Читать книгу: «Человек-Черт», страница 11

Народ медленно вращался в трех или четырех составленных кругах, а в центре самого маленького хоровода, в котором находился и Андрюша, горел костер. Не сильный, еще не успевший разгореться и от которого пока дыма было больше чем пламени, но все-же… Возле кострища стояли люди в очень темных одеждах, скрывающих как можно больше участков кожи и оставляющих на показ разве что ладони и белые как мел лица. Бледнолицые не выказывали никаких эмоций, словно глухие и слепые, не слышащие ничего вокруг и ничего не видящие. Либо, наоборот, повидавшие так много подобных картин, что совершенно к ним привыкшие. Они работали. К ним подходили участники хороводов и показывали какие-то книги, картины и что-то еще, «люди в черном» осматривали это и согласно кивали, после чего принесенное летело в огонь. Книги были в разных переплетах, в мягких обложках и в твердых. Картины практически все были написаны на деревянных досках и представляли собой исключительно портреты, а заострив на них внимание, Жуй с содроганием на душе узнал в них православные иконы. Разгорающиеся во пламени книги были также на религиозные темы, как христианские, так и других конфессий, включая сектантские. В огонь было брошено много Библий в разных изданиях, а когда Жуй убедился, что тут происходит безжалостное и бессовестное уничтожение всего христианского, он, вдруг заметил в огне уже почерневшую от высокой температуры толстую обложку зеленого цвета и с блистающим золотом символом, но не крестом. То был Коран. Рядом уже полыхал Новый Завет дореволюционного издания. Тут же в огне виднелись отдельные останки книги на иврите.

Андрей Жуй почувствовал как ледяной холод ужаса обездвижил его конечности и он едва не споткнулся.

Продолжая кружиться на автопилоте в первом ряду хоровода, парень следил за всепожирающим огнем, за взлетающим в ночное небо пепле уничтоженных страниц, за обгорающими ликами изображенных на иконостасах святых и за людьми, обслуживающими этот жуткий праздник грехопадения. Это были солдатоподобные безэммоциональные люди, среди которых мужчины не отличались от женщин (головы их были покрыты головными уборами унисекс либо капюшонами ветровок или курток, разумеется черными). «Чернорубашечники» ворошили пламя уже разогревшегося костра, подкидывали в него принесенные атрибуты всевозможных религий, включая книги по иудаизму, даосизму, лютеранству, исламу, чего-то еще, а также учение Конфуция, Пифагора, Хаббарда, Гегеля и других.

Но некоторые книги не летели в огонь, после осмотра «человеком в черном» они передавались куда-то в сторону, где на одной из скамеек уже аккуратно лежали разные издания марксистского «Капитала», несколько запрещенных в России самиздатных экземпляров по сатанизму, кроме того с ними же покоился гитлеровский «Майн Кампф». И помимо этого на скамейке лежали несколько разных изданий книг о старославянском язычестве. Были здесь и многотомные труды Ленина, изыскания на тему о дьяволизме, мифы и сказания о русских коренных народностях.

Такие издания «черноодежечники» не жгли. Вот чего боялась Ламия! Что вместе с «плохой» с ее точки зрения литературой сожгут и «правильную». Это она приказала «людям в черном» отфильтровывать книги, опасаясь, что безумство Жуя переступит границы дозволенного.

Андрей уже много раз видел этих прячущихся от мира под слоями черных одежд людей. Только до селе он не всматривался в их мертвецки бледные лица и не мог выделить среди них кого-то определенного (все они были на одно лицо, не выразительное и не запоминающееся), но эти люди, а точнее – личности в таких же невыразительных одеждах всех оттенков черного уже ни раз встречались ему. То и дело они попадались ему на глаза в самых разных местах и даже, кажется, участвовали в его жизни, но выглядели и вели себя так незаметно, будто просто ничего не значащие сильно концентрированные тени, и Жуй никогда не обращал на них внимания. Они, вроде как окружали его практически во всех областях его жизни, но, в то же время всячески подчеркивали свое безличие. Люди неодушевленные, ничего не значащие, не имеющие никаких различительных признаков и призванные ради какой-то определенной цели, которую они и выполняют с военной смиренностью и покорностью. Эти «чернорубашечники» входили в близкое окружение Олеси Левит. Быть может, это только совпадение (поклонники рока зачастую предпочитают всем цветам радуги – черный), но в новом составе команды Олеси Нахимовны, которую ей предложила Ламия и которая занимается организацией тура «Наяву» все без исключения предпочитали одеваться в темное. И вели себя поразительно скромно и тихо. Как менеджеры низшего чина в головном офисе крупной транснациональной корпорации. Они были молчаливы, хмуры, сосредоточены на исполнении своих задач. Представители сей темной человеческой массы были настолько скучны и неинтересны, что Андрею даже в голову не приходило заводить с ними разговоры, он даже не спрашивал их имена, они были будто посторонними, при том, что молодой человек прекрасно знал, что «люди в черном» работают не на Олесю Левит и даже не на Ламию. Их деловитая суета, напоминающая рой пчел над цветочной поляной, прежде всего была направлена на него – на суперзвезду отечественного рока.

Кто их хозяин, в таком случае? Если они вертятся вокруг него – Андрея Жуя – то…

Песнопения и кружения мрачных хороводов продолжалось, а Андрей от страха впервые потерял над собой контроль и чисто автоматически совершал вокруг разгорающегося кострища оборот за оборотом. Теперь, слыша собственные песни, он ощущал чувства совсем иные нежели те, что он испытывал когда в порыве безудержного экстаза отдавшись черной как копоть и жгучей как перечная вытяжка музе, записывал строки текста в своем маленьком блокноте. Потом он создал сокрушающую музыку. Соединил текст и мелодию, зафиксировал полученный результат в звукозаписывающей студии бородатого здоровяка Сережи Бизона и, восторгаясь получившимся результатом, затеял задушевную вечеринку в своей квартире, где в компании знакомых и не незнакомых предался сильно порочному веселью. А теперь вдруг все кардинально изменилось и от собственной песни Андрюшу физически и морально тошнило! Не в силах разорвать цепь хоровода, Жуй смотрел на горящие книги и образа, на неадекватные лица беснующихся и на людей-теней, присутствующих на празднестве в качестве обслуживающего персонала.

Тут к костру подвели пьяного до непотребности священнослужителя. Люди в одеждах того же неотразимо черного цвета, что и у батюшки, раздели приведенного до нижнего белья, а рясу и другие предметы одежды швырнули в огонь. Батюшка сам взял протянутый факел, сооруженный из обрезка водопроводной трубы и какой-то одежды, смоченной в дизельном топливе и подпалил себе бороду и длинные темно-русые волосы. Он хохотал и рыдал одновременно.

Неужели это он – Андрюша Жуй – организовал все это? Вообще-то он мог, он способен и не на такое, и от этого ему становилось жутко. Он вышел из хоровода для чего ему пришлось сделать шаг вперед к костру и вызвать любопытство «черного персонала», поймав их насторожившиеся мертвецки бледные лица. Человеческая цепь за его спиной быстро сомкнулась и под аккомпанементы душещипательных песен, продолжила вращения вокруг центра хороводов. Жуй застыл на месте не зная, что ему делать. Принимать участие в этом шабаше он больше не желал, но и вырваться из хороводов ему так просто не удастся. Люди, понявшие, что организатор такого веселья вдруг струсил и пытается предать их и исчезнуть, наверняка, крепче сомкнут ряды и сожмут ладони друг друга с такой силой, что Андрею придется с отчаянным боем прорываться за пределы хороводных окружностей. Но он совсем один и хорошо, если он успеет врезать по зубам хотя бы трем человекам, а как поведут себя остальные, коих набралось не меньше трех сотен? Что будут делать «черные одежды», уже сейчас смотрящие на него с сильным подозрением и опаской, за которой скрывается готовность к решительным действиям.

Действительно, странно будет, если Андрей Жуй убежит, ведь это же он главный виновник торжества, он организатор сего действия. Это он собирал готовых к массовым бесчинствам людей на просторах интернета, это он записал и выложил в интернет песню «Возвращение к пеплу», это он бросил клич по Санкт-Петербургу, это он организовал этот праздник. Его песни призывают людей к плохим поступкам, он требует массового безрассудства и сумасбродства! Он, он и еще раз он!

А теперь он пошел в отказ? Передумал? Поменял свои предпочтения и открещивается от сотворенного им же самим торжества блуда и триумфа разгула? События последних недель стали проноситься перед ним. Он стал быстро вспоминать свое непотребное поведение, не имеющего никакого оправдания, свои поступки до того нехорошие, что внезапно проснувшийся стыд вгонял его в краску, свои омерзительные перфомансы. Позор ему! Как он мог? Что на него нашло?

Что он делал и что он делает? Андрей, с отяжелевшей под гнетом бесчестия и срама душой, посмотрел на свои дрожащие руки. Черные обезьяньи ладони заросшие с тыльной стороной густым волосом. Сами пальцы костлявые, кривые заканчивающиеся черными длинными когтями из-за которых он не мог сжать кулаки. Чувствуя как глаза его наполняются слезами, Жуй потрогал голову – такой же жесткий волос на темени, длинные заостренные уши. Над ушами – и тут давно уже не оставалось никаких сомнений – рожки, пробивающиеся из черепа над висками и растущими вдоль головы назад.

Он подергал бородку, потрогал странного вида нос, своей уродливостью придающий лицу образ летучей мыши, провел ладонью по всклокоченному чубу, а языком по острым как у пираньи зубкам. Прежние зубы выпали все до одного и вопреки закону природы практически сразу выросли другие, нечеловеческие. А сзади у него выступил копчик и за несколько дней вытянулся тонкий хвостик с кисточкой на кончике. В кого он превращается? Что за дьявольская болезнь уродует его тело, превращая его в мутанта, сочетающие в себе самые неэстетичные фрагменты зверей – собаку, козла, обезьяну, свинью. Андрей был в отчаянии, он не знал и не понимал, что с ним происходит, ведь помимо физической превращения в монстра, трансформировалась и его психика. Он уже совсем не тот, кем был когда-то. Сейчас он словно концентрат всего плохого, что есть в человеке. В нем собралось все дикое, нецивилизованное, развратное и похабное, превратив его в самого скверного грешника, которому в преисподней уже должны были выделить отдельное место лично для него. Разве что грех убийства пока еще не затронул его прогнившую совесть, но у Жуя было твердое убеждение, что еще совсем не вечер. Только самое утро. Рассвет. И самое жуткое ждет его и этот мир впереди. Сейчас он был сам себе противен, он многое бы отдал если бы ему позволили содрать с себя эту косматую личину, отмыться от той скверны, в которой сам себя измарал с ног до головы. Но как это сделать? Не содрать же с себя шкуру? Он уже пробовал – не получалось.

Озаряясь на окружающую его толпу хороводников, Андрей Яковлевич «Жуй» Вставкин понимал, что внезапное просветление его души, которое каким-то чудом озарило его совесть продлиться совсем недолго. Такое похмельное состояние раскаяния и озарения время от времени у него случаются, но с каждым разом длятся все короче и короче. Как периоды ломки у наркомана или похмелье у пьяницы. Становилось стыдно, больно, хотелось все бросить и остановится, но силы воли не хватало. А в случае с Жуем, дело было не только и не сколько в силе воли, сколько в охваченной его тело страшной мутации. Он знал или догадывался, что вскоре он вновь погрузиться в моральную тьму, с головой нырнет в мир разврата, блуда, похоти, распутства, ненависти и буйного необъяснимого и беспричинного веселья. Он будет самым активным образом заниматься этим сам и как можно интенсивнее пропагандировать подобный образ жизни через свои песни и музыку. Процесс возврата к прежнему человеческому состоянию не начинался, а, наоборот, становилось все хуже. Дошло до того, что он не узнавал себя в зеркалах и практически не находил общих черт со своими же фотографиями, сделанными в прежние времена.

Но что же делать, если причина не ясна и путей выхода не видно? В периоды просветления, которые по его предположению вызываются какими-то различными религиозными атрибутами, которые сейчас сжигаются в гигантском пламени, Жую очень хотелось остановить свое падения в пропасть разврата, только у него ничего не получалось. В прошлый раз он сделал попытку обратиться к церкви (раз уж она как-то действует на его болезнь), но от одной только этой мысли его сильно вырвало желчью. Переборов себя, он не отказался от этой затеи, однако нестерпимая физическая боль во всех частях тела окутала его, как только он стал пешком приближаться к одному из петербургских храмов. Он не дошел и, разумеется, не попал внутрь. Его нутро будто закипело, руки и ноги перестали его слушаться, из пасти пошел едкий пар и, не справившись с ломкой (и перепуганный до дрожи), он, поджав хвост, бросился в противоположную от храма сторону. В дальнейшем даже воспоминания об этом моменте доставляли ему дикую головную боль и лихорадку, заставляя его напрочь отказаться от повторения сей необдуманной затеи.

Люди с крестиком на груди вызывали у него самые негативные эмоции, сочетающие в себе ненависть, веселье, желание стебаться и острую потребность свернуть обладателю шею и долго глумиться над обезображенным трупом. На такие же эмоции его наводили и люди, проповедующие ислам и представители других конфессий. Поэтому ли он организовал это массовое сожжение ненавистной ему литературы? Отчего же тогда «чернорубашечники» откладывают в сторону издания от которых Жуя тошнит не менее, например книги по дьяволопоклонничеству? Была бы его воля, он швырнул бы в пламя и их.

Его охватывала паника, на полусогнутых ногах он принялся хаотично метаться в центре хороводов. Не глядя перед собой, он натыкался на людей, спотыкался об упавшие у огня иконы, обжигался о пламя, когда огонь лизал его шерсть в те моменты когда он неосторожно подбегал слишком близко. Может ему броситься в огонь? Даже если бы смелость позволила бы сделать это, он все равно не мог подойти к нему близко из-за большого количества в костре религиозных атрибутов, которые он ненавидел больше всего на свете, ощущая свою ненависть на физическом уровне. А прорываться наружу хороводных окружностей он не смог бы – люди крепко держались за руки.

Тогда он присел на широко расставленных копытцах, щелкнул хвостом и прыгнул. Со звуком натянутой струны он взметнулся на несколько метров ввысь и расставив лапы в стороны приземлился в сумраке ночного парка, куда почти не достигали рыжие всполохи кострища. Ничего себе? Он и не знал, что способен скакнуть как блоха! Он рассчитывал перепрыгнуть лишь через один ряд людей, а после попытаться перепрыгнуть через следующий, но в мгновение ока получилось так, что праздник остался за его спиной. Андрей услышал чей-то крик на французском и, не дожидаясь погони, вновь присел и оттолкнулся. Следующий лихой прыжок удалил его от народа еще метров на пятнадцать, а третий не удался – он зацепился за ветки ивы и упал на газон. Он вскочил с травы и затравленно обернувшись на удаленный разгул, юркнул в ближайшие кусты. От туда, прижимаясь к земле, он бросился наутек куда глаза глядели. Шабаш с кострищем остался позади, по выкрикам Жуй догадался, что кто-то побежал за ним, но быстрыми прыжками он совершенно спрятался с глаз долой, слившись с так любимой им тьмой. Искать и ловить его было так же безрезультативно, как мышь.

Вскоре он сообразил, что находится в Летнем Саду города Санкт-Петербурга. Летний Сад был красив и статен даже такой неприятной ночью как эта и его не могли испортить ни толпа ненавистников религий, ни всепожирающее пламя кострища, ни шмыгающий по кустам монстрик с рожками. Жуй искал выход, но, к сожалению не знал плана Летнего Сада и паника не позволяла ему сориентироваться, он бегал и прыгал между красивыми скульптурами, между фонарными столбами, между ухоженными деревьями и кустарниками, однажды с разгону плюхнулся в пруд и выскочил из него вереща подобно недорезанному поросенку. Андрей бежал наугад не разбирая дорожек и газонов, не представляя где выход и куда он помчится, когда выход все-таки найдется. Бегать можно было до потери сил, но что дальше? От себя не убежишь. И от будущего тоже, а будущее представлялось ему в самых инфернальных тонах.

Он не знал, что или кто может помочь ему справится с обрушившимся на него недугом, изуродовавшим его тело. К кому бежать? Какие таблетки глотать? От чего лечиться? Как много вопросов и ни одного ответа! Он разговаривал с главным психиатром Санкт-Петербурга, но задушевная беседа закончилась тем, что на одном из питерских стрипклубов теперь работает некий человек, выступающий под именем «герр Трясогузка». Господин Кауффман не помог Жую, как не может ему помочь ни один доктор, ни один профессор и ни один научный сотрудник, ибо в любом случае Жуй все испортит, осквернит и осрамит. Анализы сдавать не станет, лекарства он скормит кому-нибудь, прописанные процедуры проигнорирует, лечащих докторов сведет с пути истинного и с головой утопит во всевозможных грехах.

Охваченный паникой Жуй бросался то в одну сторону, то в другую, внезапно выбежал обратно к костру. Вновь убежал. Ему казалось, что он бегает по кругу или совершает броуновское движение в замкнутом пространстве, во всяком случае, ему то и дело попадались одни и те же скульптуры. Скульптура Беллона итальянского воятеля Тальяпьетра появлялся перед ним четыре раза, при том, что каждый раз Жуй убегал в разные стороны. Все чаще он натыкался на людей, расходящихся от праздника в поисках «почетного гостя». Иногда они вскрикивали и бросались за ним как за курицей, но Жуй мгновенно скрывался от преследователей. В конце концов он остановился. Точнее сказать – замедлил бег и, опустив плечи, поплелся, уныло смотря под ноги.

Андрей заплакал.

Он обречен, он не знал как вылечить себя и вообще, болен ли он. Позавчера он ввел свои симптомы в «Яндекс» и получил ряд сайтов, касающиеся медицины так отдаленно, что становилось ясно, что ни с чем подобным мировая наука еще не сталкивалась. Зато и «Яндекс» и «Гугл», отвечая на запрос Жуя, выдавали ему картинки на дьявольские темы, открывался сайт с книгой «Молот Ведьм», стихи Данте Алигьери, картины Иеронима Босха, какие-то стародревние небылицы из славянского фольклора и репродукции современных неадекватных художников, помешанных на изображениях монстроидных существ. Увиденное расстроило Андрюшу. Некоторое время после просмотра он задумчиво грустил и занимался самоанализом, но это быстро с ним прошло и он вновь становился злобным, хитрым, похотливым шутом и озорником с омерзительной внешностью. Потом он вместе с Ламией весело ржал над самим собой и буквально стрелой улетал в мир разврата который сам же и создавал и предводителем которого и являлся, всяческими путями заманивая в свой греховный культ все новых и новых неофитов. Под его черным знаменем уже были все его знакомые и друзья, коллеги и соседи, участники «Толпе» и поклонники. Толпы фанатов уже преследовали его и, естественно, это кончалось для них все тем же. Жуй не мог не совратить тех, кто сам лез в его сеть. Число его жертв росло в геометрической прогрессии, потому что «обработанные» им люди распространяли аморальное поведение и пропагандировали асоциальный образ жизни с той же яростной агрессией, что и сам Андрей Яковлевич «Жуй» Вставкин.

Проходя в очередной раз скульптуры Вакх и Аллегория Сладострастия Андрей Жуй шмыгнул пятачком и утер слезы. Он позвонил по мобильнику маме, а когда она ответила и услышала его скрипучее «Мама, это я», то задала вопрос: «Вы кто?» Он убрал телефон. По счастью, мама не увлекается интернетом, у нее нет ни компьютера, ни ноутбука, для полноты жизни ей вдоволь хватает телевизионных сериалов, по-этому она не очень следит за новым образом своего сына. Она вообще достаточно ровно относится к увлечению сына роком и исполнению музыка. Не просто ровно, а, можно сказать, равнодушно. Никогда не увлекаясь никаким музыкальным стилем Анна Евгеньевна не вполне понимала как можно за счет исполнения музыки зарабатывать какие-то деньги и с непоколебимым терпением ждала когда же ее сынулька переболеет своей гитарой и микрофоном, возьмется за ум, найдет работу по специальности (буквально в прошлом году Андрей с грехом пополам получил ненужное ему звание бакалавра технологии транспортных процессов) и начнет зарабатывать на хлеб конкретным ремеслом, а не бренчанием. Ее сынок ни дня не работал по специальности и нигде свои знания не применял, она ругала его за неправильный выбор профессии, за напрасно потраченные пять лет, за трату времени на игру в музыкальной группе, за то, что надо было идти по стопам его отца и учиться на какую-то понятную рабочую профессию. Андрюша никогда не спорил с ней, отчасти она была права – учеба в университете давалась ему с трудом, а полученные знания он за ненадобностью стер из головы и не смог бы найти работу по специальности, даже если бы и задался такой целью. Впрочем, он не видел себя в сфере туризма и перевозок. Собственно так же он не видел себя и рабочим-станочником. Он видел себя на сцене. А матушка когда-нибудь примет это как данность и поймет, что с успехом исполнять собственные композиции и иметь деньги и поклонников ничем не хуже, а даже лучше чем заниматься, к примеру, трансфером или быть на побегушках у помошника руководителя какой-то заштатной туристической фирмы-однодневки.

Должно быть Анна Евгеньевна и слышала что-то о появившимся на российской эстраде пареньке в мохнатом костюме, но никак не сопоставляла его со своим Андрюшей. В противном случае она попала бы в больничный стационар с диагнозом «неврастения».

Слезы у Жуя текли ручьями. Вдруг на него вышел один подросток и тут же побежал ловить звезду отечественного рока, но Андрей так огрызнулся на молодого человека, что от страха тот испачкал джинсы и трусцой убежал сам. Андрей еще достаточно долго блуждал по Летнему Саду, иногда присаживаясь на лавочки или прямо на траву. Какое-то время он лежал на спине, смотрел на облачка на черно-синем небе и разговаривал с отцом. Диалог, конечно, шел только со стороны Жуя и больше походил на монолог. Андрей просил прощения у умершего отца, объяснялся перед ним, оправдывался, говорил еще что-то и сам же себе отвечал. Он довел себя до отчаяния и не видел даже самого ничтожного варианта что-то исправить. Обратного пути нет. Мясо, прокрученное через мясорубку, никогда не приобретет прежней формы, а Андрюша никогда не станет тем, кем был. Он в это не верил. Он будет еще отвратительней и несомненно организует еще какой-нибудь вертеп.

Он уныло брел мимо скульптур потрясающей красоты. Шел по главной аллее сада, сворачивал в стороны. Скульптуры, скульптуры, скульптуры. Бюсты Македонского и Диогена, Аристотеля и Гераклита, Сенеки и Двуликого Януса. Застывшие лики каменных античных философов застыли в гримасах боли и отчаяния. Женские фигуры в соблазнительных позах, фонтаны, снова скульптуры. Почему мраморные мужчины так мученически кривят лица при наличии прекрасных полуобнаженных дев потрясающей красоты? С чем это может быть связано? Жуй не редко посещал этот сад, но он и не догадывался, что здесь так много скульптур, ему даже стало казаться, что каменные дамы преследуют его, окружают со всех сторон, куда бы он не свернул, прельщают его и только для него обнажают мраморные прелести.

Андрей побрел на звук проезжающих автомобилей, где-то вдалеке была проезжая улица, а перед ней Жуй уже видел огораживающую Летний Сад кованную ограду. Эта была очень старая ограда, состоящая из металлических пик с острыми концами. Красивая статная ограда, от нее веяло восемнадцатым веком. Императорской фамилией. Между стальными секциями – высокие кирпичные столбы с венчающими их каменными вазами. Жуй медленно приблизился к ограде, волоча одну ногу и смотря перед собой пожухлым взглядом человека, поднимающегося на плаху. Андрей Жуй больше не плакал, он знал решение. Надо действовать сейчас, немедленно, потом у него не хватит смелости, если это «потом» вообще наступит. Дрожа всем телом и не чувствуя ног, Жуй ковылял к ограде. За забором мигал светофор и шумели редкие полуночные машины.

– Стой! – услышал он со стороны и остановился. Справа от него по асфальтированной тропинке с часто расположенными скамейками ему наперехват бежала Ламия. Она была в каком-то тяжелом испанском платье, какие носили лет триста назад, но не теперь. – Стой, Андрюша! Не вздумай!

Откуда она взялась? Андрей не видел ее в Летнем Саду, не видел ее среди толпы.

Он не ответил, сейчас он ее ненавидел даже еще сильнее, чем себя. Он подошел к забору и ухватился заскорузлыми перстами за прохладные стальные штыри. За пыльной стальной оградой жил ночной Санкт-Петербург и Жуй смотрел на него. Ламия приблизилась к нему сзади и звала его по имени, но он не поворачивался, он смотрел на Дворцовую Набережную реки Невы. Он знал, что слева от него через Лебяжью канаву располагалось Марсово Поле, справа – Летний дворец Петра Первого. Центр города, атмосфера тут пропитана историей. Жуй набрал полные легкие прохладного воздуха.

Андрей обернулся. Позади него стояла и смотрела на него Ламия. Поймав его взгляд, она предостерегающе покачала головой, но подойти ближе не решалась. Жуй проклял эту девушку, отворачиваясь от нее он надеялся, что она останется в прошлом. От нее исходит нечто тяжелое и тревожное, она не должна быть рядом с ним, она его портит. Она овладела его разумом и тянет его в пропасть. Молодой человек хотел сказать ей это, но решил не тратить время на слова, которые она, естественно, начнет оспаривать и утверждать, что любит его и что им вместе гораздо замечательней, чем если он был один или с другой девушкой.

Ловко прыгнув, он одним махом очутился на одной из колонн кованной ограды. Все колонны венчали украшения в виде вазы для цветов и Жуй взобрался на одну из таких декоративных ваз. Он выпрямился и, взглянув вниз, увидел на газоне собственную тень отбрасываемую от фонаря на Дворцовой Набережной. Тень не принадлежала человеку. Кому угодно, но не человеку. Жуй шевельнул хвостом, приподнял руку, повернулся боком чтобы был виден силуэт неправильно сгибающихся ног. И, конечно, рожки и хвостик. Вытерев слезы, Андрей Жуй последний раз взглянул на Неву, на автомобили, на рекламные баннеры и встал на декоративной вазе параллельно длине высокой ограды. Его лицо смотрело в одну сторону ограды, а за спиной простиралась другая сторона. Если проследить дальше, то через несколько десятков метров будут Главные ворота Летнего Сада.

Кто-то, по-видимому, заметил стоящего на колонне человечка, потому что со стороны тротуара Дворцовой набережной раздался крик. Жуй только повел ухом, но не отреагировал. Зато Ламия, наконец, сбросила с себя оковы нерешительности и побежала к своему закадычному дружку. Но было поздно, она ничего не успевала. Андрей закрыл глаза, высветил перед сомкнутыми веками образ живого отца, и прошептав: «Прости, мамочка!», распростер руки в стороны и повалился спиной вниз.

Его тело упало на острые пики ограды. Пики прошили его спину, войдя точно в позвонки, одна вошла в шею, еще две вонзились в затылок.

Глава 10

Ничего не осталось

Санкт-Петербург.

12 октября 2017 г.

Молодое дарование русского рока распахнуло глаза ровно в тот момент когда почувствовало себя в сознании. Раскрыв глаза, Жуй дернулся всем телом и даже что-то воскликнул.

Тишина и покой. Он лежал на диване на животе и, повернув голову, он увидел что находиться в своей квартире. В зале. Электронные настенные часы над письменным столом показывали 13:16, но плотно закрытые портьеры не пропускали ни единого лучика осеннего света, оставляя комнату в интимном полумраке. Телевизор на кронштейне рассказывал об американской секте «Народный Храм», на экране на земле в джунглях какого-то острова лежало 909 суицидников, принявших цианистый калий. Последним показали лидера – Джима Джонса с простреленной головой. Слишком близко показали. Жуй поморщился. Смотреть на 909 чернокожих мертвецов хотелось меньше всего. И, кстати, почему он сам не мертвец? За мгновение до падения во мрак он почувствовал укол адской боли, проходящей через всю спину и взрывающейся в мозгу. Теперь у него болел позвоночник, двигаться было трудно и больно, поворачивать голову еще больнее. Даже хвост не шевелился. Кроме того, он испытывал боль в затылке, словно ему вбили в череп пару длинный гвоздей. Собственно, почти так и должно было быть. Из-за повреждено шеи он не смог выругаться вслух.

Он должен был умереть. Он и умер! Покончил с жизнью, но вернулся в этот мир. Его вернули к земному существованию нечистые силы. Старушка на птичьих ногах, девушки с рыбьими хвостами, лешии и водяные – это они спасли Жуя, его ночные гости. Они лечили его, обработали раны сильнодействующими средствами, накормили и напоили его чем-то ароматным и жирным, прочитали над ним заговоры и совершили всевозможные ритуальные действия. Один из полевых, шамкая отвислыми губами и клацая разноразмерными клыками, сказал Жую, что бы тот больше не делал так. Андрюша должен терпеть. И еще что, рыжеволосая женщина по имени Ламия будет утверждать, что это благодаря ее чудодейственным эликсирам и варевам он – Андрей Жуй – воскрес из мертвых. Пусть девица по имени Ламия верит в это, пусть она думает, что она всемогуща, Жуй не должен разубеждать ее в этом. Женщине по имени Ламия не следует знать о существовании потустороннего мира, пусть она продолжает пребывать в заблуждении относительно истиного порядка вещей и пусть продолжает служить объекту, которому люди дали несколько названий – Сатана, Дьявол, Люцифер. Андрюша должен до поры помалкивать и тепреть, а уж братство нечистой силы, к которому относиться и Жуй, неприменно отблагодарить его. На прощанье, когда Андрей уже возвращался в свою телесную оболочку, нежные русалки сделали ему очень хорошо…

Вот он очнулся и мгновенно забыл практически все, а то что оставалось в его памяти улетучивалось и испарялось со скоростью забываемого сна, оставляя в голове только смутные и отрывистые обрывки чего-то сказочного и нереального.

Теперь, вернувшись с того света и лежа на животе, он приходил в себя и присматривался к тому, как изменилась его квартира, которую он раньше всегда поддерживал в почти идеальном порядке, ибо не выносил когда приходилось что-то искать или терять. К тому же проживающая с ним Надя Грикова тоже старалась соблюдать порядок, как и Андрей она была аккуратной. С ее ухода прошло несколько месяцев и теперь зал (пока Жуй мог видеть только зал) превратился в черт знает что, всюду была грязь и мусор, все раскидано, очень много отходов жизнедеятельности, включая высохшую сперму, желтые и коричневые пятна и, кажется, где-то совсем близко куча говна. Мебель стояла небрежно, что-то упало, два стекла у серванта разбиты и почти все мелочи с полок разбросаны. Один стул разбит в щепки, дверь прислонена к стене. Обои испачканы и изрисованы всякими похабными рисуночками, сродни тем, что выводят озабоченные подростки на последних страницах тетрадей по геометрии и биологии. Было много паутины, было много насекомых и не только мух. Всяких. Стояла страшная вонь.