Читать книгу: «Серость. Про то, как будет»

© Алексей Павлович Феночкин, 2016

ISBN 978-5-4483-5440-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Интерлюдия

Во что вы верите, и как вы пришли к своей вере? Это простые и меж тем очень сложные вопросы. Через что вам пришлось пройти, что бы понять суть своей веры? Какие мысли вас посещали в минуты отчаяния и в минуты триумфа? Не обманулись ли вы в своей вере? Я неспроста задаю вам эти вопросы, потому что и себе задаю те же самые вопросы, на которые у меня нет ответов и по сей день. Возможно, я получу их там, на небесах, если вера моя в потусторонний мир не окажется мифом.

Глава 1. Начало

Я очнулся в одной из палат больницы города E в отделении интенсивной терапии с множественными ушибами мягких тканей и сотрясением головного мозга. Кто я, откуда, как попал сюда и когда, я не знал. Многого не знали и врачи, которые хотели получить ответы на свои вопросы и вопросы полицейского в штацком. Как и положено полиции нужно было расследовать делу по факту нанесения телесных повреждений мне… Но кто я они тоже не знали, поэтому ждали своей очереди после врачей, чтобы допросить меня. Я пришел в сознание но не мог ничего вспомнить, а потом были расспросы полицейских, репортеров и других странных посетителей, которые пробирались ко мне не смотря на запреты врачей под разными предлогами и разными способами. Мне удалось узнать, отчего такой ажиотаж вокруг моей персоны, узнать что нашли меня рабочие строители при сломе старого особняка, который они тщательно проверили перед работами на отсутствие людей и животных. С их слов, я выпал из разрушенной стены дома, будучи замурованным в нее, там же нашли еще одного несчастного, с такой же судьбой но уже изрядно истлевшего.

Так началась моя история. Все говорили, что мне несказанно повезло, что шар-баба прошел в метре от того места где я находился. А находился ли я там вообще в этой злополучной стене или нет, было совершенно не понятно. Я просто вывалился из нее в момент удара и упал вниз на раскрошенные кирпичи, бывшими в прошлом частью стены этого дома, Я упал примерно с двух метров высоты, как мешок с песком, не издавая различимых звуков. Упал однородной массой вместе с тем строительным мусором, который образовался под воздействием железного шара на стену, сокрушая ее некогда былую мощь, красоту и надежность, образуя смесь обломков кирпичей, глиняной штукатурки и массы пыли взвивающейся в воздух и сопровождающей процесс гибели старого дома. Работы сразу приостановили, и все кто находился рядом, кинулись помогать мне, откапывая, разгребая кирпичи и пытаясь привести меня в чувства. В общем, все было бы не так загадочно, если бы тот второй, совершенно истлевший человек, не упал на меня сверху, напугав приблизившихся рабочих, но я этого не мог видеть и чувствовать, так как находился в бессознательном состоянии. Рабочим пришлось вызвать помимо скорой помощи еще спасателей и полицию. Тут же пронюхали вездесущие журналисты, которые, надо отдать им должное, приехали быстрее полиции. И вообще все это было похоже на какой-то дурдом или психологический эксперимент, в котором невольно я участвовал, потому, что это не укладывалось у меня в голове и без того испытывающей боли после удара. Отпечатков моих пальцев в картотеке полиции не оказалось, ровно как и моих фотографий, вещей и документов при мне не было, да и одежды собственно тоже. Я был совершенно голым, что привносило в мою историю пикантный смысл. Заголовки газет так и запестрели сообщениями о странном происшествии, в котором не то извращенец некрофил, не то о эксгибиционист гуляющий по стройке стал главным героем. Кое кто проведя аналогию с фильмом с Арнольдом Шварценеггером «Терминатор», так и озаглавив новость о моем появлении – «Возвращение Терминатора». Слухов и предположений было много, но не одно из них не отражало настоящей сути произошедшего, пищи для статей было не достаточно, и журналисты переключились на второго неизвестного фигуранта, с которым было куда проще разобраться. Все требовали ответов от властей и полиции и еще долго подогревали эту тему. Новоявленные историки откопали информацию по злосчастному дому аж за последние 150 лет, с момента его основания, в подробностях изучив жизни его обитателей, но никакой связи с нашими фигурантами не нашли. Это был не первый в городе случай, когда находили нелегальные захоронения в подвалах домов, но почти все они были сделаны в начале девяностых годов прошлого столетия. Время тогда было смутное, кое кто еще помнил то страшное время давая интервью молоденьким журналисткам по поводу того или иного захоронения, приукрашивая его красочными описаниями атмосферы того времени. Но что бы вот так, сразу, два в одном месте, замурованные в стену в средневековой манере, причем с огромным интервалом времени, судя по состоянию тела одного из субъектов, и при наличии пульса у другого, такого еще не было. Это была настоящая сенсация на фоне постоянных однотипных криминальных происшествий. Общество гудело вокруг этого случая, что еще долго подогревало интерес к моей персоне. Когда я немного подлечился, меня принудительно проверили на полиграфе и сделали вывод, что я действительно ничего не помню. В моей персональной палате меня навещали разные комиссии из столицы, врачи в белых халатах в сопровождении студентов, Журналисты с телевидения и даже сам мэр, но не было ни одного знакомого мне лица или голоса.

Все говорили между собой, давали интервью на камеру, задавали мне одни и те же вопросы, на которые я либо мог ответить либо не мог, делая из моих ответов или молчания собственные выводы. Моего товарища по несчастью оказалось опознать куда проще, после нескольких взятых у него, а точнее у его останков проб тканей и проведя надлежащие исследования, эксперты сошлись во мнении, что это был мужчина около ста восьмидесяти лет отроду, предположительно замурованный при постройке злосчастного дома известный в городе Е в прошлом как Степан Тутыгин. Степан был торговецем, окультистом, химиком, и вообще темной личностю, который якобы уехав на ярмарку в соседний город не вернулся домой. Он тоже был обнажен как и я, ни вещей ни одежды, ничего кроме именных часов на золотой цепочке зажатых в его истлевшей ладане, собственно по которым подтвердили выводы по его личности. На часах было без четверти пять.

Какое то время мной еще интересовались, но в силу моей бесполезности оставили меня в покое, переселив меня из отдельной палаты, в одну из комнат общежития при больнице, где собственно я и проживал те тяжелые для меня времена, как финансово так и психологически. Я казался обычным человеком средних лет и средних умственных способностей, если середину все же можно определить. Все эти IQ тесты и статистические данные, это то, во что можно верить или сомневаться, если вы вообще верите людям, ведь все теории и верования созданы именно людьми такими же как вы и я. Я был на вид обычным человеком без определенного возраста. Наука не научилась определять с точностью до года возраст человека, хотя утверждает обратное. О моем возрасте можно судить только по косвенным признакам присутствующим на моем теле, это шрамы, морщины, наличие седых волос, родинки. О да, родинки могли бы о многом рассказать, если бы существовала наука астрология родинок, это мое звездное небо, со своей полярной звездой на груди и со своим солнцем на моем затылке. Я вообще звездный мальчик, как меня называла мама. Она говорила что я буду счастливым, потому, что у меня много родинок на теле, и с возрастом их становилось больше, но я не чувствовал счастья в своем сердце, это то не многое, что я помнил из своего детства. Ни дат ни других знаковых событий, имен и лиц я не помнил, а о том не многом что я помнил, старался не упоминать при расспросах, дабы не мучиться в рамках очередного эксперимента по восстановлению моей памяти. Чтобы исправить пробелы в моей памяти я обращался к разного рода целителям, экстрасенсам и парапсихологам, психиатрам и психологам владеющих гипнозом и прочими фичами познания разума каких только мог найти в городе и в прилегающих окрестностях, но как они не старались ничего путного не получалось. Все они в один голос говорили о каких то блоках, которые не давали разуму раскрыться и которые отнимали у них очень много сил, а у меня денег, благо спонсоров на такие эксперименты хватало, я был не одинок в своем желании вспомнить все. Помните как в одноименном фильме с Арнольдом Шварценнегером, я испытывал почти такое же напряжение, как и его герой, только на марс еще летают первые экспедиции, и похоже технологии не доросли до программирования и стирания памяти, хотя как знать. Одно не давало мне покоя, это нечто инородное в моем мозгу которое отчетливо было видно на рентгеновском снимке и то, что вызывало головную боль при магнитно резонансной томографии, которую я делал по случаю полного обследования своего здоровья. Врачи назвали это аномалией развития мозга, а я считал это корнем зла и причиной моего беспамятства, но как говорил персонаж из фильма про жизнь графа Калиостро, – «Голова предмет темный и исследованию не подлежит». Еще одним неприятным моментом моего существования стала очередная потеря памяти, скорее постоянная потеря памяти о сравнительно не давних событиях. Сначала это были воспоминания полугодичной давности, потом время начало сужаться и приблизилось к трем месяцам. Что бы я мог восстанавливать то, что было со мной три месяца назад и раньше я начал вести видеодневник, в котором рассказывал и записывал события наиболее важные для меня на тот момент. Все записи строго нумеровались и хранились на моем планшете, который появился у меня когда и откуда я не помню, скорее всего мне его кто то подарил. Когда записей становилось много, я менял флешкарту и продолжал сохранять свои воспоминания. Это было тяжелое время, время которое все время сужалось в моей голове. Мне было страшно, что скоро я не буду помнить вчерашний день и никто не мог мне помочь. Единственное что я не забывал это свои навыки, к которым относились рисование, вождение велосипеда, программирование и навыки нужные в быту, а еще я не забывал слова которые встречались мне в процессе жизни, и как исключение несколько детских воспоминаний, которые были связаны с моей очередной болезнью в детстве, когда была высокая температура. Это навело меня на мысль что память которая связана с болезнью, а в частности с температурой не пропадает по причине оной. Тогда я проверил это на себе. Я специально контактировал с людьми больных простудой, чтобы заразиться и заболеть, благо таких персонажей в больнице хватало и я всегда мог узнать у медсестер о их состоянии и диагнозе, но все было тщетно, я не заражался. Даже поцелуи с больной гриппом девушкой мне придавали сил а не болезнь, тогда я подолгу сидел в сауне чтобы искусственно перегреть организм, поднять его температуру, меня два раза выносили от туда без сознания и вскоре запретили мне там появляться, но это сработало я помнил теперь об этом и по прошествии трех месяцев… разгадка была близка… когда мой мозг перегревался он переставал забывать, но я не мог все время болеть или перегреваться. нужно было что то делать иначе вся моя жизнь станет жизнью амебы, без цели и воспоминаний, а еще я хотел вспомнить все. Вы спросите какое это все имеет отношение к вере, и зачем я так много задавал вопросов в начале. На это я вам отвечу в следующих главах моего повествования.

Глава 2. Степан Тутыгин

– Степан Иванович прикажете запрягать?

– Запрягай Николка. Три подводы запрягай. На ярмарку поедем.

Через полчаса у входа в торговый дом стояли три телеги с возничими.

– Трогай Николка. Я вас верхом догоню, дорогу знаешь.

– Хорошо барин.

И через минуту по брусчатке застучали копыта лошадей и колеса телег.

Степан Иванович был наследником губернского купца Тутыгина, чей род шел издревле. Отец его Иван Степанович умер рано, когда Степе не было еще и десяти лет. Умер нелепо, на строительстве больницы для умалишенных, построенной на месте старой полуразрушенной крепости, провалился под землю, вместе с телегой, на которой привез инструменты для строительства. Сверху на него упала лошадь придавив хозяина. Под землей оказались древние потайные сооружения в виде ходов и комнат, где не было никакой утвари и ничего ценного. Вытащив тело Ивана Степановича на поверхность, яму засыпали строительным мусором и землей. Так Степан остался на попечении своей матушки Изольды Гавриловны, кем в свою очередь был передан для обучения ученому мужу из Петербурга, находящегося в опале у императора и занимающегося воспитанием детей в богатых семьях. Андрей Львович души не чаял в мальчике и несмотря на небольшой оклад давал мальчику знания выходящие далеко за гимназическую программу. К восемнадцати годам Степан Иванович свободно разговаривал на пяти иностранных языках, изучал математику, астрономию, юридические науки, психологию и химию. И к смерти от непродолжительной болезни Андрея Львовича вырос в самостоятельную личность с передовыми взглядами, не признающими монархию и гегемонию правящего класса. К Двадцати годам Степан Иванович поклялся на могиле учителя следовать его учениям и стать достойнейшим из учеников. С болезнью матери все управление имуществом и делами, перешло в руки Степана. И он сумел преувеличить доходы торгового дома своих родителей на зависть злопыхателей и беду конкурентов. Жениться Степан не собирался и довольствовался тайными романами и интрижками с дамами из состава местной элиты. Несколько раз был за границей, где по слухам встречался с Пьер-Эжен-Марселен Бертло и самим Сигизмундом Шломо Фрейдом, после чего о нем заговорили как о необыкновенном человеке, способном читать мысли и чародействовать. Слухи Степан подкреплял множеством своих химических опытов, которые он проводил в своем поместье не далеко от города, подальше от чужих глаз, которые все же в виде дымов, полыханий и взрывов прорывались наружу. Степан любил одиночество за то, что мог погрузиться в свои мысли, но не мог оставаться один надолго, потому, что никто не отменял его обязанности по ведению фамильных дел, заботы об увядающей матери и руководства подпольной ячейкой революционеров. С недавних пор за ним следила тайная полиция в его поездках в Петербург, о чем его предупредил друг Андрея Львовича Антон Николаевич, которого он часто навещал после смерти учителя. Антон Николаевич помогал Степану знакомиться с нужными людьми в науке, в частности познакомил с Менделеевым, чьи работы вдохновили Степана.

Степан выехал верхом на гнедой кобыле со двора торгового дома, дав приказчику распоряжения, касающиеся работы в свое отсутствие и поехал в направлении тракта. Погода была по осеннему не радостная, безветренная и пасмурная. На ярмарке предстояло заключить договора на поставку инструмента, часть которого планировалось привезти на подводах. Дорога была неблизкой, предполагалось потратить полдня в седле. Но это была приятная поездка, в пути можно было подумать наедине с собой. Выехав за пределы города, Степан услышал топот конного разъезда. Военные двигались быстрее и вскоре настигли Степана, перегородив ему дорогу. Степан придержал кобылу.

– Степан Иванович Тутыгин? Спросил усатый ротмистер подъехавший следом за основной группой.

– Да, а собственно чем обязан господа? Спросил Степан Ивановичч.

– Вот и чудненько, просимс вас проехать с нами, отдайте поводья поручику.

– Но господа. Начал было возражать Степан и понял, что военные не собираются с ним торговаться.

– Если у вас есть оружие, сдайте его мне, обещаю сохранить его.– Продолжил ротмистер.

– И прошу вас Степан Иванович, не задавайте вопросов, я вам на них все равно не отвечу.

Не сказать, что бы Степан Тутыгин испугался, но сильно насторожился, связав арест со своей подпольной деятельностью. Разъезд двинулся в сторону больницы для психически больных, где погиб Иван Степанович двадцать лет тому назад.

У ворот разъезд остановился и спешился. Ротмистер пригласил Степана проследовать в след за ним через дверь в массивных воротах. Тревога сменилась удивлением, когда на пороге больницы их встретил Антон Николаевич, тот самый Антон Николаевич.

Добрый день голубчик – обратился Антон Николаевич к Степану.

– Рад тебя видеть, извини, что так срочно и бесцеремонно. Но это тебе же во благо. Сказал Антон Николаевич жестом приглашая пройти внутрь.

В столице не спокойно, поймали очередных заговорщиков, которые сдают своих сотоварищей, думаю вам голубчик есть чего опасаться. Вы мне нужны тут.

– Я? Вам? Зачем?

– Мне нужен хороший химик, а вы на сколько я знаю хороший химик. Мне Дмитрий Иванович вас рекомендовал. Так что хотите вы этого или нет. Вы нам нужны.

– Кому вам? Спросил Степан.

– Научному сообществу, в моем лице и лице Бехтерева Владимира Михайловича, вы с ним тоже знакомы. Мы здесь собираемся поработать, а психология я помню вам тоже не чуждая наука. Так что вы теперь раб науки голубчик, да да, вы не ослышались все мы рабы науки. Проект очень секретный, военный так сказать, так что вся больница на военном положении, охраняется и снаружи и внутри. Все что вам будет нужно, мы вам организуем. И лабораторию, и личный кабинет. На волю вам никак нельзя, вас сразу арестуют, а тут вы в полной безопасности и можете работать. А как немного утрясется, вы сможете вернуться домой.

– Вы же знаете Антон Николаевич, что у меня больная слабая мать и поместье без присмотра и в торговом доме управлять некому.

– Знаю, знаю голубчик, напишите доверенность задним числом на управление делами на проверенного человека и все уладится, а матушке письмо напишите, мол уехал за границу по делам. Такие времена. Пойдемте, я вам покажу вашу комнату. Сегодня расквартируетесь, а завтра я вам расскажу, что к чему, с кем и чем придется работать.

Комната по обстановке резко отличалась от той к которой привык Степан, скорее она напоминала казематы Петропавловской крепости где томились товарищи Тутыгина. Он почувствовал общность и сопричастность с их судьбой и смирился с происходящим, но не навсегда. Утром Антон Николаевич показал Степану технические помещения, в которых предстояло организовать лаборатории, показал палаты с содержащимися там душевно больными и познакомил с остальным персоналом. Степану пришлось вспоминать органическую химию, прочитать литературу по ядам, наркотическим веществам, лекарственным препаратам, изучить строение мозга и системы кровообращения. Ведь ему предстояло научиться

влиять на людей извне, используя методики психоанализа и новые препараты, которые только предстояло разработать.

Прошло несколько лет, с тех пор как Степан попал сюда, несколько лет напряженной, но интересной работы. И он как Робинзон делал пометки в виде черточек на стене своего кабинета, рядом с рабочим столом, отмечая лунные циклы, ведь луна это то, не многое, что он мог видеть из окна под потолком кабинета. Сегодня должна была прийти Варенька, это тот человечек который скрашивал его серые будни, принося свет и тепло в его жизнь, разделяя его одиночество. Это не была любовь, Вареньки хорошо платили за каждую встречу, как сам Тутыгин, так и Антон Николаевич, который давал ей поручения разговорить Степана на ту или иную тему, выведать его настроения и мысли. Мысли и настроения у Степана последнее время были не на высоком уровне, он устал, озлобился, ему надоела серость и сырость этих тошных казематов. Степан хотел все бросить и уйти, покинуть эту комнату, эту больницу, эту страну. Ему приносили свежие газеты, из которых он мог видеть, что твориться вокруг, как мимо него проходит жизнь. Его письма к матери уже давно потеряли духовную связь, он абстрагировался от всего, что было с ним раньше. Он то и дело ловил себя на мысли, что стал черствым, железным и жестоким человеком, ведь то, что он делал со своими подопытными в целях науки, как ему казалось, было мерзким с точки зрения этики, морали и прочих человеческих ценностей. Варя возвращала его к жизни. Она была чуткая и нежная, заботливая и внимательная. Варя подолгу могла слушать его душевнее излияния, поддерживая его и жалея. Через нее он неофициально передавал записки на волю, конечно же не подозревая, что они не доходят до адресата в первоначальном виде. И матушка, скончавшаяся несколько лет назад продолжала писать ему ответы рукой ее поверенного. Мир в котором он жил как никогда был жесток и полон обмана. Бежать, бежать думал Степан вопреки данному слову Антону Николаевичу никогда не предпринимать таких попыток. На часах с золотой цепочкой, с выгравированными Фамилией и инициалами Тутыгина было без четверти девять вечера, и значит Варя должна была уходить. В эти минуты он чувствовал себя брошенным и не любил расставаний. Уходя она всегда целовала его в губы и шептала на ухо что любит и ждет очередной встречи. А он доставал из ящика стола царские деньги и клал ей в сумочку со словами спасибо.

Конечно же ему платили за его работу, платили щедро, но деньги для владельца преуспевающего торгового дома были не столь важны, как простые человеческие отношения, особенно в таких непростых условиях. Передав на волю очередную записку с подробным планом побега и распоряжением относительно него, Степан подозревал, что она может попасть не в те руки, и поэтому несколько исказил данные по дате времени и месту побега, но сам факт его желания бежать взбесил Антона Николаевича. На что он среагировал жестко и принципиально. Он решил поставить точку в своих опасениях относительно побега Тутыгина, так как это ставило под угрозу весь проект и испробовать новый препарат на Степане, застав его врасплох. В помывочный день, в четверг как обычно Степан принимал душ, а на выходе его уже ждали трое санитаров с набранным в шприц препаратом. Задача двоих была скрутить Тутыгина и удерживать его, пока не подействует препарат, который должен был ввести третий. Вытершись куском льняной ткани, которая заменяла полотенце Тутыгин взглянул на стрелки часов с которыми никогда не расставался, с того момента как ему их торжественно вручили от лица научного сообщества поддерживаемого императорским домом. На часах было без четверти пять вечера. Через пятнадцать минут он ждал Варю. Не успев одеться он услышал шаги и увидел санитаров врывающихся в помывочное отделение и с недвусмысленным выражением лиц направляющихся в его сторону. Крепко сжав часы в кулаке, он нанес удар первому из приближающихся к нему людей, угодив ему прямо в нос. От неожиданности санитары остолбенели, получивший под нос дитина рухнул на пол обливаясь кровью. Воспользовавшись замешательством Тутыгин замахнулся и нанес удар второму, тем же способом, но в челюсть. Используя мокрый пол, сбил нападающего подсечкой с ног. Завязалась борьба. Третий более хилый чем первые двое в растерянности наблюдал за возней на полу, не решаясь присоединиться или позвать на помощь. Тутыгин оказался сверху второго санитара продолжая наносить по лицу удары кулаком с часами. В этот момент нерешительный третий санитар подскочил и воткнул шприц в плечо Степана, но не успел нажать на поршень и ввести раствор, получив по лицу ударом наотмашь. Нижний уже не сопротивлялся, тогда Степан левой рукой вынул торчащий из правого плеча шприц и всадил его нижнему выдавив половину содержимого. Нижний задергался. Второй начал было приходить в сознание присев, недоумевая поглядывая на окровавленные руки и на лежащего рядом товарища. Степан подскочили влил ему остаток жидкости из шприца. Третий выскользнул из помывочной и с криками бросился звать на помощь. Медлить, а тем более одеваться не было времени и Степан бросился на выход голышом. В его мозгу давно выстроился маршрут, по которому он должен был уходить. Сначала помещение прачечной, затем люк ведущий из нее в шахту, потом тоннель в боковой стене и катакомбы древней крепости, которые он еще в юности изучил как свои пять пальцев. По его плану он должен был выйти на поверхность в старинном заброшенном доме на окраине города. Но сейчас у него не было света и все это расстояние ему предстояло пройти вслепую в кромешной темноте. Степан быстрыми шагами пробежал до коридора ведущего в прачечную слыша за собой крики и шаги преследователей которых было по крайней мере более четырех. В прачечной отыскал длинную толстую доску, заранее приготовленную на случай побега, которая должна была стать мостом над пропастью шахты до тоннеля в боковой стене. Открыл люк и просунув доску на половину сам влез в темноту. Четкими рассчитанными движениями уложил один край доски на скобу вбитую в стену, другой край на начало прохода на противоположной стене шахты и ползком на четвереньках, сопротивляясь страху упасть, удерживая робкое равновесие перебрался на другую сторону. Заметая следы Степан, затянул за собой доску послужившую спасительной переправой. Как только он это сделал, наверху загорелись лампы керосинок высвечивавших темноту. Он успел, оставалось только не заблудиться в лабиринте катакомб и выбраться наружу пока холод и темнота не высосут из него жизненные силы. Так как спасаться бегством голышом не входило в его планы, а тем более в кромешной темноте, следовало действовать очень быстро и аккуратно. Борясь с паникой и чувством отчаяния Степан сосредоточился на детских воспоминаниях, а именно на той их части, когда он будучи юным храбрецом обследовал тоннели и шахты древних подземных ходов пользуясь самодельным факелом. Он находил это занятие достойным для будущего мужчины. Степан вспомнил маршрут следования от начала шахты до точки выхода на поверхность. Вспомнил сколько нужно было пройти от поворота до следующего поворота, где нужно было свернуть в нужное ответвление. Сколько следовало пройти до следующего поворота, помнил, где должен был начаться подъем. В его памяти всплывали картины влажных каменных стен выложенные под землей, ровный каменный пол с налетом вековой грязи. Степан шел на ощупь, как в детстве зажмурив глаза, сверяя каждый выступ на стене со своей внутренней картой. Его знобило. Холод пронимал обнаженное тело. Босые ноги то и дело соскальзывали и разъезжались в стороны. Он пару раз упал на землю повредив колено о каменный выступ на полу. Теперь к холоду и темноте добавилась боль в колене, что затруднило передвижение. Грязно выругавшись Степан продолжил движение. Уже были слышны звуки с поверхности. До слуха Степана донесся звук топота копыт. Похоже Степан двигался под одной из вымощенных городских улиц, из чего он сделал вывод, что близок к цели. Через несколько шагов начался последний подъем, с которым Степан справился довольно быстро, но был очень разочарован, когда застрял втиснувшись в узкий проем разделяющий проход в стене старого дома и тоннель, да так что не мог пошевелиться. Он не учел главного, что он вырос и уже не такой худенький и шустрый. Он попробовал кричать, но его никто не услышал и не пришел на помощь. Стены прохода были гладкими и без выступов, замерзшие пальцы безуспешно искали за что зацепиться, чтобы хоть как то сдвинуться с места. Тело очень быстро остывало и с наступлением ночи у него не было сил бороться с холодом, и он заснул, во сне видя свое детство, отца и мать. Теперь они снова были все вместе. Степан умер, так и не выпустив свои именные часы на золотой цепочке из окоченевшей руки, как будто хотел забрать их с собой. На часах было без четверти пять. Время остановилось в один из моментов, когда Степан наносил удары рукой, с зажатыми в ней часами, отбиваясь от санитаров пришедшим за ним.