Читать книгу: «Небесные Львы. Часть I»

Не бойся и не считай врагов, а взлетай выше их!

Предисловие

Мой дед Лобанов Лев Захарович во время Великой Отечественной войны был штурманом истребителя и бомбардировщика. А после войны

жил на Дальнем Востоке, летал за штурвалом гражданских воздушных кораблей – Си-47, Ли-2, работал на гидролодке «Каталина», освоил отечественные Ил-12 и Ил-14 в Хабаровском авиаотряде

По военным воспоминаниям Лев Захарович написал книгу «Всем смертям назло». Моя повесть «Небесные львы» написана на основе книги моего героического деда, Лев Захарович стал моим соавтором. Я попыталась дать вторую жизнь его записям, переработала истории и включила их канву нашего времени.

Глава 1. Первый бой

Учитель английского языка и классный руководитель шестого "Б", Анна Владимировна, прицельно смотрела в журнал, выбирая жертву.

«Самый ненавистный предмет! Только не меня, только не сегодня!»,– двенадцатилетний Левка втянул голову в плечи, чтобы стать незаметным. Он не сделал домашку. Весь вечер проиграл в «Танчики».

– Ко-ша-ак! Поцедила девчонка с белым хвостиком из соседнего ряда.

«Достала эта Варька!»

– Я не кошак, а Лев!

– Саломатников! Silence in the classroom! – Анна Владимировна постучала торцом ручки по столу.

– Че за лев этот кошак? – прошипела Варя и повела бровью пшеничного цвета.

– Макака-альбинос!– излишне громко ответил Левка.

– Что там у вас происходит? Саломатников, иди доске.

Левка громко вздохнул и отправился к доске изменять английские глаголы по формам и временам.

– Badly, Саломатников. Два. Все в облаках витаешь? Вернись на землю!

Левка поплелся к своей парте, Анна Владимировна посмотрела на часы. До конца урока осталось несколько минут.

– Так, класс. Скоро День Защитника Отечества, нужно написать доклад "Мой прадед на войне" или "Прабабушка на войне". Прадедов у нас по восемь у каждого. Кто-нибудь из восьми обязательно воевал. Так что, если не сделаете, никакие оправдания приниматься не будут.

Школьный звонок закончил речь Анны Владимировны и последний урок, ученики стали шумно собираться домой.

Через пятнадцать минут зашел в свою комнату. Сразу у двери стоял спортивный уголок, на перекладинах которого висели футболки и штаны («так ведь удобно!»). В углу приютилась кровать с вечно перевернутой пастелью, у окна был длинный стол, над которым царствовал игровой комп.

В семь часов вечера за монитором сидели Левка и сосед Серега, который по старой дружбе делился с Саломатниковым новостями.

– Лев, а ты знаешь, что такое фиджитал?

– Не-а.

– Фиджитал – это двоеборье, сочетание физического и цифрового спорта. Сегодня турнир объявили и новая игра вышла. Воздушные бои на драконах, грифонах там… Графика классная. Потом турнир на коптерах будет. В мае, кажется, и приз пятьсот тысяч!

– И как игра называется?

– "Небесное братство". Я зарегился. Первые недели турнира играешь в команде, а потом уже каждый был сам за себя. Знаешь, какая у меня аватарка? Птеродактиль! Он из глаз лазером стреляет!– Серега раскинул руки, пытаясь показать мощь и ужас внешности своего аватара.

Левка набрал в поисковике "Небесное братство" и кликнул по ссылке. В дверь постучала мама Полина и, не дожидаясь ответа, открыла дверь:

– Левушка, тебе уроки делать пора. А Сергей пусть домой идет.

Левка скорчил рожу, но оба мальчика знали, что с Левкиной мамой спорить бесполезно, и направились к выходу.

– Мам, помоги мне с докладом "Мой прадед на войне". В понедельник сдавать.

– А что у нас сегодня? Пятница? Ты лучше отца попроси. Его дед летчиком-асом был.

– Летчик! Круто! Мои в пехоте служили и в тылу,– переступая порог, вставил Серега,– Пока.

– Пока.

Левка закрыл за другом дверь и пошел с просьбой к отцу.

Через полчаса, когда новая игра завершала инсталляцию, папа Антон занес в комнату сына потрепанный кожаный портфель.

– Вот, в чемодане мемуары твоего прадеда Льва Макаровича. Читай и напишешь свой доклад,– мужчина открыл портфель, из которого вырвалось пыльное облако. Папа Антон громко чихнул.

Левка нажал на экране кнопку «Далее», не поворачивая головы на отца переспросил:

– «Мем», «Ура», что?

– Мемуары! Дневники, воспоминания. На английском "memory" – память. Кстати, что у тебя по английскому?

– Тройка,– соврал Левка,– Это вы меня в честь прадеда назвали? Папа, а ты их сам-то это читал?

– Я не читал, маленький был. Дед мне вместо сказок на ночь рассказывал,– соврал в ответ отец и вышел из комнаты.

Левка вздохнул, открыл портфель, выловил из его недр толстую тетрадь и прочел первый лист, пожелтевший от времени:

«Знакомство наше состоялось в кабинете командира учебной эскадрильи капитана Ковалева. Рослый, с могучей грудью и несколько смешливым выражением лица, он мне сразу понравился, и я почему-то решил, что служить под его началом будет легко и просто

– Летал на самолетах У-2, Р-5, Сталь-3 и К-5… В двадцать три года то! И когда успел? Имеет налет четыре тысячи часов, из них,– командир эскадрильи, читал мое личное дело, а сам думал, что, это машинистка ошиблась, и пристукнула лишний нолик, ведь у всей эскадрильи Батайской авиашколы не наберется такого налета.

На тройку секунд Ковалев задумывается и продолжает:

– Ночных семьсот пять часов? Увлекается спортом, имеет первый разряд по боксу и планеризму, выполнил тридцать прыжков с парашютом.

Ковалев улыбается и кладет папку на стол. Садится за стол и

выставляет руку для армреслинга.

– Слушай, лейтенант, может, поборемся? Покажи, на что способен.

Я сел напротив и молча занял исходную позицию. Ладонь у Ковалева оказалась твердая, крепкая. Ну что ж, борьба есть борьба, и я, напрягшись, стал медленно пережимать его руку… Комэск, нахмурившись, предложил поменяться руками. Но я вновь припечатал к столу его левую.

Ковалев отбросил волосы со вспотевшего лба.

– Молодец, Саломатников! Рад, что будешь служить в моей эскадрилье. Завтра занятие на кинотренажерах и потом на машину.

В ту субботу до обеда я летал с курсантами, а после «тихого часа» вместе со своим «стахановским» звеном, непременно побеждавшим во всех спортивных соревнованиях, «выжимал пот» на турнике и брусьях. Вечером в клубе показывали цветную американскую киноленту «Кукарача» и мультфильм «Три поросенка и злой волк». Досыта насмеявшись, в одиннадцатом часу разошлись отдыхать.

А ранним воскресным утром 22 июня, поднятые по тревоге, мы узнали на общем построении о начале войны с фашистской Германией.

Первые же полеты выявили недочеты. Все полетные карты – без единой пометки. Маршруты, курсовые углы, расстояния и прочие обозначения, обязательные до войны на любой маршрутной карте, теперь наносить запрещено, все это следует держать в памяти. Развернули полковую радиостанцию для связи со штабом соединения. Место расположения дивизии никто не знает, свои координаты по радио оттуда не сообщают. Полк получал самые разноречивые сведения о расположении наших и вражеских частей. Четкой линии фронта, похоже, нет. А самое досадное – не было радиосвязи».

В этот момент внимание Левки привлек монитор. Игра завершила инсталляцию. Мальчик надел 3D-очки, уселся удобно в кресло:

– Так, аватарка… Лев с крыльями. Пойдет!

Левка щелкнул по картинке с черногривым львом с золотыми крыльями и стальными когтями, которые можно было метать как кинжалы. Внезапно стало темно, только свет монитора отражался в очках виртуальной реальности.

– Черт, свет отключили. Только все настроил!– Левка принялся закрывать программы, чтобы выключить компьютер.

– Часа два света не будет,– сказал папа Антон.

Они вместе поужинали в полумраке свечи на кухне, а после мальчик вернулся в свою комнату.

– И что делать? Спать рано. Придется все-таки читать эту… как ее… мемориалу. Ага. Реал мимо.

Паренек вздохнул, включил карманный фонарик и взял следующий лист:

«Юнкерсы», штук тридцать, двигались слитной массой, а вокруг, не соблюдая строя, роем кружились «Мессершмитты-109Е», истребители. Каждая их пара не была жестко связана. Ведомый пилотировал возле ведущего совершенно свободно, переходя с борта на борт, отставая или оказываясь впереди. Такое поведение немцев было для нас непонятным, ведь наш Боевой устав предписывал драться только в плотном строю.

Мы подходили со стороны солнца, врага увидели первыми и вовремя успели перестроиться в боевые порядки. Но тут и немцы заметили нас, заметались вокруг бомбовозов. Вот и встретились. Через минуту – бой. Озадачивало «нестандартное» поведение «мессеров», настораживало их большое количество: за первой группой из-за горизонта выплывала еще одна, такая же многочисленная.

Тревожила неопределенность: с кем начинать драку? «Мессеры» растекались, словно песок сквозь пальцы.

Вот только что впереди сошлись четверо, я изготовился было броситься к ним, но они брызнули в стороны, расходясь, и снова стало непонятно, кого же атаковать. Что это – хитрость или их обычная манера начинать бой таким непривычным для нас образом? А может, это их первая встреча с русскими и они просто знакомятся с нами, изучают выдержку и крепость нервов…

Одновременно с этими размышлениями нарастал азарт, мысли о возможной гибели не приходили в голову. Мы жили еще школьными представлениями о бое. Не доходило главное: теперь по нам будут бить не из кинопулеметов – из настоящего боевого оружия, теперь побежденного будет ждать не нагоняй на разборе полетов, а самая настоящая смерть.

Немцы разделились. Одни резко ушли вверх, а другие, отойдя чуть в сторону, нырнули к земле. В глазах зарябило от множества крестов на крыльях. Стало ясно, что нас хотят взять в «клещи», атаковать сразу с нескольких направлений. Качнув крыльями, командир эскадрильи подал команду: «Действовать звеньями самостоятельно!». Едва успел я перестроить звено в правый пеленг и войти в глубокий вираж – на нас обрушился огонь.

Немцы атаковали, двигаясь встречным виражом. Верхние снижались, а те, что были внизу, постепенно поднимались до нашей высоты. Самолеты моего звена образовали замкнутое кольцо, что давало нам возможность видеть друг друга и прикрывать товарища со стороны хвоста. И вот мы уже сами оказались в сплошном замкнутом кольце примерно из двенадцати «мессеров». Сверху падают еще две пары, поливая свинцом наши машины. Только бешеное вращение по кругу спасает от попаданий. Тело наливается чугунной тяжестью, с усилием держу глаза открытыми – на веки словно гири подвесили, вокруг мелькают красные искорки и оранжевые круги.

Мы не сделали еще ни одного выстрела – сейчас это бесполезно. «А что, если резко выйти из виража и самим в лоб атаковать «мессеров»? Вот только бы те, что клюют сверху, не успели подловить нас в момент атаки… Ну, попытка не пытка». Рывком, неожиданно для немцев, вывожу звено из виража. Вражеские истребители оказываются прямо перед нами, почти в лоб. Ближний, стремительно надвигаясь, заполняет сетку прицела – и проскакивает мимо, уже разваливаясь на куски от залповых очередей моих пулеметов. Следом, петляя, повалился вниз еще один «мессер».

Хотелось воскликнуть от распиравшего душу восторга: ура, я сбил противника! Я правильно рассчитал маневр и этим помог кому-то из моих ведомых расстрелять второго гитлеровца. Секунду, не более, длилась радость. Но в эту секунду решилась судьба Лени Савкова. Сверху на нас спикировали две пары «мессеров», уходя от них, я бросил машину на крыло вправо, Щербаков рванулся за мной, а Савков на входе в скольжение попал в трассы пулеметов и пушек.

Все произошло моментально: и наша атака, и гибель двух немцев, и взрыв машины Савкова.

Стало окончательно ясно, что наша уставная тактика боя в плотном строю звена никуда не годится. Имей Савков возможность действовать самостоятельно, не будучи привязанным к строю звена, он, мастер пилотажа, ни в коем случае не допустил бы, чтобы по нему вели прицельный огонь! Отвесно падая в глубоком скольжении, я успел взвесить все «за» и «против» решения «отвязать» от себя Щербакова и работать с ним свободной парой.

У самой земли немцы нас потеряли. Я вывел машину в горизонтальный полет, подал условный знак: «Действуй самостоятельно! » Щербаков – как ждал этого – резко взмыл, перешел с борта на борт, развернулся, прошелся где-то позади и снова пристроился справа от меня, подняв руку с оттопыренным большим пальцем, дескать, так и надо, командир!

И тут же мы заметили низко идущий И-16. Он покачивался, иногда поднимался метров до ста, а затем снова как-то неуверенно и вяло опускался к земле. Это была «восьмерка» Ивана Винокурова. На самолете поврежден фонарь, изорвана обшивка хвостового оперения. Иван ранен. Голова склонилась, разбитые очки болтались на резинке позади шлема. Иногда он медленно поднимал голову, на секунду-другую выравнивал машину.

Мы над нашей территорией, до аэродрома километров сорок, ему надо срочно садиться, он же ранен, да и машина подбита. Но как подсказать ему это, как? Вновь недобрым словом помянул я тех, кто до войны не удосужился оборудовать наши машины радиосвязью, твердя, что рация на истребителе станет только помехой, будет якобы снижать в бою инициативу летчика, ожидающего подсказки каждому своему действию…

Я и Щербаков прижались вплотную к самолету Винокурова, попытались показать руками: «Садись, садись немедленно – прикроем!» Иван то ли не видел нас, то ли не понял наших сигналов. Машина его круто задралась, потеряла скорость и сорвалась в штопор. Вскинулись на месте падения бледные язычки огня, и ветерок закрутил над землей еще один шлейф черного дыма…

Качнув крыльями над местом гибели нашего друга, мы развернулись, заметив впереди по курсу выходящую из пике, пару «мессеров». На форсаже свечой бросаемся туда. Поймав прицелом вражескую машину и взяв упреждение на ракурс, я с дистанции метров в двести открываю огонь. От машины Щербакова тоже потянулись трассы пуль и реактивных снарядов. Сверкнули почти одновременно два взрыва, и я увидел, как оба «мессера», густо дымя и разваливаясь на куски металла, падали на землю.

Внизу повсюду дымили костры сбитых самолетов.

Та самая первая встреча с врагом прошла не совсем так, как представлялось накануне. Немцев было слишком много. И истребителей, и бомбардировщиков. Против каждого из нас оказывалось по шесть – восемь, а то и до десяти «мессершмиттов».

Еще на сближении – чего скрывать – в душе шевельнулся страх, обычный человеческий страх. Липкой паутиной расползался он по телу, сводил пальцы ног, туманил голову. Хотелось съежиться, стать маленьким-маленьким, незаметным муравьем или песчинкой… Но тут мелькнуло в памяти: «На миру и смерть красна», и сразу успокоился. Чему быть, того не миновать. Черт с ними, что их так много! Раз много, значит, боятся выйти малым числом. Так что еще посмотрим, кто чего стоит!

Вернулись после того боя своим ходом всего восемь машин. Еще двое добрались до аэродрома к вечеру, они спаслись на парашютах. Остальные семнадцать наших товарищей погибли. Немцы потеряли более двадцати истребителей и шесть бомбардировщиков.