Читать книгу: «После нас», страница 7

Генерал Дустум держит оборону

Третьего февраля в Кабуле произошло чрезвычайное происшествие, которое на долгое время отвлекло жителей афганской столицы от экономических невзгод и терактов. Полиция штурмовала роскошную трехэтажную виллу начальника Генштаба Ставки Верховного командования Афганистана Абдула Рашида Дустума в районе Вазир Акбар Хан. Должность Дустума была почетной и чисто номинальной, так как в то время ГШ ВС Афганистана возглавлял генерал армии Бисмилла Мохаммади. Абдул Рашид в Афганистане – личность известная. В период присутствия в стране советских войск он командовал дивизией правительственных войск, личный состав которой формировался преимущественно из этнических узбеков. Дивизия вела активные боевые действия против сил моджахедов. Дустум подчинялся непосредственно президенту Наджибулле, который еще тогда присвоил ему звание генерала. Вскоре после вывода советских войск министр обороны Республики Афганистан Шахнаваз Танай организовал вооруженный мятеж с целью свержения режима, и тогда бравый генерал участвовал в подавлении попытки военного переворота. После падения прокоммунистического режима он неоднократно вступал в различные военные альянсы.

Затяжная гражданская война привела к уничтожению центральной власти, и генерал превратился в полевого командира, фактического правителя территорий, которые находились под контролем его вооруженных формирований. Он крепко обосновался в провинции Джаузджан, откуда и был родом. Бывшим советским гражданам Дустум известен еще и тем, что в 1992 году, когда в Кабуле царила кровавая душманская вакханалия, а сотрудники российского посольства не могли эвакуироваться на родину, он предоставил им для этого свои личные самолеты, и в последний момент дипломаты смогли вырваться из огненного кольца.

По отзывам свидетелей, Дустум чудил еще во времена «советской власти», сильно увлекаясь алкоголем. Обожая хорошие спиртные напитки, он зараз мог выпить две и даже три литровые бутылки виски и при этом оставаться трезвомыслящим и дееспособным. На этот раз, как сообщало МВД, Дустум с группой вооруженных сторонников совершил нападение на своего бывшего союзника по «узбекской» коалиции Акбара Бая. Около 50 вооруженных людей начальника ставки Генштаба ворвались в дом Бая и взяли его и его сына в заложники, после чего перевезли их в дом самого Дустума, где подвергли избиению и унизительным истязаниям. Как сообщил мне по телефону глава пресс-службы МВД Афганистана, Дустум находился в состоянии сильного алкогольного опьянения, когда вломился с группой вооруженных головорезов в дом Бая и взял его в заложники.

Полиция, вооруженная автоматами и пулеметами, окружила дом Дустума и уже готова была вступить в боевые действия. Однако перестрелки не произошло – Бай и его сын были освобождены и доставлены в госпиталь. По словам начальника криминальной полиции Кабула Алишаха Пактиаваля, дело о захвате заложников людьми Дустума было направлено в Генеральную прокуратуру. Генпрокурор Абдул Джабар Сабет, ненавидевший генерала-узбека, своим распоряжением молниеносно снял его со всех почетных постов. Хамид Карзай поспешил отстраниться от участия в скандале, о чем в завуалированной форме и сообщил через своего личного пресс-секретаря Гамаюна Хамидзада. По словам пресс-секретаря, президент Афганистана не имел отношения к распоряжению об отстранении генерала Абдула Рашида Дустума от должности начальника Генштаба Ставки Верховного командования Афганистана. Он подчеркнул, что этот шаг в отношении Дустума был санкционирован лично генпрокурором республики, который, в свою очередь, заявил, что его распоряжение было основано на отказе Дустума повиноваться и дать показания относительно обвинения его в нападении на резиденцию своего нынешнего политического противника.

Дустум был обвинен в нарушении сразу нескольких статей конституции, в том числе в создании угрозы внутренней и внешней безопасности государства. Карзай хорошо понимал, что рвение афганской Генпрокуратуры, с которым она пыталась свалить видного афганского политического деятеля, пережившего многие афганские режимы, могло в итоге привести к необратимым последствиям для всего афганского государства и вновь разделить страну на «север» и «юг». В северных провинциях Афганистана – Бадахшане, Тахаре, Кундузе, Баглане, Самангане, Балхе, Джаузджане и Горе, а также провинции Парван – начались многотысячные демонстрации членов и сторонников Национального исламского движения Афганистана (НИДА) в поддержку Дустума – одного из бывших видных руководителей «Северного альянса». Демонстранты называли вторжение полиции в частные владения Дустума в Кабуле грубым нарушением конституции и требовали отставки главы МВД Афганистана, который, по их мнению, сводил с Дустумом личные счеты. Сам генерал намеренно не являлся на допросы в прокуратуру. Он заявил, что начальник Генштаба Ставки Верховного командования Афганистана не обязан отчитываться в своих действиях ни перед полицейскими, ни перед самим главой МВД, так как это не его уровень.

– Я могу выполнить приказ только, и только, президента страны Хамида Карзая, – заявил Дустум.

На сторону «жертвы прокурорского произвола» мгновенно встали политические тяжеловесы – бывшие командиры «Северного альянса» во главе с маршалом Фахимом. Полную поддержку Дустуму незамедлительно выразили крупнейшая оппозиционная партия и парламентская фракция «Национальный фронт». В совместном заявлении вставших на сторону генерала политических деятелей содержалось требование немедленной отставки главы министра МВД и принесения официальных извинений Абдулу Рашиду Дустуму. Пострадавший от кулаков Дустума «антигерой» кабульской «драмы» Акбар Бай назвал поддержку, выраженную генералу его сторонниками на севере страны, «блефом» и заявил, что Дустум не соберет там и десяти процентов своих бывших союзников и соратников. Однако действительность опровергала его слова. Манифестации в поддержку «героя войны» представителей национальных меньшинств, проживающих на севере страны, ширились, а политические требования манифестантов, среди которых было очень много учащейся молодежи, возрастали. Манифестанты заявляли, что афганское руководство вновь пытается посеять вражду между народами и принизить национальные меньшинства севера, прямо намекая на то, что президент страны – пуштун, уроженец южной провинции Кандагар и представитель большинства.

Афганский телеканал «Айна», представлявший интересы «северян», резко увеличил объемы телепередач, посвященных генералу Дустуму и решающей роли руководителей «Северного альянса» в победе над талибами. Он транслировал документальные фильмы о победах альянса над талибами, дружбе Дустума, Фахима и убитого террористами знаменитого полевого командира Ахмадшаха Масуда. Ежедневно телеканал вел трансляцию митингов и демонстраций, которые проходили в северных провинциях Афганистана в поддержку знаменитого узбекского генерала.

Афганская «мыльная опера» с главным героем в лице Дустума никак не хотела заканчиваться. Обиженный Акбар Бай заявил, что, если даже генерал хоть сто раз извинится перед ним, он его не простит. Он обратился в афганское правительство с требованием наказать Дустума, пригрозив, что в противном случае он и все его сторонники откажутся от афганского гражданства. Поняв, что «кино» пора заканчивать, влиятельные политические деятели Афганистана попытались урегулировать конфликт между Дустумом и Баем политическими методами. Бывший президент Афганистана, глава партии «Исламское общество Афганистана» Бурхануддин Раббани провел встречу с президентом Карзаем по этому вопросу, и конфликт быстро сошел на нет. Его горьким послевкусием стало осознание того, что именно Раббани дирижировал проведением многотысячных демонстраций по всей стране в поддержку опального генерала. Через несколько лет Дустум повторил свой «подвиг», взяв в плен политического конкурента Ахмада Ишчи и изнасиловав его стволом автомата. После этого узбекский герой, страдавший циррозом печени, спешно улетел «на лечение» в Турцию, откуда официально вернулся на родину лишь в 2018 году. В аэропорту имени Хамида Карзая его встретили взрывом.

Индийские и афганские танцы

Не успело счастливо закончиться многосерийное «живое» кино с генералом Дустумом в главной роли, как власти Афганистана взялись за сериалы на телевидении. Афганский парламент и министерство культуры решили попробовать ввести новые ограничительные правила работы местных СМИ, в первую очередь это касалось государственного и частного телевещания на всей территории страны. Стараясь потрафить религиозным мракобесам, депутаты и чиновники от культуры запретили показ зарубежных сериалов, танцев в исполнении пар – мужчин и женщин, а также приезд в страну зарубежных артистов с гастролями, аргументировав свое решение тем, что «сериалы портят молодежь» и нарушают нормы исламской религии. По мнению авторов нововведений, танцующие индийские женщины по ТВ показывались «полуголыми», то есть в коротких юбках, в топиках, без платков, что противоречило шариату и портило афганское общество в целом. А показы совместных танцев мужчин и женщин запретили потому, что танцующие не являются мужем и женой, что по нормам шариата строго запрещено. Шариатские догматы гласят, что женщина и мужчина, не имеющие родственных отношений, не имеют права даже прикасаться друг к другу.

По предложению министерства культуры и информации Афганистана парламент запретил не только гастроли и концерты иностранных артистов, но и показ таких выступлений в записях. Кроме того, он запретил рекламировать в СМИ или иными способами деятельность иностранных банков, связанную с выдачей процентов на вклады населения. Причина была та же: шариатские нормы запрещали давать деньги в ссуду под проценты и ростовщичество. Об этих сакраментальных изменениях в работе СМИ журналистов известил в Кабуле первый секретарь парламента Абдул Хаваси, видимо, забыв, что телевидение в Исламской Республике в основном частное. Он заявил, что новые правила будут опубликованы во всех СМИ, а их нарушители будут лишены лицензий. Частные афганские каналы дружно проигнорировали это решение. В частности, телеканал «Толо», который поддерживали американцы, наоборот, удвоил объем показа индийских сериалов и банковской рекламы. В этой связи получился скандал, который разрастался как снежный ком, и в него против их воли оказались втянутыми высшие государственные деятели.

Понаблюдав за сражением телевизионщиков с представителями Минкульта и народными избранниками, свое веское слово решил сказать главный третейский судья – Хамид Карзай, заявивший, что в работу журналистов вмешиваться нельзя, но все, что противоречит шариату, все-таки должно быть запрещено. Стараясь потрафить обеим сторонам конфликта, глава афганского государства уточнил, что «все, что противоречит шариату в СМИ и в обществе в целом, должно быть запрещено, а нарушители должны понести наказание». В то же время, по его словам, «ни правительство, ни парламент не имели права вмешиваться в законы и правила журналистики, в том числе телевизионной». Получилось как в старом добром советском мультфильме «В стране невыученных уроков» – «казнить нельзя помиловать». В результате ничего не изменилось и все остались при своих амбициях – депутаты и минкультовцы кляли ТВ, а телевизионщики продолжали рекламировать банки и показывать индийские танцы и сериалы.

Может быть, то, о чем я пишу в связи с «голыми женщинами» и шариатом, может показаться читателю комичным. Во многом это так и есть. Но нельзя не упомянуть о том, как круто изменилось отношение афганского общества к общению в повседневной жизни мужчин и женщин после падения демократического строя и прихода к власти «детей гор». В 1983 году мне посчастливилось более месяца проживать в гостинице «Кабул» (ныне «Кабул-Серена») рядом с площадью Пуштунистана. Жил я на втором этаже отеля, а первый этаж был оборудован под свадебный зал, где почти каждый вечер гремела музыка и били барабаны, из-за чего я никак не мог уснуть. Люди бракосочетались и шумно веселились по этому поводу. Приглашенные на свадьбу мужчины – родственники и друзья как со стороны жениха, так и невесты, стояли по одну сторону зала, а женщины – по другую. Все прибывавшие гости группами подходили к жениху и невесте, их родителям и близким родственникам, одаривая их подарками и огромными букетами цветов. Помню, что зал буквально утопал в белых и красных розах и фирменных сборных букетах, которые ставились в огромные вазы. После этого праздник начинали мужчины, которые кружились в ритмичных танцах перед женщинами, стараясь понравиться подружкам невесты, а после этого одетые в модные нарядные платья женщины исполняли свои медленные танцы перед мужчинами. На этих праздниках чадры или паранджи отсутствовали вовсе, лица всех женщин были открыты. Мужчины старались принаряжаться в костюмы европейского покроя, ну а военные, конечно, были одеты в праздничные мундиры. После веселья с танцами и песнями приглашенных артистов и музыкантов гостям, как правило, подавались сладости и чай. Обильные банкеты с бараниной и пловом проводились уже после праздничной церемонии в доме жениха, куда гости разъезжались от центрального входа в гостиницу на личных и арендованных празднично украшенных автомобилях. Так было при нас. Но все изменилось.

Как-то раз меня пригласил на свадьбу своего сына главный редактор афганского еженедельника «Абади Уикли», с которым я познакомился в первые дни своей командировки. Долго думал – идти или не идти, и решил, что все-таки пойду, чтобы не обидеть товарища. Церемония должна была состояться в Кабуле, в одном из приличных больших ресторанов в районе Шахре Нау, где был арендован банкетный зал. Помятуя прошлое, я съездил на Чикен-стрит, где купил два огромных роскошных букета – жениху и невесте. Ближе к вечеру в отглаженном костюме с отливом и модном галстуке я отправился в ресторан. Гости еще только собирались, и я скромно сел за один из самых дальних столов, не найдя большой открытой площадки для танцев. Для себя отметил: приходят почему-то одни мужики, женщин не видать. Прибывали молодые и взрослые мужчины почему-то без цветов и подарков, одеты они были по-разному: кто в джинсах и стильных рубашках, кто в национальных костюмах – «шальвар – камизах» – широченных шароварах и длинных рубахах навыпуск, кто в брюках и свитерах, что выдавало невысокое имущественное положение родственников жениха.

Женщин на свадьбе я так и не увидел, оказывается, они праздновали свадьбу в соседнем банкетном зале, через стенку от нас. Я слышал только звуки доносившейся оттуда музыки. Заходить в тот зал имел право только жених, который вскоре появился в ладно скроенном костюме без галстука. Я торопливо вручил ему оба букета и конверт со 100 долларами, пожелав счастья. Он понес отдавать цветы невесте в соседний зал. Музыка заиграла и в нашем зале: на импровизированную сцену вышел вокально-инструментальный ансамбль, который на электрогитарах и современной ударной установке очень умело начал исполнять национальные песни и мелодии Афганистана. В это время стали разносить еду. В Афганистане не бывает невкусной пищи, и столы вскоре заполнились яствами: в больших металлических блюдах дымился плов с бараниной, рядом, заставляя течь слюну, благоухала ароматом «дупияза» – фирменное афганское блюдо из баранины и лука. Подавали «ашак» (пельмени с диким чесноком и мятой, присыпанные мясным фаршем), шашлыки, куфту, фрукты и овощи. Спиртного на столе, естественно, не было. Пили фанту и чай. Со мной за столом сидели старшие родственники жениха в чалмах. Уверившись, что я не американец, они свободно вздохнули и начали наперебой просвещать меня относительно исламских норм и правил, которые пришли в Кабул вместе с моджахедами. Но я уже и без них все понял. Старые традиции светского общества ушли безвозвратно, их место заняли своды шариатских законов, за невыполнение которых можно было запросто угодить в тюрьму, причем на очень длительный срок.

В это время начались мужские танцы. Возможно, в соседнем зале танцевали и женщины, но я этого видеть не мог. Здесь же, подобно бойцовым петухам, молодые люди, отклячив зады, выделывали замысловатые па ногами перед своими партнерами по пляскам и кружились, мотая головами в конвульсиях экстаза. Поначалу я снимал это действо на портативную видеокамеру, решив, что приятное можно совместить с полезным и затем передать отснятый материал в Москву. Но уже очень скоро смотреть на мужские танцы мне стало противно – я не жалую педерастов, а телодвижения молодых людей (старики не танцевали) навевали грустные мысли об этом порочном заболевании. Сказав соседям по столу, что я отлучусь в туалет, я вышел на улицу, быстро сел в машину и уехал домой в посольство. Такие вот были индийские танцы по телевидению и афганско-шариатские наяву.

Шотландский галстук как путевка в Кандагар

На одном из приемов в российском посольстве, куда среди прочих гостей были приглашены представители командования ISAF, я познакомился с военным атташе Канады полковником Майклом МакЛином. Офицер подошел ко мне, когда я отбивался от настойчивых расспросов дипломата-англичанина о моем видении «шпионского» скандала вокруг британских дипломатов, высланных из страны в 48 часов за несанкционированные связи с талибами в провинции Гельменд. Поджарый вояка, который, как оказалось, был первоклассным летчиком и участвовал в иракской военной кампании, издали увидел мой зеленовато-красный клетчатый галстук, который мне подарила супруга, побывавшая в рабочей командировке в Шотландии.

– Scotch Royalty? – воззрился он на меня, как будто пытаясь выяснить, не являюсь ли я тайным членом общества шотландцев, объединенных в эту негласную организацию по всему миру, и по замыслу ее основателей отдаленно напоминающую масонскую ложу «каменщиков». – У меня тоже есть такой галстук, причем идентичного цвета, – заулыбался он, рассказав, что его родовые корни уходят в далекое шотландское прошлое его пращуров.

С военными, пусть даже и легальными разведчиками, говорить всегда легче, чем со «штатскими». Мы подробно обсудили с ним положение на юге страны, и разговор сам собой подкатился к самой опасной точке на той части карты Афганистана – Кандагару. Он рассказал мне про военную базу Kandahar Air Field (KAF) и про канадских солдат, которые оказались в самом пекле войны с талибами. Посочувствовав молодым ребятам, потери в рядах которых росли день ото дня, я поведал МакЛину историю про древние пути водоснабжения – кяризы, известные еще со времен Александра Македонского, которыми в наше время умело пользовались душманы, совершая оттуда скоротечные вылазки к расположению дислоцированной там советской 70-й отдельной мотострелковой бригады, обстреливая ее из миниатюрных самодельных минометов. Тема увлекла моего собеседника, который, узнав, что я служил здесь военным переводчиком, сказал, что как раз собирался в Кандагар и было бы здорово съездить туда вместе, коли я знаю, что там и как. Я немедленно дал на это согласие.

Через пару дней прохладным ранним утром, когда Кабул еще спал, я выехал из посольства в город. Дежурные коменданты на воротах лишних вопросов мне никогда не задавали, зная, что порой я уезжаю ни свет ни заря, а приезжаю поздно ночью. Информировать о поездке я никого не стал, так как в важных вопросах собственного жизнеобеспечения всегда руководствовался немецким принципом «что знают двое, знает и свинья». Накануне я отослал на почту МакЛину фотографию номера моей «Тойоты», а он мне подробно объяснил план заезда к посольству Канады, располагавшемуся в «зеленой зоне». Атташе сказал, что охранники будут информированы и меня пропустят без задержек. Так оно и вышло. Заехать туда на машине постороннему человеку будет очень затруднительно – сплошной лабиринт из бетонных укреплений и постов безопасности, последние из которых канадские. Военные показали мне жестами, где поставить машину на пару дней – площадку прямо напротив посольства, и позвонили дежурному офицеру, который вышел на улицу и забрал меня внутрь. В кабинете на первом этаже МакЛин с помощником уже укладывали в вещмешки бронежилеты. Мой был у меня в сумке, а каску они мне выдали канадскую. Атташе заранее попросил, чтобы я не надевал никакого камуфляжа – на базе ISAF в Кандагаре меня уже ждали как гражданского специалиста и приготовили место для ночевки.

Сев в бронированный автомобиль, мы стартанули в сторону аэродрома, причем ехали по прямой дороге от американского посольства. В такое раннее время талибы обычно еще спят. Машину оставили на военной базе ISAF, вход в которую располагался акурат напротив автомобильной VIP-стоянки. Дежуривший солдат попросил офицеров сдать оружие на въезде, и они его получили уже на выходе, зарегистрировав на базе свою командировку. От базы быстро прошли в хорошо защищенный компаунд для пассажиров ISAF, построенный рядом с летным полем. Вот тут-то я вспомнил 80-е годы и бардак, царивший тогда на поле рядом с аэропортом, где наши солдаты и офицеры, кто отдельно от других, кто кучками, сидели на камнях и каких-то железках, ожидая бортов, чтобы возвратиться в свои гарнизоны из отпусков и госпиталей. Здесь все было как в кино. Миловидная девушка в военной форме попросила наши документы. Ее ни капли не смутило то, что я из российского посольства. Записав нас в журнал и оформив на рейс, она выдала нам… посадочные талоны. По этим талонам мы прошли в другое помещение, где работал буфет и совсем недорого продавались кофе и сдобные булочки.

Канадские офицеры остались в зале, а я пошел в комнату для курильщиков. Натовцы не звери, им по фигу всякие прокламации сторонников здорового образа жизни и лозунги о вреде курения. Они знают, что, если человек захотел подымить, он сделает это в любом случае. Зачем потом собирать бычки по туалетам и летному полю? Они оборудовали прекрасное помещение, в центре которого стоял железный круглый столб, к которому был прикреплен вентилятор с огромными лопастями, а вокруг него стояли удобные кресла. Прямо как в кинотеатрах, причем рядом с каждым из кресел размещалась своя отдельная пепельница. Территория «курилки», в которой играла едва слышная приятная музыка, была обнесена толстой бетонной стеной на случай обстрела. Здесь же функционировали два идеально чистых туалета – для мужчин и женщин. Для войны – это какая-то фантастическая роскошь, подумал я, глубоко затянувшись сигаретным дымом.

Взревев мощными двигателями, огромный двухмоторный военно-транспортный самолет С-160 Transall побежал по взлетной полосе кабульского аэродрома, плавно взлетел и взял курс на юг Афганистана. Помимо американских и голландских солдат и офицеров, на военную базу KAF летела смешанная группа, состоявшая из военного атташе Канады полковника Майкла МакЛина, офицера связи канадской военной миссии ISAF майора Энди Прэо и меня. Во время полета я осмысливал увиденное в аэропорту и удивлялся четкости организации полетов в провинции, висящему на стене расписанию движения самолетов, обслуживанию военных в аэропортах, ненавязчивому, но очень качественному сервису в залах ожидания. Двадцать шесть лет тому назад такое даже было трудно себе представить. Багаж всех военных, как и в гражданских аэропортах, проходил тут через рентген. Военные получали на руки помимо посадочного талона также багажную квитанцию при условии, если хотели сдать свои вещи в багаж. Сам багаж не кантовали, а бережно укладывали на грузовой поддон, намертво скрепляя брезентовыми ремнями.

На каждом военном аэродроме ISAF работала система кондиционирования воздуха, стояли огромные холодильники с бесплатной минеральной питьевой водой в пластиковых бутылках, которую сюда доставляли из Арабских Эмиратов. У этих аппаратов обычно висело объявление: «Пожалуйста, не забудьте положить в холодильник неохлажденные бутылки». Взявший из холодильника бутылку воды военный должен положить обратно еще неохлажденную, вынув ее из одной из коробок, которые штабелями стояли у холодильников. Рядом стояли панцирные кровати для тех, кто хотел отдохнуть с дороги и у кого болела спина от ношения тяжестей. Идеальные условия быта. К слову сказать, обычный канадский солдат получал в то время за свой нелегкий ратный труд в Афганистане три с половиной тысячи долларов США, и это при том, что он не владел какой-нибудь «узкой» специальностью. Зарплата профессионала была гораздо выше. Жалованье капитана канадских вооруженных сил начиналось с пяти тысяч долларов. Зарплата полковника – с девяти. Однако здесь не платили за звания. Денежное довольствие каждого канадского военнослужащего дифференцировалось в зависимости от его профессиональных навыков, уровня подготовки и боевых заслуг. В 80-е годы наш рядовой получал 9 чеков Внешпосылторга, а сержант, причем с классностью по специальности, – 12. Этих «денег», конечно же, не хватало ни на что. Почувствуйте разницу: 9 чеков и 3000 долларов.

Перед отлетом Майкл угостил нас с Энди кофе, отметив при этом про себя, что я пью черный и без сахара, а сам съел круассан. Встали мы очень рано, нормально поесть не успели, поэтому буфет был очень кстати. Сидя на комфортной брезентовой лавке в самолете, который быстро набрал положенную высоту, я глазел в иллюминатор, поправляя застежку на каске и липучки бронежилета. Летать в самолетах ISAF можно только при полной экипировке, обязательными атрибутами которой являются как раз эти два предмета. Также обязательно требуется пристегнуться пристяжными ремнями, чтобы во время качки или внезапных маневров самолета не поранить сидящего рядом соседа. Оружие у военных всегда с собой. Оно выдается солдату или офицеру один раз на весь период службы и стоит очень дорого. В случае его утери военный обязан возместить армии его стоимость. Поэтому многие, даже на отдыхе, бродя по территории баз в спортивных костюмах, шортах и футболках, всегда имеют за спиной автоматическую винтовку или пристегнутый к ноге пистолет. Любовь к оружию как к неотъемлемой части военного быта прививается в канадской профессиональной армии с самого начала службы. Оружие становится неотъемлемой частью жизни – солдат должен быть всегда готов дать отпор врагу и защитить боевого товарища, попавшего в беду.

Внезапно двигатели гиганта-транспортника перестали работать. За бортом повисла гробовая тишина, самолет стал быстро проваливаться в пустоту. Пассажиры встрепенулись и начали тревожно смотреть в иллюминаторы. Но спустя секунд десять они заработали вновь, самолет выровнялся и опять начал набирать потерянные сотни метров. Майкл объяснил, что пилотам, как и всем другим военным, также иногда требуется отрабатывать упражнения возможного поведения в кризисных ситуациях, но так как гонять порожняком эти большие машины никто не позволит, поэтому они тренируются, выполняя обычные рейсы. Пусть не очень приятно, но это необходимость. Пилоты, к слову сказать, были немцы.

Путешествие до Кандагара на этом классе самолетов занимает сегодня чуть меньше часа. Четверть века назад лететь приходилось подольше. Техника совершенствуется, время сжимается и уплотняется. Это объективный физический процесс, ведь время не абстрактное, а физическое понятие.

Скрипнув шасси, наш самолет-великан плавно приземлился в аэропорту Кандагара, и первое, что я ощутил, выйдя из него, – это был знакомый до боли горячий кандагарский воздух с легчайшей примесью белой как мука пыли. Очень странно было оказаться четверть века спустя в том месте, где уже бывал раньше, это просто непередаваемые ощущения. Вот наша гора «дураков», у которой стояла бригада и за которой начинался город Кандагар. А вот и голубая мечеть, которой время было не страшно. Вот наша взлетка. Все как раньше, и вроде бы все не так. Менялись люди, выполнявшие здесь свою нелегкую военную работу, а горы и небо оставались неизменными.

В Кандагаре уже наступало лето. Ранним утром и поздним вечером было еще прохладно, но днем уже жарило. В воздухе висела пыль от проезжающих внедорожников, военной техники и пассажирских автобусов. Да, я не оговорился, именно пассажирских. База KAF в то время представляла собой огромный город, который пешком обойти было просто невозможно, и для желающих попасть в какой-нибудь ее отдаленный уголок здесь ходили рейсовые автобусы. Отдыхающих после боевых действий солдат в шортах, майках и повседневной одежде сначала можно было по ошибке принять за туристов. Здесь было все как в лучших домах отдыха на лучших курортах мира. Многочисленные кафе, закусочные, рестораны национальной кухни, тренажерные залы, магазины сувениров. Военнослужащие разных национальностей пользовались всем этим великолепием в свободное от службы время. В центре базы – огромный развлекательный комплекс, который здесь прозвали Boardwalk. Это огромные деревянные террасы с многочисленными кафе и ресторанчиками, где любой мог посидеть и поболтать с друзьями о жизни, купить поесть и запить еду кока-колой или спрайтом.

…Употребление спиртных напитков на базе KAF категорически запрещалось, впрочем, как и занятие сексом. Энди Прэо рассказал мне, что сексом на базе было запрещено заниматься даже замужним парам. Однако это было единственное из утверждений Энди, в котором я усомнился. Слишком много здесь было женщин-военных. Они разных национальностей и окрасов – блондинки, брюнетки, шатенки, все при оружии. Иногда встречались очень красивые. Гуляя с канадскими офицерами по Boardwalk, я видел, как мило шушукались влюбленные парочки, как нежно смотрели друг на друга юноши и девушки. Это жизнь, и никуда от нее не деться. Человеку свойственно любить, а вовсе не убивать. Но так уж устроен этот несправедливый мир. Завтра некоторых из них уже может не оказаться в живых. Пусть любят друг друга сейчас…

…В одном из уголков прогулочных галерей я обнаружил фирменное канадское кафе Tim Hortons, пользующееся здесь необыкновенной популярностью. Тут готовили отличный кофе, подавали мороженое. Туда стояла очередь! Тим Хортон – знаменитый хоккеист НХЛ, который в свое время играл за «Торонто мэйпл лифс», а по выходе на пенсию открыл кафе своего имени. Оно прижилось в Канаде, прижилось и в афганском Кандагаре. Посреди Boardwalk находилась огромная хоккейная площадка, где команды разных воинских контингентов по вечерам играли в хоккей. Правда, лед в горячем Кандагаре придумать было невозможно, поэтому игроки бегали по отшлифованному мраморному полу с пластиковым покрытием и клюшками для игры в хоккей с шайбой гоняли маленький мячик. Иногда к военным в гости приезжали артисты и даже настоящие хоккеисты-профессионалы, которые играли с солдатами, чтобы поддержать их морально.