Читать книгу: «Истории в меланхолии», страница 5

Но как только уст алых пастушки вновь касался нектар бессмертья, просыпалось в душе веселье, вновь летела девушка в танце.

И увидел раз Зевс, что кубок Ганимед прочь тайком уносит. И послал Кронион Гермеса разузнать, что затеял любимец. Услыхал так Кронид о пастушке, что два шалуна укрывали на безлюдном островке среди моря, куда и ладьи не ходили.

И разгневался Зевс на Эрота, и на Ганимеда стал гневать. Наказал он мучителей девы— послал помогать их Гефесту, прямо в кузницу, что в вулкане. Сам же вниз спустился к Нефеле и унес к вершинам Олимпа. Отдал Гере на попечение.

Но и там Нефела грустила. Понял Зевс, что стрела Эрота золотая тому виною. И решил излечить пастушку. Но совсем исцелить Нефелу от любви, причиненной Эротом, даже Зевс могучий не в силах, знал о том Громовержец Кронион— его тоже Эрот игривый поражал золотыми стрелами, не бывало от тех стрел средства.

Сделал он, будто облако, легкой девушку. Пусть она на едином месте одного и дня не пробудет. Пусть не будет единого мужа и седмицы любить— ни бога, ни титана, ни смертного тоже.

– В мире жизни была ты пастушкой. «Хочешь здесь ли пасти облака ты?» —у спасенной Нефелы спросил Зевс.

Засмеялась Нефела, как раньше. Так по слову Кронида и стала пасти дева коров небесных. Снова золотую ленту надела и пустилась в пляс среди стада. И куда она в танце стремится, туда за ней и коровы. Побегут облака за Нефелой, и сама как облако мчится— быстро и легко— не поймаешь! Только ленту видать золотую.

– Придержи коней, солнечный Гелий! Будет дождь на земле! Я, Нефела, на земле танцую сегодня!

О кентавре Хироне и милой Харикло́

Про кентавра Хирона все знают. Мудр он, всех героев наставник. Далеко и высоко живет он, на горе, в пещере прохладной. С радостью он гостей привечает: и титанов, и храбрых героев.

Тело конское у Хирона в солнце золотом отливает. Голова тоже золотиста, на челе читается мудрость. И за мудрости той печатью сокрывает кентавр горе. Потерял он своей жизни радость, свою милую сердцу Хари́кло.

Не всегда она была кентавридой¹⁴. Не всегда была женою Хирона. Харикло́ была лесной нимфой и дружила с яростной Афиной.

Ох и яростна дева-богиня. Как прознала она, что Хари́кло родила от смертного сына¹⁵– загремела на всю поляну медным голосом, будто громом:

– Как ты смела скрыть сына, Хари́кло! Как он смел прийти за тобою!

А Тиресий¹⁶ стоял, растерявшись. Он не знал, что мать дружит с Афиной. И кто ж знал, что он, мать окликая, с обнаженной богиней столкнется, к озерцу выйдя из чащи леса? Отвернулся он, взор свой спрятал.

– Я не видел тебя, богиня! Пощади!

Но изящный образ, плавность линий и черные кудри все равно пред глазами стояли. И о том догадалась богиня. Так ослеп пастуха сын и нимфы. И взамен подарила Афина прорицания дар фиванцу¹⁷. А титан света Гелиос-Солнце камень-глаз ему из венца сбросил. Смутно-смутно мог с ним Тиресий различать свет и тьму сквозь бельма.

У Хари́кло же с гневом Афина отняла прочь вечную жизнь. Превратила ее в кентавра. Тело лошади было смертным, тело нимфы—бессмертьем сияло. И по капле текло бессмертье, чтоб жило и конское тело.

Так пришла Харикло́ к Хирону, но не смог исцелить ее мудрый. Он поил ее соком нектарным, он давал ей амброзии сладость. А бессмертие все утекало. Из лечения, жалости, боли их любовь процвела горьким цветом. Родила Харикло́ в пещере Окирро́э, речную нимфу. И о ней тоже сказ печален¹⁸.

Так в свой срок Харикло́ постарела. Вены вздулись, оббились копыта. Брюхо стало седым и вислым, и одрябло упругое тело. Голова словно снег побелела. А Хирон, золотистый, статный, будто нету над ним столетий, все пытался спасти Хари́кло и продлить ей месяцы жизни.

Умерла она на рассвете, тихо-тихо, только вздохнула. И кентавр одними руками выкопал для нее могилу.

И с тех пор печаль тенью мутной поселилась в его ясном взоре.

Драконица

Мне так бы хотелось петь, чтобы голос звенел как медь.

Иль взмывать в небеса, чтобы с ветром вместе лететь.

Но молчит мой язык, и бессильны крылья мои—

Я сплетаю в узоры золото и янтари.

Я вплетаю в сияющее серебро хрусталь—

Нет мне равных в искусстве камни с металлом венчать.

Изначальные звуки мира хранит наш язык,

Что до времени вместе с нами из Нечто возник.

И владение Словом дарует великую власть,

И она послужила причиной моим родичам пасть.

Неужели никто из крылатых боле не жив?

Иль как я за обличьем чужим много жизней прожил?

Я сплетаю золото и аметист, серебро и топаз—

И никто не узнает, что это не камни— слезы из глаз.

Пусть их впредь носят люди, дивясь красоте неземной.

Век дракона ушёл, на земле царит век людской.

И последняя песнь крылатых— не звук, не полёт в облаках.

Песнь наша— свет на отточенных гранях алмазов в венцах

Королей.