Читать книгу: «Юность»

Анастасия Пойда

Шрифт:

Редактор Анастасия Пойда

Дизайнер обложки Анастасия Пойда

ISBN 978-5-0062-5992-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поэзия

Павлова Ольга

«Яркое солнце…»

Яркое солнце
Лучами закатными
Утренним днём провожало,
Приветствуя,
Племя лжецов из народа обманщиков,
Твердо настроенных
На путешествие.

В первых рядах
На истерзанной кляче
Главный обманщик
Из кучки обманщиков
Въехал без стука —
Ловкач, не иначе, он! —
В город, построенный
На одуванчиках.

Домики крыты
Резной черепицею,
Крепко стоят
На пушистом фундаменте.
Нет ни охраны,
Ни войск, ни полиции.
Мир демократии
И пацифистов.

Вот меж домов
На аллее Зелёной,
В сквере Добра
И в проспекте Салатовом
Строятся лавки
Приезжих предателей,
Грозных воров, словом —
Предпринимателей.

Стены ларьков,
Частных банков,
Ломбардов
Давят на тонкие стебли
Цветочные.
Город осел,
И цветов миллиарды,
Вдруг постарели
И стали
Непрочными.

Тусклой Луной
В предрассветном закате
Путь освещается
Беглым предателям.
Племя лгунов
Из народа обманщиков
Переезжает
В деревню из ландышей.

Полем бредёт
Караван из обманщиков,
Грозных воров
И мошенников-всадников.
И под копытами
Кляч разлетается
Пепел от города
Из одуванчиков

Дом

Ко мне в окно стучится голубь,
Это знак,
Что мне давно уже пора домой.
Что я и обленился, и размяк,
И город,
Некогда родной,
Мне стал противен.

Наверное, пора собрать рюкзак
И переехать налегке в барак,
На настоящий дом и вовсе
Не похожий,
Поставить там два стула,
Дверь убрать,
Тогда ко мне зайдет любой прохожий.

Я никого не выгоню из Дома,
Раз он не мой, ничей,
То значит, общий.
Я заведу ковер, крючок для гардероба,
Пусть каждый, кто захочет, коврик топчет.

Пусть будет тесно и темно,
Полным-полно набьется в Дом бродяг
(один из них меня в ночи ограбит).
Пол порастет травой,
В углах – кусты,
Не важно,
Лишь бы Дом не стал
Пустым.

Напутствие

Куда летите, журавли?
Опять переезжать решили?
Получше городок нашли?
Про наш вы так же говорили.

Вы в вечном поиске тепла,
И нет у вас, по-сути, дома.
Вы здесь, когда везде зима,
А по весне умчите снова.

По вам скучают здесь и там,
Но вы опять в дорогу рветесь.
А люди машут журавлям:
«Летите! Осенью вернётесь».

Ну что же, отправляйтесь в тур,
Ведь холода уже в эфире.
И так вы долго чересчур
У Юга жили на квартире.

Меня вы не хотите взять,
Мол, я – журавлик-оригами,
Но вам бы не мешало знать —
А я и не просилась с вами!

Мне здесь неплохо и в мороз,
Мне нипочём жара и холод,
А если не взошел коло́с,
Бумагу не терзает голод.

Но приглядитесь под конец,
Глаза раскройте-ка пошире —
Теперь я тоже ваш птенец,
Увы, формата А-четыре.

«Мне кажется…»

Мне кажется, что я живу взаймы,
С людьми не вместе, но повсюду рядом,
Слежу из-за угла, стою в тени —
Мне не нужны их пристальные взгляды.

Сложив себя в пакет за три рубля,
Я понесусь по кочкам в свой чулан,
Дойду, едва ногами шевеля,
И вывалюсь в углу, и буду пьян.

Рассвет меня немного отрезвит,
И я пойму, чем занят был вчера,
Что я, хоть сам и на корню разбит,
Пытался всюду натворить добра.

Я делал комплименты всем подряд
И выяснял, что радует людей,
О чем они друг с другом говорят,
Что служит им источником идей.

Я первым встречным раздавал цветы
И радовался снегу в декабре,
Считал Санкт-Петербургские мосты
И засыпал под ними на заре.

А просыпаясь, брел по мостовой,
Собрав все, что узнал, к себе в карман.
Переберу все, как приду домой,
Пересмотрю и снова стану пьян.

«Если рельсы в крови…»

Если рельсы в крови,
То на это должна быть причина.
Значит кто-то два года назад, не ровняя углы,
В полном лифте соседу сказал: «Вы здесь лишний, мужчина»,
Занимая последнее место у самой двери.

Значит, где-то на улице
Просто случайный прохожий,
Впопыхах не заметив людей, вдруг на них налетел.
Это значит, тот мир,
что до нашей жестокости дожил,
Был построен из сотен таких человеческих тел.

«Я был вчера убит…»

Я был вчера убит,
Перепечатан, разоткан, разбит,
Я был заранее разбавлен
И процежен —
Я был виновен в том,
Что в меру грешен.

Я вами был задуман
Не таким,
Не гениальным, даже не своим —
Я каждым вашим словом создан был,
Мне каждое движенье было важно,
Когда вы брали краски и холсты,
Я был написан на заборе —
И закрашен.

Данильченко Дарья

Революционный

Тот страшный день в истории Варшавы
Его никто не мог предотвратить!
Поляки с точно выдержанным шагом
Пришли Российскую империю давить.
Но зря они пошли, не отступили.
У граждан мирных не узнав ответ,
Они тогда ведь толком не служили.
В восстанье граждан – точно мира нет.
На всё тогда давило то восстанье
Жизнь и талант. Там разницы в давленье нет
Бывало даже, что в отчаянье
Свой отклик творческий рождал поэт.
От сильных чувств, от гнева, возмущенья
Нам некуда бежать, такой у нас конец.
Но можно душу всю излить в одном лишь сочиненье
Так поступил поэт, какой он молодец!

Колыбельная
Посвящено этюду «Революционному» Шопена

Небо снегами затянуто, страшно
Бледная воет метель,
Там мальчуган, взбираясь на башню,
Шепчет свою колыбель.
«Что ж, успокойся, погода-девица,
Сашеньке дай-ка уснуть.
Завтра опять же ты будешь, царица,
Людям хоть дашь отдохнуть?
Все ты бушуешь, не слушаешь сердце,
дай поскорее власть сну,
Ты ведь прекрасна, добра и прелестна,
Сколько всего на кону…
Только закончил мальчишка упрямый
песню свою лопотать.
Сразу и ветер уснул, и метели
Больше не воют опять

Как всадник с крыльями…

Как всадник с крыльями она летит во мгле,
На самом деле так любовь во мне,
Пронзает год за годом, день и ночь,
И мало кто, способен мне помочь
А я лежу всё со слезой в глазах,
С пылающей молитвой на устах,
И всё одно во мне тревожит пыл…
Молюсь о том, чтоб он меня забыл.
Подумать только, столько милых дней
Забыть готова я, но снова старый пень
Что около меня произрастает,
Моей любовью сам себя питает.
И дряхлый пень, взамен за пополнение сил
Поведал, что мой милый приходил.
Он со слезой склонился надо мною
И говорил как будто бы со мною.
Он так скорбя и адски завывая,
Гнобил судьбу, что та не понимая
Любви и прелести всех нежных ласк,
Взяла лишь одного из нас.
А я всё думаю, как Господа задобрить?
Чтоб любящее сердце успокоить
И душу мою в теле упокоить
Помог он мне,
В подземной тишине.
Мы вроде не Ромео и Джульетта,
Но с милым другом разлучила эта
Судьбы жестокая слуга,
Смерть – злобная карга

Жизненный лад

Закрывая глаза, снова вижу я мир.
Мир бес страха и зла, где успех мой кумир.
Углубляюсь во снах, забываюсь в реале,
Там смешно и летуче, как игра на рояле.
В каждом мире душевном звучат оба лада
Как мажор заиграет – приходит забава.
Всё звенит и играет, душа прям поёт
А приходит минор – всё как будто помрёт.
Ну а может зависит всё наоборот!
Может в грусти, печали, виновен не лад,
А настрой человека, он слушаться рад
Слушать критику, злобу, учиться угрозам
Забывать голос сердца, вернуть волю слёзам.
Всё зависит от нас, нет нам в жизни спасенья
Но лишь лучик любви дал остыть опасеньям.
Нужно верить в любовь, верить в счастье, в надежду.
И тогда отыскать будь готов ты мир прежний.

Косенко Антон

Чай с сахаром

Кто свет выключил? Выбило пробки?
Позвать соседа Вовку надо бы…
Придёт, починит. С меня магарыч.
Для Вальдемара калым – достаточно приличный.
Вы помните, вечночеховскую даму с собачкой?
А может быть помните девочку с фруктами?
Труженицу бытовой арены с простынями,
Довольно робко прячущуюся за шторами?
Когда юность коснулась стана дамы,
Превратив бесформенный кокон в пышную нимфу,
Подпившая молодёжь не замечала никого,
Но приветствовала поступь туфель протяжным свистом.
Пластика актрисы – ни на кого не похожая,
С таким даром в ГИТИС на сцену.
Гладили грязные пальцы чистую кожу.
Единственный зритель покорял беспросветно.
Молодость, да! Парад цветения.
Бессонные ночи с кобелями приставучими,
Пахучими запахами едких духов и редкими букетами цветов
На день рождения.
Очередной в дребезги разбился хрусталь,
Не очень то и жаль, ведь он казался старым.
Плачет и смотрит рекламный канал,
Мечтая оказаться среди моделей статных.
Разбитое сердце ревностно мстит принимая работу
В рекламном агентстве.
Бывший «мачо» от этого треснет как гипс.
Пожалеет что бросил. Пожалеет что предал.
Решила прийти по объявлению на пробы,
В туфли новые переобулась перед входом.
Здание с эмблемой «Кастинг» подпирает небосвод.
Ряженый народ столпился. Спорит чей сейчас черёд.
Каждая лезет без очереди, прям по головам,
Подошёл черёд её, открывает дверь швейцар…
Продюсер довольно пузатый с помощником тощим
Нарочно гонят лошадей натягивая вожжи.
С вожделением их взгляд выражал восхищение.
Пялились на тело как голодные на варенье.
Два подбородка изменили форму, улыбались.
А героиня наша дрожала и стеснялась…
– Ало, шеф… Послушай, не шутка.
Нашёл такую, аж тютелька в тютельку.
Имени не знаю, но стройная такая.
Обязательно предложу, убедитесь сами.
Продюсер рот открыл, картавый голос о том:
«Подумай о карьере, мой прекрасный бутон.
Завязывай ребячиться, пройдёшь осмотр телом.
Директор захотел тебя. Вот номерок отеля.»
Матч реванш был взят, дорога длинная
Для неё началась с падения бессильного.
От чего Директор впрок так извращен?
Но улыбка с лица не сходила – он был покорен!
И вот все закружилось, все понеслось.
Она сумела, она смогла.
Милая особа в статьях Акул – пера.
По федеральной трассе Питер – Москва
Летит в Тойоте Ланд Крузер – ГИБДД бессильно.
Журналы глянцем светятся в неоне отражаются,
И все бы хорошо, но вот проклятая случайность,
Она мчалась 140, газ в пол,
Светофор, за мостом столб,
Сталь смяла ноги – не выбраться самой,
Контракт с инвалидом расторгнут уже весной.
В комнате общежития на столе чай с сахаром,
Свет внезапно тухнет все идёт прахом.
Кто свет выключил? Выбило пробки.
Позвать соседа Вовку надо бы.
Придёт, починить, с меня магарыч.
Для Вальдемара калым достаточно приличный.

Малый Георгий

Пойдем, мой друг…

Пойдем, мой друг, товарищ и приятель.

Пойдем туда, куда глядят глаза.

Ведь общества устой мне не приятен,

У меня о всём другая есть молва:

Я не хочу мириться с их непониманьем,

Не подогнусь под их укор,

Уж лучше с близким переживу я расставанье,

Чем начну бессмысленный я спор.

Под их укор гнется почти каждый,

И в жизни толку не даёт,

Говорит, делай так, не повторяй ошибку дважды,

А коль не сделаешь, как просят, для них твой статус упадёт.

Поэтому я новый создам мир,

Где никто не должен никому.

Он будет как целебный элексир,

Для тех, кто не хочет попасть в эту тюрьму.

Вот скажи, как твоё сердце считает,

И как же душа твоя чувствует мир,

Зачем твоё тело вновь воспылает,

Пытаясь игнорить весь этот пир?

Но я понимаю твою борьбу,

Никто не хочет лишиться индивидуала,

Неся на плечах ими данную судьбу,

Ведь их всех долго под одну гребёнку сметало.

Хоть и в душе все читали мольбу,

Я горечи гнобленья знаю,

Я сам всё пробовал на вкус.

То чувство когда тебя не понимают,

Когда записали жалобный папирус,

Но ты не сдавай им свою оппозицию.

Иди против боли, с смеющимися лицами.

Ведь лучше ни с чем, но свободный как море,

Чем с титулом в обществе, но гниющим вне воли.

Ветер

Ветер грозно задувает,
Корни древа взрывая,
Он стремится к разрушению,
И нет иного для него решенья.
Раньше был он так спокоен,
Был он гладью морскою,
Но в час же разгорячился,
Масштабным бедствием вломился
В те дома, что не имели
Место от него укрыться.
Пустил туда свои метели,
Ленивых заставив трудиться,
Чтоб построить сооружение
Для всеобщего спасения.
Но другие люди тоже
Хотели показать чего мы можем.
Из толпы людей страдальцев
Вышел мальчик, меньше зайцев,
Но в себе таил он силу,
Для решения проблемы.
Его помощь все просили,
В голове продумал схемы,
Как бы ветер разогнать
И в ловушку отправлять.
Взял он горы и речушки,
И пещеры, и лочужки,
Мотылял он ветер день.
И на следующий не лень
Ему было всё гонять,
Ведь надо близких защищать.
Лишь на третий день борьбы
Были поданы плоды —
Ветер угодил в пещеру,
Он хотел принять уж меры
Против мелкого мальчишки,
Но триумф не так уж близко.
Мальчик так решительно сказал:
«Ты, подлец, меня достал.
Ты мне не давал рыбачить,
Своими вьюгами маячил,
Настало время заплатить —
Теперь я буду мирно жить.»
И тут же выдул он весь воздух из своих грудей,
И стал любого неба он синей,
И сделал вдох, который только смог,
И Ветер тут же весь умолк.
Теперь таился в заточеньи,
У паренька лишь в попечении,
А паренёк замолк навек,
Защитив тем самым свой Бишкек.