Читать книгу: «Из музыки и тишины»

Шрифт:

1

Художник – Олеся Тютюнникова

@clodi_artist

@LiTerraIncognita

#части_целого

Сегодня знаю, что могу
Увидеть звуки,
Трогать тишину.

Услышать цвет
И погрузиться в высь,
Сберечь рассвет.

И ложкой воздух есть,
И светом запивать,
И знать,
Что бесконечности вселенной
Я – часть!

#утро_в_рюкзаках

Утро дремало за стенкой,
кофе парил на песке.
Глаза собирали оттенки
зарева на окне.
Дети ещё сопели,
щекой подпирая носы,
а где-то уже поспели
их волшебные сны.

В форточку крался шорох,
будильник команды ждал,
утро путалось в шторах
и складках больших одеял.

Полы отзывались скрипом
на лёгкий неспешный шаг
и прятали свои всхлипы
на старый седой чердак.

Потом было тесно в прихожей,
грустил недопитый чай,
весь дом был немного похожим
на тихо звенящий трамвай.

И утро всё больше спешило,
бренча ключами в замках,
и весело уносилось
за спинами в рюкзаках.

#тишина

Иногда так бывает, такое случается:
вещи/люди/события в слово не умещаются
и, пытаясь тщетно обрести звучание,
порождают оглушительное молчание.

Тишина эта – вон из ряда, нелепая опечатка,
вдруг обрушивает законы былого порядка.
Тот момент становится морем безбрежным,
выходя из него, говоришь:
«Я больше не буду прежним».

То безмолвие всех оттенков, на все лады,
где посеет зёрна, взойдут сады.
Если можешь услышать то, что не вслух,
Значит, сердце горячее, сердцем не глух.

Так бывает: слёзы сами собою и тишь,
вместо слов оглушительных ты молчишь.
Быть чувствительным означает дословно —
живым,
всё другое – лишь дым и пепел.
Только пепел и дым.

#вымышленная_история

Эта история вымышлена, впрочем, как все.
Здесь затяжные дожди. Горизонт в бирюзе.
Чувствую сладость и терпкость айвовую,
воздух нетронутый. Им дышу.
И сочиняю новую:

берег песчаный, оливки, хлеб и вино.
С нами случается то, что случиться должно.
Мне бы уткнуться в лопатки твои ничком,
кодом зашифровать тебя в свой геном,

быть у тебя между строчек, слетать с петель…
Может, была зима затяжная, но лето теперь.
Стоит всё перечувствовать, перереветь,
чтобы сказать однажды: «Не о чем сожалеть».

Воздух такой нетронутый в затяжные дожди,
чувства словам не верят, выйди и подыши.
Все истории вымышлены. Эта история тоже.
Выдумай завтра нас заново,
господибоже.

#эй_посмотри

Эй, посмотри, как становится небо черничным,
ночи смуглеют как кофе без молока,
то, что когда-то казалось привычным,
выглядит выходкой чудака.

Ветер взъерошит покатые крыши,
песню затянет тягучую, как смола,
дождь, что рождается где-то выше,
разложит её на разные голоса.

Эй, посмотри, мы застыли
янтарными крошками,
нет ни прошлого, и никакого «потом»,
дети держат друг друга ладошками
и больше прочих знают о том.

Песнь изменится и текстом, и тактом,
ты привыкнешь и снова будешь в пути,
и застынешь почти, пока осенью как-то
различишь еле слышное: «Эй, посмотри!»

#пастораль

Из окна нараспашку чистая пастораль.
Она смотрит туда каждый раз как первый.
Там два мира сливаются в горизонталь,
и порой ход времён будто кем-то прерван.

Ей сегодня не видеть ни звезды, ни луча —
небо густо выкрашено серебрянкой.
Дни хранятся свитками с печатью из сургуча,
и послания дождь шифрует морзянкой.

Она ставит тесто, трясёт на крыльце половик,
хотя к ней не едут ни дети, ни внуки.
А когда звонят, то большой тектонический сдвиг
сокращает дистанцию их разлуки.

Запах хлеба из печки заполнит дом,
и назавтра будут свежи предания.
Она их проведёт за чтением и трудом —
свои дни пустыни и покаяния.

#музейный_портрет

Она состояла из шёлка,
Из скрипки и дерзкой Pink,
Из маленькой на плече наколки,
Старинных музейных картин.

Питалась Ремарком жадно,
Не знала счастья рецепт
И красной помады нарядной
Была безоглядный адепт.

Курила тонкими пальцами,
Боялась встретить глупца.
Глазами немного печальными
Пленяла умы и сердца.

P.S. Случайны все совпадения.
Она – музейный портрет,
Одна секунда влеченья
И в сердце тончайший след.

#города

Где-то там, у дворца До́жей,
Среди всех редчайшая специя,
И тебя, и меня, и его тоже
Заполняет собой Венеция.

Вот и ты, укутанный коконом,
И на бреющем, словно стриж…
Знаешь, он внутри тебя, а не около,
Воскресивший тебя Париж.

Быть проездом и проникнуться страстью.
Чашку кофе покрыла пена.
Что тут помнить? Но на запястье
До сих пор пульсирует Вена.

Зацепился за оба берега,
Как за свой последний рубеж,
Зацепился, и словно корнями дерево
Прорастёт в тебе Будапешт.

И Милан, и Стамбул, и Прага,
Рим, Нью-Йорк и Москва.
Тихой поступью мерного шага
Заселяют людей города.

#легато

Лето, я тебя слышу, и ты легато,
выйду к тебе в пять утра в пижаме.
Воздух – туманный лён и прохладная мята,
и облака в нём лежат снегами.

Волосы от лица ладонью, щуриться и зевать,
сны провожая сквозь стёкла оконной рамы.
Впрок запасаюсь летом, будет куда девать,
Всё во мне летнее, и только нос от мамы.

Лето, я тебя вижу, и ты одуванчик.
Кто-то сорвёт ромашку и погадает,
музыку разольёт по улице старый шарманщик,
больше ничто, как лето, в себя не влюбляет.

Слышишь, оно зовёт нас нашими именами,
голос его теряется в птичьем гаме.
Просто вставай сегодня и босыми ногами
выйди к нему в пять утра в пижаме.

#свет

Иду на этот свет и звук который год
усталым Моисеем, ищущим края пустыни.
Края ползут, и, кажется, исход
не существует даже и в помине.

Пусть всё, что мне дано: извлечь урок
и отдавать усталость караван-сараю,
я этот свет, и звук, и жгучий ток
не потеряю, не продам и не сменяю.

Всё успокоится, и все потери станут мелки,
и механизм уже не сдюжит гнёт,
когда положенное время к стрелке,
как мясо к кости, прирастёт.

Я буду там седым репатриантом
удить луну со дна колодца.
Вернусь потоком, неделимым квантом,
и расскажу тебе, откуда этот свет берётся.

#тени

Не сумерки уже. Ещё не ночь.
Прохладный ветер на листве этюд играет,
Уносит сон куда-то прочь,
С цветением облетевшим в лимбе застревает.

Дорога путается в свете фонарей,
И шум дороги тишину съедает.
Я с другом. Мы идём быстрей.
Я воздухом дышу, а друг хвостом виляет.

Он знает, что простора не бывает много,
Как не бывает доброты чуть-чуть.
Есть только этот вечер, нет другого,
И чтобы путь начать, достаточно шагнуть.

Ночь медленно на улицу спускает дрёму,
А на другом конце земли становится светлей.
И мы идём, и никого нет кроме,
Из сюра наших выросших теней.

#много_лет

Я не заметил, как стал прошлогодним декабрь,
я простоял у двери, но войти не посмел,
и даже фонарь – серый уличный канделябр —
вместе со мной на ветру цепенел.

Я уходил, как бродячий пёс подворотни,
знающий вкус непроглядной мглы,
я уходил в тихий вечер субботний,
потому что мне комнаты стали малы.

Я знал все приметы и все известные измерения,
меня помотало по домам и мирам,
я понял – обязательно есть решения,
но иногда принимать их не нам.

Есть много зим, которые я застану,
и много вёсен, в которых очнусь,
есть пара строчек, в которых, быть может,
останусь,
и много лет, в которые не вернусь…

#письма_к_пенелопе

Письма к тебе, моя Пенелопа, покаянные,
личные.
Я сочиняю, как сны, их ночами глухими,
черничными.
Боли мои фантомные будто бы сгинули,
сердце не мается, словно его из меня вынули.

Там, где должна быть душа, – бескрылая птица.
День по новой кольцует её, их у меня – вереница.
Тут недавно весна свалилась с облачного
парапета
и упала на город жёлтым цветком горицвета.

Я смотрел из окна на поступь её восхода
и вдруг понял: зима – это вовсе не время года.
Оказалось, зима, моя Пенелопа, живёт внутри
и бескрылою птицей бьётся в тёмной груди.

И её ледники не знают ни смен, ни срока,
Значит, ждать перемен нет никакого прока.
Мои письма к тебе не читаны, порваны
и сожжены.
Я зимую, моя Пенелопа.
Я зимую в самый разгар весны.

#почти_колыбельная

Новолуние. Ночь немая и пустоглазая.
От бессонницы мается улица долговязая,
и глазами жёлтыми неморгающих окон
наблюдает, как город прячется в кокон.

Я окукливаюсь и обретаю покой.
Липнут сны цветные прозрачной смолой.
И тогда я летаю, оставив усталое тело,
погружаясь в неведомое всецело.

Всё отжившее следом уходит за мглой.
горизонт надо мной пролегает чертой,
тонким шрамом от кесарева сечения,
заживающим после солнцерождения.

Засыпай.
Этой ночью все горести в полцены —
високосные скидки високосной весны.
Мир сжимается до периметра простыни,
странствуй, радость моя, баю-баю, усни.

#красота

Так красота проникает в твой кровоток:
сердце качает тутовый терпкий сок,
носит прозрачный дымчатый холодок
в каждую клеточку, косточку, позвонок;

низко и медленно тает виолончель
и заполняет собой, как ущелье – сель,
ноты её басисты, тягучи, как карамель,
ты уже знаешь: вот она, колыбель;

тает под кожей вечная мерзлота,
миг замирает, как перед прыжком с моста,
и наступает благословенная немота —
так проникает в тебя красота.

#йодистые_глаза

Ночь открывает йодистые глаза,
звёзды плавают в зодиаке.
Мы коротаем – ты, я и лоза
«пино нуар» в полумраке.

В нашем молчании лейтмотив
«о нас» – зыбкий и хлипкий.
Мы утонули в нём, как лунный отлив
в луже – живой и жидкий.

Нет, я не стану стекать слезой,
всё когда-то кончается.
Я напишу на щиколотке иглой
о том, что «дерьмо случается».

Будут немного вспороты дни,
как брюхо консервной банки.
Но только немного повремени —
и ничто не напомнит о ранке.

Ну а потом будет март, и его коты
станут орать до дрожи.
Холод сойдёт, а с ним и ты
стареньким слоем с кожи.

#аффирмация

Я дождь, я морось, я лавандовая хлябь небес.
Я солнечный протуберанец,
его лучистый ирокез.
Я воздух, я поток в раскрытых крыльях грифа.
В зрачках моих агатовый неровный срез
и жизнь барьерного большого рифа.

Я костный мозг, я позвонок, я кундалини.
Тянусь стволом секвойи к пуповине
вселенской матери, к её утробе.
Я запах трав, я горсть сухой полыни.
Я утро в белом мраморном ознобе.

Я осень свежая. Я листьев пахнущая прель,
я пашня, гумус, чёрный плодородный
жир земель.
Я суть, я стон и я блаженство.
Я центр, круг, я сферы облачная бель.
Я сон и явь. Я мир.
Я совершенство.

#октябрь

Октябрь как будто писал рассказ,
сыпал оранжевым, слышался джазом,
губы обветривал и носил окрас
всех своих акварелей разом.

Сквер до дыр износил пиджак,
сталь облаков закрывала млечный.
Грусть разливалась. Какой-то чудак
к ней прибавлял бесконечность.

Солнце молчало, трепались сороки,
листья пускались в танец.
Рыдали ночами дождём водостоки,
город рядился в глянец.

Утром вставали прозрачные холода,
свитер в шкафу заждался,
первый снег, как святая вода,
в кожу улиц впитался.

Сыпал листьями отрывной календарь,
дворник возил их в бричке.
С жухлых листьев сходил янтарь
и застывал по привычке…

#ржавый_грош

Вот в этой бурой заводи, густом бурьяне
почувствовать себя фрегатом в океане,
смотреть, как ветерок рождает дрожь,
и в ней луна болтается, как ржавый грош
у бедняка в кармане.

Ну что ж, пусть будет так, пусть так.
Тогда ещё не помешают книга и гамак,
и плыть, наматывать солёных миль,
покуда заводь бурую и мёртвый штиль
не раскромсает на куски маяк.

Ваниль и сахарная вата пусть над головой,
и я, такой нескладный и такой живой,
под ними, что измеряю жизнь морями,
и воздухом, который я тяну ноздрями,
и самой северной звездой.

Горстями отскребать и выносить уныние —
любимый грех. Всё за борт, в тёмно-синее,
под тяжесть этой толщи вод и снов,
на дно, в глухое царствие других грехов.
Стать чище и глубиннее.

И рыбаков встречать, морских бродяг,
и якорем пересчитать архипелаг,
и, ржавый грош найдя в кармане, как луну,
подумать, сплюнув горькую слюну:
я на мели, но точно не бедняк. Вот так.

#без_вести_пропавшие

Лето плавное и текучее,
как женщина Модильяни,
плавит внутренности, фасады
и лёд в стакане,
на обед подаёт веснушек,
солнечную шрапнель,
а к десерту небо
под соусом бешамель.
И не тягостны с ним
ни скука, ни ожидание.
Лето помнят дословно,
как заклинание.
От его мерцания,
запаха и нагрева
откликается трепетом что-то слева —
то ли сердце, то ли что-то ещё живее.
Поцелуи становятся дольше,
слова – нежнее.
Всё в янтарь погружается
мягкой силой
и глядит оттуда
двукрылою дрозофилой.
Дни по очереди, как бусы в чётках,
и земля не значится
во вселенских сводках,
потому что летом она
за неведанными рубежами,
вся пропавшая без вести
вместе с нами.

#сантьяго

Это море старо как мир,
стар как море рыбак Сантьяго.
У него и у моря глаза – сапфир,
всё состарилось, кроме взгляда.

Его кожа – на четверть соль,
солнцем сточены скулы.
Жизнь, исхожена поперёк и вдоль,
как рыба в воде блеснула.

Тело ведало трёпки и ласк,
ведало радость и горе,
но всё, что осталось здесь и сейчас, —
старая лодка и море.

Сантьяго оставит скрипучий причал,
земле оставляя земное.
Чего бы в море он ни искал,
только бы не покоя.

Вдохом к прибою придёт волна,
выдохнет в парус ветер,
сила руке остаётся верна,
как солнце небу в рассвете.

Боль зажата в костистый кулак,
жизнь через смерть познаётся.
Бьётся, как лев, старый рыбак,
слабеет, но не сдаётся.

Скоро Сантьяго увидит сны,
берег босого мальчишки.
Выйдут к нему желтоглазые львы
сказкой из старой книжки.

Крылатые бриги бросали причал,
с водною гладью споря,
мальчик Сантьяго их провожал
глазами, вместившими море.