Читать книгу: «Чудеса за третьей дверью», страница 3

– Что-то случилось?

– Ну, в определённом смысле, – загадочно протянул гоблин, и все трое вышли в ночь.

По лесистому склону холма стлался туман. Дымчатые клочья тянулись между деревьями, скрадывали очертания лестниц и кустов, оседали на ветвях тяжёлыми каплями. Гоблин принюхался, потом повел их за собой вокруг башни. Они оставили справа маленькое помещение котельной, и принялись спускаться к бывшим огородам. Миновали виноградник, теплицы, и когда до пруда оставались ещё только две-три террасы, месье Дуфф сделал знак остановиться.

– А теперь – чтобы ни звука, – едва шевеля губами, прошептал он.

Степан вопросительно посмотрел на Руя. Лютен кивнул. Крадучись, все трое спустились к пруду, и оказались возле той скамейки, где сидели днём. Человек оглянулся по сторонам, пытаясь понять, что заставило фейри вести себя так осторожно.

Вдруг на противоположном берегу, там, где зеркало воды удерживала старая плотина давно не существующей мельницы, послышались какие-то звуки. Туман приглушал их, рассеивал и искажал, но, вслушавшись, Степан понял, что кто-то напевает песенку. Голос был вроде бы женский, и, насколько человек мог судить, довольно мелодичный – хотя сам мотив временами пронизывали явственно грустные ноты.

Хозяин шато с полчаса тщетно всматривался в туман, но вот пение закончилось, а он так и не увидел той, что пела. Руй и Дуфф переглядывались. Степан наклонился к ним:

– Что это? Или кто? – прошептал он.

– Русалка, – спокойно пояснил гоблин.

Глава 5. Память минувших лет

Руй деловито нарезал сыр и колбасу. Степан рылся в кухонных шкафчиках, пытаясь вспомнить, где он видел большую банку с какао.

– Я бы не отказался от яишенки, – подал голос Дуфф из кресла перед камином.

Человек и лютен, будто по команде, бросили свои занятия и повернулись к гоблину.

– Ладно, тащите что есть, – благодушно махнул рукой тот.

– Было б быстрее, если б ты помогал, – заметил домовой.

– Я помогаю. Тем, что не мешаю, – Дуфф принюхался и с интересом спросил:

– Шоколад?

Степан, отмерявший в сотейник найденный какао-порошок, кивнул.

– Если хотите, могу предложить чай. Или кофе.

– Нет, почему же, – гоблин явно воодушевился. – Шоколад вполне подойдёт!

Руй что-то проворчал себе под нос.

Когда импровизированный ужин был готов, тарелки и чашки заняли два составленных вместе у камина стула, а Степан устроился на третьем – домовой порывался уступить ему кресло, но человек категорически отказался – полночный «военный совет» можно было считать открытым.

– Главный вопрос: насколько она опасна?

Фейри растерянно переглянулись и Руй пожал плечами:

– В общем-то, она совсем не опасна. Если её не разозлить.

– Она дух, – добавил гоблин, словно это всё объясняло.

Степан требовательно посмотрел на него. Дуфф скорчил гримасу, но продолжил:

– Духи только отчасти принадлежат нашему миру. Можно жить с ними рядом, можно говорить с ними. Но понять их до конца ни один смертный – а я подразумеваю под этим и людей, и фейри – не сумеет. К тому же духи очень себялюбивы.

– Кто бы говорил, – буркнул Руй. Гоблин осёкся и резко повернулся к лютену. Домовой усмехнулся:

– Хотя это правда. Фейри горды, но духи – обидчивы до крайности. Причём часто вообще непонятно, что могло их обидеть.

– Значит, она не просто опасна, а очень опасна, – Степан невольно покосился на большое кухонное окно, словно туда вот-вот могла заглянуть русалка.

– Я даже и не знал, что в здешнем пруду кто-то есть, – признался Дуфф. – Помнится, русалка жила у излучины Блаве, там, где была пристань старого аббатства. Но это не может быть та же самая, они никогда не уходят так далеко от своих постоянных мест. Так что, полагаю, наша тут недавно.

– А как вообще появляются русалки?

Гоблин нахмурился. Руй вздохнул:

– Это погубленные души. Молодая девушка становится русалкой, если её смерть происходит на берегу водоёма или в воде, и водоём становится её могилой. Однако не всякая смерть означает появление русалки. Я вот впервые встречаю их. Тут вроде бы ещё важно время года и, кажется, фаза луны. Наверняка есть и другие условия. Простите, хозяин, подробностей я не знаю. Но вы ведь слышали её песню? Это скорбь об утраченной радости жизни.

– То есть где-то на дне пруда лежит скелет какой-то девушки, которую убили в имении? – ошарашено переспросил Степан.

– Или она сама наложила на себя руки, – внёс коррективу Дуфф.

– Месье Руй, но вы ведь всё это время присматривали за шато. Вы бы наверняка увидели, случись тут нечто подобное!

– Не надо путать фейри с локатором, – недовольно проворчал гоблин. – Лютен ведь не может сутки напролёт патрулировать имение. И вообще, они хранители дома, но не земель вокруг него.

– Это правда, хозяин, – подтвердил домовой. – В доме от моего внимания вряд ли бы что-то ускользнуло, но в парке… Если кто-то пробрался незамеченным и совершил убийство, или сама девушка бросилась в пруд – я мог об этом ничего и не знать. Но совершенно точно могу сказать, что полиции здесь не было. Въезд ведь только через верхние ворота, и розыски требуют немало времени – я бы их наверняка увидел.

– А мы можем сами обследовать пруд, отыскать кости и убрать их? Похоронить, или что там в таких случаях полагается?

– Ничего из этой затеи не получится, – махнул рукой гоблин. – Хотя не исключено, что своей вознёй ты взбесишь русалку. И она в итоге вознамерится утопить тебя во что бы то ни стало. Иногда прошлое лучше оставить прошлому.

– Так что же теперь, в темноте вообще не соваться в парк и не ходить к пруду?

– Допустим, в темноте там и делать нечего. Если только ты не любитель ночной рыбалки. Но на самом деле можно поступить проще: надо одарить русалку. Показать своё уважение и намерение доброго соседства. Обычно духи благосклонно принимают знаки внимания, для них сам такой жест важнее, чем его содержание. Надо будет раздобыть красивых ярких лент и ещё что-нибудь сладкое.

– Я испеку, – отозвался Руй. – Думаю, кунь-аман будет в самый раз.

Гоблин мечтательно облизнулся и пробасил:

– Испеки два! – Дуфф поймал выжидающий взгляд домового. – Пожалуйста.

– А если русалка не примет дары? – поинтересовался Степан.

– Тогда у нас действительно проблема.

* * *

Беспокойный сон и ночной совет закончились тем, что утром Степан проснулся с тяжёлой головой. На обеденном столе, аккуратно прикрытые белыми салфетками, стояли два пирога. Рыжий кот, свернувшись клубком, подрёмывал в кресле. На надувной кровати у подножия лестницы, раскинув руки и запрокинув голову, храпел гоблин.

– Доброе утро, месье! – Степан, потирая опухшие глаза, направился к чайнику.

– Да чего уж в нём доброго, – проворчал Дуфф, садясь на постели. – Вот когда я выпью чего-нибудь горяченького, утро сразу подобреет.

Кот проснулся, перебрался из кресла на стул и с гордым видом посмотрел на Степана.

– Пахнет изумительно! – похвалил человек, приподнимая салфетку и принюхиваясь к пирогу. – Что в нём?

– Мука, сахар и масло, – зевая, отозвался Дуфф. – Много-много подсоленного бретонского масла.

– А русалки не боятся соли?

– Не боятся. Если на то пошло, есть пирог она и не будет – я ведь сказал, это жест. Ну а рыбам в пруду что соль, что сахар – всё едино, – гоблин взобрался на соседний с котом стул и положил на стол странное сооружение. Это были плотно переплетённые веточки ивы – так обычно начинают плести донца для корзинок. Только у конструкции месье Дуффа не было никаких стенок, зато друг на друга накладывались с десяток одинаковых донышек.

– Наш плотик, – пояснил гоблин. – Нам же нужно будет отправить пирог на середину пруда. Теперь дело за лентами.

– У меня лент нет, – растерянно сказал Степан. – Придётся съездить в город, в магазин.

– Руй говорил ночью, что среди последних хозяев шато была старая дама. Думаю, можно сначала поискать в тех комнатах, где она жила. Время у нас есть, всё равно дары русалке не стоит нести посреди белого дня.

Жуя очень сладкий и очень масляный пирог, и запивая его крепким чёрным кофе, Степан размышлял над тем, как всё-таки пристроить месье Дуффа к работе. Однако этот вопрос разрешил сам гоблин, заявивший, что пока человек с домовым будут рыскать по особняку, он, дескать, лучше займётся виноградниками.

– Мы, гоблины – дети земли, – гордо заявил Дуфф, внимательно следя за реакцией человека. Степан с самым серьёзным видом кивнул, соглашаясь с таким значительным утверждением. – Хорошего урожая не обещаю, но посмотрю, что можно сделать. Я-то ещё помню времена, когда Бретань славилась своим вином! – докончил гоблин, разом запихнул в рот огромный кусок пирога и, мурлыча под нос какую-то песенку, ушёл.

– Спасибо, месье Руй, – улыбнулся Степан коту. – За пироги и за… воспитательную работу. Похоже, пока я спал, тут многое изменилось.

Кот широко раскрыл пасть, продемонстрировав довольную улыбку и острые клыки.

* * *

Всего в доме, как выяснил накануне Степан, было четыре разных входа: его башня; терраса с парадными дверями, с торца короткого фасада; оранжерея на торце длинного фасада; массивная дверь с обратной стороны дома, рядом с котельной – скорее всего, предназначавшаяся когда-то для слуг, и ведущая прямо на служебную лестницу. Он решил начать осмотр с бывшего главного входа, и теперь стоял на террасе, любуясь старинной дверью.

Полукруг кирпичной арки переходил в точно такой же полукруг, набранный из деревянных деталей. Получившийся круг делился вертикальными планками на три части: широкую центральную, которая и была собственно дверью, и узкие боковые. Вместо филёнок здесь были установлены наборы из квадратных стеклянных кубиков, частью просто прозрачных, частью цветных – алых, золотых, синих. Какой-то умелец прежних времён тщательно сточил и подогнал каждую стекляшку, повторяя изгибы и углы деревянных элементов.

Вестибюль за дверью был просторным, но вовсе не огромным, как можно было бы ожидать от роскошного загородного имения. Слева и справа от входа имелось два арочных проёма – правый когда-то заделали, и от него осталась только деревянная резная арка, под которой висело большое зеркало в тяжёлой раме. За левой аркой видно было обстановку гостиной. По центру вестибюля помещалась парадная лестница – на середине подъёма она разделялась на два пролета, уводившие, как и арки, влево и вправо – а за лестницей располагались две двери.

Ближнюю ко входу часть гостиной заполняли разномастные диванчики, кресла и журнальные столики, всюду лежали вязаные пледы и диванные подушки. В угловой башенке под окнами было устроено широкое полукруглое сиденье, а на подоконниках возвышались стопки книг. У окна, выходившего на террасу, стоял на тумбочке покрытый пылью телевизор эпохи девяностых. Слева от него у стены помещался приземистый комод, явно сохранившийся от первоначальной обстановки шато. На комоде, тоже изрядно запылённые, были расставлены фарфоровые фигурки, над ними на стене висели в рамочках фотографии – большие и крохотные, чёрно-белые и цветные. Память о давно прошедших и, наверное, счастливых днях.

– Это и есть квартира старой дамы? – спросил Степан у кота. Тот утвердительно мяукнул. – А сама она где на этих снимках?

Кот указал лапой на один из верхних портретов, будто нарочно повешенный так, чтобы не бросался в глаза. Фото, сделанное в сепии, запечатлело молодую женщину с гордой, прямо-таки королевской, осанкой. Она была одета в светлую юбку и приталенный жакет, на голове – маленькая элегантная шляпка на тёмных, аккуратно уложенных волосах; на руках чёрные перчатки. Женщина смотрела в камеру без улыбки, скорее выжидающе. Она была очень красива, и прекрасно знала это, позволяя любоваться собой. В расплывчатых силуэтах на заднем плане Степан узнал один из воротных столбов, и каменного пса на нём, пока ещё целого и невредимого.

Дальняя от входа часть комнаты имела форму пятиугольника: диагональная стена её была смежной со стеной башни, и здесь, как и в башне, у стены располагался большой камин. Должно быть, использовать его было накладно, поэтому прямо в мраморный портал установили маленькую металлическую печку, выведя её трубу в каминный дымоход. Рядом с камином помещался шкаф – полки в нём оказались забиты отрезами и кусками разных тканей – а напротив стоял рабочий стол с множеством выдвижных ящиков. На столе, прикрытая деревянной крышкой, обнаружилась старая швейная машинка.

– Нам везёт! – обратился к коту Степан. Бегло просматривая ящик за ящиком, он вскоре нашёл мотки разноцветных лент, и теперь отрезал от каждого понемногу. – А цвет и длина имеют значение? – забеспокоился Степан. Кот отрицательно мотнул головой.

– Тогда порядок, мы готовы. Идём дальше?

Ближайшая к гостиной дверь вела из холла в кухню. При делении наследства старая дама получила целиком прежнюю кухню шато, и, похоже, большей частью оставила её в первоначальном виде. У диагональной стены здесь была устроена ниша с огромной угольной плитой на десяток конфорок; рядом с этим гигантом установили современную газовую плиту. По периметру стен висели старинные шкафчики, в углу была мойка на три раковины. Большой разделочный стол занимал всю центральную часть кухни – его хозяйка, видимо, использовала и для готовки, и как обеденный. К кухне примыкала кладовая, на полках которой стояли запылённые банки, коробки и бутылки.

– Вряд ли это ещё съедобно, – пошутил Степан. Кот согласно мяукнул.

За второй дверью обнаружилась ванная комната. На полке над раковиной до сих пор стояли несколько баночек с лекарствами и стакан, в котором рядом с растрёпанной зубной щеткой сиротливо скорчился почти пустой тюбик зубной пасты. Степан проверил дату: паста была просрочена без малого двадцать лет тому назад.

– Человек не должен доживать в одиночестве, – задумчиво пробормотал он, аккуратно ставя тюбик обратно в стакан.

Правый пролёт лестницы теперь упирался в глухую стену – последствия дележа дома между наследниками – а левый выводил в короткий коридор с крохотным узким окошком в конце, с видом на заросший парк. В коридоре имелось всего три двери, и Степан принялся методично открывать их по порядку, двигаясь по часовой стрелке.

За единственной дверью слева обнаружилась просторная комната, когда-то светлая, но теперь погружённая в полумрак из-за плюща, укрывшего стены дома. Два окна выходили на фасад, а между ними помещалась остеклённая дверь, через которую раньше можно было попасть на балкон. Степан осмотрел её, но открывать не стал: за грязными стёклами можно было разглядеть бурую жижу, в которую годами превращались на балконных плитах опавшие листья.

– Сюда – только в резиновых сапогах. И хорошо бы с автомобильной мойкой, – прокомментировал он коту своё решение.

Эта комната, занимавшая всё пространство над вестибюлем и гостиной, прежде служила, наверное, чем-то вроде салона. В углу, у выхода на балкон, стоял рояль, позади него в двух больших кадках возвышались засохшие мёртвые пальмы. Напротив, в башенке, кто-то устроил художественную студию. На мольберте всё ещё стоял натянутый на раму холст с несколькими беглыми мазками краски. На двух этажерках громоздились баночки, засохшие кисти, старые палитры и измазанные в неопределённые цвета тряпочки. Под окнами, лицевой стороной к стене, были составлены готовые работы. Степан хотел было взглянуть на них, но, увидев, что подрамники покрывает толстый слой вездесущей пыли, решил отложить это на потом, совместив с генеральной уборкой.

Дальняя дверь на правой стороне коридора вела в хозяйскую спальню. Как и этажом ниже, смежная с главной башней стена шла по диагонали, и, как и в гостиной, здесь тоже был камин, в который для удобства и лучшего обогрева встроили небольшую железную печурку. Спальню, казалось, не трогали с тех пор, когда здесь жила старая дама. За приоткрытыми дверцами гардероба виднелись развешанные на плечиках платья и жакеты; тёмно-зеленый кардиган так и остался лежать на аккуратно застеленной кровати. На туалетном столике пыль припорошила забытую косметику, на комоде стояла открытая шкатулка, с краёв которой свешивались цепочки и бусы – словно пытаясь убежать вслед за покинувшей их хозяйкой. У окна, выходившего на обратную сторону дома, помещались маленький столик и кресло-качалка. Столик украшала низенькая ваза с засохшим букетиком фиалок.

– Странно, неужели наследники вообще не разбирали вещи? – поинтересовался Степан у кота. Тот попытался скорчить гримасу, которая, видимо, должна была означать: «Они тут и не появлялись». – То есть им хватило денег со счёта и того, что они получили от продажи имения?

Кот кивнул.

– Вот уж действительно, с собой на тот свет ничего не заберёшь, – задумчиво произнёс Степан, разглядывая забытую в углу трость. – Человек жил, что-то делал, мечтал. Радовался, страдал. А потом ушёл – и про него будто забыли. Как-то это всё неправильно, – закончил он.

Кот жалобно мяукнул.

Степан открыл последнюю дверь – и замер на пороге, потому что эта комната словно вознамерилась опровергнуть только что высказанную им мысль. Помещение явно стояло запертым, а прежде за ним, похоже, тщательно ухаживали, потому что пыли здесь было гораздо меньше, и вокруг царил образцовый порядок. Комната принадлежала молодому человеку – в шкафу висела мужская одежда, на полках были расставлены книги, в основном учебники по геологии и научная фантастика. Над письменным столом на лесках покачивались модели самолётов – монопланы, бипланы и трипланы первой половины прошлого века. Календарь на стене сохранил дату: 2 февраля 1943 года. Рядом с ним были подвешены фотография в рамке под стеклом и потускневшая медаль с крестом, на чёрно-красной полосатой ленте. Фотография, сильно выцветшая и размытая, запечатлела юношу, с серьёзным видом рассматривавшего что-то в большой книге, раскрытой перед ним на столе.

– Это её сын? – спросил Степан. Кот отрицательно покачал головой.

– Брат? Старший? А, младший…

Он попытался представить себе, что же должно было произойти, чтобы женщина с фотографии осталась совсем одна. Была ли в том её вина, или это просто жизнь сложилась так, а не иначе? В квартире он не заметил вещей детей или внуков, и ничто не говорило о том, что они вообще существовали, что навещали её или проводили в имении летние каникулы. Гордая красавица старела в одиночестве, до последнего дня храня память о погибшем брате – память, отмеченную торжественными строчками официального письма и кусочком бронзы на цветной ленточке.

«Дуфф прав. Иногда прошлое лучше оставить прошлому».

Глава 6. Одна минута после полуночи

Степан сидел за столом и на альбомном листе вычерчивал план главного здания. Вторая «квартира», по-соседству с апартаментами старой дамы, оказалась самой просторной. Основное помещение её, с четырьмя окнами по фасаду и расширением за счёт угловой башенки, когда-то было, видимо, бальным залом, который превратили в гостиную-столовую. На одной половине комнаты ещё сохранилась пара поломанных диванов с изодранной в клочья обивкой, а на второй стоял большой старинный буфет, забитый разномастной посудой, и антикварного вида обеденный стол с дюжиной элегантных, хоть и потрёпанных жизнью, полукресел.

К бальному залу примыкали три помещения. Первое, в которое как раз и можно было попасть снаружи, через массивную деревянную дверь возле котельной, было, по сути, расширенной лестничной клеткой. Отсюда в прежние времена слуги поднимались на второй этаж дома и к себе в мансарду, но при разделении шато наследники превратили эту комнату в небольшую кухоньку. С кухней соседствовала ванная комната, когда-то бывшая, наверное, прачечной, а дальше – судя по забытому письменному столу – располагался кабинет, переделанный из прежней гардеробной. Делёж наследства, по-видимому, касался и предметов обстановки, так что Степан не удивился, когда в ванной комнате обнаружил явно принесённую из другого помещения огромную ванну. В большой чаше, установленной на массивных бронзовых ножках в форме львиных лап, запросто могли бы поместиться два взрослых человека.

На втором этаже пространство над бальным залом разделяла пополам перегородка, так что в каждом из получившихся помещений имелся собственный эркер. Дальняя от лестницы часть явно была хозяйской спальней – у одной из стен здесь до сих пор остался вполне современного вида шкаф с откатными дверцами – а вот половину ближе к лестнице, похоже, использовали как импровизированную картинную галерею: по стенам на обоях сохранились многочисленные тёмные следы от когда-то развешанных тут полотен. Из хозяйской спальни и из галереи можно было попасть в детскую, с окнами на противоположную сторону дома – пол её до сих пор закрывал потёртый и вылинявший ковёр с весёлыми зверушками, автомобилями и корабликами. Вторая комната то ли предназначалась под гостевую спальню, то ли там жил ребёнок постарше, но теперь в ней не осталось ничего. Степана заинтересовала угловая башенка: из неё прежде можно было выйти на балкон над террасой, и новый хозяин шато решил, как только дело дойдёт до чистки балкона, обязательно проверить, открывается ли ещё эта дверь.

Они с котом как раз рассматривали снаружи укрытую зарослями плюща оранжерею, когда к ним присоединился месье Дуфф. Гоблин тут же принял руководство расчисткой на себя, и Степан по его указаниям добрых полчаса выстригал разросшиеся побеги, освобождая дверь. Они сошлись в необходимости сохранить как можно больше зелени («вряд ли я в ближайшее время буду использовать оранжерею по назначению»), и Степан невольно подивился тому, с какой нежностью тонкие длинные пальцы Дуффа перебирали стебли, и как аккуратно гоблин отодвигал в сторону листья, чтобы они случайно не попали под секатор. Он действительно был сыном земли, и человек не мог отделаться от ощущения, что Дуфф по-своему разговаривает с растениями, каждый раз безошибочно выбирая, какую из ветвей пустить под срез.

В самой оранжерее из-за грязных стёкол и укрывающих постройку листьев царил полумрак. Пробравшись между полупустыми стеллажами – кое-где на них ещё стояли цветочные горшки и рассадные ящики – они оказались у входной двери. Центральная панель на ней представляла собой витраж, изображающий раскидистое дерево и томно прислонившуюся к нему дриаду. Гоблин, склонив голову набок, некоторое время рассматривал рисунок, потом сказал:

– Нескромно, но в общем-то довольно точно.

Степан отпер дверь, и все трое вошли в последние апартаменты шато. Эти были самые маленькие: гостиная с двумя окнами на фасад; напротив – помещение кухни, прежде, похоже, служившее буфетной. Справа от входа – лестница на второй этаж, кладовку под которой переделали в санузел; комнатушка была крохотная, так что в ней едва хватило места для унитаза, раковины и душевой кабины.

На втором этаже было две пустых комнаты, одна с окнами на фасад, другая на тыльную сторону дома, а между ними помещалась кладовая, до потолка забитая какими-то старыми чемоданами, коробками и ящиками. Среди этих залежей особенно выделялись рассохшийся платяной шкаф, из центральной двери которого давным-давно вырвали зеркало, и внушительных размеров сундук, обитый металлическими полосами, с забытым на его крышке трёхколёсным детским велосипедом.

Человек и фейри поднялись по лестнице в мансарду. Наследники не стали делить и разгораживать пространство под крышей, но лишь потому, видимо, что вообще никак его не использовали. Здесь вдоль тыльной стороны дома проходил насквозь длинный коридор, а по фасаду располагался ряд одинаковых комнаток, совершенно пустых и затянутых паутиной. Степан заглянул в каждую, опасаясь увидеть где-нибудь следы воды – к ремонту крыши он морально совершенно не был готов – но потолки, по счастью, везде оказались сухими.

* * *

– Я звонил Жан-Пьеру, он со своими ребятами сможет приехать послезавтра. Если всё пройдёт гладко, охранная система будет готова за три дня. Правда, эти три дня вам, месье Дуфф, нужно будет постараться не попасть никому из них на глаза.

– С чего бы вдруг? – недовольно насупился гоблин. – Мои предки, между прочим, водили знакомство с королями!

– Со всем уважением к вашим предкам, если поползёт слух, что в Буа-Кебир видели гоблина, нам конец. Сюда кинутся толпы любопытных, и не все из них безобидные фрики. Вы заснули, когда главным источником информации были газеты и радио. А сейчас эпоха Интернета.

– И что?

– А то, что теперь достаточно сделать снимок смартфоном, и выложить его в сети. Не нужно ничего проявлять и печатать, новости передаются мгновенно в любую точку земного шара. Простите, но у людей не бывает острых ушей и кошачьих зрачков. Разве что из-за какой-то крайне редкой генетической аномалии. Ну или если кто-то собрался на вечеринку, и специально нацепил накладные уши и линзы.

Дуфф, всё больше мрачнея, исподлобья смотрел на Степана. Тот вздохнул и закончил:

– Не думайте, что я забочусь сугубо о себе. Просто мне совсем не хочется, чтобы вас, или месье Руя, или даже русалку – если такое вообще возможно с духами – попытались схватить и увезти куда-нибудь для опытов. Вчера вы говорили о том, что не все фейри уживаются с людьми. Но и не все люди способны просто принять что-то необычное. Зачастую человек старается раскрутить странный предмет до последнего винтика и разобрать на детали, чтобы понять его устройство. А есть и такие, кто просто предпочитает сперва уничтожить чудо, а потом уже разбираться, что там, собственно, такое было.

Гоблин с прищуром рассматривал Степана, потом медленно кивнул:

– Надеюсь, ты понимаешь, что если я был прав, говоря о камне и кругах на воде, то где-нибудь там вполне может проявить себя кто-нибудь ещё из фейри? И на это ты никак повлиять не сможешь?

– Понимаю. Но я хотя бы попытаюсь защитить то, что могу защитить.

* * *

В эту ночь туман был промозглый, слякотный: ветер переменился на северный, и нёс с Атлантики последнее дыхание зимы. Степан отыскал в вещах по свитеру, шарфу и шапке для себя и фейри – свитера им были великоваты, так что гоблин с домовым будто нацепили вязаные хламиды. И всё равно все трое мелко дрожали от холода, ожидая на скамейке у пруда.

Степан в очередной раз посмотрел на часы и тихонько шепнул:

– Пора! Полночь.

Плотик из ивовых прутьев, обвязанный по кругу яркими лентами и со сладким пирогом посередине, опустили в воду у берега. Фейри выжидающе смотрели на человека, Степан непонимающе уставился на них.

– Ну, давай же! – потребовал гоблин.

– Слово, хозяин, – пояснил лютен.

Человек растерянно повернулся к плотику. Прокашлялся, прочищая горло. И сказал первое, что пришло в голову – не слишком громко, но вполне отчётливо, так, что слова разнеслись над затянутой ряской водой.

– Для вас, мадемуазель, со всем почтением. Небольшой подарок.

Он замялся, не зная, что ещё сказать, и вдруг, неожиданно для самого себя, брякнул:

– Ступай.

К изумлению Степана, плотик послушно заскользил к центру пруда, будто его тянули на верёвочке. Позади сооружения расступалась и немедленно смыкалась обратно ряска. Секунда-другая – и пирог, и ленты исчезли в седых клочьях тумана. Затем вдруг раздался громкий всплеск, как если бы плеснула, играя, большая рыба.

– Дар принят, – удовлетворённо сказал Руй.

– Ну вот и славно, – подытожил Дуфф. В голосе его слышались явственные нотки облегчения. – Я бы сейчас…

Плеснуло снова, совсем близко от берега. Все трои уставились на пруд.

Из воды, будто медленно делая шаг за шагом, поднималась девушка. Худенькая, с тонкими чертами лица – маленький вздёрнутый носик, небольшой, изящно очерченный рот – она совсем не выглядела опасной, скорее хрупкой. Длинные зеленоватые волосы окутывали девушку, словно покрывало, спускаясь до талии. Степан встретился с ней глазами – и уже не смог отвести взгляд. Большие глаза русалки казались бездонными, они были чернее ночи; и где-то там, в глубине темноты, растекалась безмерная печаль.

Показавшись из воды по пояс, русалка остановилась. Дуфф судорожно сглотнул. Руй замер с рукой в кармане: перед выходом из дома он спрятал туда маленькую веточку рябины. Девушка спокойно стояла, разглядывая человека, и, казалось, даже не замечая замерших по бокам от него фейри. Степан стянул с головы шапку и слегка поклонился:

– Доброй ночи, мадемуазель, – хрипло пробормотал он.

Ещё мгновение-другое ничего не происходило, а затем уголки губ русалки дрогнули, и она улыбнулась. Дуфф ошеломлённо выдохнул. Руй открыл от удивления рот.

Девушка резко отступила назад, и туман словно поглотил её. По поверхности пруда пробежала крупная рябь, снова что-то громко плеснуло, и в отдалении, ближе к старой мельничной плотине, рассыпался, растаял в ночной тишине девичий смех.

– Ты когда-нибудь такое видел? – спросил лютен у гоблина.

Тот медленно покачал головой:

– Я о таком даже не слышал!

* * *

– Объясните толком, что это сейчас было, – Степан сидел во главе стола, а фейри, устроившись по бокам от него, то ли с подозрительностью, то ли с опаской, рассматривали человека.

– Хозяин, скажите, а вы когда-нибудь ранее практиковали волшебство? – поинтересовался Руй.

– Ты про то, что получилось с плотиком?

– Ну, в том числе.

– Никогда. Я вообще-то собирался просто подтолкнуть его какой-нибудь палкой.

– Да шут с ним, с плотиком! – вмешался гоблин. – Тут я как раз не удивлён, слово оно и есть слово. Но вот русалка, выходящая поздороваться с человеком… – он в замешательстве сделал большой глоток из чашки с чаем, закашлялся, и Степан, действуя автоматически, осторожно похлопал Дуффа по спине. – Спасибочки, – просипел тот.

– Я не понял, что не так с русалкой?

Руй вертел перед собой на столе собственную чашку с таким старанием, что чай в ней уже закручивался в маленький водоворот:

– Духи воспринимают мир иначе, чем мы, смертные. И чувствуют тоньше. Она почувствовала что-то в вас. Что-то такое, что показалось ей достаточно веской причиной для личного знакомства.

– Если б она тебя просто затащила в воду и попыталась утопить – дело понятное. А о таком я ещё не слыхал, – подтвердил Дуфф. – Обычно духи просто принимают дары, и на этом вопрос улажен. Ну, в большинстве случаев. А такое внимание – это…

– Это знак уважения, хозяин. Большого уважения.

– Знать бы, чем я его заслужил, – растерянно пробормотал Степан.

– Ну, вы, как минимум, владеете словом, – пожал плечами Руй.

– Вот опять. Что за слово вы всё время вспоминаете? Кстати, что вообще под этим подразумевается – владение словом?

– Подразумевается, что сказанное тобой в определённых обстоятельствах имеет вес. Реальную силу, – Дуфф говорил медленно, то ли тщательно формулируя мысль, то ли не желая сказать лишнего. – Ну, и прилагающуюся к этому ответственность, – закончил он.

– И из того, что сегодня ночью русалка лично приветствовала меня, выходит…