Читать книгу: «Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований. Книга X»

Шрифт:

ISBN 978-5-0064-5571-9 (т. 10)

ISBN 978-5-0053-5460-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Необходимое уточнение

Книга не пропагандирует употребление наркотиков, психотропных веществ или каких бы то ни было других запрещенных веществ. Автор категорически осуждает производство, распространение, употребление, рекламу и пропаганду запрещенных веществ. Автор видит главную цель настоящего сборника в том, чтобы показать негативное влияние запрещенных веществ на человека. Наркотики – это плохо! Наркотики безусловно недопустимы! Наркотики – это зло!

Громкий, но никем не услышанный выстрел

В воскресенье 9 февраля 1941 года на пороге тихой уютной гостинцы «Bellevue hotel» в городе Вашингтоне, столице Соединённых Штатов Америки, появился мужчина средних лет неброской наружности. Судя по состоянию кожи и морщинам, ему было уже за 40, но седых волос в его голове заметно не было – он явно красил волосы. Вместо традиционного для той поры делового костюма на нём были брюки и толстый свитер, а из багажа он имел только небольшую потёртую кожаную сумку. Но не чрезмерно потёртую, а так, не очень сильно – ровно в той степени, чтобы она не выглядела совсем новой.

Такую внешность в те годы мог иметь любой американец, располагавший стабильным заработком, например, слесарь газовой компании, налоговый инспектор или миллионер, старающийся не привлекать к себе лишнего внимания.

«Bellevue hotel» занимал дом №15 по Северо-Западной улице E (Е street N.W.) – это был практически центр Вашингтона, расстояние от гостиницы до Капитолия не превышало 550 метров, а до Белого дома – 2,3 км. Человек прибыл ко входу в отель на такси. Подойдя к стойке администратора, он попросил простой 1-местный номер на сутки. Предварительным бронированием он не озаботился и, вообще, появился в отеле впервые и почти случайно, но номер для него нашёлся. Карточку постояльца мужчина заполнил лично, вписав в соответствующие графы свои имя и фамилию – Уолтер Порэ (Walter Poret) – и заплатив 2,5$ за суточное проживание.

Мужчина занял предпоследний номер в конце коридора 5-го этажа с окнами во двор. Рядом с окном находилась пожарная лестница – сразу подчеркнём, что это была совершеннейшая случайность. Постоялец не просил предоставить ему номер с лестницей возле окна, и на этаже имелись другие свободные номера той же классности без лестницы. Уолтера Порэ вполне могли поселить в таком номере [то есть без лестницы за окном], но выбор сделал портье Джозеф Доннелли (Joseph Donnelly), и выбор этот был совершено произволен. При заселении Порэ сразу попросил бутылку газированной воды «Vichy». Такая вода была нужна для разбавления виски, джина или рома и, судя по заказу, новый постоялец имел намерение скоротать вечерок в приятном уединении с запасённой бутылочкой.

Гостиница «Беллвью» на Северо-Западной улице Е в Вашингтоне (фотография 1972 года).

На следующее утро, в понедельник 10 февраля, ровно в 09:30 горничная Тельма Джексон (Thelma Jackson) коротко постучала в номер мистера Порэ, и поскольку на дверной ручке отсутствовал стикер «не беспокоить», тут же открыла замок своим ключом. Постоялец лежал на кровати в свитере и брюках, но без обуви, голова его была чудовищным образом обезображена. Кровать и предметы окружающей обстановки были забрызганы кровью и мозговым веществом. То, что Уолтер Порэ мёртв, не вызывало ни малейших сомнений. Тут же на кровати лежал большой пистолет.

Так началась одна из самых интригующих криминальных историй, связанных со смертью в гостинице. В отличие от других, например, таинственного исчезновения Элизы Лэм в 2013 году или смерти неизвестной женщины в «Осло-плаза» в мае 1995 года, произошедшее в феврале 1941 года в отеле «Беллвью» известно сейчас куда хуже.

То, что можно отыскать по этому случаю в современной литературе, носит характер очень формального и субъективного пересказа из десятых уст. Авторы ограничиваются одними и теми же затасканными штампами и повторяют одинаковые ошибки, из чего можно сделать вывод, что никто из них не пытался разобраться в подлинной сути инцидента. В зависимости от личных пристрастий рассказчика события той поры трактуются весьма произвольно, и притом в полном отрыве от действительного положения дел. Серьёзного исследования, опиравшегося на объективно зафиксированную расследованием информацию, автор так и не нашёл, честно говоря, у меня сложилось впечатление, что таковых нет вообще. По этой причине обстоятельное изложение случившегося в отеле «Беллвью» и анализ деталей представляются совершенно необходимыми.

Осмотр номера, проведенный сотрудниками столичной полиции, зафиксировал следующие важные для проведения расследования детали.

1) Труп находился в положении «лёжа на спине», левая рука согнута в локте и лежит на груди, правая рука – поверх неё. Кисть правой руки и пальцы сильно запачканы кровью.

2) На кровати справа от трупа лежал пистолет «Colt M1900». Точное количество патронов, оставшихся в магазине, никогда не сообщалось, делались лишь заявления, из которых следовало, что в магазине отсутствовал 1 патрон. Поскольку магазин этого пистолета рассчитан на 7 патронов, можно сделать вывод, что осталось 6. Органы следствия явно не пожелали сообщать лишних деталей об оружии, и этот странный нюанс заслуживает того, чтобы сделать сейчас на нём акцент.

3) Голова оказалась сильно повреждена выстрелом в упор. Входное отверстие пули находилось в правой части головы, выходное – в левой, переходящей в затылочную.

4) Пуля, пройдя голову навылет, попала в стену, пробила кафельную плитку, попала в полость за ней и скользнула вниз.

5) В вещах покойного найдены 3 записки на английском, немецком и русском языках. Записки как будто бы были написаны одной рукой, ни одна из них не имела даты.

6) В вещах покойного был обнаружен канадский паспорт на фамилию «Гинзберг» (Ginsberg). На фотографии в паспорте был запечатлён «Уолтер Порэ».

7) В вещах покойного [как и вообще в номере] не оказалось спиртного, для которого Уолтеру Порэ могла понадобиться газированная вода. Кроме того, ничего не известно о том, находилась ли в комнате бутылка газированной воды, купленная господином Порэ накануне, и если да, то как много жидкости осталось в бутылке.

Все 3 записки были написаны на оборотной стороне листов писчей бумаги, на их лицевой стороне типографским способом было напечатано: «Charlottesville, Va.»

Шарлоттсвиль – это небольшой город в штате Вирджиния на удалении 160 км к юго-западу от Вашингтона, очевидно, что листы писчей бумаги происходили оттуда.

Записка на русском языке гласила: «Дорогие Тоня и Алик! Мне очень тяжело. Я очень хочу жить, но это невозможно. Я люблю вас, мои единственные. Мне трудно писать, но подумайте обо мне, и вы поймёте, что я должен сделать с собой. Тоня, не говори сейчас Алику, что случилось сейчас с его отцом. Так будет лучше для него. Надеюсь, со временем ты откроешь ему правду… Прости, тяжело писать. Береги его, будь хорошей матерью, живите дружно, не ссорьтесь. Добрые люди помогут вам, но только на время.

Моя вина очень велика. Обнимаю вас обоих. Ваш Валя.

Р. S. Я написал это вчера на ферме Добертова. В Нью-Йорке у меня не было сил писать. В Вашингтоне у меня не было никаких дел. Я приехал к Добертову, потому что нигде больше не мог достать оружие».

Записка на английском была лаконичнее: «Дорогой мистер Уолдмен! Моя жена и сын будут нуждаться в Вашей помощи. Пожалуйста, сделайте для них всё, что можете. Ваш Вальтер Кривицкий. Я поехал в Вирджинию, так как знал, что там смогу достать пистолет. Если у моих друзей будут неприятности, помогите им, пожалуйста. Они хорошие люди, и они не знали, почему я забрал пистолет.» (На языке оригинала: «Dear Mr. Waldman. My wife and my boy will need your help. Please do for them what you can. Yours Walter Krivitsky. I went to Virginia because I know that there I can get a gun. If my friends get in trouble please help them. They are gpori people and they didn’t know why I got the gun.»)

Записка на немецком оказалась самой короткой: «Дорогая Сюзанна! Надеюсь, у тебя всё в порядке. Умирая, я надеюсь, что ты поможешь Тоне и моему бедному мальчику. Ты была верным другом. Твой Вальтер. Я также думаю о твоей матери и Дороти.»

Узнав о самоубийстве в отеле и появлении записок с упоминанием фамилий «Кривицкий» и «Уолдмен», в «Беллвью» примчался окружной прокурор Эдвард Карран (Edward M Curran). Вплоть до самого вечера 10 февраля он весьма деятельно руководил расследованием, лично допрашивал свидетелей и сделал несколько заявлений для прессы.

Окружной прокурор Эдвард М. Карран

По распоряжению Каррана, детективы немедленно связались с нью-йоркским адвокатом Луисом Уолдменом (Louis Waldman), поскольку имелись веские основания считать, что именно ему адресована вторая из записок [та, что на английском языке].

Уолдмен являлся хорошо известным в Соединённых Штатах политиком и юристом. Начинал он как деятель профсоюзного движения и уже в 1910 году – в возрасте 18 лет – был внесён в «чёрные списки» работодателей как активист левого движения.

Впоследствии он заинтересовался социалистическими идеями и стал одним из заметных деятелей Социалистической партии. В 1916 году Уолдмен получил диплом инженера-строителя, а в 1918 году стал членом Законодательного собрания штата Нью-Йорк. В 1923 году он получил второе высшее образование [юридическое] и сделался членом адвокатской палаты Нью-Йорка. На протяжении многих лет Уолдмен защищал в судах интересы профсоюзов и Социалистической партии. В 1928 году он возглавил организацию Соцпартии в Нью-Йорке.

В первой половине 1930-х годов Луис принял участие в нескольких крупных избирательных кампаниях – мэра Нью-Йорка, губернатора штата, генерального прокурора штата и прочих – а потому имя его стало широко известно. Однако ещё большую известность Луис Уолдмен приобрёл после того, как в 1936 году он во главе группы единомышленников, так называемой «старой гвардии социалистов», вышел из рядов Социалистической партии и учредил собственную Социал-демократическую федерацию США.

Однако к 1940 году Уолдмен стал терять интерес к политике и практически перестал заниматься какой-либо партийной работой, сосредоточившись всецело на юридической практике. Именно тогда он познакомился с Вальтером Кривицким, который попросил Луиса стать его адвокатом и юридическим консультантом.

Луис Уолдмен (фотография относится к 1920 году, Луису на ней 28 лет).

Карран, услыхав от сержанта полиции Дьюи Геста о записках возле трупа в вашингтонской гостинице, заявил, что немедленно выезжает в столицу. Для опознания трупа он рекомендовал связаться с Джеем Мэттьюсом (J. B. Matthews), следователем «Комиссии Дайса», хорошо знавшим упомянутого Кривицкого при жизни. «Комиссией Дайса» в просторечии именовался Комитет Палаты представителей по антиамериканской деятельности, созданный в 1938 году. В России хорошо знают фамилию Маккарти, возглавлявшего аналогичную Комиссию Сената, а вот Мартин Дайс оказался почему-то незаслуженно забыт, хотя он на поприще борьбы с антиамериканской деятельностью накопытил ничуть не менее именитого сенатора.

Прокурор Карран быстро связался с упомянутым Мэттьюсом, который на удачу оказался как раз в Вашингтоне, и попросил того прибыть в морг, куда было доставлено тело Уолтера Порэ, для опознания тела. Мэттьюс так и сделал. Уже в 2 часа пополудни городской прокурор получил интересовавший его ответ – в человеке, чьё тело было найдено в отеле «Беллвью», был опознан Вальтер Кривицкий.

Тот самый генерал советской военной разведки, что получил неожиданно широкую известность в Соединённых Штатах во второй половине 1939 года. Родился Вальтер Германович Кривицкий в июне 1899 года, и звали его тогда Самуилом Гершевичем Гинзбергом. Таким образом, канадский паспорт оказался выдан на фамилию, полученную его обладателем при рождении. В партию большевиков будущий разведчик вступил в возрасте 20 лет, и его первоначальная партийная работа заключалась в партизанской деятельности в тылу деникинских войск на Украине. В 1920 году он оказался под польской оккупацией, и когда Красная армия погнала «пилсудчиков» с Украины, переместился в Польшу, где продолжил партизанскую работу. После окончания Гражданской войны как перспективный разведчик был направлен на 9-месячное обучение в школе военной разведки. После её успешного окончания был заброшен в Германию, где Коминтерн в ноябре 1923 года готовил социалистическую революцию. Кривицкий действовал в Рурском промышленном бассейне, находившемся тогда под французской оккупацией, и подвергался двоякому риску – с ним могли расправиться как местная полиция, так и оккупационная контрразведка. Хотя с социалистической революцией в Германии дело тогда не выгорело, результаты работы лично Кривицкого были сочтены руководством советской разведки вполне удовлетворительными.

Вернувшись в Москву на «передержку» – восстановление между продолжительными загранкомандировками – обычно продолжавшуюся около 2-х лет, Вальтер занимался подготовкой кадров военной разведки, а также привлекался к аналитической работе в центральном аппарате ГРУ. Одним из слушателей спецшколы, в которой преподавал Вальтер, являлась Антонина Порфильева, сотрудник военной разведки, уже имевшая опыт практической работы на Западе. Родившаяся в 1902 году Антонина, дочь русского рабочего и финки, имела эталонную англо-саксонскую внешность и была очень привлекательна внешне. В 1924—1925 годах она работала под дипломатическим прикрытием в резидентуре ГРУ в посольстве в Вене. По возвращении в Москву была направлена для переподготовки в Высшую разведшколу ГРУ, где у неё приключился пылкий роман с Кривицким. 15 мая 1926 года Вальтер сочетался браком с Антониной, что могло сделать невозможным его использование на нелегальной работе.

Слева: Вальтер Кривицкий стал одним из самых высокопоставленных офицеров советской военной разведки, совершивших предательство до начала Великой Отечественной войны (фотография относится ко второй половине 1939 или к первой половине 1940 года). Справа: Антонина Порфильева, жена Кривицкого, попала в систему советской военной разведки ещё до знакомства с будущим мужем и продолжила службу после бракосочетания. Она решилась на госизмену вместе с ним.

Однако неординарные деловые качества Кривицкого и его талант разведчика оказались очень востребованы, и руководство военной разведки сочло целесообразным продолжить его использование на нелегальной работе. Уже в июне 1926 года Кривицкий отправился в новую длительную командировку в Германию. Его жена продолжала работать под дипломатическим прикрытием и дважды выезжала на Запад с фиктивным мужем. Примерно раз в месяц муж и жена встречались на явочных квартирах, но в конечном итоге руководство Разведупра отказалось от этой практики как слишком рискованной.

В 1929 году молодой Вальтер – ему едва исполнился 31 год! – стал резидентом ГРУ в Голландии. Под его началом оказались десятки людей, огромные материальные средства и ответственнейший участок разведывательной работы буквально в «осином гнезде» международного шпионажа. В тихой и уютной на первый взгляд Голландии орудовали тогда практически все активные разведки мира – даже японская и китайская, и с учётом этого карьера Кривицкого не может не вызывать изумления.

В 1928 году Вальтер был награждён именным оружием [револьвером], а в январе 1931 года – орденом Красного Знамени. Всё в его жизни складывалось хорошо – он пользовался полным доверием руководства, его берегли, ценили, о нём заботились.

В 1933 году Кривицкий был возвращён в Советский Союз и назначен директором Института военной промышленности. Тогда же он получил звание комбрига, которое в европейско-американской шкале воинских званий соответствовало младшему генеральскому званию [в советской же системе воинских званий с 1924 года это была 10-я из 14-ти командно-строевых категорий, и относилась она к категории высшего командного и начальствующего состава]. Именно по этой причине в США его называли «генералом», хотя в РККА формально тогда генеральских званий не существовало.

Подобное назначение для Кривицкого не являлось понижением, и его не следует расценивать как свидетельство недоверия руководства разведки – нет! – перед нами признак священного для всех спецслужб принципа ротации кадров, призванного систематически проверять сотрудника и направлением к новому месту службы разрывать возможно существующие коррупционные или шпионские связи. Кривицкий много и успешно поработал в Европе на ниве промышленного шпионажа, и по новому месту службы его знания были весьма полезны.

На должности директора института Кривицкий пробыл немногим более полутора лет, и в конце 1934 года было решено возвратить его на оперативную работу «за кордон».

Он выехал в Гаагу – теперь уже с женой и маленьким сыном – где открыл антикварный магазин, специализировавшийся на торговле старыми книгами и письменными раритетами. Истинная же цель пребывания заключалась в том, чтобы восстановить прежние агентурные связи в Западной Европе и обзавестись новыми. Прикрытие было великолепным – Кривицкий получил возможность ездить по всей Европе вплоть до Балкан, и наличие солидного бизнеса с большими оборотами прекрасно объясняло его появление в разных странах и встречи с большим количеством людей.

В ходе этой командировки, затянувшейся почти на 3 года, Вальтер сумел найти выходы на одного из самых влиятельных и информированных агентов советской разведки – французского политика левых взглядов Пьера Кота – и завербовать его. Кот сделал прекрасную карьеру и занимал министерские посты в нескольких правительствах Французской республики.

Пьер Кот, министр авиации в нескольких французских правительствах. Агент советской военной разведки, завербованный Кривицким и им же разоблачённый после бегства.

И, в общем-то, всё в жизни и работе Кривицкого складывалось весьма и весьма неплохо до 1937 года, когда в центральном аппарате Наркомата обороны началась чистка, призванная удалить из ведомства троцкистов или сочувствующих им. Кривицкий был отозван и некоторое время пробыл в Москве в «подвешенном» состоянии. Проверку он, впрочем, прошёл без сучка без задоринки, и летом того же года его вернули на работу в Гаагу.

Тем не менее увиденное и услышанное в Москве его очень напугало. Он осознал, что неприкасаемых в партии большевиков больше нет и прежние заслуги не являются гарантией от преследования в будущем.

Его тягостные размышления полностью разделял старый товарищ по разведывательной работе Игнатий Рейсс, с которым Кривицкий несколько раз встречался после возвращения из Москвы. В какой-то момент Рейсс принял решение стать «невозвращенцем», то есть сбежать со службы, и предложил Кривицкому сделать это вместе. Вальтер отказался. Рейсс же не просто сбежал, а написал «открытое письмо Сталину», один экземпляр которого передал в Москву по линии разведки, а другой – европейским троцкистам, которые предали его гласности, опубликовав в своём журнале.

Как несложно догадаться, реакция Москвы оказалась быстрой и предельно жёсткой.

Руководство военной разведки передало Кривицкому приказ ликвидировать Рейсса.

Кривицкий, зная, как можно отыскать Рейсса, направил тому письмо, в котором предупредил о развернувшейся охоте за его головой. В начале октября, приехав во Францию по делам, никак не связанным с Рейссом, Вальтер встретился с одним из агентов. Тот огорошил его, показав письмо, которое Кривицкий направил Рейссу. Агент вернул письмо Кривицкому и пообещал никому не говорить о его неудачной попытке предупредить предателя, но Вальтер понял, что теперь ему осталось недолго работать за границей. Члены его сети обязательно передадут в Москву информацию об утрате доверия руководителю – для таких сообщений предусмотрены специальные запасные каналы связи, которые резидент неспособен перекрыть – а значит, отзыв в Советский Союз и казнь – это всего лишь вопрос времени.

Возвратившись в Гаагу, Кривицкий собрал все деньги и ценности, какие смог, и вместе с женой и сыном исчез 7 октября 1937 года.

Он приехал на Лазурный берег, где его надёжнейший агент Пауль Воль (Paul Wohl), арендовал для него виллу. Воль также выправил беглому разведчику и его жене новые документы. При этом Воль понимал, что сильно рискует, помогая «невозвращенцу», и если только его содействие станет известно, то жизнь его не будет стоить и ломаного гроша. Он решил также перейти на нелегальное положение. Уволившись из министерства транспорта Франции, где он работал аналитиком, Воль устроился внештатным корреспондентом в редакцию чешской газеты и заявил о готовности отправиться в США за свой счёт. Получив от редакции командировочные документы, Пауль прибыл в Соединённые Штаты и занялся подготовкой базы для приёма Кривицкого и его семьи. К концу осени 1938 года всё вроде бы было готово, и 5 ноября 1938 года Кривицкий с членами семьи поднялся на борт лайнера «Нормандия», который и доставил их в гавань Нью-Йорка.

Однако по прибытии выяснилось, что ситуация развивается в нежелательном для беглецов русле. Иммиграционная служба поместила семью Кривицких в «карантинный отстойник» на острове Эллис и не разрешила пройти таможенный досмотр. Дело явно грозило принудительным выдворением, но Воль сумел заинтересовать влиятельных американских журналистов «особо информированным источником» из Советского Союза. Один из известнейших нью-йоркских журналистов Дэвид Шуб сумел добиться разрешения выпустить Кривицкого с острова Эллис, дабы тот мог некоторое время пожить в Нью-Йорке и написать 2 статьи о европейской политике и обстановке в СССР.

При этом жена и сын Вальтера продолжали оставаться в «карантинном центре».

Кривицкий и Воль поселились в небольшой квартире в доме №600 по Западной 140-й стрит (West 140-th Street). Там они написали 2 объёмные статьи, посвящённые обзору обстановки в Советском Союзе, и передали их Шубу. Тот до такой степени впечатлился материалом, что сообщил по своим каналам конгрессмену Мартину Дайсу-младшему (Martin Dies, Jr.) о появлении в США совершенно уникального источника информации о Советском Союзе и международном коммунистическом движении. Дайс, возглавлявший Комитет Палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности (Un-American Activities) чрезвычайно заинтересовался услышанным. Он вмешался в судьбу Кривицкого, в результате чего его жена и сын получили возможность покинуть остров Эллис и остаться на жительство в Нью-Йорке.

Мартин Дайс, конгрессмен от Техаса, оставил заметный след в истории США. Во главе парламентского комитета, получившего название «Комиссия Дайса», он активно расследовал подрывную деятельность коммунистов, троцкистов, нацистов и анархистов на территории США. Попутно не забывал о феминизме и нудизме – да-да, упоминание нудизма – это не шутка! Он приветствовал депортации этнических японцев из американских городов и считал репрессии в их отношении недостаточными. Агентов Коминтерна, Советского Союза и фашистской Германии он находил везде, где только начинал искать. В середине 1950-х годов Дайс открыто призвал власти Техаса не подчиняться решениям федерального Верховного суда, требовавшим безусловной десегрегации американского общества. Это был очень своеобразный человек, и просто удивительно, что в России хорошо знают о Маккарти и «маккартизме», а вот о Мартине Дайсе абсолютное большинство эрудированных людей даже понятия не имеет.

Получив вид на жительство в США, Вальтер Кривицкий продолжил свои занятия журналистикой. Он подготовил несколько статей, содержавших не только описание политической истории Советского Союза, но и ряд внешнеполитических прогнозов. В частности, он указал на возможность в ближайшем будущем советско-немецкого альянса и предупредил о возможных мероприятиях по развалу троцкистского движения, которое представляло эффективную альтернативу сталинской внешней политике.

Кроме того, Кривицкий написал книгу «Я был агентом Сталина». Автор не считает нужным давать этой книге какую-либо характеристику, поскольку она доступна сейчас в Сети и любой желающий может углубиться в её изучение самостоятельно.

Следует лишь отметить, что литературные экзерсисы бывшего резидента советской военной разведки не прошли незамеченными местными властями, и потому не следует удивляться тому интересу, который Кривицкий стал вызывать к себе после августа 1939 года. То есть после заключения «пакта Молотова-Риббентропа» и начала Второй Мировой войны. Во второй половине сентября и в начале октября 1939 года с Кривицким несколько раз встречался главный следователь «Комиссии Дайса» Джеймс Мэттьюс (J. B. Matthews), который согласовал с ним перечень вопросов, о которых Кривицкий мог бы и желал сообщить комиссии. Мэттьюс сошёлся с Кривицким, который в общении, по-видимому, был человеком очень приятным и деликатным – они вместе несколько раз ездили из Нью-Йорка в Вашингтон и обратно. Остаётся добавить, что Мэттьюс явился именно тем человеком, который первым идентифицировал тело Кривицкого в морге ещё до того, как в Вашингтон прибыли адвокат Уолдмен и вдова перебежчика.

11 октября 1939 года Вальтер появился перед членами «Комиссии Дайса» и своих показаниях, продолжавшихся более 6,5 часов, рассказал многое об антиамериканской деятельности Коминтерна и советской разведки, а также об оперативных приёмах и тактике советских спецслужб. В самом начале он признал, что не является экспертом по США, поскольку область его профессиональных интересов была сосредоточена на нелегальной работе в Западной Европе, а потому его информированность о работе в Соединённых Штатах имеет отрывочный характер. Тем не менее наговорил он немало, что легко объяснимо – Кривицкий был очень неглуп и, безусловно, хорошо информирован по самому широкому кругу вопросов.

Американские газеты не оставили без внимания появление перед Комиссией Палаты представителей по антиамериканской деятельности генерала советской военной разведки. Связанных с этим публикаций во второй декаде октября 1939 года было очень много. Разумеется, они были неполны, поскольку заседание проводилось в закрытом режиме, но даже свободный пересказ показаний Кривицкого произвёл на американских обывателей чрезвычайно сильное впечатление.

В частности, бывший резидент советской военной разведки рассказал о тайной операции по изготовлению фальшивых долларов и их обмене в различных частях мира – в Европе, на Кубе, в Бразилии. Полученные средства должны были использоваться для оперативной работы, а также закупок оборудования, необходимого для индустриализации.

Кривицкий сообщил членам комиссии о существовании в ближайшем окружении президента Рузвельта нелегального агента советской разведки, хотя и признался, что не в состоянии назвать его имя и должность. Также он рассказал, что советский посол в Вашингтоне Уманский в действительности является сотрудником разведки, действующим под дипломатической «крышей». По его словам, он свёл короткое знакомство с Уманским ещё в 1920-х годах, когда тот служил дипкурьером – они вместе проживали в московской гостинице «Люкс».

Значительную часть своего выступления перед членами Комитета Кривицкий посвятил ответам на вопросы, связанные со спецификой работы советских разведывательных и контрразведывательных органов, организацией слежки и противодействию ей, проверочными и обеспечительными мероприятиям при работе с агентурой, организацией системы явочных квартир, телефонов, почтовых ящиков и так далее и тому подобное.

Надо сказать, что рассказы такого рода «заходили» западным и американским обывателям на «ура!». В те годы советская разведка действительно могла считаться одной из лучших в мире, и абсолютное большинство простых людей не без оснований воспринимало слова Кривицкого как неслыханные, прямо-таки фантастические откровения. Вальтер в 1939 году написал и опубликовал книгу «Внутри сталинской спецслужбы», которая также издавалась под названием «Я был агентом Сталина». Книга вышла как в США, так и в европейских странах весьма неплохими тиражами, что сулило – по крайней мере потенциально! – решение материальных проблем автора.

И вот теперь Вальтер Кривицкий выстрелил в собственную голову в номере отеля «Беллвью»! Действительно ли это сделал именно он, и если да, то какова причина такого поступка?

Поздним вечером 10 февраля в Вашингтон прибыл адвокат Луис Уолдмен. Но не он один! В столице появился также Пауль Воль – тот самый агент Кривицкого, вернее, бывший агент, что помогал ему перебраться в США.

Эта интересная фотография, воспроизведённая многими американскими газетами, сделана поздним вечером 10 февраля 1941 года. Мужчина на первом плане, разговаривающий с журналистами – это адвокат Уолдмен, приехавший в Вашингтон из Нью-Йорка, а представительный джентльмен в очках на заднем плане – это Мэттьюс, главный следователь «Комиссии Дайса». Снимок сделан рядом с моргом, в котором находилось тело Кривицкого.

Воль рассказал весьма интересные детали своих отношений с бывшим шефом, о которых тогда не знал никто, кроме него и покойного. Выяснилось, что, несмотря на по-настоящему дружеские отношения и нерушимую преданность друг другу, расстались они очень нехорошо. Дело заключалось в том, что за первые 2-е статьи, написанные в доме №600 по Западной 140-й стрит (West 140-th Street) Кривицкий получил 4750$ и… не дал товарищу ни цента. А за третью статью ему был выплачен гонорар в 2 тыс.$, и из этих денег Воль также не получил никаких выплат. И всё это вероломство имело место после того, как Кривицкий на протяжении почти 2-х лет клялся Волю в том, что они будут вместе вести дела и делить заработанные деньги пополам.

Каково?!

Во время разговора с прокурором Карраном бывший чиновник французского министерства транспорта едва не расплакался от обиды. Чтобы скрыть тремор, он сцепил руки и заявил прокурору: «В течение двух лет Кривицкий всегда говорил о наших планах, наших проектах. Это продолжалось ровно до того дня, когда он получил первый существенный чек от Исаака Дона Левина. Потом вдруг это были мои планы, мои проекты. Кривицкий делился со мной всем, пока у него ничего не было». («For two years Krivitsky always spoke of our plans, our projects. It lasted exactly until the day when he received the first substantial check from Isaac Don Levine. Then, suddenly, it was my plans, my projects. Krivitsky shared everything with me as long as he had nothing»)