Читать книгу: «Неизвестный солдат», страница 2

4

Все оказалось проще, чем я думал. Дорожный участок переходит с места на место, и люди часто меняются. Одни увольняются, набираются новые, а те, что работают постоянно, не видятся неделями, мало знакомы, а то и вовсе не знакомы – трасса растянута на сорок километров. На новеньких здесь не обращают внимания. Даже не знают, кто новенький, кто не новенький.

Главная работа не асфальтирование, или, как здесь говорят, сооружение покрытия, а устройство земляного полотна. Тут много машин: экскаваторы, бульдозеры, канавокопатели, самосвалы. Потому здесь же и слесарная мастерская: навес, верстак, тиски, точило, наковальня, сверло, пресс, сварка, кладовая запчастей. Работа примитивная: что-нибудь подогнать, заклепать, просверлить, отнести на трассу какую-нибудь часть – механизатор сам ее поставит. Механизаторы опытные, привыкли в полевых условиях все делать сами. На ремонтников не надеются. У ремонтников стандартный ответ: «Мы на повременке, нам торопиться некуда». Подчеркивают этим, что механизатор выгоняет в месяц до двухсот рублей, а ставка слесаря, скажем, моего разряда – шестьдесят пять.

Мастерская держится на механике. Его фамилия Сидоров. Пожилой, опытный механик. Главное, понимает, что с нас взять нечего: все делает сам, а мы на подхвате. И никогда нам не выговаривает. Только когда кто-нибудь уж чересчур начнет канючить, жаловаться на жару или еще на что, скажет:

– На фронте жарче было.

Он бывший фронтовик и до сих пор ходит в гимнастерке. Непонятно, как она у него сохранилась… Впрочем, это могла быть не фронтовая, а послевоенная гимнастерка.

Может, начальник участка – кстати, его фамилия Воронов – имеет влияние на автоинспекцию. Но все равно будет экзамен по вождению, по правилам движения, и главное, нужна новая медицинская справка о состоянии здоровья. Приедет квалифкомиссия в Корюков десятого сентября.

И потому, возвращаясь с работы, я садился за «Курс автомобиля». Самосвал объезжал трассу, долго собирал живущих в городе, и добирался я домой часов в семь, а то и в восемь. Усталый как черт. А здесь уже в одиннадцать часов выключают свет – город на ограниченном лимите электроэнергии.

Ко всему, понимаете ли, меня стали задерживать на работе. Один раз до ночи ремонтировали экскаватор. Машина в город уже ушла. Я остался ночевать в вагончике на койке, ее хозяин был в командировке. Потом задержали еще раз. Потом третий. Конечно, сейчас горячая пора, механизмы не должны простаивать, но не слишком приятно ночевать на чужой койке, без постели, не раздеваясь и опасаясь, что вот-вот вернется хозяин и даст тебе по шее. А главное, на носу экзамены, надо готовиться, а меня задерживают.

Я так и сказал начальнику участка Воронову.

– Через две недели квалифкомиссия, а вы мне не даете подготовиться.

Разговор этот происходил в том же служебном вагончике, в присутствии той же чертежницы. Ее зовут Люда.

Обращаясь к ней, Воронов, усмехаясь, ответил:

– Видали его! Он учиться сюда пришел. А работать кто будет? Ломоносов? – Потом повернулся ко мне: – Я тебя предупреждал: слесарь может понадобиться в любое время.

– Да, вы предупреждали. Но вы обещали вагончик, а я живу в городе.

– Вот оно что. – Воронов нахмурился, будто я нанес ему тяжкое оскорбление, напомнив о его невыполненном обещании. – Хорошо, получишь место. – И угрожающе добавил: – Только уж тогда не хныкать.

Воронов невзлюбил меня, почему – не знаю. Возможно, чувствовал, что и он мне не нравится. Мне несимпатичны люди такого типа: властные, категоричные, насмешливые. В нем была скрытая каверзность, каждую минуту жди подвоха. Может быть, у него такой метод руководства: держать подчиненного в напряжении? Уступив в одном случае, он потом доказывал свою власть и преимущество в десяти других случаях. Так получилось и со мной. Я не поддался ему, не взялся за лопату и за грабли – одна зарубка, заставил дать место в вагончике – вторая.

Произошло это ровно через три дня. Мы с механиком Сидоровым были на трассе, меняли тягу у канавокопателя. Впереди двигался бульдозер, срезал блестящим ножом и отваливал в сторону грунт. Вел бульдозер Андрей, здоровый молчаливый парень.

Вдруг бульдозер остановился. Андрей вышел и что-то разглядывал на дороге.

Сидоров поставил тягу, велел мне закрепить ее, а сам пошел посмотреть, в чем причина остановки. Нагнувшись, Андрей и Сидоров что-то рассматривали на дороге.

Подъехал самосвал, из него вышел шофер Юра – красивый деловой парень в кожаной куртке с «молниями».

– Нашли клад, ребята? Я в доле.

Я затянул последнюю гайку и подошел к ним.

Бульдозер стоял перед маленьким холмиком, поросшим травой. Вокруг валялся низкий, полусгнивший штакетник.

Сидоров поднял из травы выцветшую деревянную звезду. Солдатская могила – видно, осталась еще с войны. Она была вырыта в стороне от прежней дороги. Но, прокладывая новую, мы спрямляли магистраль. И вот бульдозер Андрея наткнулся на могилу.

Андрей сел в кабину, включил рычаги, нож надвинулся на холмик.

– Ты что делаешь? – Сидоров встал на холмик.

– Чего, – ответил Андрей, – сровняю…

– Я тебе сровняю! – сказал Сидоров.

– Разница тебе, где он будет лежать: над дорогой, под дорогой? – спросил шофер Юра.

– Ты в земле не лежал, а я лежал, может, рядом с ним, – сказал Сидоров.

В это время подъехал еще один самосвал. Из него вышел Воронов, подошел к нам, нахмурился:

– Стоим?!

Взгляд его остановился на могиле, на штакетнике; кто-то уже собрал его в кучку и положил сверху выцветшую звезду. На лице Воронова отразилось неудовольствие, он не любил задержек, а могила на дороге – это задержка. И он недовольно смотрел на нас, будто мы виноваты в том, что именно здесь похоронен солдат.

Потом сказал Андрею:

– Обойди это место. Завтра пришлю землекопов – перенесут могилу.

Молчавший все время Сидоров заметил:

– По штакетнику и по звезде видать, кто-то ухаживал, надо бы хозяина найти.

– Не на Камчатку перенесем. Придет хозяин – найдет. Да и нет никакого хозяина – сгнило все, – ответил Воронов.

– При нем документы могут быть или какие вещественные доказательства, – настаивал Сидоров.

И Воронов уступил. За что, конечно, Сидорову придется потом расплатиться. Потом. А пока расплатился я.

– Крашенинников! Поезжай в город, поспрашивай, чья могила.

Я был поражен таким приказанием:

– У кого же я буду спрашивать?

– У кого – у местных жителей.

– А почему именно я?

– Потому что ты местный.

– Я не местный.

– Все равно, у тебя здесь дедушка, бабушка…

– Нет у меня бабушки, умерла, – мрачно ответил я.

– Тем более, старые люди, – со странной логикой продолжал Воронов. – Город весь вот, – он показал кончик ногтя, – три улицы… Найдешь хозяина, попроси: пусть забирают могилу, что надо, поможем, перевезем, а не найдешь хозяина, зайди с утра в военкомат: мол, наткнулись на могилу, пусть пришлют представителя для вскрытия и переноса. Понял? – Он повернулся к Юре: – Добрось его до карьера, а там дойдет.

– А кто за меня будет работать? – спросил я.

– На твою квалификацию найдем замену, – насмешливо ответил Воронов.

Такой хам!

– Ну, поехали! – сказал Юра.

5

…Вторым заходом самолет дал на бреющем полете пулеметную очередь и снова скрылся, оставив за собой длинную, медленно и косо сползающую к земле голубоватую полосу дыма.

Старшина Бокарев поднялся, стряхнул с себя землю, подтянул сзади гимнастерку, оправил широкий командирский ремень и портупею, перевернул на лицевую сторону медаль «За отвагу» и посмотрел на дорогу.

Машины – два «ЗИСа» и три полуторки «ГАЗ-АА» – стояли на прежнем месте, на проселке, одинокие среди неубранных полей.

Потом поднялся Вакулин, опасливо посмотрел на осеннее, но чистое небо, и его тонкое, юное, совсем еще мальчишеское лицо выразило недоумение: неужели только что над ними дважды пролетала смерть?

Встал и Краюшкин, отряхнулся, вытер винтовку – аккуратный, бывалый пожилой солдат.

Раздвигая высокую, осыпающуюся пшеницу, Бокарев пошел в глубь поля, хмуро осмотрелся и увидел наконец Лыкова и Огородникова. Они все еще лежали, прижавшись к земле.

– Долго будем лежать?!

Лыков повернул голову, скосился на старшину, потом посмотрел на небо, поднялся, держа винтовку в руках, – небольшой, кругленький, мордастенький солдатик, – философски проговорил:

– Согласно стратегии и тактике, не должон он сюда залететь.

– Стратегия… тактика… Оправьте гимнастерку, рядовой Лыков!

– Гимнастерку – это можно. – Лыков снял и перетянул ремень.

Поднялся и Огородников – степенный, представительный шофер с брюшком, снял пилотку, вытер платком лысеющую голову, сварливо заметил:

– На то и война, чтобы самолеты летали и стреляли. Тем более, едем без маскировки. Непорядок.

Упрек этот адресовался Бокареву. Но лицо старшины было непроницаемо.

– Много рассуждаете, рядовой Огородников! Где ваша винтовка?

– В кабине.

– Оружие бросил. Солдат называется! За такие дела – трибунал.

– Это известно, – огрызнулся Огородников.

– Идите к машинам! – приказал Бокарев.

Все вышли на пустую проселочную дорогу к своим старым, потрепанным машинам – двум «ЗИСам» и трем полуторкам.

Стоя на подножке, Лыков объявил:

– Кабину прошил, гад!

– Это он специально за тобой гонялся, Лыков, – добродушно заметил Краюшкин. – «Который, думает, тут Лыков?..» А Лыков эвон куда уполз…

– Не уполз, а рассредоточился, – отшутился Лыков.

Бокарев хмуро поглядывал, как Огородников прикрывает срубленным деревом кабину и кузов. Хочет доказать свое!

Командирским голосом он приказал:

– По машинам! Интервал пятьдесят метров! Не отставать!

Километров через пять они свернули с проселка и, приминая мелкий кустарник, въехали в молодой березняк. Прибитая к дереву деревянная стрелка с надписью «Хозяйство Стручкова» указывала на низкие здания брошенной МТС, прижавшейся к косогору.

– Приготовить машины к сдаче! – приказал Бокарев.

Он вынул из-под сиденья сапожную щетку и бархатку и стал надраивать свои хромовые сапоги.

– Товарищ старшина! – обратился к нему Лыков.

– Чего тебе?

– Товарищ старшина, – Лыков понизил голос, – я бывал в этой ПРБ, тут порядки такие: кто прибыл без сухого пайка, тех посылают на продпункт, в город.

– Ну и что?

– В городе продпункт, говорю…

– Вам выдан сухой паек.

– А если бы не выдали?

Бокарев сообразил наконец, на что намекает Лыков, посмотрел на него.

Лыков поднял палец.

– Город все-таки… Корюков называется. Женский пол имеется. Цивилизация.

Бокарев завернул щетку и мазь в бархатку, положил под сиденье.

– Много берете на себя, рядовой Лыков!

– Обстановку докладываю, товарищ старшина.

Бокарев оправил гимнастерку, ремень, портупею, просунул палец под подворотничок, покрутил шеей.

– И без тебя есть кому принять решение!

Обычная, известная Бокареву картина ПРБ – походно-ремонтной базы, размещенной на этот раз в эвакуированной МТС. Рокочет мотор на стенде, шипит паяльная лампа, трещит электросварка; слесаря в замасленных комбинезонах, под которыми видны гимнастерки, ремонтируют машины. Движется по монорельсу двигатель; его придерживает слесарь; другой, видимо механик, направляет двигатель на шасси.

Мотор не садился на место, и механик приказал Бокареву:

– А ну-ка, старшина, попридержи!

– Еще не приступил к работе, – отрезал Бокарев. – Где командир?

– Какой тебе командир?

– Какой… Командир ПРБ.

– Капитан Стручков?

– Капитан Стручков.

– Я капитан Стручков.

Бокарев был опытный старшина. Он мог ошибиться, не распознав в механике командира части, но распознать, разыгрывают его или нет, – тут уж он не ошибется. Его не разыгрывали.

– Докладывает старшина Бокарев. Прибыл из отдельной автороты сто семьдесят второй стрелковой дивизии. Доставил пять машин в ремонт.

Он лихо приложил, потом отбросил руку от фуражки.

Стручков насмешливо осмотрел Бокарева с головы до ног, усмехнулся его надраенным сапогам, его франтоватому виду.

– Очистите машины от грязи, чтобы блестели, как ваши сапоги. Ставьте под навес и приступайте к разборке.

– Понятно, товарищ капитан, будет исполнено! Позвольте обратиться с просьбой, товарищ капитан!

– Какая просьба?

– Товарищ капитан! Люди с передовой, с первого дня. Позвольте в город сходить, в баньке помыться, письма послать, купить кое-чего по мелочи. Завтра вернемся, отработаем – очень просят люди.

Все просятся в город. И лучше отпустить их сейчас, иначе потом сами будут бегать. Раньше чем через два дня их машины все равно не пойдут в ремонт – очередь. А уж тогда он с этого франта потребует работу.

– Идите! Завтра к вечеру быть здесь. Опоздание – самоволка.

Теперь они шли по полевой дороге. Впереди Бокарев с Вакулиным, за ними Краюшкин, Лыков и Огородников. Над ними хмурое осеннее небо, вокруг неубранные поля.

– Какие хлеба богатые погибают… – вздохнул Краюшкин.

– Сентябрь, – подхватил Лыков, – в сентябре свадьбы гуляют.

– Жених нашелся, – усмехнулся Огородников.

– А чего ж, – примирительно сказал Краюшкин, – он еще парень молодой, может жениться. Хочешь жениться, Лыков?

– Да я уж три года как женат.

– И молодец! – одобрил Краюшкин. – Рано жениться – детей вовремя вырастить. Сейчас ребята у меня большие: один в ремесленном, другой в школе. А вспоминаю я их маленькими. Спать их, бывало, уложишь, а они все не угомонятся, головки с подушек поднимают, как ежики. Младший, Валерик, добрый, жалостливый, кошек, собак любит, кроликами интересуется. Какой где птенчик из гнезда выпал – обратно положит. Доктором будет.

– «Дети – цветы жизни», глубокомысленно изрек Лыков, – Максим Горький сказал. Сейчас, конечно, трудно – война, да ведь на то они и дети, в любом климате акклиматизируются: приспосабливается детский организм.

– К голоду не приспособишься, – желчно заметил Огородников.

– Извините, что перебиваю вас, – опять обратился Лыков к Краюшкину, хотя вовсе не перебивал его, – но детям надо давать самостоятельность. В какой-то книжке я читал, видный ученый написал, профессор…

– Лыков! – перебил его Огородников. – А у тебя дети-то есть?

– Не пришлось обзавестись.

– А рассуждаешь – боронишь, как борона.

– Нет, – возразил Лыков, – я хоть в этом деле не специалист, но скажу…

Огородников опять перебил его:

– Чтобы детей иметь, специальность не требуется. У меня их четверо, без университетов сработал.

Краюшкин аккуратно прислюнил окурок, спрятал его за отворот пилотки, рассудительно заключил:

– Да, трудно с детьми, и без детей худо. Я и на Кузнецком работал, и в Магнитогорске, бросало во все стороны. Бараки, особенно не разгуляешься, тем более с детьми.

– Выходит, вы заслуженный человек, товарищ Краюшкин, – восхитился Лыков, – все пятилетки объездили.

– Довелось, – подтвердил Краюшкин. – Представляли меня к медали «За трудовое отличие», да затерялись где-то бумаги. Все думали: получит Краюшкин медаль, а он не получил. Смеху было…

– На фронте получите, – утешил его Лыков. – Теперь, как вперед пойдем, их много будут раздавать, мне один лейтенант говорил.

– Получишь свинцовую медальку в грудь, – проворчал Огородников.

Некоторое время они шли молча, потом Лыков сказал со вздохом:

– Сейчас бы неплохо буханочкой в зубах поковырять.

– Не мешало бы, – согласился Краюшкин, – сесть на пенек да съесть пирожок.

В лесу послышались треск, шорох, опять треск, и все стихло.

Солдаты остановились, прислушались.

Лес стоял неподвижно под низкими тоскливыми серыми облаками.

– Пошли! – сказал Бокарев.

И вдруг небольшой конусообразный предмет, похожий на гранату, вылетел из леса и упал к ногам Вакулина.

– Залечь! – крикнул Бокарев.

Они упали там, где стояли.

Граната лежала прямо против Вакулина, но не взрывалась. Он открыл глаза и со страхом посмотрел на нее, потом чуть подался вперед – перед ним лежала большая коричневая шишка.

Он встал, поднял шишку. Солдаты тоже встали.

Вакулин сделал несколько шагов к лесу.

На дереве, свесив босые ноги, сидела девчонка лет семнадцати и улыбалась.

– Ты что, дура, делаешь, – сказал Вакулин, – а если бы я тебя, дуреха, пристрелил?!

– Вояка – шишки испугался, – рассмеялась девчонка, дерзко глядя в глаза Вакулину: видно, ей понравился молоденький хорошенький солдатик.

– Не у места такие шутки, девушка, – заметил Огородников.

Краюшкин добродушно качнул головой:

– Шустрая.

Снова раздался треск – коза с большим выменем и грязной, свалявшейся под брюхом шерстью обдирала кору с деревьев.

– Ты откуда? – строго спросил старшина Бокарев девчонку.

– А вон из Федоровки, из деревни…

Она мотнула головой в сторону поля.

– У вас в деревне все девки такие веселые? – спросил Лыков.

– Для кого веселые, для кого нет, – бойко ответила девчонка, поглядывая на Вакулина.

– Музыкальные инструменты есть, баян, например?

– Есть! Четыре патефона и одна пластинка.

– А звать тебя как?

– Нюра.

– Товарищ старшина, – предложил Лыков, – чем в город тащиться, пойдем в деревню.

– Непорядок, – возразил Огородников, – отпросились в город, надо идти в город.

Возражение Огородникова решило дело.

Бокарев хмуро посмотрел на него, перевел взгляд на девчонку:

– Зачем на дерево взобралась?

– Козы боюсь, бодается, – засмеялась она.

– Рядовой Огородников! – распорядился Бокарев. – Отвязать козу и препроводить в населенный пункт.