Читать книгу: «Понедельник. Литературный альманах. 11-й выпуск», страница 2

Ирина Сапир, Холон

Родилась в городе Одесса в 1972.

После окончания средней школы в 1991, в возрасте 17-ти лет вместе с родителями эмигрировала в Израиль.

В 1993 году поступила в Тель-Авивский университет на отделение Английской литературы и лингвистики и получила степень бакалавра.

До 2010 работала преподавателем английского языка в израильском отделении Московского Экономического Университета City College.

С 2010 работаю административным директором физиотерапевтической клиники в Тель-Авиве.

2012 год – выпуск первой книги «Пушистый Мир» – стихотворения для детей.

В 2016 году вышел сборник стихотворений – Я родилась осенним утром. Презентация сборника в Российском Культурном Центре.

С 2016 года член Союза Русскоязычных Писателей Израиля, в составе Правления СРПИ.

С 2018 года член Международной Гильдии Писателей.

Калитка
Приступ грусти

 
Забилась в угол серой мышкой.
Роняет пепел сигарета.
Тут очень тихо, тихо слишком.
Промозгло, зябко, мало света.
 
 
Здесь остро пахнет нафталином.
Случайный луч скользит по нитке
в углу провисшей паутины.
И ветер хлопает калиткой.
 
 
Тоскливо. Муторно. Тревожно…
Ни огонька, ни ярких красок.
Отсюда выбраться так сложно,
как будто воздух густ и вязок.
 
 
А время – сонная улитка —
едва ползёт. Все глуше, глуше
стучится сердце, а калитка
скрипит, скрипит – заткнуть бы уши!
 
 
Мне б не уснуть, не раствориться
в пучине этой серой мути.
И, как из клетки рвётся птица,
из дома, мрачного до жути,
 
 
скорее выбраться. К порогу,
вдоль мокрых стен, по стылой плитке…
Веранда, двор и вот – дорога…
А позади – скрипит калитка!
 

Ветка

 
Угас тихонько день. Она во тьме сидит,
не замечая ночь, не изменяя позу.
Мерцает город, но чудесный этот вид
ей застилают слезы.
 
 
Она давно живет. Она не так проста
и розовых очков не носит. Своевольна.
Уверена в себе. Цинична. Что ж ей так
невыносимо больно?!
 
 
Потоки по щекам. К стеклу прижала лоб.
А сердце так стучит, что заложило уши.
Ещё слезинка и неистовый потоп
её накроет душу.
 
 
Загрузит на ковчег и спрячет на потом
она клочки надежд и слабенькую веру.
Забьётся в уголок затравленным котом.
И будет мутно-серый
 
 
туман над тишиной всё поглотивших вод.
И будет пустота вне временной разметки.
Но как-то утром ей голубка принесёт
молоденькую ветку…
 

Прозаические зарисовки

Корабль

Наши жизни похожи на корабли. Они постоянно плывут вперёд, оставляя позади пройденные причалы и не вернувшихся на борт пассажиров.

Сколько людей за годы плаванья поднималось ко мне на палубу, обустраивало свои каюты, но через время спускалось вниз по трапу, чтобы больше по нему никогда не подняться.

Я должна была бы к этому уже привыкнуть, но каждый раз, когда я смотрю кому-то вслед, становится горько.

Снова и снова течение приносит мой корабль к новым берегам, чтобы кто-то поднялся на его борт, а кто-то спустился на берег и навсегда затерялся в толпе проходящих мимо.

А мой корабль отправляется дальше, унося свой бесценный груз, который так редко бывает постоянным.

Дверь

Захлопнуть обычную дверь несложно. Много не надо. Достаточно одного резкого движения ногой или рукой.

Так же и с дверью, которая ведёт в душевный космос.

Необдуманный поступок, взрыв раздражения, неправильные слова, сказанные не должным тоном, в неподходящей обстановке – и дверь в сердечный будуар закрыта.

Открыть её снова намного сложнее, чем закрыть, но возможно. По началу возможно. С каждым разом всё выше вероятность того, что при очередном захлопывании эту дверь заклинит так, что она врастёт. И даже если впоследствии заклинивший замок будет заменён на новый, ключи вам уже не выдадут.

Таков закон душевных дверей.

Между

Мне иногда кажется, что я застряла где-то между. Между странами, между культурами, между возрастами.

Я никогда уже не смогу почувствовать себя в Украине или в России как дома, но и Израиль однозначным домом мне стать не смог.

Слушая русские передачи по телевизору, я обречённо понимаю, что привычный мне русский язык, словно зимний дымок из печных труб, растворяется среди потока новых терминов и оборотов, становясь мне менее родным. Иврит же, озвучивающий мои будни, звучит для меня понятно и привычно, и всё-таки чуждо. Он несёт мне информацию, но не касается душевных струн, архивов воспоминаний и эмоциональных зарубок на моём жизненном стволе.

Я давно растеряла детскую наивность и восторженность. Вырастила двоих детей. Мир детства с его зависимостью и беспомощностью назад меня отнюдь не тянет. Но и доспехи взрослости великоваты и слишком тяжелы для моей сути. Они часто придавливают меня ощутимым весом и натирают.

Я отчалила от прежних берегов, но устойчиво пришвартоваться к новым получается не очень. Мотаюсь между.

Денис Камышев, Ашдод

 
Кот печально наблюдал коллапс,
Осень, алкаши лежат игриво
Во дворе, в песочнице у нас,
Живописно спит в баллонах пиво.
Листья лисьим рыживьем с небес,
Падают, как ангелы, красиво.
В воздухе дождливом влаги взвесь,
Хорошо и так невыносимо.
Осень серебрится на висках
И уже я не сбегаю в лето.
Почему унылая тоска
Благодатна для иных поэтов?
Кот печально мявчет о своём,
Телевизор грузит сериалом.
И сидим мы у окна вдвоём,
О большом мечтая и о малом…
 

Мастер без Маргариты

Мастер лечил своё безумие пивом. Батарея пустых бутылок выстроилась разнокалиберной шеренгой у пыльного, залапанного временем окна съёмной квартиры. Влив в себя очередную бутылку, Мастер сел к компьютеру, охватил всклоченную голову длинными аристократическими пальцами, и напряжённо застыл, вглядываясь в белую страницу Word. Писать про Иешуа не хотелось. Хотелось тёплую грудь Маргариты, восторженную вакханалию при мерцающем свете оплывших свечей и черт с ним – с Иешуа, с белым плащом с кровавым подбоем и прокуратором Иудеи. В данную минуту Маргарита танцевала рок-н-ролл с ответственными работниками из министерства мужа, который искренне рекламировал семейную идиллию в модном столичном клубе-ресторане, владельцем которого он, с недавнего времени, и являлся. Вместо вечной истории о фетише христианской добродетели, в голове Мастера звучал голос Марго: «Милый, несколько лет назад я ещё могла броситься в омут нашей страсти с головой. Но не теперь. Я старею и не хочу, чтобы ты наблюдал, как увядает моё тело в стремительном беге времени. Мне проще иметь любовника, которого я могу сменить без угрызения совести и которого не побоюсь обидеть. Ты слишком хороший, талантливый, чистый, нежный, искренний человек, а мне нужно красивое сексуальное животное в постели, без пронзительной грусти во всё понимающих глазах, и без моего оглядывания через плечо во время кратковременных измен. Прости меня, мой Мастер, и будь счастлив».

Из стареньких колонок с надрывом ревел Лепс, а Мастер с русской тоской думал о водке. Жаркое колесо солнца закатилось за стены старого Иерушалаима, и город опрокинулся в долгожданную прохладу и море огней. Ночная жизнь хлёстко раскручивалась в дымных пабах и потных дастингах, где Бог и Дьявол азартно кружили в танце под ритмы людоедов с неизвестных островов. Мастер откупорил новую бутылку, когда в дверь требовательно позвонили. Он неторопливо отхлебнул пива, и недовольно открыл плотоядно клацнувшую замком дверь. На пороге стояла ослепительная зеленоглазая брюнетка в короткой кожаной юбке, ботфортах и топике, едва прикрывающем вызывающе упругую грудь.

– Вы ошиблись девушка. Я не пользуюсь услугами такого рода, – хмурый Мастер хотел было захлопнуть дверь.

– Минуточку! – девушка сверилась с изящным «планшетником», – господин Мастер?

– Собственной персоной…

– Диана Воланд – владелица литературного портала «Бегемот и К».

– Чем могу служить? – мастер нетрезво покачнулся.

– Я могу пройти? – и, не дожидаясь ответа, девушка протиснулась мимо благоухающего пивом Мастера в его холостяцкую берлогу, цапнула бутылку пива из его рук и угнездилась в любимом кресле хозяина.

– Кризис? – кивнула она на пустой экран, закинула красивые длинные ноги на табурет и, жмурясь от удовольствия, отпила прохладного пива. Мастер безразлично сбросил ее ноги на пол, отобрал пиво, присел на видавший виды табурет и молча, уставился в окно.

– Я хотела бы предложить стандартный контракт, – начала Диана.

– Подписывать кровью? – вяло поинтересовался Мастер.

– Смешно. Что вы думаете о Боге?

– С некоторых пор я о нем вообще не думаю.

– Замечательно. Мы хотели бы заказать вам монографию о месте человека вне религии, давления социума и политических взглядов.

– Скучно. Я не занимаюсь философскими изысканиями. Пишу смешные рассказы про людей. Вернее, писал – талант кончился, – мастер отпил пива и передал бутылку Диане.

– Потеряли нравственные ориентиры?

– Не… Потерял смысл…

– Секс, наркотики, рок-н-ролл?

– Пробовал. Не вставляет…

– Любовь?

– Вот!

– Сочувствую…

– Да бог с ней…

– Чаще с ней дьявол…

– Не буду спорить… Для меня что Бог, что дьявол – это стороны одной монеты…

Зазвонил мобильник. Диана вытянула из кармашка юбки крохотный телефончик.

– Да… Коровьев, какого черта ты мне звонишь? Вы с Бегемотом не смогли уговорить клиента? Бегемот сломал ему правую руку, и он не смог подписать? Придурки! Сейчас Азазелло пришлю. Всё, пока.

– Серьёзная у вас фирма. Мне тоже будете ломать?

– Вы уже поломаны…, – Диана нервно закурила «Вог».

– Зачем я вам?

– Зачем вы себе?

– Где подписать? – сказал Мастер и, не глядя подмахнул документ в планшете.

– Замечательно. У нас, кстати, корпоратив сегодня. Присоединяйтесь.

Бесконечный белый «Линкольн» подвёз их к входу в недавно открытый клуб-ресторан «Грибоедов». Крупные ребята на входе кивнули Диане, и она с Мастером беспрепятственно прошла внутрь. Мастер не монтировался в окружающей его роскоши в своих потёртых джинсах, старых «казаках» и футболке с надписью: «Идите в жопу с вашими «Привет», «Как дела?». Дамы в вечерних туалетах, мужчины в дорогих костюмах, статусных часах, уверенных улыбках. Где-то на данс-поле мелькнула знакомая фигурка в ореоле светлых волос, но тут же пропала в людском танцевальном цунами.

– Привет, Ди, – огромный упитанный мужчина, с лицом киношного убийцы, протаранил толпу мощным телом борца.

– Привет, Бегемоша. Вот, Мастера привела – пусть развеется. У него впереди целая вечность работы.

Мастер сидел за бесконечным столом и на автомате опрокидывал в себя водку и грибочки после стандартных «заздравиц». Рядом, тесно прижавшись бедром, сидела Диана. С другой стороны возвышалась гора Бегемоши. Дальше мужик лет сорока со зверской рожей и бельмом в глазу в смокинге от «Валентино» и кадр в треснувшем золотом пенсне, китайских кедах, засаленных турецких брюках со «штрипками», ковбойке и клетчатом пиджаке. Гостей было человек пятьдесят – солидные пожилые господа, молоденькие смешливые девочки, спортивные ребята с короткими стрижками и густо накрашенные матроны полувекового выпуска с большим жизненным автопробегом. Публика была весьма разноплановая и, было видно невооружённым взглядом, что это гуляют сотрудники одной компании.

На сцену выполз розовощёкий, напоминающий пластмассового советского пупса, конферансье.

– А теперь дамы приглашают кавалеров. Белый танец! – торжественно пробубнил он и пафосная, разряженная в жабо и камзолы группа запела: «Ах, белый лебедь на пруду». Диана выдернула поперхнувшегося водкой Мастера из-за стола и вытащила на танц-поле. И тут он увидел ЕЁ.

Маргарита танцевала с молодым высоким брюнетом, который по-хозяйски оглаживал её шикарные формы и шептал что-то интимное на ухо. Марго заливисто смеялась и наслаждалась моментом, пока не увидела Мастера. Она впилась взглядом в его спутницу и немедленно забыла о, исследующем её тело партнёре. Мастер, не отрываясь, смотрел на любимую женщину, видел запах чужого секса, видел драйв ночных дорог, её раскинутые белые ноги, жадный и требовательный рот и… Наваждение прошло. Диана поцеловала его, пьяно дыша перегаром и благоухая дорогими духами. Время замедлилось и убыстрилось… Людское море разорвало их взгляды, и они потерялись в огромном клубном зале среди всполохов лазерных вспышек. А потом был бессмысленный секс с пьяной Дианой на продавленном диване и утренний тремор сожаления с жёстким коктейлем похмелья.

Он написал монографию и ещё миллион статей. Получил штатную должность журналиста и кабинет. Перешёл работать в журнал «Диана». Несколько раз в неделю он спал с владелицей журнала. А ещё он пил. Пил горько, беспощадно, по-русски, топя в водке глухую беспросветную тоску. Он больше не видел Маргариту, но иногда слышал о ней в светской хронике. Через полгода он стал главным редактором. Про Иешуа Мастер больше не вспоминал.

Однажды утром его разбудил звонок мобильного.

– Привет, милый, – услышал он далёкий родной голос.

«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой…» – написал он вечером в полузабытом файле «РОМАН».

02.11.2012.

Колесо вечности

Однажды маленькая девочка вытащила из клетки любимого хомячка, который отдавал своё время послеобеденной сиесте и дёргал во сне задними лапами, бегая в бесконечном колесе хаоса. Девочка выдернула его из привычного бытия и вооружившись острой, обработанной спиртом иглой, азартно пришивала хомячку бумажные крылья. Хомячок вырывался, визжал от боли и молился хомячьему Богу, но любовь девочки победила, и хомячок уполз в опилки клетки, волоча за собой красивые и бесполезные крылья. Девочка вновь вытащила хомячка из клетки.

– Лети, – сказала она хомячку – Ты же птичка…

Но хомячок так и не осознал, что поменял класс грызунов на класс пернатых и завыл в ужасе непонимания от поставленной девочкой задачи.

– Лети! – сказала девочка и бросила хомячка в глубокое синее небо. Хомячок расправил бумажные крылья и камнем полетел вниз. Глухой удар и его мохнатая тушка с нелепыми крыльями замерла на земле. Хомячок сломал себе шею.

– Эволюция, иди обедать! – раздался голос матери Природы.

Девочка вприпрыжку побежала к дому, немедленно забыв про хомячка. После обеда она собиралась скрестить ёжика с жабой…

Кто на пульте?

Стою. Никого не трогаю. Ничего не делаю. Никому не мешаю. Аки херувим. Словом, нахожусь на рабочем посту. Крановщик обыкновенный, комнатный. Стою на земле, в силу рабочих обстоятельств. Подходит Директор. Долго всматривается в моё отрешённое лицо святого и спрашивает голосом дознавателя НКВД:

– Кто на пульте?

Я понимаю, что не понимаю.

– Я не знаю… наверное никто… я же здесь…

– Я спрашиваю, кто на пульте? – начинает закипать Директор от моего скудоумия. Я начинаю осознавать, что кто-то кинул сапог на пульт и нет больше вашей Америки. Может он говорит про ядерный чемоданчик? Или это пульт диджея? Или это пульт от телевизора? Или это пульт от меня?

– Нет никого на пульте… я же здесь, на грешной земле.

Директор смотрел на меня, как на полного имбецила, и его внутреннее закипание по Фаренгейту и по Цельсию уже приближается к взрыву сверхновой.

– Я вас спрашиваю. Кто на пульте? На пульте кто сейчас? – зарычал Директор и я понял: если бы у него был автомат Томпсона, он бы выпустил в меня, дебила, хорошую добрую очередь.

Я задумался. Он ждал. Противостояние его интеллекта и моего личностного отсутствия продолжалось. Это была схватка двух параллельных вселенных, двух культур, двух цивилизаций.

– Ах, на пульте… – с признаками понимания на озабоченном работой лице начал я – Нет там никого. Я же здесь…

Лицо Директора приобрело цвет свежесваренного борща.

– Кто контролирует процесс прохода горячего металла в контрольной будке? – с отчаяньем обратился он к моему угасающему разуму…

– А, на пульте что ли? – на всякий случай переспросил я.

Директор нервно махнул рукой и скрылся в сумеречной зоне влажного лона цеха.

А я стоял и думал: «Почему у божьих коровок чёрные горошины на крыльях…».

Рина Зильберман, Кирьят Хаим

Я родилась в Кишинёве в замечательной семье. Регина я только в официальных документах, но с лёгкой руки моего дедушки (светлая ему Память) меня зовут Рина. 29 лет тому назад вместе с семьёй репатриировалась в Израиль. Сейчас живу в городе Кирьят Хаим, который очень люблю. По специальности инженер-строитель. Стихи пишу недавно – 2 года. Начала писать стихи после смерти моего дорогого папы (светлая ему Память). В то же время я стала принимать участие в тренингах Алексея Дава» Путь к себе длиною в жизнь», благодаря которым продолжаю писать, радоваться этому и удивляться. Тренинги Алексея Дава меняют меня и мою жизнь, дают мне бесчисленные темы для размышлений и стихотворений. Мои стихи выходят в свет первый раз.

В добрый путь «Понедельник 11»

Стихи в шкафу лежат.

Их голоса дрожат.

Они о воле молят,

Меня неволят

Из клетки отпустить,

На счастье окропить.

Наташе вас вручаю.

В дорогу собираю.

Обнимаю и целую.

Бережно пакую.

В «Понедельник» вы идёте.

Всё добро с собой берёте,

Дабы крылья распрямить,

Друг за дружкой проследить,

Чтобы вы не потерялись,

Люду доброму достались,

Помогали, врачевали

И немножечко морали

В жизнь каждого внесли

И заметно подросли.

Приходите меня тешить,

Иногда со мной чудесить,

Иногда меня учить,

Иногда и похвалить.

Вы Наташу уважайте

И во всём ей потакайте,

Помятуя об услуге

И прекраснейшей науке

Бескорыстно помогать

И себя тем прославлять.

Ты, Наташа, не волнуйся!

В туфли новые обуйся

И счастливо в добрый путь

Разреши себе шагнуть.

Всё свершится

Так и знай!

Ты дерзай и покоряй,

Непременно процветай!

Сочиняй и удивляйся

И конечно воссторгайся!

Стихотворные куплеты

И прекрасные сонеты

И романы и новеллы

Всё доставят каравеллы.

Путешествие вершится.

Кто-то очень рассмешится,

Кто-то очень возликует,

Но никто не затоскует

С Альманахом под рукой,

Будучи с тобой.

.

Врачи не Боги

 
Врачи не Боги,
Но мы об этом забываем,
Когда мы души им вверяем.
Врачи не Боги,
Но Бога правая рука,
Которая немного коротка.
На этом свете и на том
Покоя нет у них ни в чём.
Они себя во всём винят,
Они смириться не хотят
И чудеса порой творят.
Они ни в чём не виноваты,
Заранее святы.
Никто не виноват,
Что он не Бог
И потому не всё он смог.
За доктора простого,
За доктора святого
Я поднимаю свой бокал.
Чтоб доктор скал не повстречал,
Чтоб доктор верить продолжал,
Чтоб всех напастей избежал
И чтоб здоровый добежал.
Чтоб доктора Господь хранил
И в тайны посвятил.
Чтоб Он ему светил
И щедро одарил.
Чтоб Он ему простил
И на руках носил.
 

Мы живем в параллельных Мирах

 
Мы живем в параллельных Мирах
И здесь дело совсем не в телах,
Но в делах и словах,
Что Миры порождают
И нас всех разделяют.
Разделяют к добру и ко злу,
Разделяют зачем не пойму,
Разделяют и все усложняют,
Разделяют ничто не прощают.
В параллельных мирах проживая
И глаза закрывая,
Далеко ли уйдешь?
Много ль счастья найдёшь?
То вопрос из вопросов,
То запрос из запросов.
Мы бы не были чужды друг другу,
Мы бы были так нужны друг другу,
Понимая и прощая,
Никого не задевая,
Избегая усложненья,
Добавляя восхищенья.
Мы нуждаемся в любви,
Подыхаем от тоски,
Не даем себе подняться,
Не даем себе признаться,
Охраняя параллельность
И приветствуя бездельность,
Не желая изменяться,
Не желая возрождаться,
Не желая возлюбить,
Но желая крепко бить
И себя превозносить.
Мы пока не подобреем,
Мы пока не осмелеем
Параллельно будем жить
И с собою говорить.
Вот когда договоримся,
Вот когда освободимся,
В Мир один объединимся.
И друг другу удивимся.
Удивимся как всё просто,
Когда нет у нас нароста
Из презренья и хулы,
Но есть море доброты.
 

Ты соткана из света золотого

 
Ты соткана из света золотого,
Ты соткана из таинства святого,
Ты соткана из моря и огней,
Ты соткана из тысячи свечей.
Свет любви излучая,
Всё ему посвящая,
Твои свечи горят
И без слов говорят
О расплавленном золоте,
О бриллиантовом холоде,
О незримых нитях любви
Чародейству сродни.
Чародейство не в сказке родится.
Чародейством любви сохраниться
И сегодня и завтра и впредь
Всё, чему не сгореть.
Без тебя я не очень жил,
Без тебя я других любил.
Только света там не было
И любовь моя убыла.
Убыла она, не прощаясь,
На меня обижаясь.
А теперь в золотом сиянии,
Позабыв о прощании,
Ты явилась меня украсть,
Чтобы не дать пропасть.
 

Чистым намерением

 
Чистым намерением
Жизнь исправишь,
Чистым намерением
Счастья добавишь,
Чистым намерением
Всё возвратишь,
Чистым намерением
Всё освятишь.
Чистые руки,
Наши заслуги,
Вечное Солнце над головой,
Яркие звезды вместе с луной.
Всё закольцовано,
Всё уготовано,
Чистым намерением
В тайну спрессовано.
Каждый себе создаёт небосвод,
Каждый себе создаёт вездеход,
Имя себе создавая,
Руки свои не марая,
Душу другим согревая,
Силы на то направляя,
Чтобы светилась душа
От сотворения добра.
 

Что остаётся после нас

 
Что остаётся после нас?
А то, что было возле нас,
Чем без прикрас мы дорожили,
Чему мы жизни посвятили.
Деянья добрые иль злые,
Побеги вечно молодые
Или засохшая трава,
Навечно мёртвая земля,
Навечно запертые двери
И обезумевшие звери,
Или душистая прохлада
И утра доброго – награда.