поднимает лагерь по тревоге.

С заходом луны перед рассветом уплотнилась дождливая темнота, она поглотила очертания кустарника на краю обрыва и затаившиеся в двух шагах фигуры товарищей. Теперь их присутствие выдавал только изредка слышимый шелест плащ-накидок, да несколько слов, обронённых приглушёнными голосами. Бесконечные минуты сочились в томительном напряжённом ожидании дождевыми каплями, неторопливо сбегающими вдоль мокрых ветвей…

Когда гул приближающихся моторов внезапно переменился, будто на пути звука сняли последнюю завесу, и повторился эхом от противоположного берега, Мариана поняла, что лодки миновали ближний поворот русла. Вскоре показались их длинные нечёткие силуэты, обозначенные отражённым в воде бледным светом фонарей. Они появлялись в поле зрения один за одним, упорно продвигаясь навстречу быстрому течению.

– …три… Заполнены целиком… Значит, где-то тридцать шесть человек, – шёпотом прокомментировал Хосе, который видел в темноте, как пантера. Мариана ясно представила себе его неразличимые сейчас плотно сжатые губы и сосредоточенный взгляд чёрных глаз.

Преодолев открытый участок реки, лодки уходили за мыс, и там, напротив деревни, замолкали их моторы. В это время в ночи протяжно разнёсся первый крик птицы, предвещающий наступление утра.

Рассвет стремительно разгорался, меняя окружающий пейзаж. Лес по обоим берегам проступил сквозь быстро редеющую серую дымку, пространство наполнилось птичьим гвалтом, которому вторили доносившиеся из деревни петушиные крики. Из-за клубящихся туманом гор лиловыми и алыми полосами вытянулись перистые облака – одно из них напомнило Мариане фигуру ангела с длинным, уходящим к горизонту шлейфом крыльев. Но с тех пор, как люди стали воевать, наступление утра означало не только торжество света над демонами ночи.

С рассветом пост снимался. Не теряя времени, Каталина повела своё звено к деревне.

Всё, что происходило дальше, Мариана запомнила как стремительную смену картин в калейдоскопе. Бросок через лес в обход высокого мыса – и далее вниз, к берегу. Хруст мёртвых веток под подошвами сапог. Хлопки выстрелов. Лихорадочное возбуждение, обостряющее чувства и заглушающее страх. У самой реки – бойцы её отделения, рассредоточенные вдоль зарослей кустарника. Шипящий посвист, вскинутая в предупреждающем жесте ладонь: свои.

Затаившись в засаде, Мариана кусала сорванный стебелёк и слушала, как ожесточённая перестрелка приближается к берегу. Потом у крайних домов показались вооружённые люди в камуфляже. Они организованно отступали, пятясь и отстреливаясь из автоматических винтовок вдоль пустынной улицы, уходящей вглубь деревни. В какой-то момент отступающие – их набралось человек пятнадцать – разом развернулись и побежали к оставленным на берегу лодкам, оскальзываясь на мокром склоне. Один хромал, волоча ногу.

Краткая команда – и отделение открыло огонь. Прильнув к прицелу, Мариана плавно давила на курок, ощущая такую знакомую, достигнутую месяцами тренировок, слитность с оружием. «Эмка» выбрасывала короткие очереди, несильно отдавая в плечо. Люди на склоне падали, перекатываясь и застывая в нелепых позах, с раскинутыми или, наоборот, подвёрнутыми конечностями. Уцелевшие залегли в траве и с отчаянием обречённых, не жалея боеприпасов, открыли ответный огонь.

В горячке боя, перебегая вдоль зарослей, чтобы сменить позицию, Мариана получила резкий удар ниже левой ключицы. Ноги, внезапно ставшие непослушными, подкосились. Берег качнулся и завалился на бок. Приглушённые звуки выстрелов теперь долетали будто издалека, задевая лишь по самому краю сознания. Мариана подумала о жителях деревни и вдруг вспомнила пережитый в детстве цепенящий страх, когда они с младшей сестрой вжимались в дощатый пол комнаты с распахнутым окном, а по стенам весело щёлкали пули…

Худощавое тёмно-коричневое лицо под чёрным беретом заслонило часть неба в хмурых облаках. Хосе. В его больших придвинувшихся глазах Мариана, наверное, впервые увидела искренний испуг. Впервые за три с половиной года, прошедшие с момента их встречи в тренировочном лагере. Перед вступлением в организацию обоим задали вопрос, давая последнюю возможность передумать: «Вы понимаете, что это может быть на всю жизнь?» Они понимали и только просили отправить их в одно подразделение…

Хосе быстро повернул голову, чтобы что-то крикнуть товарищам, – за ухом показались белёсые полосы шрамов, оставшихся от осколка авиационной бомбы. Милый Хосе… спасибо, что ты рядом… Последнее, что она запомнила, прежде чем потерять сознание, был треск разрываемой оболочки индивидуального перевязочного пакета…

Боевые сводки:

На рассвете 1 мая 1996 года подразделение группировки «Хосе Мария Кордоба» Революционных вооружённых сил Колумбии – Армии Народа³ в деревне Дос Сантос на западе департамента Антьокия атаковало банду парамилитарес, прибывшую в деревню на лодках с целью проведения карательной акции против местных жителей. К моменту подхода подразделения бандиты успели убить двух крестьян по подозрению в связях с партизанами. Бой продолжался до 7:30 утра. Результаты: уничтожено 33 бандита и один гражданский информатор. Трофеи: 27 автоматических винтовок М-16, четыре автомата АК-47, один ручной пулемёт ПКМ с большим количеством боеприпасов, три портативные радиостанции, один пистолет «беретта», три моторные лодки. Наши потери: ранены четверо партизан, один из них – тяжело.

В тот же день подразделение выполнило внеочередную смену дислокации. По району прежнего расположения лагеря армейская авиация нанесла бомбовый удар. Потерь нет.

2

Боливар завет оставил,

И Гевара всё исполнил…⁴

Каталина пела, расположившись на корме лодки. Одну руку она не снимала с поворотной рукояти подвесного мотора, другой держала автоматическую винтовку, положив её на колени, обтянутые выстиранным камуфляжем.

Мариана старалась подпеть, слабо шевеля губами. Её носилки, связанные из ветвей и пальмовых листьев, лежали поверх лодочных сидений. Большие тёмные глаза Марианы смотрели прямо перед собой; под плащ-накидкой, которой её заботливо укрыли, защищая от водяных брызг, проступали очертания согнутой на перевязи руки. Ночью у Марианы сильно поднялась температура, раненая бредила и металась, и наутро команданте Альфредо распорядился немедленно везти её в полевой госпиталь, расположенный выше по течению.

Хосе стоял на носу лодки и умело орудовал шестом.

Над заросшими обрывистыми берегами, плывущими навстречу, однородной массой слоисто-кучевых облаков хмурилось низкое серое небо.

Сельва, пампа, гор вершины.

Смерть иль свобода – вот судьбина…

Сильный голос Каталины смешивался с ровным жужжанием мотора и звонкими разноголосыми переливами течения реки. «Самбу Че» Виктора Хары, жестоко убитого военной диктатурой, она знала и любила с того самого времени, когда однажды – сотни веков назад и на другой планете – брат поставил ей эту песню. Практически с детства.

Их семья жила в Медельине, в благополучном и красивом районе города (знакомство с жителями городских трущоб пришло позже). Каталина помнит ровный асфальт улицы, идущей под уклон, арку в стене большого дома. Вход со двора, где прямо напротив балконов и окон растут высокие пальмы. Ступеньки на второй этаж, телефонный столик в маленькой прихожей, дальше – длинный полутёмный коридор. В комнате брата, между рядами книжных полок и микроскопом, отодвинутым на угол стола, со стены смотрит с прищуром через круглые очки Джон Леннон. Медленно перематывается «басфовская» плёнка, звенят первые гитарные аккорды. Затем вступает голос – и Каталина уносится в края дальних и опасных дорог. Дослушав до конца, она попросила поставить песню ещё раз. А потом ещё…

Вскоре разразился какой-то политический кризис, и брат тогда сказал, что для оппозиции, похоже, остался единственный путь донести свою точку зрения – вооружённая борьба. Он был старше Каталины на два года. Брат не стал, как собирался, ни биологом, ни этнографом; он погиб, случайно попав в одну из уличных перестрелок, устроенных мафией. Это была первая потеря – одна из самых тяжёлых и горьких потерь.

Пятью годами позже через сокурсников Каталина познакомилась с людьми, называвшими себя «народной милицией РВСК», и они её привели к партизанам. «Единственный путь донести свою точку зрения» был выбран. Команданте из песни позвал её за собой.

После Каталина спрашивала себя, ушла бы она в сельву, к этим людям, с которыми у неё теперь общая судьба и за каждого из которых она готова отдать жизнь, если бы её брат не погиб. И не находила ответа.

Начались перекаты. Хосе и Каталина соскочили в воду и, дружно взявшись за борта, стали с усилием продвигать лодку вверх по течению. Осунувшееся лицо Марианы с резко проступившими скулами и впалыми щеками теперь было совсем рядом. Она высвободила из-под плащ-накидки здоровую руку и убрала с намокшего лба спутанную чёрную прядь. Затем ласково провела ладонью по тыльной стороне ладони Хосе. Тот улыбнулся, наверное, впервые за сутки, и что-то сказал ей негромко. Мариана ответила ему пожатием руки.

– Держись, красавица, – произнесла Каталина, стараясь придать голосу бодрости. – Вот подлечишься у доктора Серхио, и все парни – твои.

– Всех не надо, – ответила одними губами Мариана и слабо улыбнулась.

В следующее мгновение Хосе вдруг воскликнул, указывая рукой куда-то в сторону близкого берега:

– Ката, смотри!

На прибрежной галечной отмели навзничь лежало тело, очевидно, вынесенное туда течением.

– Помоги, – пробормотал Хосе, – а то какой-то он… большой.

Вдвоём они выволокли незнакомца по гладким, шуршащим под ногами камням на берег. Каталина быстро нашла пульс на сонной артерии.

– Есть! Но очень слабый… Хосе, держи его голову вот так.

Каталина действовала уверенно. После нескольких искусственных вдохов грудная клетка незнакомца стала самостоятельно подниматься и опускаться.

– Так, теперь его нужно раздеть и насухо растереть, а затем укутать.

Насквозь промокшая одежда полетела в сторону, незнакомца перекатили на расстеленную плащ-накидку, после чего Хосе, положив рядом оружие, быстро сбросил форменную куртку, стянул футболку и принялся тщательно обтирать ею посиневшее тело незнакомца. Каталина устало присела на борт лодки. Подмигнула Мариане.

– Жив? – тихо спросила та.

– Жив. Будет у тебя сосед по госпиталю.

Поочерёдно упираясь ногами, она с усилием стащила скользкую резину сапог, чтобы вылить из них воду.

– Ты заметила, что на нём не было обуви? – не оборачиваясь, спросил Хосе. Его лопатки продолжали энергично двигаться. – Похоже, что скинул, когда тонул. Боролся за жизнь.

– Да, похоже.

Каталина закурила. Запрокинула голову, выпуская струю дыма.

– Вообще, всё это странно. Он явно не местный: светлокожий, слишком высокий, хотя и поджарый. Тогда кто? Партизан? Военный? Почему тогда не в униформе? Или какой-то сумасшедший путешественник?.. О, чёрт! Хосе, мы куда его одежду бросили?

– А что такое?

– Она уплыла.

3

Сознание к нему вернулось вместе с ударившим в ноздри резким запахом нашатыря. Быстро угасали, таяли, исчезая из памяти, картины стремительного движения через долгий сумрачный тоннель, летящий навстречу за окнами погружённого в темноту вагона. Где-то совсем рядом в листве шелестел дождь, монотонно падали крупные капли. Рикардо медленно разомкнул веки. Зрение не сразу обрело чёткость: сначала прямо перед глазами только плавали размытые буро-зелёные пятна, но вскоре они сложились в текстуру маскировочных разводов, которые покрывали растянутый над головой тент и колыхались вместе с ним на слабом ветру. Рассеянно подумалось о том, что загородный пикник затянулся – песни под гитару, вино, асадо, разговоры до утра… Рикардо попробовал пошевелиться, чтобы почувствовать собственное тело, и понял, что лежит совершенно голый на каком-то жёстком, слегка пружинящем ложе, заботливо укутанный в тёплое синтетическое одеяло.

– Привет, дружище!

Приблизилось лицо незнакомой темнокожей девушки. У неё продолговатый разрез глаз, широкие крылья приплюснутого носа, губы расплываются в доброй и немного застенчивой улыбке. Рикардо попытался вспомнить, видел ли он эту красавицу когда-нибудь раньше. Безрезультатно.

– Вот, попей.

Узкая ладонь мягко обхватила ему затылок, помогая приподнять голову, возле губ возникла металлическая кружка с чем-то горячим. От нескольких глотков сладкого питья внутри разлилась тёплая волна, унялся начавшийся было озноб.

– Где мы? – попытался произнести Рикардо. Получилось почти шёпотом, проговаривание слов требовало несоразмерных усилий.

– У надёжных людей. Отдыхай. – Успокаивающим жестом незнакомка положила ладонь ему на грудь. Её низкий голос с непривычным акцентом был приятен. – Скоро подойдёт доктор.

Доктор? Он что, болен?.. Да, похоже на то: организм разбит какой-то всеобъемлющей усталостью. Рикардо прикрыл глаза. Мягкая ткань укрывала его до самого подбородка, властно накатывала сонливость, думать ни о чём не хотелось, и он решил, что во всём разберётся после.

– …Сильное переохлаждение, долго пролежал в воде, – донеслось до слуха. Сквозь полуприкрытые ресницы Рикардо увидел склонившуюся над ним женщину. Прямой тонкий нос, высокие скулы; линия рта – ровная нижняя губа и волнистая верхняя, с двумя возвышениями – говорила об активной жизни чувств и мыслей. Вот рыжая прядь упала на лоб, выбившись из причёски, и незнакомка убрала её за ухо, не отводя от Рикардо изучающего взгляда тёмно-карих глаз. «Интересная женщина», –      успел подумать Рикардо, прежде чем снова провалиться в сон. Взгляд соскользнул к расстёгнутому вороту камуфлированной куртки. – «Но странно одета… для доктора…»

…И опять вдаль уходил тускло освещённый тоннель, ритмично стучали колёса поезда. Пятна холодного электрического света от встречных фонарей изредка пробегали через тёмный пустой вагон, который, мерно покачиваясь, двигался в неизвестность.

4

– Это точно они? – негромко спросил начальник усиленного армейского патруля с отличительными знаками второго сержанта. Оружие у него висело «по-американски» – перед грудью, прикладом вверх. Невысокий старик с пегими от курева усами и недобрым взглядом из-под косматых бровей ответил коротким кивком головы. Сержант глубоко затянулся крепкой сигаретой, его глаза зло сощурились, продолжая рассматривать пленников. Тех было трое. Сбившись в плотную группу, они хмуро взирали на направленные в их сторону дула автоматических винтовок.

Двое местных были связаны с партизанами, информатор подтвердил. Их скорая судьба сомнений не вызывала: прикончить. Трупы будут переодеты в униформу с партизанской эмблемой на рукаве и сфотографированы для рапорта об уничтожении ещё двоих боевиков. Вообще-то, задержанных полагалось доставить в комендатуру, но пока продолжается эта война, сержант не будет придерживаться глупых правил. Да, мой майор! Партизаны шли на лодке (вон она, лежит на берегу) вниз по реке и нарвались на нашу засаду. Вот здесь, мой майор (показать место на карте). Мои солдаты проявили высокую выучку, сработали чётко (надо включить в рапорт список на поощрение). Боевики пытались уйти, отстреливались и были уничтожены. Где их оружие? Утонуло, мой майор. Атрато – большая река, на берег вытащили только трупы… (ты же всё понимаешь, майор…)

В общем, с этими двумя было ясно. Неясно пока было, что с третьим, назвавшимся аргентинским этнографом. Про то, что аргентинец, пленник, должно быть, не лгал: и выговор у него был чужой, да и паспорт – вот он. Редкая птица.

Надо сказать, присутствие в этой компании иностранца, хоть и не гринго⁵, несколько смутило начальника патруля и на какое-то время поколебало его решимость, которую следовало немедленно восстановить. С партизанами у него были личные счёты.