Читать книгу: «Королевство Крыльев и Теней», страница 4

Но потом я вспомнила слова брата. Его непоколебимую веру в меня, в мою древнюю суть и чистоту помыслов. Я – Адель, наследница Ночи, Королева Мрака. Во мне течет первородная тьма, неподвластная прочим богам. И сегодня я призвана явить ее силу, показать, на что способна истинная Владычица.

Страх никуда не делся – но теперь он лишь подстегивал, заставлял собраться, ощутить стальной стержень внутри. С каждым ударом сердца, с каждым вдохом уверенность в собственных силах крепла, заполняла все существо ледяным, всепоглощающим спокойствием.

Когда я вновь посмотрела на арену, мой взгляд был тверд. Я знала: чтобы ни ждало меня там, внизу – я приму вызов с достоинством и честью. Не дрогну, не отступлю. Встречу любого врага лицом к лицу и либо одолею… либо умру, но не сдамся.

Глава 5

Мы стояли на вершине хрустальной лестницы, парящей в самом центре амфитеатра. Я и Таларион – два темных силуэта, застывших над безмолвной толпой.

Я окинула взглядом трибуны, ряды притихших зрителей. Бессмертные – все они сейчас смотрели на меня. Ждали, затаив дыхание, каким будет мое явление.

На мне было длинное платье цвета ночи, струящееся и переливающееся, словно расшитое звездами. За спиной трепетали алые крылья, сотканные из теней. Я стояла, вскинув голову, и чувствовала, как тьма Талариона клубится вокруг, повинуясь малейшему движению его воли.

Таларион шагнул вперед. Его лицо было непроницаемым, но в глазах плясали лукавые искры. Медленно, торжественно он опустился на одно колено и склонил голову.

– Владыки и Владычицы! – разнесся под сводами его голос. – Пантеон и народ Элизиума! Вы знаете меня, Талариона из Дома Грез и Туманов. Но сегодня я явился не по своей воле, но по воле той, кому присягнул на верность.

Он вскинул руку в направлении меня.

– Узрите же! Восславьте истинную Королеву мрака, единственную и неповторимую! Трепещите пред той, кто покорит этот мир!

И он щелкнул пальцами.

В тот же миг меня окутала тьма. Густая, осязаемая, она заклубилась вокруг смерчем, скрывая от взглядов. А когда схлынула – явила публике мой новый облик.

На голове моей покоилась корона, с которой струилась лязгающая чернота. Тело облекали иссиня-черные доспехи. В одной руке я сжимала меч, лезвие которого поглощало свет. В другой – извивающийся хлыст, сплетенный из сумрака.

Зрители ахнули. А я лишь усмехнулась – зло, торжествующе. Обвела трибуны полыхающим взглядом, упиваясь всеобщим страхом и восхищением.

– Ничтожные! – рыкнула я в гробовой тишине. – Вы хотели зрелища? Что ж, узрите величие Эребы, истинной дочери Хаоса и мрака!

И тогда из темноты за моей спиной хлынуло воинство. Твари, порожденные инфериумом – змеящиеся, хищно скалящиеся, жаждущие крови. Чудовища из забытых кошмаров, сонмище первобытного ужаса.

Они ринулись вниз по лестнице, к подножию амфитеатра. Толпа в страхе шарахнулась назад, кто-то судорожно хватался за оружие, готовясь к отражению атаки. Но, добравшись до нижних ступеней, монстры вдруг замерли, застыли неподвижно, будто повинуясь неслышной команде.

Воцарилась звенящая тишина. И тогда я шагнула вперед. Одна, без свиты и союзников. Лишь Тьма королевским плащом струилась за плечами.

– Глупцы! – процедила я, обводя притихших зрителей горящим взглядом. – Неужели вы и вправду надеялись, что все будет просто? Что явится какая-то девчонка, и вы растопчете ее за милую душу?

Я расхохоталась – зло, надрывно. Толпа безмолвствовала, не смея возразить.

– Что ж, позвольте кое-что поведать вам, ничтожные, – продолжала я, медленно спускаясь по ступеням. С каждым шагом мой голос креп, обретая металлические нотки. – Не будет легкой победы. Не будет скорого триумфа. Вам предстоит биться до последней капли крови, не ведая пощады. Ибо отныне ваша судьба – в руках Королевы Ночи!

Я остановилась у самого подножия лестницы и воззрилась на притихших противников пылающим взором.

– Запомните этот миг! – прорычала я. – Ибо ныне родится легенда. Легенда о непобедимой Эребе, повелевающей Мраком!

Тени за моей спиной взвыли, будто стая адских гончих. Монстры разинули зубастые пасти, готовые по первому слову броситься в атаку. Я взмахнула рукой, отпуская их, – и полчища кошмаров ринулись вперед, врезаясь в толпу. Люди закричали, заметались в панике. Раздался лязг выхватываемого оружия, вспыхнули первые заклятия.

Но тут же стало ясно: монстры – лишь туман и грёзы, страшные видения, не способные причинить реальный вред. Они проносились над трибунами темными вихрями, вселяя ужас, сея смятение – но развеивались бесследно, стоило до них дотронуться.

Толпа застыла, оторопев от столь дерзкой выходки. А в следующий миг по рядам пробежал нервный смешок. Его подхватили, он креп, множился – и вот уже сотни глоток хохотали, сотрясаясь от облегчения и восторга.

Я застыла, глядя на беснующийся амфитеатр. Что это – испуг, переросший в истерику? Издевка над неудачной попыткой запугать? Или… искреннее восхищение дерзостью явления?

Смех постепенно перерос в аплодисменты, а те – в оглушительные овации. Теперь уже ликовали все – и бессмертные, и боги, воздавая хвалу лучшему представлению дня.

Таларион за моей спиной издал удовлетворенный смешок. А потом шагнул вперед и склонился в элегантном поклоне:

– Благодарю, о достойнейшие! От лица моей королевы благодарю вас за столь теплый прием! Поверьте, это лишь начало. Лишь малая толика той феерии мрака, что вам предстоит узреть!

И он картинным жестом указал на меня. Я вздернула подбородок, обводя трибуны уже знакомым надменным взглядом.

– Да, ликуйте, жалкие создания! – отчеканила я. – Упивайтесь мигом торжества, ведь второго шанса у вас не будет! Эта арена, эти Игры – лишь ступень, что вознесет меня к престолу. Запомните же явление истинной Королевы Ночи – Эребы Непобедимой!

Монстры за моей спиной взревели в последний раз и растаяли клочьями тумана. На лицах богов мелькнуло мимолетное облегчение – но тут же сменилось жгучим любопытством и азартом.

О да, похоже, своей выходкой я задела их за живое! Всколыхнула древние инстинкты, пробудила охотничий пыл. Теперь каждый жаждал схватки, жаждал испытать свою удаль в битве с самой Тьмой!

Что ж, я подарю им эту возможность. Но все будет не так, как они ожидают. Уж я позабочусь, чтобы эти Игры стали для них последними!

Ведь отныне в Элизиуме новая Королева Мрака.

И имя ей – Эреба.

Я вскинула руки, позволяя Тьме обволочь себя непроницаемым коконом. А когда она схлынула – мы с Таларионом уже стояли в богато украшенной ложе, отведенной для претендентов, чьи выступления уже завершились.

Брат с усмешкой щелкнул пальцами, и мое боевое облачение вновь сменилось струящимся черным платьем. Корона исчезла, волосы рассыпались по плечам огненной волной.

– Потрясающе, сестренка! – прошептал он, сверкая глазами. – Это было великолепно! Ты сразила их наповал, повергла в трепет и благоговение. Теперь они ни за что не рискнут недооценивать тебя.

Я улыбнулась, чувствуя, как отпускает напряжение. Ноги слегка дрожали после всплеска адреналина, но тело пело от восторга и переполняющей силы.

Я окинула взглядом ложу, где расположились прочие претенденты – Рейвен, Аврелия, Квинт, Дариус, Октавия, Мордред, Лира, Кай, Лилиана. Все они смотрели на нас – кто с любопытством, кто с легкой завистью, кто с откровенной неприязнью. Но в глазах каждого горел азарт и предвкушение грядущей битвы.

– Что ж, на сегодня моя миссия окончена, – произнес Таларион, бережно сжимая мои ладони. – Ещё одно выступление и мы отправимся домой. Не бойся, что бы ни задумала Мортис, ты сильная. Держи себя в руках.

Его слова, вместо того чтобы успокоить, вдруг всколыхнули в душе неясную тревогу. В груди похолодело от смутного, едва осознанного предчувствия беды.

– Постой… – пролепетала я, вглядываясь в лицо брата. – Ты… ты что-то знаешь? О планах Мортис? Об ее ставленнике?

Таларион на миг отвел глаза, и это стало красноречивее любых слов. Он все знал. Но молчал, не желая меня расстраивать.

– Верь в себя, сестренка, – проговорил он, и в глазах его промелькнула бесконечная нежность пополам с затаенной печалью. – Что бы ни случилось – оставайся сильной. Помни, кто ты. И я буду рядом, буду смотреть на тебя.

А потом, прежде чем я успела хоть слово вымолвить, он взмахнул полами камзола – и растаял в клубах тумана.

Я застыла, беспомощно глядя на опустевшее место. В ушах еще звучал голос брата, полный горечи и скрытого страдания. Сердце колотилось, как безумное, в висках стучало от дурных предчувствий.

Миг спустя Таларион уже восседал на своем троне в ложе Пантеона – меж Хаосом и Фобетором. Поймав мой полный немого вопроса взгляд, брат лишь покачал головой и отвел глаза. А потом откинулся на спинку кресла, всем своим видом демонстрируя показное величие и превосходство.

Я сглотнула вязкую слюну и обвела притихших соперников потерянным взглядом. Страх больно царапнул нутро, мысли заметались встревоженными птицами. Что бы ни скрывал Таларион – это явно было нечто ужасное. Настолько, что брат опасался даже упоминать об этом, дабы не сокрушить мой дух.

Рядом со мной зияло пустое кресло, предназначенное для ставленника Мортис, чей черед выступать вот-вот настанет.

Сердце екнуло, к горлу подступила тошнота. Великие Стихии, какой кошмар готовит мне сестрица? Какую немыслимую жестокость она припасла напоследок?

Словно в ответ на мои мысли, над ареной вновь показался распорядитель он поднял руки, призывая к тишине. Но не успел он заговорить, как по трибунам пронесся оглушительный вой сотен боевых рогов. От этого звука кровь стыла в жилах, а волосы вставали дыбом.

– Дамы и господа! – надсаживался распорядитель, пытаясь перекричать какофонию. – А теперь… встречайте… кошмар и ужас Игр… Владычицу царства мертвых… несравненную и беспощадную… Мортис!!!

Рога взревели с новой силой, заходясь в пронзительном визге. И тогда из-под земли, с грохотом и лязгом, стала подниматься исполинская колесница. Влекомая шестеркой здоровенных волкодлаков, она рвалась на арену, изрыгая клубы черного дыма и пламени.

А на колеснице, гордо вскинув голову, стояла ОНА.

Мортис.

Облаченная в черные, как смоль, доспехи, увенчанная короной из костей и черепов, с горящими алым пламенем глазами… Она была сама Смерть. Неодолимая, неумолимая сила, сметающая все на своем пути. Даже некогда белоснежные крылья казались потемневшими, будто прокопченными в адском пламени.

И рядом с ней…

Я обмерла. Сердце пропустило удар, дыхание перехватило. Рядом с Мортис стоял Корвус!

Он выглядел совсем не так, как я помнила. Бледное, осунувшееся лицо, потухший взгляд, ввалившиеся щеки. Некогда черные как смоль волосы теперь были испещрены проседью, крылья за спиной обтрепались и поникли.

Но самым страшным было другое. Глаза Корвуса, прежде сиявшие лукавством и безудержной жаждой жизни, теперь казались двумя кусками слоновой кости. Пустые, неподвижные, остекленевшие. Ни искры разума, ни проблеска чувств. Лишь рабская покорность и безразличие ко всему.

Мортис резко вскинула руку, и Корвус, вздрогнув, шагнул вперед. Обнажил меч – тот самый, что когда-то сиял благородным светом, а теперь казался почерневшим от запекшейся крови. Замер в позе бойца, готового убивать.

Колесница сделала круг по арене, и толпа отшатнулась, завороженная и испуганная. Люди таращились на Мортис, не в силах отвести взгляд. Древний страх, вошедший в плоть и кровь, парализовал их. Я слышала, как стучат их сердца – быстро-быстро, словно у загнанных кроликов.

– Узрите же! – взревела Мортис, простирая длани. – Я, Владычица Смерти, решила почтить вас своим присутствием! Страшитесь и повинуйтесь, ибо лишь мне ведомы тайны истинной власти!

И она расхохоталась – зло, визгливо, безумно. В этом смехе слышалась стылая тьма могильников, шорох гробовых червей, лязг погребальных цепей. Он вонзался в мозг ржавыми спицами, вымораживал нутро льдом первобытного ужаса.

Таларион, стоявший в Пантеоне, судорожно сглотнул. Даже ему, богу грез и наваждений, стало не по себе, я видела это по его побелевшему лицу. Что уж говорить обо мне – смертной, утратившей власть над Тьмой!

А Мортис меж тем продолжала, упиваясь всеобщим страхом. Она то воздевала персты, призывая толпу к повиновению, то простирала их над Корвусом, демонстрируя свою безраздельную власть над ним.

А потом она заговорила о Смерти. О той Силе, что была старше богов и людей, извечнее самой Вселенной. Той Мощи, что дремлет в глубинах миров, готовая в любой миг пробудиться и поглотить все живое.

Ее голос гремел над притихшим амфитеатром, разносился холодным эхом под сводами. Она говорила о мраке и забвении, о ничтожестве бытия пред ликом Вечности. Каждое слово впивалось в души людей, разъедало разум, вселяло беспросветное отчаяние.

Трибуны безмолвствовали, покоренные мощью Госпожи Тьмы. Лишь в глазах богов порой вспыхивало что-то – то ли зависть к чужому могуществу, то ли невольное восхищение, то ли затаенный страх.

Я стиснула кулаки, с трудом сдерживая крик бессилия. Как она посмела? Как решилась использовать Корвуса?

Но владычица Смерти припасла еще один сюрприз. Выпрямившись во весь рост, она простерла руки над песком арены – и из-под земли стали подниматься омерзительные фигуры – полуразложившиеся трупы в обрывках истлевших саванов. Их мертвая плоть свисала клочьями, в провалах глазниц копошились могильные черви. А вонь… о, боги! Эта вонь просто выворачивала наизнанку, забивала ноздри тошнотворной сладостью разложения.

Трибуны отшатнулись, зрители затыкали носы и рты, борясь с приступами рвоты. Многие не выдерживали – сознание мутилось, люди падали без чувств, сраженные невыносимым смрадом и ужасом происходящего. Даже стойкие бойцы из свиты Астрапия, бога войны, позеленели, стиснув зубы и превозмогая одуряющее зловоние.

А мертвецы все лезли и лезли из разверстых могил, смыкая ряды вокруг Корвуса. Сотни, тысячи разлагающихся трупов, ковыляющих на полусгнивших ногах, тянущих костлявые руки, скалящих черные провалы ртов.

Корвус спрыгнул с колесницы и двинулся вдоль строя мертвецов, словно военачальник на смотре. Глаза его пылали призрачным огнем, губы кривились в жестокой усмешке. В руках он сжимал здоровенный двуручный меч, черный как сама ночь.

И тогда Корвус заговорил. Размеренно, словно в трансе, он принялся читать заклинание на древнем наречии. С каждым словом меч в его руках вспыхивал все ярче, источая могильный холод, затмевая даже удушливую волну трупной вони.

А потом он рванулся в бой. Черный клинок запел в его руках смертоносную песнь, с легкостью снося гнилые головы, круша обмякшие тела. Мертвецы напирали, силясь задавить числом – но куда там! Корвус кружил меж них черным вихрем, скашивая целые ряды одним движением. Вонь разложения мешалась с лязгом стали и хрустом костей, визг разрубаемой плоти сливался с утробным рыком бойца.

А в довершение всего Корвус вдруг вскинул левую руку – и струи черного пламени хлынули с его пальцев, испепеляя мертвецов дотла. Невыносимая вонь паленой плоти, едкий дым от загоревшейся истлевшей одежды – казалось, сам воздух превратился в сгусток смертоносной мерзости.

Но вот последний мертвец рухнул, и на арене воцарилась мертвая тишина. Лишь Корвус стоял – залитый черной кровью и слизью, окутанный удушливым смрадом. Но живой. Непобедимый.

И толпа взорвалась безумными воплями восторга пополам с ужасом. Люди стонали, всхлипывали, сотрясаясь от пережитого кошмара и омерзения. Но не могли отвести завороженных взглядов от арены, где разыгралась столь чудовищная феерия смерти.

Мортис довольно осклабилась. Картинным жестом возложила руку на плечо своего бойца, будто благословляя на грядущие свершения. И толпа разразилась восторженным ревом, потрясенная невиданным доселе могуществом Владык Смерти.

Я стояла в ложе, оцепенев от свалившегося несчастья. Мысли путались, метались испуганными птицами, не в силах примириться с чудовищной реальностью.

Корвус. Мой Корвус – в лапах Мортис, превращенный в послушную марионетку. Тот, за кого я готова была отдать жизнь – теперь вынужден сражаться против меня. Какая злая ирония, какая беспощадная насмешка судьбы!

Я видела, как Таларион порывался подойти, утешить, поддержать – но не смел нарушить незыблемые правила Игр. Его мучило бессилие, я ясно читала это в глазах брата, в горестно поджатых губах. Но древние законы Элизиума стояли над всем – даже над узами родства и любви.

И вот я осталась одна. Наедине со своим горем, раздавленная внезапным осознанием безнадежности.

Я зажмурилась, часто заморгала, прогоняя жгучую резь в веках. Только не разреветься. Только не показать, как проняло, как по больному ударило.

Соберись, ничтожная! – мысленно приказала я себе. Думай, ищи выход! Должен, обязан быть способ вырвать любимого из лап Мортис. Разрушить заклятье, освободить его разум и душу.

Но как? Как, если сама в себе не уверена? Если за душой – ни крохи былого могущества, а в голове – лишь звенящая пустота.

Явление Мортис завершилось. Под рев восторженной толпы и пронзительный визг боевых рогов владычица Смерти вскинула руки, упиваясь всеобщим обожанием и страхом. Черный дым клубился вокруг нее, вздымаясь к небесам зловещим столпом.

А потом Мортис резко взмахнула рукой – и Корвус в следующее мгновение уже стоял рядом со мной – застывший, безучастный, с потухшими глазами и искаженным лицом. Последний свободный пьедестал в ложе претендентов, предназначенный для ставленника Мортис, заняла безжизненная кукла, в которую превратился мой друг.

Мортис же расхохоталась – визгливо, пронзительно, словно упиваясь произведенным эффектом. А затем, подмигнув мне напоследок с нескрываемым злорадством, вскинула руки – и исчезла в вихре черного пламени.

Толпа взревела, потрясенная невероятным финалом. Трибуны ходили ходуном, сотрясаемые топотом и овациями. Казалось, весь амфитеатр треснет по швам от обрушившегося на него безумия.

А в следующий миг Мортис уже восседала на черном троне в ложе Пантеона, всем своим видом, каждым жестом демонстрируя торжество и превосходство.

Владыка кошмаров Фобетор склонил голову, приветствуя племянницу. В глазах Фобетора мерцало мрачное удовлетворение. Ибо в этот миг Мортис явила себя во всем своем грозном могуществе, затмившем прочих богов.

Она откинулась на спинку трона, обводя трибуны тяжелым взглядом. Губы ее кривились в жестокой усмешке, а пальцы небрежно поигрывали костяным скипетром. Будто само воплощение Смерти взирало на копошащихся внизу смертных, упиваясь их ничтожеством и обреченностью.

Распорядитель меж тем вещал что-то о правилах Игр. Об этапах и испытаниях, которые предстоит пройти претендентам. Его голос гудел над ареной, подобно назойливому шмелю, но я не различала слов. Они долетали словно сквозь вату, смазанные и неразборчивые, лишенные смысла.

Я смотрела на Корвуса, не в силах отвести взгляд. Всего два дня прошло с нашей разлуки – для меня. Всего два бесконечных, мучительных дня с того рокового мига в Инфериуме.

Но для него, похоже, минули недели или месяцы. Месяцы боли, отчаяния и бессильной ярости в когтях Мортис.

Я видела это по его лицу. По глубоким складкам, пролегшим меж бровей. По горьким теням у запавших глаз и губ. По седой пряди, змеящейся в смоляных волосах – раньше ее не было, я помнила точно.

О, сколько мук таилось за этой сединой! Сколько невыносимых страданий, сколько непролитых слез…

Мортис поработала на славу. Сломала его, растоптала, едва не уничтожила полностью. Даже крылья, некогда прекрасные, гордо расправленные, обтрепались, обвисли жалкими лохмотьями.

Но хуже всего были глаза. Зеленые, как листва в разгар лета, теперь они казались двумя тусклыми болотцами. Ни огня, ни задорных искр, ни вызова. Лишь усталость, горечь и всепоглощающее безразличие.

Потухший взгляд. Взгляд человека, уже не ждущего ничего от жизни. Смирившегося с неизбежностью мрака, поглотившего мир.

Сердце мое кровоточило, будто в тисках. Дыхание перехватило, в носу защипало от подступивших слез.

– Корвус, прости меня, – прошептала я, глядя ему в глаза. – Я не хотела причинять тебе боль. Я не знала, что всё так обернется.

Он и бровью не повел. Застыл каменным изваянием, глядя перед собой невидящим взором.

Распорядитель всё говорил, брызжа слюной и истово жестикулируя. Толпа ревела, подвывала, то и дело взрываясь приступами буйного восторга.

Все это – где-то на периферии, на границе восприятия. Словно в дурном сне, словно за мутным стеклом.

Я протянула руку, безотчетно, словно во сне. Пальцы коснулись его застывшей ладони, сжимающей рукоять меча, и замерли, не решаясь дотронуться по-настоящему.

Ни движения в ответ. Ни проблеска узнавания во взгляде. Корвус не шелохнулся, не моргнул даже. Так и сидел – окаменевший, безучастный ко всему. Будто и впрямь мертвец, а не живой человек из плоти и крови.

Труп. Ходячий труп, марионетка в руках Мортис. Вот кем она его сделала.

От осознания этого к горлу подкатила тошнота. В висках застучало, в ушах зазвенело от прилившей к щекам крови.

Я отдернула пальцы, будто обжегшись. Сердце заполошно колотилось, норовя пробить грудную клетку.

Корвус. Мой Корвус, залог моего хрупкого счастья, спутник и защитник. Когда-то в другой, почти позабытой жизни. Еще до того, как по козням Мортис я предала нашу любовь. Малодушно отвергла, сделала неправильный выбор в решающий миг.

Это моя вина. Моя и только моя. Ослепленная местью, затуманенная чарами, я повелась на уловку. Поверила, будто смогу спасти хоть кого-то, пожертвовав самым дорогим. Какая же я дура! Мортис просчитала все наперед, предвидела каждый шаг. Ей только и нужно было, чтобы я отреклась от Корвуса. Сама толкнула его в бездну, прямиком в костлявые объятия Смерти!

Слезы покатились по щекам, прочерчивая дорожки на пергаментно-бледной коже. Я всхлипнула, закусив губу. Воспоминания нахлынули безжалостным потоком, раздирая истерзанную душу.

Вот мы с Корвусом бредем по бесконечной дороге, и ветер треплет наши волосы. Плечом к плечу, рука об руку. Двое странников, заброшенных в человеческий мир. Вот он подает мне руку, помогая взобраться на крутой уступ. Ловит, когда я оступаюсь. Закрывает своим плащом от холодных ночных ветров.

А по вечерам, когда мы устраиваемся на привал, всегда находит для меня доброе слово. Подбадривает, утешает, не дает пасть духом. Хотя сам измучен не меньше, а за душой – собственная боль и собственные демоны.

Корвус, Корвус… Как же ты меня любил! Тихо, самоотверженно, не требуя ничего взамен. Был готов на все, лишь бы я была счастлива, – даже отпустить к другому, если таково мое желание.

Каково же тебе было смотреть, как я млею от воспоминаний о Николасе? Рвусь спасать его, позабыв обо всем на свете? Каково было стиснуть зубы и продолжать путь, скрывая за напускным весельем кровоточащую рану?

О, я ведь замечала твою боль! Видела, как порой темнеет взгляд, как кулаки сжимаются до побелевших костяшек. Знала, что гложет тебя изнутри. Но трусливо отводила глаза, не желая признавать очевидное. Убеждала себя, что тебе ничего не нужно, кроме дружбы. Что долг превыше зова сердца, а любовь к Николасу сильнее уз, связавших наши души.

Какая же я слепая дурочка! Принимала твое великодушие как должное, топтала хрустальную нежность твоих чувств. А когда пришел час испытаний – малодушно отвергла, предала нашу любовь!

Корвус, милый, прости меня! Я не ведала, что творю! Запуталась, ослепла, совершила роковую ошибку! Не уберегла тебя, не спасла от цепких лап Мортис. И теперь расплачиваюсь за свои грехи.

Видеть тебя таким – холодным, безучастным, покорным чужой воле – хуже любой пытки! Знать, что я сама обрекла тебя на это – невыносимая мука!

Рыдания рвались из груди, сотрясая истощенное тело. Внутри я выла раненым зверем, захлебываясь слезами и горем. Так хотелось обнять Корвуса, прижаться к родному плечу, молить о прощении! Но я не смела. Недостойна, отвержена.

И все же… Все же я должна попытаться. Обязана вырвать Корвуса из когтей Мортис, вернуть украденное, искупить вину. Пусть даже ценой собственной жизни.

"О, Мортис! Как ты посмела, как решилась на такое? Неужели мало тебе власти, мало страданий, что ты причинила? Зачем понадобилось уничтожать и это: самое светлое, самое чистое, что было в моей жизни?"

"Затем, глупая, – прошелестел в моей голове ехидный голосок. – Чтобы ты страдала. Корчилась в муках, захлебывалась слезами и собственной кровью. Вкусила сполна отчаяние и беспомощность".

Злорадный смех сестрицы пронзил, словно отравленный клинок, выворачивая душу наизнанку.

"Тебе больно? Невыносимо? Вот и славно. Это лишь начало, сестренка. Малая толика той расплаты, что тебя ждет".